Текст книги "Расплата"

Хюльдар закрыл дверцу, выпрямился и, потирая ушибленное место, еще раз оглядел погружающийся в сумерки сад. В общем-то, они прочесали его довольно тщательно, гораздо тщательнее, чем передний сад. Оставалось только надеяться, что Эртле не взбредет в голову вернуться туда. Старик у окна снова прокричал, что им надо быть внимательнее и не потоптать цветы. Учитывая время года, предупреждение смахивало на шутку – стебли едва вылезали из земли.

Хюльдар откинул упавшие на глаза волосы, и ветер, словно только и ждавший этого, тут же растрепал их. Бессмысленная трата времени… Как, впрочем, и вся эта работа. Что дальше? Куда еще заглянуть? Хюльдар побрел по саду, стараясь определить подходящее для сокрытия чего-либо место. Эрла и Гвюдлёйгюр также бесцельно слонялись, причем парнишка все еще таскал с собой багор. Хюльдар вернулся к ванне и прислонился к ней. Из-под крышки прорывался теплый пар.

Ничего интересного здесь не было. Автор письма просто посмеялся над полицией… если только кто-то не опередил их и не убрал то, что им надлежало найти. Возможно, родители нашли наркотики в комнате сына и решили сдать дурь полиции так, чтобы у отпрыска не возникло проблем с законом. Сынок же проследил за ними и, воспользовавшись моментом, убрал закладку… Нет, слишком надуманная конструкция. Родителям было бы проще бросить наркотики в унитаз и не создавать себе ненужных трудностей.

Ветер вдруг стих, и горячий пар из-под крышки поднялся к лицу Хюльдара. Поднялся, принеся с собой железистый привкус крови.

Он вскочил, торопливо повернул крепления и поднял крышку. В окно наверху требовательно постучали.

Ему понадобилось не больше двух-трех секунд, чтобы понять, что именно плавает в воде, но как только мозг переработал получаемую информацию, Хюльдар отшатнулся и выронил тяжелую крышку. Ветер, воспользовавшись шансом, налетел с такой яростью, что петли не выдержали. Крышка заерзала, повиснув на единственном креплении. Но когда Хюльдар взглянул вверх, чтобы увидеть реакцию Бенедикта, лицо старика выражало не гнев, но изумление. Изумление и ужас.

Ухватившись за болтающуюся крышку, Хюльдар попытался вернуть ее на место и, собравшись с силами, позвал на помощь Эртлу и Гвюдлёйгюра. Снова налетел ветер. Мышцы горели от напряжения, глаза слезились, а Хюльдар не мог даже поднять руку. В какой-то момент он пожалел, что не сидит в офисе, разбираясь в банальной школьной загадке.

Потому что там, в окрашенной красным воде, плавали две человеческие руки.

Глава 2

В Доме ребенка уже несколько дней царило затишье, и это утро не стало исключением. Фрейя вошла последней, и после нее передняя дверь уже не открывалась, а телефон в приемной упрямо молчал. Кто-нибудь мог даже подумать, что зима высосала силы из всех насильников и педофилов. Устав от бесконечного цикла ураганов и оттепелей, Фрейя согласилась бы простить зиму, если б это и впрямь возымело такой эффект. Слишком много она видела поломанных детских судеб, слишком много слышала рассказов об омерзительных издевательствах, чтобы не быть благодарной за наступившую паузу. Ради этого Фрейя согласилась бы даже пригласить на остров все бури и шторма мира.

Словно поймав ее на слове и откликнувшись на приглашение, в окно забарабанил ветер. Фрейя вздохнула, подумав, что снова придется соскребать снег с лобового стекла, и даже вознесла небесам молчаливую молитву. А вдруг обогреватель ее развалины наконец-то сработает как надо? Фрейя поежилась и, чтобы согреться, напомнила себе, что у зимы есть и плюсы. Если такая погода сохранится, она, по крайней мере, отдохнет от докучливых друзей, которые, едва прослышав о существовании какого-то холмика в радиусе десяти часов ходьбы от Рейкьявика, проникались желанием непременно затащить ее на эту гору.

