Текст книги "Расплата"

Глава 7

На подоконниках в гостиной выстроились дешевые пластиковые горшочки для цветов. С надеждой как-то перехитрить семена и убедить их, что уже пришла весна, Айса давно рассталась. А когда все же заглядывала проверить, все выглядело так, как она и ожидала: никаких перемен, ничего, кроме голой бурой земли.

Наверное, оно даже и к лучшему. Если б семена дали всходы, а те выросли из горшочков, что бы она с ними делала? Зима не выказывала признаков слабости, а значит, и высадить их на открытом грунте было невозможно. В садоводстве Айса не разбиралась, а попробовать решилась, услышав разговор двух женщин, работавших вместе с ней в муниципалитете и рассуждавших о том, сколько они сэкономили, выращивая летние цветы из семян. Заразившись их энтузиазмом, Айса приступила к делу вскоре после Нового года. Отчасти причиной поспешности была усталость от суровой зимы – мысль о фиалках и бархатцах бодрила. Прошлым летом Айса так и не смогла порадовать себя цветочками на своем крошечном участке. Но теперь все выглядело так, что она выбросила деньги на ветер.

Айса постучала в большое окно, потом приоткрыла то, что поменьше, и окликнула игравших во дворе детей.

– Пора домой. Ужин готов.

Упакованные в куртки, шапки и шарфы, они обернулись и посмотрели на нее. Щеки у обоих горели на морозе. Между ними высился снежный холмик – предположительно, снеговик, слепить которого они собирались.

– Поторопитесь, а то все остынет, – добавила Айса в расчете на соседей, которые могли ее услышать. Ничего горячего, что могло бы остыть, у нее не было, если не считать горячим блюдом тосты. Да и какой смысл готовить что-то более трудоемкое, если дети все равно не оценят? К тому же горячее они получали ежедневно на обеде в саду. Так что на ужин им обычно доставались хлеб, скир[8]8
  Скир – традиционный исландский молочный продукт, нечто среднее между сметаной и творожной массой.


[Закрыть] и холодная ливерная колбаса. Ребят этот вариант устраивал, а раз так, то зачем что-то менять? Хватит того, что она подчинялась другими правилам, когда жила с Торвальдюром, выражавшим мнение – неизменно уничижительное – обо всем, что делали дети или она. Как он, должно быть, счастлив теперь, одинокий и свободный…

Карлотта и Дади неохотно потянулись через небольшую заснеженную лужайку. Шли они свесив руки, будто обледеневшие варежки тянули их вниз. Входная дверь открывалась прямо в гостиную. Именно наличие участка и толкнуло Айсу на рискованный шаг – купить квартиру, которая была ей не по средствам. Похвастать зарплатой она не могла, а став матерью-одиночкой, не могла и взять подработку. Было бы, конечно, практичнее – и по финансовым причинам, и ради душевного спокойствия (не пришлось бы жить в постоянном страхе, что какому-нибудь преступнику достаточно разбить окно, чтобы попасть в дом) – купить квартиру на втором или третьем этаже. Ей всегда нравился свежий воздух, но после переезда она уже не могла спать с открытым окном. Стоило только закрыть глаза, как ей виделась тянущаяся к фиксатору рука. Очарованная садиком, она почему-то не предусмотрела такие сложности и думала только о том, как Карлотта и Дади будут играть на лужайке под ее присмотром.

Вслед за детьми в открытую дверь хлынул поток холодного воздуха. Пока они отряхивались, коврик у порога успел покрыться снегом. И не только коврик, но и паркет. Тем не менее Айса сдержалась и не выказала раздражения. Будь сейчас рядом Торвальдюр, обязательно пробурчал бы что-нибудь насчет лужицы на полу. Но и пальцем не пошевелил бы, чтобы помочь.

А ведь он звонил сегодня, вспомнила Айса. Пять раз – должно быть, что-то важное… Она была на работе и даже не подумала ответить, потому что его звонки ничем хорошим не заканчивались. А еще ей совсем не хотелось, чтобы их перебранку слышали коллеги.

