Текст книги "Грядущая биовласть. Научно-фантастический роман"

ЭВТАНАЗИЯ: ВЕРОЯТЕН ЛИ БИОЧИП-ЭВТАНАТОР?

Бишкек. 2015 год. Кабинет заведующего лабораторией медико-биологических исследований. Пятница. Первая половина дня. Только что завершили очередной эксперимент по вживлению нанобиочипа. Митин и Серегин сидели и обсуждали проблему научной организации за чашкой чая. Неторопливая беседа этих двух людей – учителя и ученика, было традиционной, вот уже на протяжении двух десятков лет. Было очевидным их жизненные принципы полнейшего уважения личности – и собственной и чужой, так, чтобы всякий свой довод или поступок не оставлял на совести осадка.

Для Митина не стоял вопрос, кто заменит его в должности заведующего лабораторией после его ухода, так как знал и чувствовал в своем ученике Серегине – приемника, проникнутого такой чистой и бескорыстной любовью к науке. Да и для Серегина – это он всегда говорил, и эти слова помнили многие сотрудники и ученые, – Митин был его профессиональным идеалом ученого-экспериментатора.

Оба были работягами, вместе, по-бурлацки тянувшие лямку тяжелых научных и хозяйственных забот, занимались делом кропотливым, трудоемким в лучших традициях научной дотошности. В последнее время Митин все чаще подумывал о том, чтобы отдать лабораторию Серегину, так как чувствовал, что он уже переросток. Аркадий Николаевич был весь, сам, уже с виду, – пружина. Возможно, в глубине души он чувствовал, что подустал быть вечным аспирантом у шефа, возможно даже искал свет в другом окошке. Кто знает?

Митина всегда удивляла логика его ученика – ярчайшая, насыщенная новейшими фактами. Говорил он всегда слишком быстро, почти задыхаясь от собственного темперамента и обилия цифрового материала. Вот и на этот раз.

– Я хочу сказать лишь то, что хотим мы этого или не хотим, эвтаназия обязательно выйдет из-под контроля. – Решительно сказал Серегин. – Для аргументации я приведу несколько цифр. Если в Голландии в 2012 году 14 человек с «тяжелыми психическими проблемами» были убиты путём введения смертельной инъекции, то уже в следующем году – 42 человек.

– То есть в три раза больше. – Вставил слово Митин.

– Да! Там же общее количество случаев эвтаназии выросло на 15% в течение 2013 года – с 4188 до 4829. А если взять промежуток от 2007 по 2013 год смертность от эвтаназии возросла в общей сложности на 151%. Большая часть случаев связана с раковыми больными. Но также среди них были 97 человек с диагнозом слабоумие, которых убили врачи.

– Это официальная статистика? – спросил Митин.

– Да, Олег Иванович. Я хочу подчеркнуть, что в Нидерландах сложилось так называемое «ступенчатое распространение эвтаназии», то есть устойчивое умышленное увеличение количества с постепенным расширением категорий пациентов, которые могут воспользоваться эвтаназией. Так, что не следует строить иллюзию на этот счет. Эвтаназия обязательно выйдет из-под контроля.

– Аркадий Николаевич! Я не строю иллюзию в отношении сказанного. – Сказал Митин. – Меня тревожит то, что всегда и везде крайним остаются медики. Самые разные категории специалистов, а также лица, принимающее решение, в том числе законодатели, всегда ссылаются на мнении и высказываниях медиков. Это, во-первых, а во-вторых, исполнить эвтаназию также традиционно приписывают медикам. Ты задавался вопросом: как относятся к этому сами медики?

– По-разному. – Уклончиво ответил Серегин.

– Так вот, во Франции врачи, выступающих за эвтаназию уже составляет две трети всех врачей. Никого не волнует то, что и во Франции и Голландии эвтаназию официально применяют врачи. Причем, законом они за эвтаназию не преследуются.

Достав «Медицинскую газету» Митин указал на обширную статью, занимающую почти целый разворот. – А ведь прав В. Соколов, который утверждает: «Дело в том, что, по сути, эвтаназия есть убийство одного человека другим, медиком. А убийство даже безнадежно больного человека, даже по его собственной просьбе противоречит самой сущности врача и среднего медработника. Призвание, которому они посвящают жизнь, – борьба со смертью, а не помощь ей».

– Правильно!

– Вот, что он дальше пишет: «Если врач, по любым соображениям, способен лишить жизни другого человека – его немедленно следует лишать диплома, ибо он превратился в свою противоположность, в убийцу».