– Фрейя, на твоем месте я убрала бы подальше все хрупкие предметы. По-моему, у тебя посетитель. – Эльса, новый директор центра, остановилась в дверях тесного офиса, выделенного Фрейе после понижения. Ей было около пятидесяти, и до перевода в центр она возглавляла Комитет защиты детей. Человек, стрелявший в кого-то – пусть даже это была самооборона, – не может быть директором центра; так решило начальство. Боссы опасались неблагоприятной реакции прессы, которая могла усомниться в ее соответствии занимаемой должности, тем более что ее брат, Бальдур, сидел в тюрьме. Худшие опасения Комитета, к счастью, не реализовались, но любимой работы она лишилась.

– Что? Не поняла. – Оцепенение ненадолго уступило место удивлению. Но уже через минуту Фрейя снова уставилась на экран, размышляя безрадостно о своей судьбе. Неужели вот такой будет отныне вся ее жизнь? Неужели ее участь – быть мелким колесиком в машине социального обеспечения? Или даже не колесиком, а крошечным зубчиком…

Охватившее ее уныние не имело отношения к новой начальнице. Эльса прекрасно справлялась с обязанностями директора центра. Нет, просто карьера, опустившаяся на уровень ниже приемлемого для Фрейи, застопорилась и начала стагнировать. Эхо выстрела еще долгие годы будет звучать в стенах Дома ребенка. Некоторое время назад Фрейя задумалась о том, чтобы вернуться в университет и попробовать себя в иной области. Вот только в какой? Ни геологом, ни бухгалтером она себя не представляла. Ее талант лежал в способности понять настроения и мысли детей и подростков, а не в анализе структуры камней или сводных ведомостей.

– Он только что припарковался. Твой друг, тот незадачливый коп.

– Хюльдар? – Фрейя машинально скорчила гримасу. – Он мне не друг, а совсем даже наоборот. Должно быть, приехал к кому-то еще.

Эльса покачала головой.

– Сомневаюсь. – Она подняла тонкую – кожа да кости – руку и указала в окно. – Это ведь он, да?

Весила Эльса вряд ли больше 50 килограммов, и отсутствие даже лишней унции плоти не позволяло ей ни замаскировать, ни смягчить выражение лица, в результате чего оно выглядело необыкновенно оживленным. Скрыть свое тощее тело Эльса пыталась под свободными, в стиле хиппи, одеяниями, но даже они время от времени облегали фигуру. Радикально короткая стрижка придавала ей сходство с объявившим голодовку заключенным, тем более когда она носила оранжевое.

Фрейя быстро выглянула и действительно увидела Хюльдара, пытавшегося в противоборстве с ветром закрыть дверцу полицейской машины.

– О господи… Не хочу с ним разговаривать.

– Боюсь, если он хочет поговорить с тобой, выбирать не придется. При условии, конечно, что он здесь по делам службы. Не хочу напоминать тебе, как важно для нас поддерживать добрые отношения с полицией. – Тоном и выражением лица Эльса ясно дала понять, что мнение Фрейи в данном случае в расчет не принимается.

Прежде чем та успела предъявить другие возражения, директор скрылась в коридоре. Оставалось только надеяться, что Хюльдар все же приехал увидеть кого-то другого. Было слышно, как открылась передняя дверь; потом – приближающиеся голоса директора и полицейского. Фрейя даже не успела закончить свою молитву, а они уже стояли на пороге ее закутка – тонкая, как тростинка, Эльса и высокий, плотный Хюльдар. Выглядел он точь-в-точь как в последний раз: усталый и осунувшийся.

Странно, но ему это шло. Фрейя знала Хюльдара достаточно хорошо, чтобы понимать – это его обычное состояние. Даже в суде, в костюме, он производил впечатление человека, которого нужно срочно доставить домой и уложить в постель. Темные тени под глазами, щетина, растрепанные волосы…

Больше всего Фрейю раздражало, что вот это – ее тип мужчины, который, даже будучи не в лучшей форме, не станет терять время в постели, зевая.

