Текст книги "Старая площадь, 4"

VI

По шоссе с громадной быстротой летит машина… У переезда ее останавливает милиционер:

– Предъявите права.

На шоферском месте Вася, он сразу начал торговаться:

– Шестьдесят пять, больше не давал!

– Сто двадцать ты давал, – ответил милиционер. – Чья машина?

– Моя, – раздается голос Раисы Львовны, и плечо с горжеткой высунулось из окна.

– А вы кто?

– Я – Дирижаблестрой, – ответила Раиса Львовна. И когда машина тронулась, плечо с горжеткой снова показалось в окне и внушительно сказало: – Товарищ, надо знать, кого задерживать!

Машина идет по территории Дирижаблестроя, с трудом пробираясь мимо наваленных штабелей кирпича, досок, бревен, бочек с цементом. Машина едет мимо растущей кирпичной стены, мимо экскаваторов, грызущих грунт, мимо тягачей, увозящих платформы с грузом. На мгновение машина остановилась, чтобы пропустить игрушечный поезд узкоколейной железной дороги. В открытом маленьком вагончике сложены оконные рамы и стандартные двери. Глухой шум экскаваторов, скрежет лебедок, музыка стройки. В машине, остановившейся у шлагбаума, Раиса Львовна проводит с Васей производственное совещание:

– Как вы думаете, Василий, если завтра для ИТР будет на закуску рубленая селедочка?..

– Красота! – заявляет Вася.

– На первое куриный бульончик с фрикадельками…

– Пойдет! – подтверждает Вася.

– На второе кисло-сладкое мясо…

Тут Вася спасовал:

– Это – не знаю…

– Дивное блюдо, – уверяет его Раиса Львовна. – На третье штрудель…

– Красота! – мотнул головой Василий. – При вас, мамаша, свет увидали…

На повороте Раиса Львовна выскочила из машины.

– Но чего мне это стоит, – сказала она, удаляясь. – Дошло до того, что днем я мужа абсолютно не вижу…

Раиса Львовна проходит мимо остатков барака у одинокой, чудом уцелевшей вербы. Барак растаскивают молниеносно.

К прорабу величественно подплыла Раиса Львовна:

– Гражданин, где здесь вторая столовая? Прораб – указывая на рабочих, разбирающих барак:

– Она самая…

– Ее же ломают?!

– Оно верно, что ломают, – согласился прораб.

– А новая?.. – упавшим голосом сказала Раиса Львовна.

– Новую построить надо… Куда вы, гражданка?! Перепрыгивая через обломки барака, Раиса Львовна мчалась к зданию главной конторы.

У Мурашко в этом здании новый кабинет – комната, в которой рабочие ставят четвертую готовую стену рядом с дверью. Но Мурашко сидит уже за письменным столом. Две уборщицы раскладывают на полу ковер.

Мимо секретарши пронеслась Раиса Львовна.

– Алексей Кузьмич! Ее же нет!..

– Кого нет?!

– Столовой нет! Я вне себя!..

– Выстроим, Раиса Львовна…

– Но вы же сказали заведовать?

– Заведовать успеется. А вы бы, пока суд да дело, за горло строителей, поставщиков, материальную часть…

Разговор был прерван необычным появлением Агнии Константиновны. С красными пятнами на лице она объявила страшным шепотом:

– Толмазов…

Мурашко вскочил, стал застегивать гимнастерку:

– Ну, Раиса Львовна, жара! Про Толмазова слыхали?

– Я, кажется, интеллигентный человек… – с достоинством произнесла Раиса Львовна.

Мурашко торопливо прибирал бумаги на столе, сунул тарелку с печеньем в ящик стола, поднял с полу и бросил в корзину бумажные клочья. При этом он говорил Раисе Львовне:

– Значит, действуйте… Неужели и вас учить?

– Меня учить не надо, – с сомнением в голосе сказала Раиса Львовна, – но поскольку вы просили заведовать…

И она удалилась.

Мурашко придвинул мягкое кресло поближе к столу.

В приемной около раскрасневшейся секретарши разговаривали двое: дышавший покоем и уверенностью немолодой человек с коротко стриженными волосами в просторном и дорогом костюме. Это был знаменитый человек – Толмазов. И рядом с ним – широкоплечий, чуть скуластый, тяжелый, крепко скроенный парень с невеселым лицом, аспирант Толмазова – Васильев.