– Вымойте руки, а потом приходите поесть. – Айса собрала валявшуюся на полу мокрую верхнюю одежду, отнесла ее в прихожую и стала развешивать на крючки. Потом убрала из-под одежды обувь, чтобы та не промокла от тающего снега. Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда Айса раздумывала, куда бы повесить вязаную шапочку с помпоном и эмблемой «Манчестер Юнайтед»[9]9
  Название популярного английского футбольного клуба.


[Закрыть], которую Торвальдюр привез Дади после конференции в Англии за месяц до того, как она заявила, что хочет развестись. Шапочка выцвела и изрядно обтрепалась, но Дади упрямо отказывался надевать что-либо еще.

– Мама! Твой телефон звонит! Наверное, папа. – Дади разволновался, но из-за чего? Обрадовался из-за того, что отец пожелал поговорить с ними, или испугался, что придется выслушивать еще одну родительскую ссору? Точнее, одну сторону ссоры, потому что папу ни он, ни Карлотта не услышат. Оно и к лучшему. Бедным детям и без того досталось с избытком.

– Не отвечай! – Айса сунула шапочку в капюшон ближайшей куртки и поспешила в кухню, чтобы не дать сыну или дочери ответить на звонок. Когда она вошла, Дади стоял, держа телефон возле уха, с таким видом, будто парламент только что принял закон, отменивший его день рождения. – Дай сюда. Телефон, Дади, дай его мне. Живее. – Сын нахмурился, и она тут же пожалела, что повысила голос. Он протянул телефон.

– Мы ужинаем, Вальди. Это не может подождать? – Айса изо всех сил старалась выдержать вежливый тон. Дети не спускали с нее глаз. Они стояли вместе и, похоже, не собирались садиться, хотя скудный ужин уже ждал на столе. От волнения Айса даже назвала бывшего уменьшительным именем, хотя после развода твердо решила никогда не обращаться к нему иначе, чем Торвальдюр. Даже мысленно.

– Ответила бы раньше, и мне бы не пришлось звонить сейчас. – Торвальдюр мог позволить себе выплеснуть злость, поскольку его дети не слышали. Впрочем, он мог бы не сдержаться, даже если б они стояли перед ним. Так бывало уже не раз.

К счастью, экс-супруг, похоже, не заметил ее оплошности с именем. Не хватало только, чтобы он подумал, будто она все еще питает к нему нежные чувства…

– Я была на работе, и тебе прекрасно известно, что я не люблю отвечать на частные звонки, когда нахожусь в офисе.

– Хочешь сказать, ты только-только вернулась домой? – В его голосе прозвучала так хорошо знакомая ей нотка сарказма.

Айса не собиралась – к его удовольствию – перечислять все то, что ей пришлось делать после работы: мчаться в сад, чтобы успеть в положенное время забрать детей, тащить их через толпу в супермаркете после покупки самых дешевых продуктов, ехать домой, заносить в квартиру покупки и загонять туда же детей, снимать с них верхнюю одежду, раскладывать покупки, поить детей чаем, помогать им снова одеться и выпускать на улицу, закладывать вещи в стиральную машину и готовить что-то на ужин. У нее и минуты лишней не было, чтобы перезвонить. Но любое упоминание о трудностях в повседневной жизни прозвучало бы музыкой в его ушах, так что Айса сочла за лучшее не отвечать на вопрос.

– Что тебе нужно, Торвальдюр?

– Что мне нужно? Просто знать, что вы в порядке. Не ты, понятное дело, о тебе я беспокоюсь меньше всего. Я спрашиваю о Карлотте и Дади. У них все хорошо?

В какой-то момент до Айсы вдруг дошло, что ее бывший и впрямь обеспокоен. Никогда раньше никаких тревожных ноток в его голосе она не слышала, и теперь заволновалась сама.

– Ты что имеешь в виду?.. Да, конечно, у них все хорошо. А почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?

– Нет, ничего. Просто хотел узнать. – Секунду-другую Торвальдюр молчал, а потом продолжил уже совершенно не свойственным ему просительным тоном. – Ты ведь присмотришь за ними, да?