По крайней мере Хюльдар был именно таким, в чем Фрейя убедилась на собственном опыте, пусть даже этот опыт и ограничился единственной ночью. В том, что получилось именно так, был виноват он сам – показал себя идиотом. Да, идиот, но каков в постели… Прежде чем мысли унесли ее в далекие дали, Фрейя напомнила себе, что именно из-за него она оказалась в своем нынешнем незавидном положении, что именно он отвечал за расследование, стоившее ей предыдущей работы.

– Ну что ж, представлять вас друг другу не надо. Фрейя, посмотри, чем можно помочь нашему гостю. – Не добавив никаких пояснений и даже не намекнув, что все это значит, Эльса повернулась и вышла.

Хюльдар неловко ухмыльнулся. В отличие от Фрейи, он злился на нее не так, как она на него. Точнее, он вообще на нее не злился, судя по продолжающимся попыткам возобновить знакомство. После того злосчастного выстрела судьба сводила их чаще, чем ей хотелось бы. Оба они вызывались свидетелями в суд – сначала в один, над человеком, в которого стреляла Фрейя, а потом в другой, завершившийся гораздо быстрее, над ее братом Бальдуром, обвинявшимся во владении незарегистрированным огнестрельным оружием. Вдобавок к уже отбываемому он получил еще двенадцать месяцев. Фрейе этот срок представлялся невыносимым, а вот брат принял приговор стойко и даже бровью не повел. «Будет время подумать», – сказал он сестре. О чем брат станет думать, Фрейя не хотела даже представлять. Возможно, Бальдур не возмущался еще и потому, что она, по крайней мере, попыталась солгать относительно происхождения оружия, заявив, что нашла его на улице. Надо отдать должное, этот подлец Хюльдар поддержал ее, сказав, что понятия не имеет, как оружие попало к ней. Впрочем, толку от всего этого было мало, а тот факт, что она оказалась в долгу перед ним, лишь усилил ее неприязнь. Судьбу Бальдура решили отпечатки его пальцев на оружии; сама же Фрейя лишь чудом избежала обвинения в лжесвидетельстве. Однако этот момент сыграл свою роль в решении понизить ее в должности.

– Можно войти?

– Входи, – холодно сказала Фрейя.

– А сесть тоже можно?

– Садись, – произнесла она тем же тоном и, когда он устроился на стуле, добавила: – Чем могу помочь?

– Вот ты мне и скажи. – Хюльдар положил на стол лист бумаги.

Всматриваясь в неряшливые каракули, Фрейя рассуждала, что могла бы и догадаться – почерк у него безобразный.

– Расследую одно дельце, и мнение детского психолога было бы очень даже кстати. – Хюльдар улыбнулся той же кривой, чуть смущенной улыбкой, что осветила его лицо минуту назад, когда он стоял на пороге. – А ты единственная, кого я знаю в этой области.

– Понятно. – Фрейя решила, что этого пока достаточно. Чем меньше слов, тем лучше. Пусть не думает, что ей не терпится поболтать по-дружески.

– Да, ну вот… Пока не начал… Ты, кстати, как? – Он выдержал ее взгляд и даже не моргнул. В том и заключалась сила обаяния этого придурка, что, когда он полностью переключался на нее, выражение рассеянности исчезало. Разумеется, Хюльдар был таким со всеми женщинами.

– Хорошо. Отлично. – Она не стала отвечать на любезность любезностью, спрашивать, как его дела.

– А твой брат?

– Хорошо. Отлично. Так что ты хотел спросить?

Прохладный прием и грубовато-короткие ответы, похоже, ничуть его не смутили. Он лишь вежливо улыбнулся и перешел к делу.

– Это написал четырнадцатилетний школьник или школьница. Скорее, все-таки парень. Хотелось бы знать, стоит ли из-за этого беспокоиться.

– Посмотрим.

Хюльдар подтолкнул к ней листок. Фрейя прочитала и вернула ему текст.

– Когда это было написано и при каких обстоятельствах?

– Десять лет назад, почти день в день…

Хюльдар рассказал о совместном проекте двух школ, о временно́й капсуле. Фрейя слушала без особого интереса.