– Иван Платонович, – говорил Васильев, – на вас вся надежда. Одно ваше слово…

– Скажем это слово, – ответил Толмазов голосом таким же просторным, как его костюм, – скажем, Сережа… В обиду не дадим…

В дверях – Мурашко.

– Прошу, Иван Платонович…

Мурашко за столом, Толмазов – в кресле.

– Очень уж редко видеть вас приходится, Иван Платонович. Толмазов – с допустимым для академика кокетством:

– На этот раз я в роли просителя…

– Значит, повезло нам, – вырвалось у Мурашко.

Толмазов вопросительно посмотрел на начальника строительства.

– Исполнить просьбу Толмазова, – объяснил свое восклицание Мурашко, – дело очень приятное… Приятных дел не так уж много, Иван Платонович.

Академик улыбнулся.

– Ну, спасибо. Дело идет об аспиранте нашего института Васильеве. Он недавно защитил диссертацию, защитил блестяще. Темой была моя вихревая теория.

Мурашко сочувственно кивнул головой.

– Васильев соединяет глубокие познания по аэродинамике с большой тщательностью и точностью в работе…

Мурашко снова кивнул головой.

– И вот оказывается, Васильева, как члена ВЛКСМ, перебрасывают на ваше строительство. Хотелось бы думать, товарищ…

Начальник строительства подсказал:

– …Мурашко.

– …товарищ Мурашко, что вы не станете возражать против оставления его при кафедре.

– Стану, – сказал Мурашко. – По правде говоря, были у меня некоторые колебания по поводу этой кандидатуры, но после той характеристики, которую вы ему дали… Придется вам отдать Васильева Дирижаблестрою, Иван Платонович…

У Толмазова по лицу пробежала тень. Он встал.

– Мне остается обратиться в высшую инстанцию…

В кабинет ворвался растрепанный Жуков.

– Алексей Кузьмич, просто вы кирпич после этого!.. На верфи опять…

Ошеломленный Толмазов отошел в сторону, но Жуков его увидел – и оба оцепенели.

– Здравствуйте, Иван Платонович! – раздался после паузы неожиданно тонкий голос Жукова.

Толмазов поклонился. Жуков поклонился в свою очередь, но в глазах его уже заблистали молнии:

– Как видите, жив и с ума не сошел…

– Если судить по вашей последней статье… Жуков весь вскинулся, рванулся вперед:

– Не согласны? Толмазов покачал головой:

– Коренным образом…

– Неужели же вы не удосужились понять?! – закричал Жуков, наступая на академика.

Толмазов повернулся к Мурашко и снисходительно объяснил:

– Мы с Петром Николаевичем спорим лет эдак с двадцать…

– В курсе, – сказал Мурашко. Между тем Жуков кричал что-то близкое к бреду:

– Крючок, Иван Платонович, я-то крючок, никуда не гожусь, а вы похорошели, честное слово, похорошели… Красавец… Юноша-красавец, мужчина-красавец, старик-красавец… Бог – Иван Платонович, божество!..

Жуков извивался, дергал руками, метался по комнате. Толмазов поморщился – и чтобы переменить неприятный ему разговор:

– Вы тоже с визитом к товарищу Мурашко?

Жуков чуть не плюнул:

– Да какой визит! Все из-за верфи…

Мурашко – слегка подавшись вперед:

– Петр Николаевич – главный конструктор Дирижаблестроя.

– А-а, – протянул потрясенный Толмазов.

– Вот вам и «а»! – Глаза Жукова сверкнули задорным мальчишеским огнем, и он убежал, что-то бормоча на ходу.

– Очень опасный шаг, – сказал тогда Толмазов, потерявший всю свою официальность. – Это фантазер, самоучка… Очень опасный человек!

– А мы его уравновесили, – взглянув на Толмазова, сказал Мурашко. – Мне звонили сегодня, Иван Платонович… Назначен Ученый совет Дирижаблестроя во главе с уважаемым академиком Толмазовым…

– Вы шутите? – сказал академик.