– В чем дело? Скажи мне. – Айса одернула себя: «Следи за тем, что говоришь». Карлотта и Дади уже смотрели на нее широко открытыми встревоженными глазами. Снять напряжение она попыталась, перейдя на более спокойный тон. – У нас ничего не случилось. Вообще ничего.

– Присмотри за ними. Пообещай мне.

Да что же такое со стариной Торвальдюром? С самоуверенным типом, привыкшим раздавать указания налево и направо? Представить, что он способен просить кого-то о чем-то, было невозможно.

– Я всегда это делаю. И давать тебе какие бы то ни было обещания не обязана. – Отвернувшись от детей, Айса торопливо вышла из кухни и прошептала в трубку, чтобы они не слышали: – Что происходит? Им кто-то угрожал? – Сначала она подумала, что, может быть, самому Торвальдюру угрожал какой-нибудь преступник, которого он отправил за решетку. – Если да, ты должен мне сказать.

Теперь просила уже она, так что их отношения возвращались к прежнему статусу.

– Не о чем говорить. – Ему никак не удавалось переключиться на нормальный тон. – Совершенно не о чем. Обязательно скажи им, чтобы не разговаривали с незнакомцами и не ходили никуда с людьми, которых не знают. – Он помолчал, и пауза помогла ему успокоиться. – И отвечай, когда я буду звонить в следующий раз. Не такая уж важная у тебя работа, что нельзя отвлечься на две минуты и поговорить со мной. – На этом Торвальдюр дал отбой.

* * *

Ужин прошел в молчании. Айса пресекала все попытки детей выведать, чего хотел их отец, а поскольку ни о чем другом они думать не могли, то и говорить было не о чем. Сама же она так разволновалась, что разрядить атмосферу просто не могла. Как бывало всегда, от беспокойства и тревоги у детей в первую очередь страдал аппетит, и ей пришлось прикрикнуть на них, чтобы на тарелках ничего не оставалось. Оба – и Карлотта, и Дади – родились худышками, у них не горели румянцем щеки, как у других детей, а поскольку они не накопили того, что называют щенячьим жиром, то и пропустить прием пищи им не позволялось. Оба пошли в отца, и, глядя на них, можно было подумать, что он произвел их на свет сам по себе. Если б не их темперамент. Они были мягкими, послушными и редко злились. В отличие – по крайней мере, в этом отношении – от отца.

Но кто знает, может быть, он был жизнерадостным ребенком?

– Спокойной ночи. – Остановившись на пороге, Айса протянула руку к выключателю. На столике между кроватями она поставила красную лампу, чтобы детям было легче уснуть в ее мягком свете. Их маленькие личики выглядывали из-под одеял, в широко раскрытых глазах застыло беспокойство.

– Спокойной ночи, мамочка. Мы обещаем не садиться в машину с плохими дядями. – Карлотта блекло улыбнулась. – Дади тоже обещает.

Айса улыбнулась в ответ, уже пожалев, что предупредила детей перед сном. Неудивительно, если они проснутся от кошмаров. С другой стороны, может быть, оно и к лучшему, если предупреждение лучше запомнится.

– Не только с дядями, дорогая. Бывают и плохие тети. Не забывайте об этом. – Вероятность того, что дети пострадают от женщины, а не от мужчины, была ничтожной, но упоминать об этом Айса не стала. Пусть будут осторожны со всеми чужаками. – Отличить плохих людей от хороших бывает не так-то просто.

От такой новости глаза у них полезли на лоб.

– Ну ладно, хватит. Спать, спать. – Она вышла и закрыла за собой дверь, оставив узкую щелочку.

Выждав какое-то время и убедившись, что дети уснули, снова взяла телефон и набрала номер Торвальдюра, намереваясь потребовать от него объяснений. Что, в конце концов, происходит? Она имеет право знать. Это же справедливо. Однако Торвальдюр не ответил. Наверняка умышленно, чтобы наказать ее за то, что она не брала трубку, когда он звонил ей на работу. Айса повторила попытку еще несколько раз, но с тем же успехом. Спать она легла в том же неведении относительно происходящего, что и после разговора с Торвальдюром.