– Правильно!

– Знаешь Аркадий Николаевич. Правильно, то правильно. Но… Нельзя также забывать, что врачи, такие же люди, как все. Соблазн убивать по праву, за деньги, в собственных интересах – это же страшное явление. Медики уже теряют в обществе свое величие и авторитет. В таком темпе и при таком отношении в скором времени общество потеряет свою медицину.

– Я целиком и полностью согласен с автором статьи. А вы? – прямо спросил Серегин.

– Что касается моего мнения. – Задумался Митин. – Общество не должно навязывать врачу обязанности, противоречащие сути его деятельности. Под каким бы то ни было благовидным предлогом. Ну, а что касается эвтаназии, есть проблемы, которых следует обсудить и принять разумное решение. – Уклончиво сказал он.

– Убийство никогда не соотносится с понятием гуманизм и добродетель. Общество, если оно хочет оставаться человеческим, то есть человечным, не должен допускать эвтаназию! – С пафосом в голосе заявил Серегин.

– Согласен!

– Само по себе идея эвтаназии считается продвинутой, «европейской», прогрессивной идеей.

– Продвинутой или извращенной? – переспросил Митин.

Серегин не стал прямо отвечать на этот вопрос. – В Бельгии и Голландии разрешено убивать даже больных детей. Почему же нам не поступить так же, зачем мучиться самим и мучить больных? Но… – задумался он. – Но ведь проблема обязательно скатится по наклонной плоскости. И это трудно не признавать.

– Ну, сам посуди. «Эвтаназия может быть хорошим выбором для бедных людей, которые в силу бедности не имеют доступа к медицинской помощи». Вот до чего договорился министр здравоохранения Литвы Риманте Шалашявичюте. Это же форменное свинство! – возмутился Митин.

– Знаете, Олег Иванович. В концепции паллиативной помощи – то есть медицинской помощи умирающим, записано, что пациенту назначается повышенная доза обезболивающих и седативных препаратов, несмотря на то, что эти лекарства могут сократить оставшийся срок жизни. Здесь качество оставшейся жизни имеет приоритет над ее длительностью. Не следует это игнорировать.

– Вот так, рассуждая о милосердии, люди постепенно скатываются в сторону активной эвтаназии. Такая форма, как известно, разрешена в Голландии, Швейцарии, Бельгии, Швеции, в двух штатах США и осуществляется лишь по воле самого человека и по медицинским показаниям. То есть необходимо не только согласие, но и справка от независимого врача или комиссии врачей, что страдания действительно являются невыносимыми, скорая смерть – неизбежной, и психически способность человека к здравым суждениям не нарушена. Вы только посмотрите, как это просто. – Возмущался Митин.

– В Швейцарии фирма «Дигнитас» и его руководитель Минелли уже предлагает эвтаназию и здоровым. Он говорит: – А что, ведь каждый человек вправе распорядиться собственной жизнью! Допустимо ли зарабатывать деньги на чужой смерти?

– Аркадий Николаевич. Вы же знаете экономическую теорию капитализма Карла Маркса. И что там сказано?

– Деньги определяют все, в том числе и мораль. – Сказал Серегин.

– Примерно так! – согласился Митин. – Вспомните, в нацисткой Германии была создана гигантская, по-немецки эффективная организация, которая осуществляла отбор, транспорт и, наконец, уничтожение «безнадежно больных», а это шизофрения, эпилепсия, энцефалит, хорея Хантингтона, парализованные, сенильная деменция, людей, которые более пяти лет находились в учреждении по уходу, криминальных психических больных, а также больных без немецкого гражданства или «не обладающих немецкой или родственной кровью».

– В дальнейшем показания расширились, убивать стали и детей с наследственными заболеваниями. – Напомнил Серегин и продолжил: – Да, действительно в то время логика и рационализм вытеснили все социальные качества. Но, стал ли этот факт страшным уроком для человечества? Нет. Даже для самой Германии.

– Я как-то провел опрос студентов, которым читал лекцию по эвтаназии. – Сказал Митин. – И что получил в итоге? 80 процентов студентов поддержали идею активной эвтаназии. Так, что, кто за активную эвтаназию, тот фашист – это неправильно.

Учитель и ученик еще долго обсуждали проблему эвтаназии. Если Митин был категоричен в своих суждениях о том, что активная, да, впрочем, и пассивная эвтаназия неприемлема ни в коем случае, то Серегин в своих суждениях был не столь категоричен. Тем не менее, у обеих сложилось некоторое сомнение или даже убеждение в том, что оба они больше склонны поддерживать идею эвтаназии, чем не поддерживать.

