Текст книги "Клей"

Евреи и неевреи

Топси докапывался всю неделю; в школе, потом на работе, все хотел, чтоб я поехал с ними в Монтроз на «Хартс». Все потому, что в субботу я ходил на «Хибз». Он, наверное, подумал, что я переметнулся. Куда там. Я до сих пор подссываю, когда думаю о том харчке, что я проглотил. Удары и толчки мне пофиг, но это просто отвратительно. Что за дебильная смерть: подхватить гепатит от какого-то уебана из Глазго, придя поддержать «Хибз», которых я все равно, суки, ненавижу! Это даже не по рок-н-ролльному, это тебе не передоз и не крушение вертолета. Представляю Мэгги Орр и всех девчонок из школы: все в черном, стоят вокруг моей могилы, роняют слезы и горько жалеют о том, что им не хватило ума дать мне, пока у них был такой шанс.

Кроме того, что он всю неделю меня поливал, Топси теперь требует, чтоб я снова и снова рассказывал о том, что произошло в субботу. Мы сели в подвале магазина, в подсобке, передохнуть. Пидор Джордж в погребе составляет букеты, мастерит венки.

Наш мистер Мопси очарован Дойлами, Дозо в особенности. Он требует, чтоб я рассказал все по новой: кто первым начал, Дойл или Джентльмен, кто был самый борзый, всю эту хуйню. Рассказывать сначала было ничего, даже весело, но потом – голова пухнет.

Чтобы сменить тему, я заговорил о нашей группе.

– Знаешь что, прошлой ночью мне в голову пришла отличная мелодия, – говорю.

Тут Топси примолк и задумался. Потом он потянул воздух сквозь большие передние зубы, как всегда делает, когда собирается что-то сказать.

– После прошлого раза мой старик больше не пустит нас репетировать у нас дома.

Удивил, бля! Этот урод собрал там всех телок, Мэгги Орр и т. п. Мне жаловаться не на что, но его комната напоминала Сент-Джеймс-Центр. Мы все перевозбудились, стали выделываться, выкручивать громкость на усилках, в итоге его старик просто нас выгнал. Группа, бля.

– Да-да, моя старушка тоже недовольна, – признался я. – Все равно у меня репетировать без понта, старик лезет без конца. Мне даже гитару у него не отнять. Нужно просто всю дорогу играть у Малка. Так будет реальнее. А то пока он дотащит свою установку и расставит барабаны, уже пора ее складывать.

– Вот его старушка обрадуется, – сказал Топси, отламывая кусочек от «Кит-Ката» и опуская его в кружку с чаем.

– Да, согласен, это запара.

Хотя что теперь не запара. Сидим здесь, в «Магазине для садоводов и цветоводов Ньюмана», когда надо репетировать. «Мухлеж» должен и может стать лучшей группой всех времен, но мешает такой вот бред. Хотя теперь лучшее время на работе – перерыв, когда можно сесть и обсудить важные дела.

– Вся проблема в нашем районе, – решил Топси, – стены слишком тонкие. Пукнешь – у соседей слышно. Если б мы жили в большом доме с подвалом или гаражом, как этот старый еврюга, – он указал большим пальцем вверх, где был магазин, – мы бы уже были как «Джем», бля. Они бы нас разогревали.

Я испугался, что пидор Джордж услышал его, потому что Топси чуть не прокричал это, так что я выглянул из подсобки. Джордж все корпит над цветочками, издавая странный свист сквозь зубы. Я вернулся в подсобку и, понизив голос, сказал:

– Ньюман не еврей, Топс. Он – протестант, как и мы.

Топс посуровел лицом.

– Да ты наполовину католик, – с осуждением в голосе сказал он, – по материнской линии.

– Ебанись ты, фанатик хуев, моя мама и в церкви никогда не была, а отцовская родня – все из Оранжевых, хотя мне, в общем-то, похуй. И Ньюман тоже протестант, – я указал на потолок. – Он же староста прихода, еб твою.

Топси щелкает по кончику носа.

– Это он так хочет думать. Он ходит в нашу церковь для маскировки. Если бы такие, как Жидман, ходили в синагогу, они б сюда и носу не казали. Поэтому они и пробираются в протестантские общины, чтобы это не так бросалось в глаза. Он хочет, чтоб ты думал, что он один из нас, но это не так.