– Боюсь, ничем не смогу тебе помочь. Не с чего начать. Но, думаю, волноваться причин нет. Подростки часто представляют, как однажды убьют своих врагов, но фантазии так и остаются фантазиями. Здесь нужно знать бэкграунд – если подросток был зол, когда писал это, то, возможно, из-за того, что указанные люди что-то сделали в тот день. Если это так, то причин для беспокойства нет. Злость со временем пройдет, система очистится. А вот если паренек таил злобу долго, холил ее и лелеял, тогда дело другое. Но это маловероятно. Чтобы десять лет носить в себе ненависть, нужна очень сильная мотивация. Очень сильная.

– Значит, есть надежда, что однажды ты меня простишь? – Хюльдар печально улыбнулся.

– Я сказала, что потребуется очень сильная мотивация. Я не сказала, что это невозможно. – Улыбка слетела с его лица, и Фрейя тут же пожалела о своих словах. Трудно злиться на кого-то, когда этот кто-то сидит перед тобой. Куда легче, когда ты одна, когда перебираешь и пестуешь обиды. – На твоем месте я постаралась бы отыскать того, кто это написал. Вряд ли из этого будет толк, но ты по крайней мере сможешь закрыть дело и перейти к другим расследованиям. Полиции наверняка есть чем заняться.

– Вообще-то нет. Уровень преступности упал из-за погоды. Сейчас у нас только одно серьезное расследование – жутковатое дело, – но я в нем не участвую. Чисто случайно оказался замешан на ранней стадии. Попал в неблагонадежные, ничего важного не доверяют… – Хюльдар снова улыбнулся, явно рассчитывая показать, что ему такое отношение до лампочки, но получилось неубедительно, и жалкая улыбка лишь выдала скрытую обиду.

Чувство это Фрейя знала даже слишком хорошо, но от комментариев воздержалась. Стоит только позволить себе малейшую слабость, не заметить щель в броне, и вся защита мгновенно рухнет. Хотя ей и нужен был кто-то, в чью жилетку можно поплакаться, кто-то, кто выслушал бы ее обиды и жалобы из-за потерянной работы, а самое главное, кто-то, кто смог бы понять. И такой человек сидел сейчас напротив. На подруг рассчитывать не приходилось – они только притворялись, что сочувствуют, но выдавали себя, едва открыв рот. Послушать их, так это она виновата во всем. Сама решила переспать с плотником Йоунасом, оказавшимся в действительности полицейским Хюльдаром; сама решила помириться с ним вопреки ясным указаниям на то, что у парня проблемы; сама решила взять на работу оружие, чтобы передать ему; сама решила спустить курок. Кто же еще виноват, если не она? А раз так, нужно смириться с последствиями, перестать ныть и заняться вместе с ними йогой. Возможно, выслушать ее согласился бы брат, но жаловаться ему Фрейя не решалась – в теперешних обстоятельствах это представлялось неуместным, пусть даже неприятности он навлек на себя сам. В итоге оставалась только собака Бальдура, Молли, сделавшаяся в последнее время ее лучшей наперсницей. И пусть Молли зевала, кривила мордочку и откатывалась подальше во время пространных монологов Фрейи, она, по крайней мере, никогда не критиковала и не приставала с глупыми вопросами.

Так или иначе, уступить соблазну раскрыть душу и пооткровенничать Фрейя не успела.

– Вообще-то, думаю, тебе это неинтересно, так что перейду к делу.

Фрейя невольно улыбнулась про себя. Пусть и непреднамеренно, Хюльдар сам отказался от шанса помириться в этот раз. А уж она позаботится, чтобы других возможностей ему не представилось.

– Есть другое письмо, написанное вроде бы тем же пареньком, предположительно в тот же день. Но мне хотелось бы услышать твое мнение. Как думаешь, их мог написать один и тот же человек? – Хюльдар протянул через стол вторую фотокопию.

– Да, почерк похожий. Но содержание сильно отличается. Я в таком деле не судья. Неужели в полиции нет экспертов?