Сон, однако, не шел, и чем больше она ворочалась и крутилась, тем активнее множились тревоги и беспокойства. Дважды Айса вставала среди ночи, чтобы проверить, надежно ли закрыто окно. Во второй раз на глаза ей попался припаркованный неподалеку незнакомый автомобиль, которого не было здесь еще полчаса назад. В темноте он казался то ли черным, то ли синим, и определить его модель вряд ли мог бы человек, не интересующийся автомобилями. Если бы ее попросили описать его, она сказала бы, что он похож на те машины, которые рисуют дети: четыре колеса, четыре дверцы, капот и багажник. Но подпитывали и раздували ее тревогу не форма и цвет, а невесть откуда возникшая уверенность, что за рулем кто-то есть. Сомнения оставались, но воображение заполняло лакуны, и, когда усталость наконец сморила Айсу, она уже убедила себя, что он смотрит на ее окно. Или, что еще хуже, на окно детской.

Проснувшись в очередной раз уже под утро, она обнаружила, что загадочного автомобиля на месте нет.

Глава 8

Две жалкого вида фигуры спустились по ступенькам полицейского участка на Квервисгата; одна, в мятом костюме, держалась нерешительно и застенчиво, другая была в обычной повседневной одежке, видавшей лучшие дни. Не готовые к суровой зимней погоде, оба дрожали в тоненьких курточках. Имея за спиной солидный опыт службы в полиции, Хюльдар знал, что именно в это время выпускают тех, кто провел ночь в камерах. Ни одного из них он раньше не видел, но мог бы сказать, что парень в грязноватых заношенных джинсах здесь не впервые, тогда как второй, одетый и выглядящий поприличнее, попал сюда случайно и сейчас переживает шок, который, возможно, подтолкнет его к тому, чтобы взять себя в руки. По крайней мере, он уже оглядывался тайком, проверяя, нет ли поблизости знакомых, которые могли бы стать свидетелями его унижения. Второму на такие детали было наплевать. Он даже задержался на ступеньках и, выудив из кармана сигарету, закурил.

Через минуту оба скрылись за густой снежной пеленой.

Хюльдар потушил и выбросил свою сигарету и взбежал по ступенькам. Во внутренней планировке он ориентировался, а потому только кивнул дежурному и прошел дальше. Тот, к кому он пришел, Гвюдмюндюр Лаурюссон, занимал тот же офис, что и тогда, когда Хюльдар только поступил в полицию, и, по всей видимости, собирался оставаться в нем до выхода на пенсию. Другими словами, не так уж долго. Дверь была открыта, но Хюльдар из вежливости постучал.

– Не вовремя?

Гвюдмюндюр поднял голову, и Хюльдар на мгновение потерял дар речи. Господи, как же он состарился… Сквозь жидкий клочок седых волос просвечивала тонкая, с пигментными пятнами кожа. Густые темные брови, некогда придававшие лицу характер, выцвели и торчали клочками.

– Чтоб мне провалиться! Хюльдар! Нет, быть того не может… Входи, входи. – Гвюдмюндюр откинулся на спинку стула и бросил ручку на стол.

– А ты помолодел за год. – Улыбнувшись бывшему боссу, Хюльдар опустился на стул.

– Чушь. О тебе то же самое сказать не могу. Что они там, в полицейском комиссариате, с тобой делают?

– Верхом ездят, – Хюльдар усмехнулся. – Если так пойдет дальше, я тебя скоро догоню.

Гвюдмюндюр хмыкнул.

– Ты с дружеским визитом? Мне угостить тебя кофе? Или по полицейским делам? В таком случае налей себе сам.

– По полицейским. И я еще не забыл, какой здесь дрянной кофе. Так что не беспокойся.

– Беспокоит меня многое, но только не твое желание или нежелание выпить кофе. – Гвюдмюндюр сложил руки за головой. – Ладно, выкладывай. Чем могу помочь?

– Хороший вопрос…

Хюльдар вкратце пересказал успевшую надоесть историю о временно́й капсуле и причине полицейского расследования. Гвюдмюндюр слушал коллегу, и его седые брови ползли выше и выше по морщинистому лбу. Была ли то реакция на сам рассказ или на то, что он тратит время на столь мелкие дела, Хюльдар не знал и лишь надеялся, что верен не второй вариант.