– Какие шутки, – сказал Мурашко, – надо же все-таки, чтобы они летали!

– Кто – они? – спросил Толмазов.

– Советские дирижабли…

VII

Мы видим удлиненные корпуса верфи, разбросанные на обширной площади эллинги, газгольдеры, причальную мачту. Некоторые здания готовы, другие отделываются, третьи в лесах. Огромный экскаватор захватывает доисторическими челюстями грунт и неустанно прорубается дальше.

Мы видим готовые здания управления, аэродинамической лаборатории, новой столовой.

Мы попадаем в конструкторскую. На чертежные столы, на склоненные головы девушек-чертежниц падают яркие снопы света.

В углу над столом надпись: «Старший инженер группы оперения».

Случай свел когда-то Наташу Мальцеву с товарищем Мурашко в одном купе поезда. Теперь она на настоящем своем месте – «старший инженер группы оперения», двадцатишестилетняя русая женщина с пробором…

Ярко освещенный коридор. Блеск стен и больничная тишина.

По коридору мчится взъерошенный Жуков, его догоняет главбух.

– Петр Николаевич, ваша уборщица прислала заявление, просит пособия за счет жалованья!

Жуков – отрывисто, на ходу:

– Аксинья… Хорошая женщина. Очень хорошая женщина. Дайте пять тысяч!

Еще мгновенье – и главбух, распростерши короткие крылышки, поднимается в воздух.

– Петр Николаевич! Она же просит восемьдесят рублей!..

Но Жуков уже скрылся в дверях конструкторской.

Наташа Мальцева подняла на Жукова пристальные, спокойные глаза, молча придвинула к нему большой чертеж с надписью: «Скоростной дирижабль „СССР-1“, конструкция инженера Жукова» и кивнула уборщице:

– Сергея Ивановича!

Жуков быстро перебирал груду дополнительных чертежей, лежавших на соседнем столе. Потом впился глазами в эскизный чертеж разреза дирижабля.

– Здоровенная штука!

Наташа – все с тем же пристальным, спокойным взором, устремленным на Жукова:

– Гениальная.

Жуков сердито блеснул очками:

– Девичья восторженность?..

Наташа пожала плечами:

– Очевидность…

Вошел Васильев. К нему живо повернулся Жуков.

– Сергей Иванович, ну-ка, путевку в жизнь младенцу…

– Как видите, Васильев, – негромко сказала Мальцева, – дошло дело и до аэродинамических расчетов… Слово за вами…

Васильев подошел к чертежам, склонился над ними:

– Я не совсем разбираюсь. У вас гондола…

– К чертям гондолу! – закричал Жуков. – Внутрь… Залезать!.. Никаких телег!.. Внутрь…

– Баки для горючего… – начал Васильев.

– Никаких баков! Никакого горючего. Водородные моторы… Собственным газом…

– Основные идеи Петра Николаевича… – сказала Мальцева.

– Основные идеи Петра Николаевича мне известны, – перебил ее Васильев, – тем не менее я хотел бы найти рули управления…

Ярко и страстно блеснули из-под очков глаза Жукова:

– Не найдете!

– Тогда позволительно узнать, – с неприкрытой насмешкой спросил Васильев, – как вы будете управлять кораблем?

Жуков рванулся вперед, его остановил чертежный стол.

– Васильев, вы живете в восемнадцатом веке! Вместо рулей – кольцо, восьмиметровое кольцо на хвосте. Оно дает вам управление, скорость, подвижность… Батюшки, пятый!.. – закричал он, бросив взгляд на часы. – Господь бог-то ждет небось? Сергей Иванович, значит, так – раздраконить!

И убегая, главный конструктор не то продекламировал, не то прокукарекал:

– А-э-роди-намически!

Васильев смотрел ему вслед до тех пор, пока не захлопнулась дверь.

– Не знаю, куда раньше звонить, – сказал он Мальцевой, – в психиатрическую лечебницу или в НКВД? Сумасшедший это или вредитель?

– Это гений, – ответила Наташа.

– Опровергающий дважды два? Тогда Наташа Васильеву в тон:

– Дважды два – это вихревая теория Толмазова? Васильев взорвался, сжал руками стол.