– Есть, насколько мне известно. Но я надеялся, что ты увидишь в формулировке какие-то признаки того, что автор один и тот же…

Фрейя еще раз пробежала глазами по небрежно написанному тексту. «В 2016 году будет ядерная война. В Исландии наступят сильные холода, но это лучше, чем в других странах, где все умрут. Вместо того чтобы сажать в тюрьму, преступников станут отправлять за границу. И они тоже будут умирать. Трёстюр, 9-Б».

– Возможно, автор один и тот же. Текст выдает сходный негативный настрой. Другие письма такие же пессимистические?

– Нет. Ну, может быть, еще одно или два, но ничего подобного этому. Многие предсказывают, что Исландия выиграет мировой чемпионат по гандболу, или рассуждают о всяких необычных способах передвижения, зеленой энергии и все такое. Или что мы станем есть в будущем. К счастью, большинство предсказаний не сбылось. Мне как-то не улыбается переходить в ближайшее время на меню из насекомых и морских водорослей.

– Ты узнавал в школе насчет этого Трёстюра?

– Нет. Пока еще нет. Хотел сначала услышать твое мнение. Представляю, как бы они встревожились, узнав, что один из бывших учеников может оказаться серийным убийцей… Так что, причин для беспокойства нет?

– Я так не думаю. Если мальчик один и тот же, то он, вероятно, был сильно чем-то расстроен, когда они сдавали эти письма. Вот и объяснение негативного настроя. Сомневаюсь, что за этим стоит что-то более серьезное.

– Хорошо. – Разговор вроде бы заканчивался, но намерения уходить Хюльдар не выказывал. – Это хорошо.

– Да, хорошо. – Фрейя саркастически, как ей хотелось надеяться, усмехнулась. Она уже решила ничего больше не говорить, но тут ее осенило. – Полагаю, вы убедились, что никто с такими инициалами не умер при подозрительных обстоятельствах?

– Да, конечно. Утверждать рано, но ничего такого в этом году пока еще не случалось. – Хюльдар подтянул к себе фотокопии и свернул их в тугую трубочку. – Но шестнадцатый год только-только начался. Кто знает, что еще будет впереди… – Поднявшись, он еще раз улыбнулся. – Будем надеяться, что хотя бы не ядерная война. Спасибо за помощь.

Фрейя смотрела ему в спину с чувством сожаления. Заняться ей было практически нечем, а Хюльдар хотя бы оживил унылый серый день. Но когда он повернулся у порога, она изобразила полнейшее равнодушие, давая понять, что будет рада увидеть его спину.

– Что-то еще?

– Вообще-то да. Ты не согласишься встретиться вместе со мной с автором писем, когда мне удастся установить его личность? Если он все еще не вполне психически стабилен, ты скорее, чем кто-либо, заметишь признаки.

– О’кей, – не раздумывая, ответила Фрейя. – Проверить не помешает.

Хюльдар довольно улыбнулся, а Фрейя поймала себя на мысли, что не смогла бы таить злобу десять лет. Но прежде чем она успела развить эту мысль дальше, Хюльдар, похоже, не сдержавшись, выпалил:

– Это кем же надо быть, чтобы отрубить человеку руки?

– Что? – Она растерялась и даже подумала, что ослышалась.

– Отрубить другому руки; кто на такое способен?

– Тут всякое может быть… Жертва была еще жива или уже мертва?

– По всей видимости, жива. – От недавней улыбки на его лице не осталось и следа.

– Безумец, – не думая, ответила Фрейя. В конце концов, она не знала ни одного исследования, ссылкой на которое могла бы подтвердить это свое заключение. – Человек, страдающий серьезным психическим расстройством.

Глава 3

На этот раз в письме не было текста, только приложение под ярлычком svik.jpeg. Адрес отправителя не изменился: [email protected][3]3
  По-исландски svik – обман, а uppgjor – расплата.


[Закрыть]. Первое пришло сразу после полуночи в первый день нового года. Сомнений не возникало: отправителем был исландец. Пусть даже короткие и емкие, сообщения не могли быть написаны с использованием программы перевода. После каждого в животе у Торвальдюра затягивался тугой узел, ослабить который, вливая в себя джин с тоником, не получалось, как он ни старался.