Как раз в этот момент Ньюман спустился по лестнице, мы услышали, когда он уже сходил по последним двум ступенькам. Он и впрямь умеет подкрасться. Бочком войдя в узкую подсобку, словно рак, он навострил жальце.

– Давай-ка! – У него птичье личико с острым клювом и острыми бегающими глазками. – Нужно доставить несколько заказов, – сказал он мне.

Вот вам несправедливость мира. Ньюмана поносит Топси, но тому плевать, достается все равно всегда мне. Я, как последний мудак, в любую погоду рулю на велике, доставляю заказы ленивым буржуям, которые никогда не дают чаевых и смотрят на тебя как на собственную гребаную прислугу. Если б мне не нужны были деньги на «маршалловский» усилок, он мог бы засунуть свою работу себе в сраку. На «фендере стратакастере» через говенный комбик не поиграешь.

Я здесь гребаный работничек. Топси только расставляет все по полкам в торговом зале наверху или загружает венки, которые Ньюман развозит по кладбищам и крематориям. Если мы оба на месте, доставку всегда поручают именно мне. Иногда даже посылают в магазин на Горджи-роуд.

Зато мне не придется вступать с Топси в политические дебаты. Он придерживается сомнительных взглядов, но в основном чтобы подразнить окружающих, шокировать их. Люди не всегда в него врубаются. А мне есть за что его благодарить, он подкинул мне эту работенку.

– Итак, Брайан, – прогнусавил Ньюман, – пойди наверх и посмотри, чего на полках не хватает. Тебе понадобится ящик черенков ананаса, это я тебе сразу скажу, и еще садовый горошек.

– Заметано, – весело ответил Топси и пошел расставлять все по полочкам.

Поднимаясь за ним по лестнице, Топси поставил Ньюману рожки. А вот к некоторым жизнь повернулась задом: сучара будет сидеть в теплом уютном магазине, забалтывать Дебору или Вики, смотря кто там помогает сегодня старушке миссис Бакстер. А я тем временем должен рисковать жизнью, пробираясь сквозь плотные потоки машин на перегруженном велике между Мерчистоном и Колинтоном.

Ящики для цветов разложены на полу хранилища, где свистящий пидор, облаченный в обычный зеленый комбез, составляет свои цветочные композиции. Это он тоже делать умеет; его руки стремительно сгибают и мнут стебли, и настоящее произведение искусства готово за какие-то несколько минут. Я бы даже не знал, с чего начать. Я смотрю на адреса, наклеенные на каждый ящик, и начинаю планировать маршрут. Сегодня не так уж все худо. Начать лучше будет с самых дальних в Колинтоне и постепенно возвращаться обратно. Так бодрее получается. Хуже всего бывает по утрам в субботу, когда мы с Топси работаем попеременно: одну неделю он, другую – я. Несколько раз то он, то я опаздывали на автобус «Хартс», особенно если это игра далеко на выезде и им приходилось отправляться пораньше.

Когда я устроился на работу, Топси проинструктировал меня насчет пидора Джорджа:

– Он старый гомосек. То есть за жопу в темном углу он тебя хватать не будет, но по тому, как он говорит, жеманничает и сюсюкает, видно, что он пидор.

С губ старика Джорджа слетела слюна и оросила мне лицо, как из водяного пистолета, которым он опрыскивает свои композиции. Указав на один из ящиков, он сказал:

– Сперва отвези этот заказ миссис Росс, сынок. Она уже звонила справиться.

Лизоблюд голимый.

В общем, я стал загружать старый, с черной рамой велик для доставки, а сверху доносился громкий смех Топси и Деборы, такой симпотной студенточки.

Выпить и забыться

Я опаздываю, и все из-за пуделька миссис Росс в воротничке из шотландки. Он постоянно цапает меня за ботинки. На этот раз он зашел слишком далеко, поцарапал кожу на ноге, а может, даже порвал штанину. Тварь заебала не на шутку, короче, я бухнул ящик с заказом прямо на него. Ублюдок взвизгнул и стал с воем пытаться выбраться из-под тяжелого ящика. Надеюсь, хребет ему переломало.

Жирная свинья, его хозяйка, подошла к двери.

– Что случилось? – проскрипела она. – Что ты с ним сделал!

Она приподняла ящик, и чмо вертлявое скрылось за дверью.