– Нет, уважаемые товарищи, – закричал он, как будто уже выступал на митинге. – Нет, товарищи, тут наука не ночевала! Тут дело партийное, товарищи!

– У нас все дела партийные, – сказал Мурашко, возникший в дверях. – Спокойно, молодежь.

– Ишь, старый выискался! – пробормотала Аксинья, приютившаяся в углу.

– Алексей Кузьмич, – выпрямился Васильев, – я заявляю со всей ответственностью: моя группа рассчитывать этот бред не будет. Я требую экспертизы.

Наташа прищурилась:

– В лице академика Толмазова?

Васильев – едва сдерживая ярость:

– Если вам известен больший авторитет?..

VIII

Аэродинамическая лаборатория Дирижаблестроя. К потолку подвешены модели дирижаблей. На натянутой проволоке слабо качается серебряная, зализанная сигара с убранной внутрь гондолой и винтомоторной группой.

Рядом, в помещении аэродинамической трубы, – комиссия: Толмазов, Жуков, Мурашко, Васильев, Мальцева, Полибин, инженеры из конструкторского бюро. Гудит мотор воздушного насоса. Глаза обращены на стрелки приборов.

Мальцева выключила мотор.

Толмазов прошел в помещение модельной, за ним остальные. Он стал у стены, сверился с записью в блокноте.

– Теперь по результатам испытаний в трубе. Я принимаю водородный мотор, на это можно рискнуть. Я допускаю возможность небольшого увеличения скорости.

– Небольшого увеличения? – запальчиво перебил Жуков. – С полутораста километров на триста!

Толмазов продолжал:

– В остальном я напомню о вещах, известных каждому школьнику. При вашей конструкции кольца, заменяющего рули, кольцо неизбежно будет прилипать в пограничном слое воздуха, другими словами – дирижабль будет неуправляем. Потрудитесь взглянуть – справочник фирмы Армштадт в Мангейме…

– Все ясно, – сказал Жуков, – луну выдумал немец!..

– На луну собирались вы, Петр Николаевич, – возразил Толмазов.

– Дойдет и до луны, – проворчал Жуков.

Видя, что обсуждение уклоняется от научного русла, вмешался Полибин:

– Я бы отметил, – полился медовый голос, – некоторый дилетантизм в конструкции уважаемого Петра Николаевича…

– Придется с кольцом расстаться, Петр Николаевич, – грубо, в лоб сказал Толмазов.

– Я бы склонился к тому, чтобы присоединиться к заключению уважаемого Ивана Платоновича… – журчал Полибин.

Жуков сел в кресло. Он опустил голову, обхватил ее руками, закрыл глаза.

– Годы… – раздался его шепот, – десятилетия… ухабы… отчаяние… Мучить? – вскочил он. – Всю жизнь мучить? – Тощее тело его дергалось. Глаза мучительно сияли. – Жрецы науки! Архимандриты!.. – выкрикивал он. – Три перста – два перста… Старая вера… Никониане!..

– Это все ваши аргументы? – холодно спросил Толмазов. Жуков закрыл глаза и затих на мгновение.

– Мой аргумент, – сказал он неожиданно раздельно, – будет тот, что построенный нами дирижабль… мною, ею, – указывая на Мальцеву, – ею… – указывая на уборщицу, – будет летать над вашей поповской головой! Летать выше всех, дальше всех, быстрее всех! Толмазов пожал плечами.

– Это стихи, а не наука. Возможность подъема дирижабля при нынешней его конструкции я считаю исключенной…

– Есть предложение начать заседание Ученого совета, – обычным своим голосом сказал Мурашко.

Толмазов встал и двинул креслом:

– Считаю излишним. Жуков:

– Впервые присоединяюсь к мнению почтенного Ивана Платоновича…

Мурашко огляделся, чуть помедлил:

– Поскольку испытания в трубе дали неопределенный результат, – сказал он без всякой значительности, – проверим дискуссию в воздухе…

– Тогда у меня другое, – ринулся к нему Васильев, – другое, чисто человеческое: кто будет, которые поведут в воздух собственный гроб?..