Из колеи выбило уже первое письмо, хотя тогда Торвальдюр посчитал его ошибкой. «Ты составил завещание?» Такое вступление наводило на мысль о спаме. Подобного рода писем он получал множество и каждый раз удивлялся – неужели находятся идиоты, которые принимают их всерьез? И кем же надо быть, чтобы взяться составлять завещание в ответ на такой имейл? Но потом он прочитал дальше: «Ты посмотрел последний фейерверк. Иди и отпразднуй Новый год шампанским. В гробу у тебя его не будет».

Торвальдюр давно уже закончил праздновать, когда, в первый день нового года, открыл письмо в тисках жутчайшего похмелья.

Последующие имейлы выдерживали тот же тон. Ему грозили скорой смертью – довольно преждевременно, на его взгляд. В тридцать восемь жизнь едва ли прожита наполовину, и умирать раньше срока Торвальдюр не собирался. Терять уверенность из-за такой чепухи просто глупо. Нервы у него всегда были в порядке: он никогда не боялся в кино, его ничто не трогало до слез, и даже на американских горках пульс не пускался вскачь.

В этом-то и заключалась проблема. Страх был настолько чужд ему, что теперь, отступив перед этой абсурдной ерундой, Торвальдюр не знал, как справиться с тревогой и успокоиться. Будь он в лучшем состоянии, когда открывал первое письмо, не сидел бы сейчас здесь с тошнотворным чувством в желудке, а просто отправил бы письмо вместе с вложением в корзину. Во всем виновато треклятое похмелье. Оно спровоцировало нервный срыв.

Утешаться оставалось только тем, что отправитель не знал и не мог знать, какое впечатление производят его письма. Торвальдюра так и подмывало ответить, послать его куда подальше, не стесняясь в выражениях…

Расплата[4]4
  Имеется в виду первая часть электронного адреса отправителя – «расплата».


[Закрыть]. Ключ, должно быть, в имени. Но с чего бы ему ждать какой-то расплаты, если он никогда и никому не сделал ничего плохого? Лично, сам. Конечно, учитывая его прокурорскую должность, наверняка найдутся те, кто имеет к нему претензии и хотел бы посчитаться. Если подумать, таких, пожалуй, сыщется немало. Что несправедливо, поскольку в своих проблемах им следует винить самих себя. И все же такая вероятность есть, и игнорировать ее невозможно.

Однако в письмах не было ни малейшего намека на то, что их автор – нынешний или бывший заключенный. Ничего, что указывало бы на судебное разбирательство. К тому же опыт двенадцатилетней карьеры показывал, что гнев осужденного бывает обычно направлен на сообщников, свидетелей, полицейских и судей, тогда как обвинители отделываются, в общем, довольно легко. Преступники не понимают, какой властью обладает прокурор. Предъявлять или не предъявлять обвинение. Какой именно закон применять. Решать, должен ли подсудимый получить символическое наказание за нападение или длительный тюремный срок за покушение на убийство. Определять, кого назначить главарем, а кого – соучастником. У большинства преступников просто не хватает мозгов, чтобы это понять.

Если только письма не посылает тот, кто понял. Тот, кто пострадал от одного из этих решений.

Нет. Не похоже. В глазах подсудимых Торвальдюр был всего лишь малозаметным прислужником системы правосудия. Недоразумение, да, но очень даже удобное…

– Разве вам не надо быть в суде? – спросил, приоткрыв дверь и просунув голову в офис, один из молодых сотрудников, парнишка, не раз помогавший Торвальдюру, но чье имя тот никак не мог запомнить.

Нужно привести себя в порядок и расслабиться. Не хватало только, чтобы кто-то запустил слух, что он нервничает и чем-то расстроен. Торвальдюр имел репутацию человека, никогда не теряющего самообладания, и эту репутацию он хотел сохранить. Откашлявшись, прокурор бросил на мальчишку пренебрежительный взгляд.

– Дело отложено. Судья заболел. Мне позвонили и сказали, что мое присутствие не требуется.

– Вау… Позвонил лично?

– А ты как думаешь? – Торвальдюр даже не попытался скрыть раздражение.