– Простите, – улыбаюсь, – я не специально. Он укусил меня за ногу, и я с испугу уронил ящик.

– Ты… ты… дубина…

Я давно уже понял, что в таких случаях лучше всего сохранять спокойствие и просто повторять одно и то же. Мой старик рассказывал, что так их учили в профсоюзе вести переговоры.

– Он укусил меня за ногу, от неожиданности я случайно уронил ящик.

Она посмотрела на меня с нескрываемой ненавистью, повернулась и загромыхала за собакой.

– Бедняжка… бедненький… мальчик мой…

Я нисколько не рисковал остаться без чаевых, потому что старая сучка хоть и жирна до дури, задаром и не пернет. На Слейтфорд-роуд я наглотался газов из наебнувшейся выхлопной трубы рейсового автобуса: спасибо транспортной компании Лотиана. Потом я, правда, получил десять шиллингов от миссис Брайан, что, конечно, подбодрило меня, но вернулся я в магазин в Шэндоне уже после закрытия.

Все стояли на улице, чтоб поскорее закрыться. Ньюман смотрел на часы с таким лицом, будто прямо под нос ему пустили шептуна.

– Давай пошевеливайся, – пропищал он.

Топси и Дебора хихикают, а миссис Бакстер вся выпучилась и смотрит на часы, копируя начальство. Суки, смотрят на меня, типа, они задержались здесь по моей вине, притом что я единственный, кто работает по-настоящему. Я подумал, что круто было бы посмотреть, как Ньюману дают по ебалу, или лучше даже, как он сам поедет на этом велосипеде и как рейсовый автобус размажет его вперемешку с великом по дегтебетону Слейтфорд-роуд.

Мы с Топси смотрим, как Дебора удаляется по улице. Гулять бы с такой телкой, вообрази только! Мы провожаем ее взглядами до моста Шендон.

– Пялил бы ее семь дней в неделю, – сказал Топси, – у нее, правда, есть парень.

– Да уж, наверно, – кивнул я, восхищенно глядя, как она идет на высоких каблуках и тонкие лодыжки расширяются к икрам. Юбка, хоть и ниже колена, была так узка, что позволяла заценить всю сочность ее бедер и задницы. Мы изобрели целую систему, как заценивать ее и Вики: сиськи видно, когда стоишь на стремянке и забиваешь верхнюю полку, а ноги – когда работаешь на нижней. Однажды в субботу утром, когда работала Вики, она пришла в мини и белых трусиках, настолько крошечных, что по обе стороны виднелись завитки лобковых волос. Я думал, что упаду в обморок. Той же ночью я дрочил на это дело и выстрелил столько молофьи, что решил было ехать в больницу, ложиться под капельницу, как-то восстановить баланс жидкостей. Волосы с ее пизденки – только подумать. Но хватит.

– Ты домой? – спрашиваю Топса.

– Нет, увидимся завтра. Я иду к своей тетке на ужин, останусь у нее.

У Топси совсем недавно развелись родители, поэтому он больше времени проводит у тетки в Уестер-Хейлз. Мы расстались, и я перебежал через Слейтфорд-роуд и спустился по ступенькам. Изнывая от голода, я притормозил у «Стар-фиш-бара», купил картошки и отправился дальше по Горджи-роуд. Я уже прошел мимо пивняка и свернул к району, когда увидел, что они идут мне навстречу.

Первой я заметил Люси, ее светлые волосы блестели на солнце, как запаленный магний в химической лаборатории. Вот бы у меня были такие волосы: светлые, да, но с тем решающим оттенком, который отличает настоящих блондинов от полуальбиносных молочных голов. На ней желтовато-коричневые короткие брючки до половины икры и желтый топик, через который виден лифчик. На поясе завязана белая куртка. Приглядевшись, рядом я заметил знакомую копну мелким бесом вьющихся волос. Они идут чуть в отдалении друг от друга, как будто только что поругались. Лицо у Люси суровое и решительное. Красавица и чудовище. Она могла бы найти себе и получше – это точно. Секите, это, конечно, во мне ревность заговорила, и, наверное, это значит, что она должна быть со мной, а не с этим ослом.

Увидев меня, они немножко приблизились друг к другу.

– Люс, Тез.

Волосы у Люси зачесаны назад, а кожа – что лучший бабушкин фарфор, это если б у моей бабушки был лучший фарфор.