– …И я обратил внимание на то, что, хотя никаких проблем с полицией у Трёстюра прежде не было, сталкиваться с законом ему приходилось уже в детстве. Что-то случилось в декабре двухтысячного, когда ему едва исполнилось восемь лет, и это довольно странно. По крайней мере, так это выглядит, судя по записи в Информационной системе, к которой я не имею доступа. То есть я предполагаю, что запись касается его, хотя тогда он носил фамилию отца, а не матери, как сейчас. Идентификационный номер один и тот же. Раньше я никогда таких отказов не получал, а здесь, чтобы прочитать документы, требуется специальное разрешение. Может, потому что мальчишка был тогда несовершеннолетний, отсюда и вся эта бюрократия… В общем, я хотел спросить, не проверишь ли ты для меня эти документы. Как старшему офицеру допуск тебе наверняка дадут.

С одолжением, о котором просил Хюльдар, все было не так просто, как могло показаться. В последнее время несколько служащих полиции предстали перед судом по подозрению в получении доступа к базе данных полиции без уважительной причины. И хотя всех оправдали, пользоваться базой стали заметно реже и только в тех случаях, когда без этого было не обойтись.

Гвюдмюндюр задумчиво кивнул.

– Ты и сам мог бы это сделать, если б тебя не понизили.

– Понимаю. Но что есть, то есть, и ничего уже не изменишь. Вот только когда такое случается, тогда и жалеешь немножко, что не всё в твоих руках, – признался Хюльдар, надеясь, что получилось искренне и убедительно.

Его бывший босс пожал плечами.

– Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что удивился, когда услышал о твоем назначении. И почти не удивился, когда тебе дали коленкой под зад. Хотя, конечно, мне и в голову не приходило, что это случится так скоро. Ты знаешь, что побил рекорд Исландии? Возможно, даже европейский. А то и мировой. Неплохо получилось. – Улыбка на его усталом лице погасла. – А ведь было немало таких, кто злорадствовал… Даже среди тех, кто работал с тобой. Но не я.

– Мне и в голову не пришло бы, что ты с ними. – Начальник из Хюльдара, может быть, и не получился, но в людях он разбирался неплохо и сам мог бы назвать имена тех, кто радовался его низвержению. – Ладно.

Ты лучше скажи, сможешь посмотреть для меня те документы?

Некоторое время Гвюдмюндюр сидел молча, задумчиво наклонив голову набок.

– Ты же знаешь, что каждый вход в систему фиксируется. И что я скажу, когда спросят, зачем я это делал?

– Лучше всего ответить честно. Сказать, что я попросил помочь в расследовании. В моем департаменте все буквально с ног сбились. У кого есть допуск, те заняты по горло. Так оно, в общем-то, и есть.

– Заняты тем делом с отрубленными руками?

– Да. – Хюльдар поерзал, пытаясь устроиться поудобнее в кресле, давно пережившем срок годности. Гвюдмюндюр был не из тех, кто просит заменить служебную мебель. – Все уже в курсе?

– В кафетерии только об этом и говорят.

– Этого и следовало ожидать, – вздохнул Хюльдар. Если так пойдет дальше, то скоро о случившемся пронюхает и пресса. Впрочем, в этом был как негативный момент, так и позитивный. Первый заключался в том, что Эртла, если не раскроет дело в ближайшие несколько дней, попадет в категорию некомпетентных следователей; второй давал надежду на то, что широко распространившаяся новость могла бы помочь выявить жертву, человека, лишившегося обеих рук. Может быть, полиции уже стоит обратиться к горожанам за содействием в поиске жертвы… – Что ж, если утечка информации уже случилась, то в наших объяснениях никто не усомнится. То есть если ты согласишься оказать мне эту услугу.

– А не лучше ли нам держаться вместе? Двое против остального мира? – Гвюдмюндюр коротко, но совсем не весело хохотнул. – Не представляю, кто от этого пострадает. Но имей в виду, распечатывать ничего не стану, так что придется читать с экрана.