Хотя Серегин напрямую не высказывался, но было ясно, что весь акцент он смещал в сторону того, чтобы как вывести из-под удара медиков. Его действительно больше волновало и заботило то, что в осуществлении эвтаназии под удар подпадают именно медики, что, конечно же, несправедливо. – Считал он.

Митин про себя подумал: – Аркадий Николаевич пойдет в этом вопросе до конца. Таков у него характер. Он слишком честен – до наивности, говорит впрямь, что думает, у него настырность и ненасытный исследовательский интерес к поискам выхода из тупика. В тиши своего кабинете профессор предавался размышлениям. Есть ученые, которые отличаются ранним созреванием. Их мысли запросто преодолевают вертикали созревания. Возможно, он уже знает, как будет выглядеть его подход к этой проблеме? Какие мысли еще гнездятся в его голове? Так и хочется сказать: – вот увидите, он сделает вызов! Но, где же таится этот вызов?

БИОЧИП: ВЕРОЯТНО ЛИ ПЕРЕПРОГРАММИРОВАНИЕ?

Бишкек. 2040 год. Национальный научно-исследовательский центр. Вторник, первая половина дня. Общественность страны отмечает 80-летний юбилей одного из отечественных ученых мирового уровня. Некогда он изобрел «нанобиочип-гомеорегулятор» или проще гомеостазный авторегулятор, кстати, внедренный во всем мире и, составившим основу для тотальной биочипизации населения планеты.

В актовом зале Центра науки царило необычное оживление. А как же! На юбилее присутствовали именитые члены зарубежных Академий наук, главы ведущих научных корпораций, депутаты Национального собрания и правительственные чиновники высшего звена. Официальная честь торжества прошла живо и благородно. В честь юбиляра звучали фанфары, слова признания и благодарности, многочисленные поздравительные приветствия. А сейчас гостей позвали в банкетный зал, где, как плавное продолжение официальных мероприятий, также обязательно прозвучать поздравления и пожелания, но с единственной разницей, с бокалами горячительных и под разного рода закусок и блюд.

У всех приподнятое и благодушное настроение, как предвкушение приятного общения и времяпровождения. В Центре наук такова давняя традиция чествования именитых ученых, отмечающих тот или иной юбилей.

Юбиляр, уже порядком уставший от всего того, что происходило вокруг него, от настойчивого и даже назойливого внимания присутствующих, многочисленных поздравлений и приветствий, медленно шел, опираясь на трость в сопровождении своих именитых коллег. Это был маленький, высохший старик с болезненно желтым цветом лица. Чувствовалось, что он испытывал боли в ногах, каждый раз, передвигая ноги, немного морщился, подбородок его немного подрагивал. Тем не менее, глаза его светились, в них все еще читалась живость ума. Коллеги, ученики, почитатели его величия и таланта, друзья и дети ощущали его физическую дряхлость, но только физическую. В глазах и суждениях, в мыслях и речах у него еще чувствовался могучий интеллект.

– Ах, как он выступил с актовой речью – академично и всеобъемлюще, красиво и даже поэтично! – Восхищались ими многие. – Ах, какие мысли! Ах, какой интеллект! – умилялись его ученики и последователи. – Митин – это олицетворение мировой науки! – признавались его коллеги.

Корреспондент из популярной английской газеты «Мировой прогноз», самым нахальным способом, иначе и не скажешь, просто перегородил ему дорогу, напрашиваясь взять у него интервью. Все остановились в недоумении. Профессор, обращаясь к сопровождающим, сказал: – Дорогие! Пожалуйста, проходите в банкетный зал, я сейчас подойду к вам. Сам же, взяв корреспондента за локоть, направился к столику в фойе. – Чем могу быть полезен? – спросил профессор, когда они сели за столик друг против друга.

– Уважаемый Олег Иванович! Во-первых, извините меня за мою бесцеремонность. Наша редакция готовит репортаж о вашей деятельности, приуроченный к вашему юбилею. Моя задача – взять у вас интервью.

– В таком случае, максимально кратко. Идет? Впрочем, как вас зовут?

– Спасибо! Я – Смит Рост. Первым делом позвольте поздравить Вас со знаменательной датой – 80 лет со дня Вашего рождения.

– Благодарю, Смит!