– Так-так, – сказала она, глаза ее сверкнули, а уголки губ поникли от обиды.

Терри так распрыгался вокруг меня, сразу видно – что-то ему надо.

– Хээээййй… мистер Юарт! Молочная голова! – И тут он как будто задумался. – Ты как раз тот, кто мне нужен. Скажи ей, Карл. – Он кивнул на Люси.

– Даже не начинай, Терри, – зашипела на него Люси, – оставь.

– Нет уж, отчего это не начинай. Ты выдвигаешь мне обвинения. Нельзя обвинять людей, если ты не можешь выслушать правду!

Тут он вскочил, сучара, на своего конька, голос у него окреп, в нем послышались нотки обиды и возмущения. Теперь точно ясно, что он чего-то от меня хочет.

Люси сердито посмотрела на него и сказала, понизив голос:

– Это не я, это Памела, я тебе уже говорила!

Это было похоже на рычание, отчего я вспомнил о Пайпере Росс, том пуделе, на которого я бухнул сегодня коробку.

ГРРРРРРР!

– Так, значит, этой корове ты веришь больше, чем мне, своему жениху! – Терри сплюнул, встал руки в боки и закачал головой, напомнив мне раздосадованного футболиста, который не ждет справедливости от предвзятого судьи.

Люси смотрит на него секунду-другую, потом переводит глаза на меня.

– Карл, он правду говорит?

Я посмотрел на них обоих:

– Неплохо было б знать, о чем вообще речь.

– Он, – она кивнула на него, не сводя с меня глаз, – увел из «Облаков» какую-то девочку. Из вашей школы!

Люси ходила в другую школу, да и оттуда ушла в прошлом году, так что наших девчонок может и не знать. Девочка из нашей школы. Задавала Каролин, ходит со мной вместе на художку. Всякий раз, как она входит в класс, глаза малыша Голли чуть из орбит не выпрыгивают. Я о ней не особо высокого мнения, но тела она сытная. Лоусону опять повезло.

Терри подмигнул мне через плечо и пошел на другую сторону улицы, качая головой и бормоча про себя:

– Я лучше пойду, не буду соваться, лучше ничего не говорить…

– Вот это была бы новость, – фыркнул я, надеясь, что Люси поймет юмор, но ей не до того. Так что я прочистил горло и сделал, как учил меня старик, когда на переговорах на тебя оказывают давление и приходится врать. Смотри прямо на переносицу, между глаз. Сфокусируйся на этой точке. Им кажется, что ты смотришь в глаза, но это не так. – По правде говоря, – начал я и сразу понял, что это ошибка. Нельзя начинать с «по правде говоря», потому что это означает, что ты стопудово врешь. Мой отец научил меня этому, так ведут переговоры профсоюзники. Однако я продолжил: – Я был бы только счастлив, если б он ушел с какой-нибудь девочкой из школы.

– Это что еще значит? – Ее прекрасные огромные глаза сузились до ядовитых, сочившихся ненавистью щелочек.

– Да не пришлось бы больше слушать его бесконечные рассказы о тебе. Люси то, Люси это, вот увидишь, когда мы поженимся…

Она обернулась на Терри, который все качает головой, весь такой обиженный и грустный. Она снова посмотрела на меня:

– Правда… он так и говорит?

– Верняк.

Она уставилась мне прямо в глаза и смотрела так секунду или две, и если б посмотрела еще подольше, то поняла б, наверное, что я ее развожу. Но она снова стала смотреть на Терри. Я хотел сказать ее большим грустным красивым глазам: нет, Люси, Терри мудак. Он относится к тебе как полный гондон, постоянно делает из тебя дурочку. А я люблю тебя. Я буду носить тебя на руках. Только позволь мне прийти к тебе и засунуть по самые гланды.

Невозможно представить, чтоб такая девочка, как Сабрина, была бы настолько легковерна и лишена достоинства. Тут-то и понимаешь, почему говорят, что любовь слепа. Люси, наверно, и вправду его любит: бедняжка, корова охуевшая. Во всяком случае, он нравится ей настолько, что она готова поверить в свою любовь, что, по сути, то же самое.

Она перешла дорогу, подступила к нему, хотела взять за руку, но Терри отвернулся и поднял руки так, чтоб она не могла достать. Отмахнувшись от нее, он порулил ко мне, а она поплелась за ним в слезах. Тут Терри развыступался:

– …доверие!… нужно доверять человеку, с которым ты общаешься! С которым ты помолвлена!