IX

– Испытательная команда дирижабля «СССР-1» прибыла в ваше распоряжение в составе командира корабля Елисеева, пилота высоты Фридмана, пилота направления Петренко, инженера корабля Битюгова, штурмана Алексеева, радиста Аспарьяна, первого бортмеханика Гуляева, второго бортмеханика Борисова.

Перед закрытыми воротами эллинга летчик-испытатель Елисеев отдает рапорт Мурашко. Рядом с ним выстроились восемь летчиков в форме Аэрофлота.

Яркое июльское утро. Летное поле. В воздухе звено самолетов.

– Здравствуйте, товарищи! – сказал Мурашко.

– Здравствуйте! – ответили пилоты.

– А где у вас здесь Фридман? Елисеев подвел Алексея Кузьмича к голубоглазому гиганту.

– Пилот высоты Лев Фридман.

– Ничего ребенок! – сказал Мурашко. Фридман покраснел:

– Мамаша небось натрепалась?

Раздвигаются громадные ворота эллинга. На стропах висит серебряный дирижабль «СССР-1».

У дирижабля сборочная бригада во главе с Вихрашкой. Рядом с нею, сдерживая волнение, Наташа. Жуков сидит в кресле около кормы.

Пилоты обходят дирижабль. В глазах у них жадное любопытство.

Фридман, проходя мимо Вихрашки, украдкой пожимает ей руку. Пилоты и Мурашко подходят к корме корабля.

– Ну-ка, Наташа, раздраконьте, – Жуков жестом подзывает Мальцеву, – а то я навру…

Неожиданно сильный голос Наташи:

– Товарищи, перед вами дирижабль «СССР-1» конструкции инженера Жукова. В основу этой конструкции положена новая идея, которая должна дать нам резкое увеличение скорости, радиуса действия, высотного потолка и, главное, простоту и надежность управления…

Лицо Жукова, слушающего с закрытыми глазами…

Залитая светом новая столовая Дирижаблестроя. Накрахмаленные скатерти, начищенные полы, много цветов.

Раиса Львовна не упускает случая, чтобы провести производственное совещание.

– Что бы вы мне посоветовали на первое, – спрашивает она у главбуха, – фаршированную селедку или рубленую печеночку?

– Щи, почтеннейшая! – в сердцах отвечает бухгалтер. – Когда вы дадите нам обыкновеннейшие щи?

Высоко стоит солнце. По летному полю, направляясь в столовую, идет группа пилотов и конструкторов. Рядом шагают два земляка – Мурашко и Елисеев.

– Давно дома не был?

– Да только что оттуда, – говорит Елисеев.

– Как там наши ребята?

– Ребята цветут, – сказал Елисеев. – Федька Костромин – секретарь райкома.

– Ишь ты!

– Витька у станка… Говорили, немыслимую какую-то норму дал…

– Варюха?.. – спросил Мурашко.

– Варюха замуж вышла: парень свой, только под выходной никуда не годится.

– Дергает?

– Сильно…

– Ну, а Пономарев?.. Вторая пара – Вихрашка и Фридман.

– Если ты действительно хочешь за мною ухаживать, – наставительно говорит Вихрашка, – то ничего нового ты не придумаешь. Достань два билета на «Анну Каренину», а в выходной поедем на Химкинский вокзал…

В третьей паре – юный пилот Петренко и Агния Константиновна.

– Я лично с Володей Коккинаки в корне не согласен насчет скорости. Конечно, дирижабль на большой дистанции всегда обгонит. Я Володьке так и сказал…

– Занятная машина, – задумчиво говорит идущий вместе с Васильевым второй бортмеханик Борисов, личность изглоданная и чем-то тоскливая, – очень занятная… Толмазовская вихревая теория, пожалуй, того…

– Не думаю… – процедил сквозь сжатые зубы Васильев. Он быстро оглянулся по сторонам:

– Гроб… Летающий гроб. Вопрос еще – летающий ли?..

Мутные глаза Борисова с немым изумлением остановились на Васильеве. Тот еще раз оглянулся.

– Любительство… Авантюра!..

– Ты погоди… – растягивая слова, промычал Борисов, – ты…

– После поговорим! – Васильев заметил подходивших Наташу и Вихрашку.

– Товарищ Васильев! – позвала Наташа. – Это предательство, – сказала она Васильеву. – Это хуже, чем предательство, это тупость!