Хюльдара такой вариант устраивал. Он продиктовал идентификационный номер Трёстюра, а Гвюдмюндюр впечатал его в строку. На экране появилось имя, но никаких документов или вообще чего-то полезного не было. Только надпись «в доступе отказано», появлявшаяся на мониторе самого Хюльдара.

– Попробуй еще раз. – Попытка закончилась с тем же результатом. Хюльдар выпрямился и разочарованно покачал головой. – У меня было то же самое.

– Странно… Никогда с таким не сталкивался. Ты ведь регистрационный журнал проверил?

Регистрационный журнал представлял собой базу данных информации общего характера о жалобах, привлекших внимание полиции. Само его существование многократно вызывало критику по причине отсутствия надежной защиты. В отличие от официальной информационной системы, здесь не существовало четких правил пользования, для доступа не требовалась регистрация. В базе журнала хранились имена не только преступников, но также свидетелей и вообще всех, кто давал показания в суде. Информация из журнала не удалялась. В настоящее время в нем упоминались триста тысяч человек, многие из которых уже умерли. Хюльдар попытался найти в нем Трёстюра, но результат оказался нулевым. Похоже, мрачные предсказания Фрейи не сбывались.

– Я ничего там не нашел. Может, его и вовсе нет в системе?

– Если б его не было, то и ответ на запрос был бы другой – «данных не найдено». Все указывает на то, что полиции о нем известно, но доступ к информации закрыт. Такое могло случиться при переносе данных из одной системы в другую. С тех пор как Трёстюру исполнилось восемнадцать, там несколько раз проводили апгрейд.

– И что это значит? Что документы потерялись?

Поджав упрямо губы, Гвюдмюндюр сократил поиски до одного только имени, но на результате это не отразилось.

– Думаю, печатная копия все же должна где-то существовать. Но чтобы получить ее, нужно оформить запрос. Просто так никто, какого бы звания ни был, зайти в архив и копаться там не может. По крайней мере, я не могу. – Он откинулся на спинку кресла, нахмурился – и как будто помолодел, стал собой прежним. – Что-то во всем этом есть… что-то дурно пахнущее. Такое впечатление, что документы скрывают намеренно.

– Зачем? Кому это нужно?

– Понятия не имею. У меня это имя никаких ассоциаций не вызывает. Если он как-то прославился или имел отношение к чему-то важному и значительному, из-за чего ему пришлось потом скрываться, то имя я в любом случае узнал бы. А я не могу узнать.

– И я тоже. – Хюльдар запустил пальцы в шевелюру. Пора, однако, постричься. И сделать это надо побыстрее, пока Эртла в приказном порядке не отправила его в парикмахерскую. С другой стороны, от одной только мысли о походе в парикмахерскую у него начинало портиться настроение. Да и какое дело Эртле до его прически? – Наверное, придется подавать официальный запрос на допуск к файлам.

– Да. Но это, как тебе известно, займет какое-то время. У меня такое впечатление, что парни в архиве немножко тормозные. – Гвюдмюндюр закрыл базу. – На твоем месте я навестил бы парня. Порасспрашивал бы, что и как, вывел разговор на прошлое… Кто знает, может быть, ты получишь все ответы еще до того, как откроются файлы.

Хюльдар кивнул. Конечно, до встречи с парнем хотелось бы получше узнать его подноготную, но, похоже, рассчитывать на это уже не приходилось.

– Ладно. Спасибо за помощь.

– Извини, что не получилось. Печально, что в последнее время такое случается все чаще.

Гвюдмюндюр взял ручку, придвинул к себе какую-то бумагу, склонился над ней и, не поднимая головы, добавил:

– Держи меня в курсе. На этот стол ничего интересного уже давненько не попадало.