– …но Терри… послушай… я не хотела…

– Я на все согласился! Вот что убивает меня больше всего! Я сказал, что не буду больше ходить на футбол! Я сказал, что найду другую работу, хоть мне и нравится теперешняя! Я сказал, что постараюсь откладывать!

– Терри…

– Только я и иду на уступки, – бьет себя в грудь Терри, – и на тебе, пожалуйста! Имеется в виду, что я ушел с девчонкой, которую в жизни не видел!

– Я просто хотела сказать… – Люси пытается вставить хоть слово, но, по сути, сама уже должна знать, что Терри на полном скаку не остановишь.

В его сучьих глазках заблестел безумный огонек.

– Уж коли меня обвиняют в несовершенных грехах, может, мне действительно загулять с другими девчонками. Спокойно могу себе позволить, – сурово закончил он и посмотрел на меня. – Спокойно могу себе это позволить, а, Карл?

Сссспокойно, прошипел он, как гадюка.

Я молчу, а Люси уже оправдывается:

– Прости меня, Терри, прости…

Терри резко останавливается.

– Но не стану. И знаешь почему?

Люси не сводит с него испуганного выжидающего взгляда: глаза распахнуты, рот открыт.

– Знаешь почему? Знаешь? А?

Она силится понять, о чем это он.

– А хочешь знать? Хочешь знать почему? А? Скажи! Хочешь?

Она медленно кивает ему. Мимо проходят двое парней, они смеются про себя. На меня уже никто не смотрит, я не могу сдержаться и пропускаю улыбочку.

– А я скажу тебе почему. Потому что я – дурак. Потому что я люблю тебя. Тебя! – Он с упреком ткнул в нее пальцем. – Только тебя и никого больше!

Они стоят посреди улицы и смотрят друг на друга. Я отошел на пару шагов, мало ли кто пойдет мимо. Парень в рабочем комбезе вышел из пивняка и смотрит на них. У Люси дрожат губы, и, богом клянусь, у Терри как будто слеза наворачивается.

Они заключают друг друга в объятия прямо посреди улицы напротив пивняка. Мимо, просигналив несколько раз, проехал микрик. Из окна высунулся парень и прокричал:

– ОТЛИЧНО ПРИСТРОИЛСЯ!

Терри смотрит на меня через плечо Люси, и я жду, что он подмигнет, но он, похоже, так увлекся своей игрой, что не хочет ломать ритм. Они с Люси обмениваются глубокими многозначительными взглядами, как пишет Кэтрин Куксон в своей книжке, которую тетя Аврил дала почитать маме. С меня довольно, я поворачиваюсь и начинаю удаляться.

– Карл! Стоять! – орет Терри.

Уже издалека я вижу, как они целуются. Оторвавшись, они обмениваются фразами. Люси лезет в сумочку. Вынимает кошелек. Достает банкноту, синенькую. Дает ее Терри. Еще один глубокий взгляд. Еще пара фраз. Поцелуй в щеку. Они расходятся, повернувшись одновременно, чтобы помахать ручкой. Терри посылает воздушный поцелуй. Тут он скачками добрался до меня. Люси снова оборачивается, но он уже набросился на меня, и мы боремся и пихаемся.

– Ты просто звезда, Юарт! Я должен тебе проставить, заслужил. Ты спас мою задницу! Пойдем, бутылка молока за мой счет! – Он помахал пятеркой. – То есть за Люсин, конечно, ну, ты меня понимаешь, – заржал он.

– Больше на меня не рассчитывай, Терри, – говорю, а сам не могу сдержать смех, хватаю его за воротник «левисовской» куртки и мочу о фонарный столб. Тут я попытался перейти на серьезный тон: – Я не собираюсь врать ей, чтобы выгородить тебя.

– Да ладно, дружище, ты знаешь правила, – сказал он, мягко высвобождаясь от моей хватки. – Друзей надо поддерживать. Ты же сам нас этому научил. – Все он, конечно, пиздит. Вообще охуел – совать нос в мои заповеди. При этом мы оба знаем, что это сработает, и ничего тут не поделаешь. Мы друзья. – Так что не выпучивайся. Прикинь, возвращаясь к телочкам, я слышал, что ты срулил втихую из «Облаков» с рыжей крошкой, – сказал он гнусаво.