– Вечером собираю комитет комсомола, – сообщила Вихрашка и тряхнула головой.

Васильев вспыхнул:

– Вопрос в комитете поставлю я сам и еще кое-где… Наташа всматривалась в него, как будто впервые увидела.

– Неужели ты действительно тупой человек? – произнесла она медленно, раздельно, испытующе, как бы спрашивая самое себя.

Васильев хотел ответить, сдержался, отошел, снова вернулся.

– Пожалуйста, дай мне чистый платок. Наташа дает ему чистый платок и забирает грязный к себе в сумочку.

Вихрашка не может прийти в себя от изумления:

– Ну и хам!..

– Почему хам? – удивилась Наташа.

– Грязный платок сует!

– Да он уехал из дому и не успел чистый взять, – сказала Наташа. – Выйдешь замуж, тоже будешь о платках думать.

– Муж? – закричала Вихрашка.

– Вспомнила! – засмеялась Наташа. – Четвертый год…

У входа в столовую выстроился весь персонал во главе с Раисой Львовной.

– Товарищи пилоты! – встретила она прибывших заранее приготовленной речью. – Разрешите от имени коллектива стахановской столовой номер один… – И заметила сына. – Смотрите, мой лихач!.. – закричала мамаша Фридман.

– Мамаша, – недовольно сказал Лева, – вы опять набираете высоту?

Х

Общежитие пилотов. Ночь перед полетом. Ораторствует Петька:

– Я Мишке так и отрезал…

– Какому Мишке?

– Мишке Громову. Кому же еще?.. Нет, Миша, я в вопросах высотного режима с тобой не согласен… Можно и без кислородного прибора брать высоту… Важно присутствие духа…

– Треплетесь, – сухо заметил сидевший на кровати Борисов, – когда тут гроб!..

– Какой гроб? Глазетовый? – осведомился Лева.

– По желанию заказчика, – огрызнулся Борисов. – Летающий гроб инженера Жукова с кольцом на хвосте! Я вихревую теорию тоже читал, кольцо в пограничном слое будет неуправляемо, это факт…

– Ну, если бы Вася тебя слыхал! – вскричал Петренко.

– Какой Вася? – с досадой спросил Борисов.

– Да Молоков же!..

– Отвяжитесь! – тоскливо сказал Борисов. – Тут нарушается целая научная теория!..

В дверях Елисеев.

– Митинг перед полетом?.. Спать!

– Есть, спать! – ответил Лева и растянулся на кровати. Мигая глазами, перед Елисеевым стоял второй бортмеханик Борисов.

– Товарищ командир, разрешите сделать заявление… На основании полетного наставления СССР от полета отказываюсь ввиду ненадежности кольцевой системы управления.

Пауза.

Молчание; поиграли скулы Елисеева и окаменели.

– Пожалуйста, – сказал он. – Имеете право. Еще есть отказ?

Молчание.

– Отказов нет, – сказал Лева.

– Отказов нет, – повторил Елисеев. – Спать! – И обернувшись к Борисову: – Переходите в четвертое общежитие…

Елисеев вышел.

Борисов торопливо собирал вещи.

Молчание. Оно длится так долго, что становится невыносимым.

– Ладно, – бормочет Борисов, собирая вещи, – воздушное наставление тоже попусту не писали…

В эллинге опробование водородных моторов. Перед Мурашко вырос Елисеев.

– Второй бортмеханик отказался пойти в испытательный полет, мотивирует ненадежностью системы управления.

– Товарищ командир, – трепеща, сказала Вихрашка, – я всю винтомоторную группу своими руками собирала…

– Не могу взять в полет непилота, – сказал Елисеев.

– «Не могу взять»! – проворчал Жуков. – А кого брать, как не ее?.. У нее не полет в глазах, звезды в глазах!

Елисеев улыбнулся:

– Звезды в глазах уставом не предусмотрены…

Сомнения разрешил Мурашко:

– Пойдешь в полет как член испытательной комиссии.

– «Спасибо» говорить? – буркнула Вихрашка.

– Обойдется.

– В глазах же полет, – ворчал Жуков. – Чего вам еще?..