– Вы прожили, безусловно, славную жизнь. Чего стоит одно Ваше изобретение, совершившего настоящую биотехнологическую революцию. Я имею в виду гомеостазный авторегулятор. – Безудержно тараторил Смит. – Но… сегодня у всех на устах возникшая внештатная ситуация, связанная с перепрограммированием вашего нанобиочипа или, как сказать, взлома защиты этого регулятора. Многие связывают это с деятельностью бывшего вашего ученика, а ныне профессора Серегина. Расскажите, пожалуйста, хотя бы в тезисном порядке. – Попросил он.

– Да. Это, действительно, внештатная ситуация… – Митин на несколько минут замолк, уставившись в одну точку. Очнувшись, он продолжил: – Вы правы, Смит. Ситуация вышла из-под контроля. Мы стоим на пороге очень пугающих обстоятельств. Я не скрываю свою тревогу по поводу последствий несанкционированного мною, то есть автора разработки, перепрограммирования нанобиочипа, а тем более электронного его взлома. Надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь?

Корреспондент кивнул головой.

– Я никак не ожидал, что именно мой бывший ученик с тех пор, как мы с ним расстались из-за расхождения мнений, посвятил всю свою деятельность на создание такой программы. Если бы я не знал, что это за программа, то, наверняка, сказал бы, вряд ли имею моральное право осуждать его научную деятельность.

– Как? Вы только, что сказали, вы встревожены последствиями этой разработки. Если можно проясните свое мнение и свои опасения. – Попросил Смит.

– Ради справедливости нужно сказать, что Аркадий Николаевич, будучи моим сотрудником, в отличие от других, в свое время открыто выступал против моей идеи создания нанобиочипа-гомеорегулятора. Не скрою, что он не раз, и не два пытался меня переубедить и в том, что нельзя нашу уникальную разработку класть в основу всеобщей биочипизации населения планеты. Однако, я оставался непреклонным. – Огорчался Митин.

Было видно, что профессор говорил искренне. Он ненадолго замолчал, думая что-то про себя. Корреспондент не стал тревожить его вопросами, продолжая наблюдать его в профиль. Чувствовалось, что творилось у него в глубине души. Десять с лишним лет тому назад состоялся его триумф – впервые в мировой практике был разработан гомеостазный нанобиочип, который получил всемирное признание, был запущен в массовое производство и внедрен в организм всех людей, независимо от возраста, места жительства, рода занятий.

Этот чип, введенный в организм человека, у многих и многих еще в детстве, тщательно контролирует все параметры гомеостаза организма, а при необходимости адаптирует их к влияниям окружающей среды. Благодаря этой разработки, люди забыли о своих заболеваниях, связанных с отрицательным влиянием внешних факторов, забыли, что такое лекарство.

Спустя пару минут он, как бы очнувшись, продолжил: – В течение долгих лет, а точнее два с лишним десятилетий мы с Серегиным работали бок о бок в одной лаборатории. После случившегося наши пути разошлись. Он уехал за границу и, никаких вестей от него не было в течение двенадцати лет. Чувствовалось горечь в речах этого старого, убеленного сединой выдающегося ученого.

– А вы читали «Записную книжку Дьявола»? – вдруг почему-то спросил он у корреспондента.

– Нет! – честно признался он.

– Так вот, что пишет в ней автор – Антон Шандор ЛаВей. – «Никогда еще в истории цивилизации человек не принимал столь желанно затеи, рассчитанные на то, чтобы ослабить и уничтожить его». – Эти слова, как никогда точно подходят к сегодняшней ситуации с всеобщей биочипизацией. Вы понимаете, о чем я говорю? – спросил Митин, а потом вдруг с горечью признался: – А я тогда не понял моего ученика!

Возникла пауза. Профессор молчал, молчал и газетчик, который не хотел в этот момент нарушить мысли собеседника. Митин нарушил молчание первым. – Я в свое время очень гордился им, думая, что он превзойдет меня. Он и состоялся как талантливый ученый. Раньше, я полагал, что именно на таких людях будет держаться гуманизм и все то, что человечно по-настоящему. Однако…

Профессор вновь на несколько минут ушел в себя, а потому со вздохом сказал: – Он выбрал не ту дорогу. Жаль! Свидимся ли мы еще? Я хотел бы посмотреть в его глаза и задать ему пару вопросов…

Корреспондент, многого повидавший в жизни, всегда бывший в гуще событий, знающий зигзаги человеческой судьбы, в силу специфики свое профессии, возможно, знающий лучше других тонкости человеческой души, понимал, этого старика. То, что произошел между ними разрыв можно понять чисто по-человечески, но суть этого разрыва – непростительное заблуждение то ли со стороны учителя, то ли со стороны ученика, оставалась тайной за семью печатью.