– Не знаю. Думал, у них для этого секретари есть.

– Зависит от того, с кем они имеют дело. Вам-то судья звонить не станет.

Торвальдюр даже не удостоил его взглядом – пусть покраснеет.

– И не забудь закрыть за собой дверь – я занят.

Дверь закрылась – слишком громко, но без стука. Мальчишка не был дураком, хотя учиться ему предстояло еще многому.

На экране все еще висело открытое письмо с вложением – графическим файлом с раздражающим именем: svik.jpeg. Уж не от старой ли подружки, посчитавшей себя обиженной?

От бывшей жены? Определенно нет. Он не имел обыкновения оскорблять или унижать женщин – сказать по правде, у него и возможностей для этого было немного. После разрыва с Айсой, матерью его детей, Торвальдюр с головой ушел в работу и даже не пытался найти другую женщину. Ходить по городским барам он не любил, шлюх с их вялыми ртами и стеклянными глазами не терпел, а других к нему не тянуло. В тех редких случаях, когда он встречал женщину, чья внешность не отталкивала, его интерес оставался неразделенным. Из-за шума вести в таких заведениях нормальный разговор было невозможно, так что Торвальдюр даже не пытался убедить ее, что отсутствие сексуальной привлекательности с избытком компенсируется успехом. Он все еще лелеял мечту встретить однажды подходящую женщину, но мечта эта изрядно поблекла за год с лишним, что прошел с тех пор, как от него ушла Айса.

Мысль о ней пробудила горькие воспоминания об их разрыве. Он до сих пор ощущал себя невинно пострадавшим. Не финансово – в свое время ему хватило ума сохранить квартиру за собой и взять на себя выплаты по ипотеке, так что Айса осталась ни с чем. Но развод лишил его детей, что, в общем-то, не стало сюрпризом, поскольку в судах этот вопрос решается обычно в пользу матери. Женщине нужно прийти на разбирательство со шприцем в руке, трубкой для гашиша во рту и шапочкой из алюминиевой фольги на голове для отпугивания пришельцев, чтобы члены комиссии отдали предпочтение мужчине. Даже у него, образцового гражданина и примерного родителя, практически не было шансов выиграть спор и получить право на опеку. Айса, которую сочли более подходящим опекуном, работала в муниципалитете, но фактически была ничтожеством. Выпускные экзамены в школе она сдала с большим трудом, тогда как он закончил учебу четвертым в своем выпуске. Торвальдюр не сомневался, что пошел бы и дальше бакалавра, как, собственно, и планировал, но не сложилось.

Он – способный и одаренный, она – серость. Он – обеспечен и финансово независим, она – мать-одиночка в стесненных денежных обстоятельствах. И тем не менее право опеки отдали ей. Невероятно… Конечно, сыграло свою роль и то, что она обвинила его в чрезмерном пристрастии к спиртному. Мужчинам всегда предъявляют повышенные требования, а их образ жизни и привычки изучаются с особой придирчивостью. И хотя это обвинение было полной ерундой, подвергать его сомнению никто не стал. Мировой судья поверил Айсе на слово, несмотря на возражения Торвальдюра и характеристику, данную ему не кем-нибудь, а самим государственным прокурором.

Телефон пискнул, оповещая о получении очередного письма от uppgjor. Что же, черт возьми, происходит? Торвальдюр уже начал подумывать о том, чтобы обратиться в полицию. Или к своему начальству. Ребята-айтишники наверняка смогут выяснить, кто за всем этим стоит. Хорошего понемножку. Торвальдюр задумчиво потер щеку. А если письма идут от Айсы? Стоит ли привлекать внимание начальства, напоминая, в какую склоку вылился их развод? Разумеется, его боссом была женщина. Отношения у них складывались по большей части неплохо; он умело маскировал свое мнение, сводившееся к тому, что ей недостает ни компетентности, ни опыта, которые предъявлялись бы к мужчине на ее месте. Однако в результате судебной схватки по вопросу об опеке на их рабочие отношения пала тень, и ее мнение о нем изменилось не в лучшую сторону. В такого рода ситуациях женщины склонны стоять друг за дружку. Таков закон природы, и, следовательно, пытаться изменить его бессмысленно.