Я молчу. Лучше ничего не говорить. Пусть он сам прочтет на моем лице что хочет.

– Ага! Да тут другая история! – Он закивал с понимающим видом. – Похоже, тебе самому скоро понадобятся алиби!

– Это еще почему?

– Эта крошка, Мэгги Орр, все еще сохнет по тебе, – на полном серьезе сказал он и подмигнул.

– Пиздеж, – говорю. Я б и рад поверить, но на одни грабли два раза не наступают, как сказал бы мой старик. – Почему ж тогда она меня отшила, а с тобой вписалась?

Терри развел локти и потер ладони.

– У меня дар – убалтывать, старичок, – объяснил он, – но ты схватываешь на лету. Ну и шоу мы откололи с Люси. Вскорости малышка Мэгги тебе даст. Стопудово. Мне-то больше нравится ее подружка, Гейл. Та, очкастенькая, ты ее видел. Подожди, ты еще заголишь ей задницу… ты ведь еще тот ебака, – говорит он, медленно проводя языком по губам. – Так вот, расклад, который устроит все стороны. Ты с той телочкой из «Облаков» и я с Люси гуляем в законе, а на стороне мы жарим Мэгги и Гейл. По мне, так просто – заебись!

Может, так действует его ухмылка во всю харю, его энтузиазм насчет всего и, конечно, сам факт, что я уже отчаялся хоть кому-нибудь присунуть, но подобный расклад кажется мне не самым худшим.

На горизонте замаячил шпиль церкви, вот мы и в районе. Терри настаивает, чтоб мы пошли в «Улей». Я в пабах не так чтобы часто бывал и ни разу еще в «Улье» не пробовал заказывать.

– Пойдем, дрочила, когда ты станешь завсегдатаем в «Улье», все крошки будут под впечатлением. Нельзя всю жизнь оставаться школьником, – улыбнулся он и добавил с осуждением: – Говорят, ты хочешь остаться в школе.

– Не знаю еще, это зависит от моей…

Мне так и не удалось объяснить.

– Потом ты пойдешь в колледж – та же школа, потом станешь учителем и вернешься в школу. Так ты никогда и не уйдешь из школы. И денег у тебя не будет, – сказал он, понизив голос. Мы уже поднимались на холм мимо магазинов к низенькому домику паба. Тут он остановился и положил руки мне на плечи. – И вот что я тебе еще скажу, дружище: небольшую формулу, которой в школе меня так и не удосужились научить. Малюсенькое такое математическое решение, которое помогло бы сохранить мне кучу времени и уберечь от множества неприятностей, вот оно: нет бабок равно нет телок. – Он отошел, весь такой довольный, подождать, пока это просочится мне в голову. Тут он всунул мне полученную от Люси пятерку: – Пойди к стойке и закажи две пинты лагера. Вот так: «две пинты светлого», – низким голосом сказал он, – а не «две пинты светлого», – повторил он высоким визгливым тоном. – Не заставляй меня краснеть, как этот ослик Голли. Я привел его сюда, он пошел к стойке и говорит: мистер, пожалуйста, две пинты пива, как будто шоколадку попросил.

Бывал я и в пабах, и в «Тартан-клубе» был сто раз.

– Знаю я, как выпивку заказывать, хуесос ты гребаный.

Короче, мы зашли, и я направился к стойке. Путь показался мне неблизким, и все вокруг смотрели на меня, будто говоря «до восемнадцати ему еще расти и расти». Когда я добрался, бармен уже кивнул мне, и я почувствовал, что голос у меня срывается.

– Две пинты светлого, пожалуйста, старина, – прохрипел я.

– Горло болит, приятель? – смеется бармен, а за ним и Терри и еще пара пацанов у стойки.

– Да нет, просто… – почти пропищал я, и все чуть не обоссались от смеха.

Все равно нам наливают, и Терри садится в углу. Руки у меня дрожат, и по дороге к столику я разливаю чуть не полкружки.

– Отлично, Карл, молодчина. – Терри поднял кружку и сделал большой глоток. Тут он закачал головой. – Сучка эта Памела, все пиздит про меня Люси.

– Она всего лишь защищает свою подружку, Терри. У девчонок ведь такие же правила.