Возможно, профессор надеялся сегодня встретиться со своим учеником. Жаль! Два великих человека, могли бы по такому случаю встретиться, объясниться, понять, наконец, друг друга, простить. Жаль!

Смит долго не решался, говорить ему или не говорить о том, что он по заданию своей редакции побывал в США с тем, чтобы взять у Серегина интервью. – С вашим учеником я недавно встретился. – Нерешительно сказал Смит Рост.

– Да, когда и что он рассказал? – оживился Митин.

– Я у него спросил: – Что послужило причиной вашего ухода из лаборатории или иначе, почему вы сбежали из страны? Как вам удалось оставаться в тени столько лет?

– И что он ответил? – встрепенулся Митин. В его глазах появилась живость, всем корпусом старик повернулся к журналисту, а от молодого человека, который пытался увести его на банкет, просто отмахнулся. – Продолжайте! Что он сказал?

Смит начал пересказ Серегина. – Никуда я не сбегал. – Рассмеялся ваш ученик и продолжил: – В какой-то момент я понял, что оказался там, то есть в вашей лаборатории, не нужным. Он признался, что, якобы его и ваши научные интересы, разошлись. Уверяю, такое в научном мире бывает не так редко. Я посчитал, что не должен бороться с учителем в его же доме, то есть в его лаборатории.

– И вы тогда решили, покинут лабораторию?

– Да! С тех пор прошел довольно длительный срок. Но, все эти годы я посвятил тому, чтобы разработать дополнительную программу для нанобиочипа-гомеорегулятора. Мне это удалось. Я не буду говорить об этой программе, она глубоко засекречена.

– Эх, Аркаша! – сокрушался Митин, услышав эти слова. – Лучше было бы, если ты доказывал свое здесь и у меня. Прости, что не понял тогда тебя! Действительно, решение морально-этических проблем не следует перекладывать на всякие там технические и технологические возможности. Жаль! Заблудился мой мальчик. Да и я, хорош. – Продолжал сокрушаться он, мотая головой.

– Он сказал что-то неправильное? – спросил корреспондент у профессора.

– Да! Он немного лукавит. – С грустью в голосе признался Митин. – И, что он рассказал еще? Было видно, что он было интересно услышать мнение его ученика и все то, что связано с его жизнедеятельностью.

Корреспондент в своем пересказе не стал скрывать от него подробности разговора. – Серегин сказал примерно так: я всегда был уверен в том, что подобные проблемы, как биочипизация людей, следует решать только на уровне очень глубокого и тщательного осмысления всем научно-техническим сообществом и людьми. Однако, в то время, шеф просто зациклился на создании нанобиочипа-гомеорегулятора. Он никого не хотел слушать, оставаясь глухим к моим предупреждениям и суждениям. Сказав это, он ненадолго замолчал, думая нечто о своем.

Чтобы хоть как-то возобновить беседу, я спросил у него. – Признался Смит: – Скажите, а кто-нибудь еще высказывал шефу свои опасения или ушел от шефа в знак несогласия с ним?

– Не знаю. В тот момент я как-то мало интересовался судьбой остальных сотрудников лаборатории, а позже… – Пожалуй, нет. Дело в том, что только я имел отличное от шефского мнение по поводу разработки нанобиочипа. По предложению одной научной компании, занятой разработкой закрытых биотехнологических тематик, я переехал в США. Моя новая лаборатория располагалась на окраине маленького городка, на территории, а, вернее, под территорией огромного современного научно-исследовательского комплекса. Лаборатория уходила вниз, под землю. Где-то на глубине нескольких десятков метров находились ее четыре этажа, каждый из которых имел свой уровень секретности, свой фейс-контрольный допуск, и был совершенно независимым от других этажей. Я трудился в лаборатории, работающей по программированию нанобиочипов. Это была суперсовременная лаборатория, занимающийся, подчас фантастическими тематиками повышенной секретности.

Митин внимательно слушал Смита, слегка склонов голову и зажмурив глаза. Его уже не раз звали на банкет, предупреждали о том, что все гости ждут его – юбиляра. Он пообещал придти, но не шибко туда торопился. Ему было важнее услышать вести об его ученике. Даже сегодня, сидя на президиуме, он оглядывал зал, в надежде увидеть его лицо среди присутствующих. Но его не было, а мог бы явиться в такой день. – Сокрушался в душе профессор. – Ведь мне уже восьмой десяток. Свидимся ли еще?