Возможно ли, что письма отправляет она? Его босс? Нет. Торвальдюр покачал головой. Полная нелепица. Конечно, нет.

Но если не Айса, не босс, не подружки из прошлого и не преступники, то кто же тогда?

Ни у кого на свете не было причин желать ему зла. Тогда почему он не спешит обратиться за помощью? Почему не хочет инициировать расследование? Не в том ли дело, что где-то в глубине души затаилось смутное подозрение? Сомнение в собственной правоте насчет того, что это все ошибка? Не удерживает ли его опасение, что расследование может выявить то, что он предпочитает скрывать? Конечно, так оно и есть. Отправитель ясно дает понять, что располагает какой-то порочащей его информацией. Но что это может быть? Что-то такое, от чего он отмахнулся и о чем уже забыл? Чтобы угрожать обвинителю, за спиной которого долгая и, пусть он сам так сказал, чертовски успешная карьера, нужны серьезные основания.

И никого не касается, что успех объясняется отчасти его обыкновением брать не самые трудные дела. Этого никто, вроде бы, пока еще не заметил. Разве что коллеги шепчутся за спиной…

Может быть, у него развилась паранойя – вдобавок ко всему прочему?

Торвальдюр перевел дух. Скользнул взглядом по рукавам дорогого пиджака, задержавшись на секунду на свежих белых манжетах рубашки, выглядывающих на запястьях, согнул и вытянул пальцы с аккуратным маникюром. Полюбовался. Успокоился. На манжетах блеснули дорогие запонки, которыми он побаловал себя недавно, обнаружив, что никто больше не отметился достойным подарком на день его рождения. Неуклюже нарисованные открытки от детей в счет не шли. Он никогда не находил очарования в таких наивных творениях.

Запонки сверкнули еще раз, и настроение пошло вверх. Ему даже не понадобилось смотреть на сияющие кожаные туфли и шелковые носки, чтобы вернуть самообладание и напомнить себе, кто он такой. Победитель. Человек, знающий, чего это потребовало. Человек, внушающий страх и уважение, – может быть, не всем и каждому, но большинству.

Эти электронные письма… жалкие пугалки. Торвальдюр мог бы дать руку на отсечение, что автор их сидит за дешевым компьютером, в грязной футболке и мятых трениках, ни разу не видевших спортзала. Лузер. Одно ясно, этот писака ему и в подметки не годится.

Просто так его не взять. И ничто не помешает ему кликнуть по вложению, взглянуть на картинку, а потом открыть последнее сообщение. Он силен и крепок. Победитель.

Торвальдюр усмехнулся, подвел курсор к файлу svik.jpeg и кликнул мышкой.

Фотография заполнила почти весь экран. Он нахмурился. Что еще за чушь? Двое детей, девочка и мальчик чуть постарше, смотрели на него с выражением, далеко не счастливым. Ни девочку, ни мальчика он не узнал, да его и не интересовали чужие дети. Никто из них не оставил в его памяти ни малейшего следа. Бледные, неряшливо одетые; ни намека на румянец на щеках, ни искорки в мутных глазах. Если в невинных глазах его детей сияла радость жизни, то в хмурых взглядах этой пары ощущались куда более взрослые эмоции. Они как будто обвиняли.

Торвальдюр смотрел и смотрел на фото, не в силах закрыть его и вернуться к работе. И чем дольше, чем пристальнее он вглядывался в ничем не примечательные лица, тем отчетливее проступало ощущение, что в них есть что-то знакомое. Откуда он знает этих несчастных? Как они связаны с ним? Думай, черт возьми, думай… Память должна помочь.

Кроме детей, что еще есть на фотографии? Увы, ничего примечательного. Только угол здания позади них и какая-то улица.

Они могли быть где угодно. Датировать фото тоже было невозможно. Для зацепки оставалась только одежда, выбранная, похоже, с единственной целью: прикрыть наготу. Что-то было великовато, что-то маловато, и все ветхое, ношеное…