– Ни фига подобного, – замотал головой Терри, – у телок все по-другому. Нам их игры не понять, Карл. Сучка хочет, а ее никто не фачит. Вот потому она так и озлобилась, что Люси помолвлена. Тут есть и моя вина, нужно было с ней разобраться.

– Как?

– Да просунуть ей в промежность, чтобы рот свой заткнула. Хочешь фачиться – твои проблемы. В этом разница между мужчинами и женщинами. Если телку никто не кроет, она становится злобной и завистливой. У нас все иначе, – говорит он и делает большой глоток. – Сдачу на базу, хитрый засранец, я возьму еще.

Я передал ему купюры и монеты, и он поскакал к бару. С трудом проглатывая, я попытался прикончить пинту или хотя бы заметно отпить, пока он не пришел с добавкой. Когда он явился с пивом, у него уже явно было что-то на уме.

– Слушай, Карл, я вот что подумал: мне либо самому придется эту Памелу оприходовать, либо попросить кого-нибудь. Ты уже занят, так что мне, может, за Бирреллом послать? Хоть отвлечется от нашей Ивон на время. Представь себе, как этот ананюга, типа, телку забалтывает. – Терри блестяще изобразил Биррелла, его сжатую, монотонную манеру: – Я Билли. Живу в Стенхаусе. Играю в футбол, занимаюсь боксом. Приходится много тренироваться. Беспредел. Хорошая погода. Не желаешь вступить со мной в половой акт?

В общем, сидели мы там, обоссывались от смеха, одна шутка шла за другой. Мы с Терри, когда раздухаримся, можем хоть для «Монти Пайтона» сценарии писать. После третьей пинты я позвонил домой и сказал маме, чтоб она оставила мне поужинать и что я приду попозже. Сказал, что перекусил в «Звездах». Она ничего не сказала, но я понял, что она не слишком довольна. Когда я вернулся, к нам подошел какой-то мужик. Терри заставил меня покраснеть, сказав, что это дядя Мэгги, и представив меня как «близкого друга» его племянницы.

– Только никому ни слова! – изобразил он того чувака из «Монти Пайтона», пихая меня локтем и драматически подмигивая.

Хитрый гад, этот Терри, он ее оттарабасил, а меня подставляет! Хотя Алека это, похоже, мало волнует. Он вроде под мухой.

Кружки пошли одна за другой, я раскраснелся, голова отяжелела. Когда я встал, бармен улыбнулся, типа, заметил, что я надрался. Когда мы вышли из паба, на свежем воздухе я прихуел немного. Помню, как по дороге я пел «Славные сердца», а Терри – «Слава „Хибз“», каждый свое. Потом не помню ничего.

Утром я проснулся на Терриной кровати, на покрывале, одетый, слава яйцам, дома у его мамы.

В голове у меня будто сверлом шуруют – это Терри храпит. Я поднял голову и увидел его кудряшки. Он лежал здесь же на кровати, валетом. Его ноги прямо у меня под носом, они особо не пахнут, но вся комната загазована его пердежом. Проснулся я со стояком, может, оттого, что хотелось ссать, а может, из-за странного сна про Сабрину, и Люси, и Мэгги. Во всяком случае, не оттого, что спал я в одной кровати с этим упырем!

Послышались шаги по лестнице, и в комнату вошла Террина мама с чашкой чая в каждой руке. Я притворился, что сплю, и услышал только спертое, как от удушья, дыхание и безумное клацанье чашек о блюдца.

– Боже мой, чего это вы объелись… – Она поставила чай на тумбочку. – В ванной черт-те что натворили, пришлось убирать. Это никуда не годится, Терри, просто никуда не годится.

– Отвянь, ради бога… – простонал Терри.

Открыв глаза, я увидел в дверях Террину маму. Она наморщила нос и обмахивалась рукой.

– Здрасьте, миссис Лоусон… то есть миссис Ульрих.

– Твои родители волнуются, где ты, Карл Юарт. Я позвонила от соседей и сказала, что ты у нас. Я обещала позаботиться, чтоб ты позавтракал и отправился в школу. Что до этого, – она указала на Терри, – пора вставать на работу. Ты опаздываешь! Грузовик уедет без тебя.

– Да, да, да… – простонал Терри вслед удаляющейся миссис Ульрих.