Пообещав не забывать, Хюльдар попрощался и вышел, утешая себя тем, что потеряно еще не все. Может быть, Фрейе повезет больше, и она отыщет что-то в архиве Комитета защиты детей…

* * *

Обветшалое здание напомнило Хюльдару запущенный квартал, в котором жила Фрейя, хотя, конечно, это мнение он оставил при себе. Она, похоже, никакого сходства не заметила. Никому, наверное, и в голову не пришло бы, что Фрейя живет в такой дыре. И она определенно не производила впечатления женщины, ограниченной в средствах. На блондинистых волосах, стянутых назад и убранных в тугой высокий хвост, поблескивали тающие снежинки. Все чисто, аккуратно, изящно. Лишь усилием воли Хюльдар заставил себя отвести взгляд, понимая, что откровенным любованием может лишь все испортить. Он уже пытался подкатиться к ней в «Тиндере», и закончилось это тем, что Фрейя просто удалила аккаунт. Хюльдар не стал спрашивать, что и почему, и она тоже эту тему не поднимала. Есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет. Хватит с него и того, что она с готовностью согласилась составить ему компанию и даже не стала предлагать перенести визит к Трёстюру на завтра или даже на более позднее время. Возможно, сыграло роль и то, что разговор он начал с упоминания о пропавших файлах. Фрейя в свою очередь сообщила, что в компьютерной системе Комитета защиты детей они не сохранились.

Похоже, Гвюдмюндюр был прав, когда сказал, что вся эта история дурно пахнет.

– Так он, значит, живет здесь с матерью и сестрой? – Фрейя окинула взглядом трехэтажное здание. Вопрос был риторический – Хюльдар уже рассказал ей все, что узнал о нынешнем положении Трёстюра. Молодой человек вовсе не обрадовался предложению встретиться, но в конце концов согласился. Было немного странно, что он не поинтересовался целью визита и только сказал, что его матери и сестры не будет дома, и, если гость хочет поговорить с ними, ему лучше прийти к ужину. Ответ на вопрос, почему он решил, что полицейский желает увидеться и с ними, Хюльдар надеялся получить в ближайшее время.

– Похоже, живется им нелегко, – заметила Фрейя и повернулась к спутнику. – Странно, почему он не согласился сам прийти в полицию. На его месте я бы так и сделала.

Хюльдар смущенно улыбнулся. Фрейя явно не понимала, что ее многоквартирный дом ничем не лучше этого.

– Сказал, что машины у него нет. А ехать в такую погоду на автобусе ему, наверное, не захотелось.

Фрейя посмотрела на затянутое серыми тучами небо.

– Ну, сейчас-то снег не идет.

Хюльдар подошел к двери. Латунная пластинка и маленькие черные кнопочки на ней определенно помнили шестидесятые, и он даже засомневался, что звонок работает. Может быть, Трёстюр и не собирался их впускать. Рядом с большинством кнопок не было ничего, и только возле одной прилепилась пожелтевшая карточка с именами Трёстюра, его матери Агнес и сестры Сигрун. Хюльдар дважды нажал на кнопку. Подождал. И уже собирался повторить, когда дверь загудела.

Вестибюль и лестница вполне соответствовали ожиданиям: морщинистый линолеум и грязные стены. Слабый запах кошачьей мочи усилился ко второму этажу, но, к счастью, пропал, когда Трёстюр открыл дверь.

Ни представляться, ни здороваться, как принято с гостями, он не стал и сразу предупредил:

– Давайте побыстрее, потому что мне нужно уходить. – Лицо его не выражало ни приветливости, ни враждебности. – У меня пятнадцать минут. И ни секундой больше.

На тыльной стороне его ладони красовалась татуировка, выполненная декоративным готическим шрифтом. Прочитать перевернутую надпись Хюльдар не смог, но решил, что это латынь, какое-то классическое изречение, автор которого и представить не мог, что оно появится на руке некоего исландца по прошествии более чем двух тысяч лет. Уже когда Трёстюр впустил их, Хюльдар заметил похожую татуировку на другой руке. Наколкам соответствовал и выбранный им стиль одежды: обтягивающие черные джинсы и свитшот с анархистским символом, подчеркивавший его худобу; огромные кольца в ушах, пирсинг в носу. Зачесанные вперед волосы свисали по обеим сторонам лица, на густо смазанных гелем прядях отчетливо виднелись следы расчески.

Повидавший достаточно вариаций этой моды Хюльдар знал, что таким способом физически слабые люди стараются казаться крутыми.

Протягивать руку он не стал – знал, что жест останется без ответа.

– Я – Хюльдар. Это – Фрейя. Постараемся побыстрее.

Не предлагая снять пальто, Трёстюр провел гостей в комнату. Хюльдар и Фрейя переглянулись и по молчаливому согласию разулись, о чем пожалели, увидев бурые от грязи плитки в прихожей. Оба подумали, что, вернувшись домой, придется менять носки.

Клетчатый ковер в коридоре лишь подтвердил их опасения. Выглядел он даже постарше квартиры и местами протерся чуть ли не до дыр, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что его недавно пропылесосили. На дешевых полках и видавшем виды комоде, мимо которого они проходили, недавно вытерли пыль. Хюльдар мог бы поспорить, что домашнюю уборку выполнили женщины – пылесос и метелка никак не вязались с образом панка.

– Можете сесть, если хотите, хотя оно того не стоит. – Трёстюр расчистил для гостей место на диване, развернутом к огромному, новому на вид телевизору с плоским экраном. Сбросив все лишнее на пол, он сел в кресло. – Я все об этом знаю – но не знаю, чего вы хотите достичь. Постараетесь остановить меня, чтобы не наделал глупостей? И как вы планируете это сделать? А я вам скажу – никак.

Хюльдар ответил не сразу. Прежде всего, он и подумать не мог, что Трёстюр все еще помнит о том давнем письме через много лет. Возможно, кто-то ему напомнил. Но кто? Директор или кто-то еще из школы, случайно встретившийся где-то в городе… И наверняка Трёстюр не мог помнить точной даты вскрытия временно́й капсулы. Если только не сожалел о написанном. Если только совесть не грызла его все эти годы. Известны ведь случаи, когда человек, солгавший в суде, приходит через много лет и сознается во лжи. Может быть, и здесь что-то похожее…

– Мы лишь собирались спросить, зачем вы написали то письмо и кто те люди, что упомянуты в списке.

– Письмо? – в замешательстве спросил Трёстюр. – Вы о чем? Что за бред?

– Я имею в виду письмо, которое вы написали десять лет назад, когда учились в старой школе. Письмо, которое вы положили во временну́ю капсулу, недавно вскрытую. Письмо, в котором значились инициалы людей, которые, как предполагалось, должны умереть в этом году.

– Я… – Трёстюр осекся, открыл рот, чтобы добавить что-то, но так ничего и произнес.

Фрейя откашлялась и, прежде чем вмешаться, взглянула на Хюльдара.

– Мы прекрасно понимаем, что тогда, десять лет назад, вы написали все это, потому что злились, но не воспринимали свои угрозы всерьез. Я – детский психолог и знаю, что дети говорят, пишут и… – Она не закончила.

Трёстюр с силой – так, что побелели костяшки пальцев – сжал подлокотники кресла. Черные тату проступили почти рельефно, и Хюльдар вроде даже разобрал слово ultio на левой руке и dulcis на правой. Ни первое, ни второе ничего ему не говорили.

– Детский психолог? – Трёстюр взорвался с такой яростью, что едва не забрызгал Фрейю слюной. – Вы, часом, не из Комитета защиты?

Фрейю этот выброс злобы как будто и не смутил. Возможно, потому, что она привыкла к таким вещам.

– Я работаю в Доме ребенка, которым управляет Комитет защиты детей. Но сейчас я не представляю ни тех, ни других, а помогаю полиции.

Но успокоить Трёстюра ей не удалось.

– Убирайтесь! Мне с вами не о чем говорить! – завопил он и наставил на Фрейю длинный тонкий палец. – Ты, все эти психологи, все это дерьмо про защиту детей, – вы просто кучка драных сучек. Будь моя воля, я всем вам отрубил бы бошки и нассал в ваши вонючие глотки!

Хюльдар торопливо поднялся.

– Идем, Фрейя. – Он обошел юнца, у которого уже появилась пена на губах. – Еще одно такое слово, и я надену на тебя наручники. Хочешь переночевать в камере? – Хюльдар держал себя в руках, но его голос отдавал металлом.