Я почесал коки. Встал и прокрался в ванную, прикрывая затвердевший, не дай бог, кто-нибудь засечет меня в коридоре. В тубзике я долго ссал, причем перец пришлось как следует пригнуть, чтоб не нассать на пол, который пах блевантином и моющим средством. Вернулся, а Терри опять заснул, ленивая сука. Да уж, любит чувак на массу придавить.

Я спустился в гостиную. На стуле сидит Террина мама, курит.

– Ну вот, миссис Ульрих, – говорю.

Она ничего не ответила, только кивнула.

– Опять вечерок удался? – послышался голос.

Я подскочил – не заметил Вальтера, отчима Терри, он сидел в углу, читал «Дейли рекорд». Терри с ним не ладит, но мне кажется, он вполне. Меня прикалывает, как он говорит с немецким акцентом на смеси привычного шотландского диалекта и расфуфыренного формального английского. Терри беднягу просто ненавидит.

– Ну да, мистер Ульрих…

Тут входит Терри. Видать, заволновался, что мы станем говорить о нем, что мы наверняка б и сделали, не заявись он. Прошел мимо матери, зашел в кухню, открыл холодильник, достал бутылку молока и приложился к горлышку.

– Терри, – закричала мама, – возьми стакан! – Она в отвращении закачала головой, а потом спросила, будет ли он яйца с сосисками.

– Да, – ответил Терри.

– Тебе то же, Карл?

– Отлично, миссис Ульрих, – сказал я и скроил доброжелательную такую улыбочку, но она осталась без ответа.

– Мама просила тебя зайти домой перед школой, – предупредила она.

Я подхихикиваю, еще поддатый с вечера. Бухали в «Улье»! Я и Терри! Напились!

Видно, что Террина мама недовольна и готовится что-то высказать. Вся такая напряженная. Атмосфера накалилась, это чувствуется за версту. Когда уже будет казаться, что ты проскочил, ее наверняка прорвет. Так делают все мамы. У моей особенно хорошо получается. Думаешь, что удастся улизнуть без капанья на мозг, и вдруг бах! Тебя отправляют в гребаный нокаут! Вот тебя и надули. И все равно мама – лучший друг на всю жизнь. Терри, должно быть, жутко не по себе, оттого что какой-то чувак сидит там, где должен быть его настоящей отец. Я б, наверно, помер.

– Какого грохоту вы ночью наделали, – сказала Терри миссис Ульрих. – Весь дом разбудили своим ором чертовым.

– Да, – сказал Терри.

– Мистер Дживонс из соседней квартиры барабанил в стену!

– Я ему ебло-то начищу, сучаре, – негромко сказал Терри.

– Что? – Она выскочила из кухни, как черт из табакерки.

– Ниче.

– Это никуда не годится, Терри! – сказала миссис Ульрих и вернулась на кухню.

– Понеслось! – рявкнул Терри.

Не любит Терри, когда ему капают на мозг, а кто любит, но и его можно понять, нам и так тут не по себе. Хочется немного оклематься. Ее затея вставить Терри, когда у него гости, – большая ошибка. Терри так вцепился в ручки кресла, что пальцы побелели.

Его мама снова вынырнула из кухни:

– Это не ночлежка, Терри! Это наш дом!

Терри огляделся, ошарашенный, как будто не поверил:

– Ни хуя себе домик!

Миссис Ульрих выбежала из кухни, руки в боки. Терри, должно быть, привык к этому, он всегда так себя ведет. Да, а я еще действительно как следует бухой. Забавно, что, когда набухиваешься, сам процесс не запоминаешь, зато всплывают какие-то детали.

– Мы хотим всего лишь покоя, я и твой отчим… – Она повернулась к фрицу: – Вальтер…

– Оставь их, Эллис, они просто безумцы, – сказал тот.

– Да заткнитесь вы и дайте наконец покоя, – закричал Терри, выглядывая из-за газеты, – у меня голова раскалывается, на фиг!

Она повернулась и заголосила.

– Ты с кем разговариваешь! – И тыкнула пальцем себе в грудь. – Ты с матерью разговариваешь!

Она уже почти умоляла, как будто хотела объяснить, что она имеет в виду, и он по-своему понял, но она, конечно, не права – ставить его в такое положение перед друзьями. Я посмотрел на него и кивнул на маму, типа, чтоб он не вписывался.