Тем временем Смит продолжал пересказ Серегина.

– Я благодарен судьбе за то, что меня занесло в этот фантастический подземный мир. Мне впервые удалось работать в сверхоснащенном научном институте закрытого типа, занимающимся изучением и формированием политики тотальной биочипизации населения. Новейшие разработки, технологии, научные идеи и гипотезы, а ровно и идеи, и разработки по предупреждению утечки конфиденциальной информации любого уровня, были детищем института.

Смит обратился к Митину: – И знаете, кто заправляет этим Институтом, входящим в транснациональный научный комплекс?

– Признаться не знаю. – Ответил профессор.

– Усен Темиров. Тот самый, который эмигрировал в США из Москвы, где возглавлял Институт биокибернетики.

– Ну, его-то я знаю. – Признался Митин. – Это действительно всемирно признанный ученый, биокибернетик экстра-класса, действительный член многих зарубежных научных ассоциаций.

Корреспондент признавался в том, что пытался выяснить кое-что. – Я у Серегина спросил: Институт этот был государственным или частным? На что он ответил: – Это была всемирно известная крупная частная научная компания «Нанобиотехтраст», принадлежащая мультимиллионеру Асану Темирову по прозвищу «Пайгамбар». Кстати, выходцу из одной из стран Центральной Азии.

– О, эту компанию и этого человека я знаю. – То ли с огорчением, то ли с безразличностью признался Митин. – Кстати, Асан и Усен – близнецы-братья. – В свое время именно эта компания и эти люди инвестировали в проект «Гомеорегулятор» многомиллионные средства. Со стороны было видно, что профессору не хотелось раскрывать какую-то, известную лишь ему, тайну. Он ненадолго замолчал, лицо посерело, заиграли желваки на скулах. После недолгой паузы Митин попросил корреспондента продолжить пересказ Серегина.

Смит продолжил. Ваш ученик сказал: – Руководил нашей лабораторией профессор Ник Меерсон – высокий, худощавого телосложения человек, фанатично преданный науке и новым технологиям. Человек очень подозрительный, педантичный, строгий, для которого любая утечка информации грозила большими неприятностями. Однако, скажу то, что он, как впрочем, все великие ученые – был человеком в меру рассеянным, наивным как ребенок.

– О, этого человека, великого ученого я хорошо знаю и высоко ценю. – Признался Митин. Вновь на лице появилось добродушие. – Это профессор Ник Меерсон. Было время, я радовался, что мой ученик попал в хорошие руки, к достойному ученому. – Взгрустнул он. Снова наступила пауза.

Вот снова подошли уже человека четыре, упрашивая юбиляра пройти, наконец, в банкетный зал, где вовсю продолжались тосты и речи в честь юбиляр даже вне его отсутствия.

Смит прервал молчание, ему хотелось рассказать еще один важный эпизод его беседы с Серегиным.

– Знаете Олег Иванович. Я поинтересовался тогда о полусекретных разработках Серегина.

– Откуда вам стало известно о ней? – спросил первым делом Серегин.

– Из прессы конечно. Видимо, информация об этой секретной компьютерной программе просочилась в СМИ, и вызвал целый шквал мнений.

– Я спросил у Серегина. – Насколько мне стало известно, дополнительная программа, разработанная вами, позволяет изменить параметры гомеостаза или же взломать защиту нанобиочипов – ну, тех, которых изобрел профессор Митин. Вот в этой связи, у меня возник еще один, довольно щепетильный вопрос к Вам. – Вы отрицаете «биохакерный след» в активной эвтаназии старых людей, о чем недавно писали в газетах? Или же в случаях массовой слепоты, глухоты, сонной болезни или, наоборот, всплеска человеческой агрессии?

– Мне очень жаль, но что случилось, то случилось. Секретная информация каким-то образом была разглашена. – Уклончиво ответил он.

– И что он открыл вам суть дополнительного программирования нанобиочипа? – удивился Митин.

– Нет! Серегин перевел разговор в другую плоскость. – Признался журналист. Аркадий Николаевич сказал примерно так: – Вы бы знали, сколько раз я хотел высказаться об этой программе Митину. Хотя, я не вправе разглашать такую конфиденциальную информацию. Мне хотелось предупредить, что биочипизация опасна, что на технологические возможности не следует перекладывать те проблемы, которых должны решать только людское сообщество.

– Все правильно. Биочипизация – это совершенно иная реальность, чем та, к которой вы привыкли. Привычный мир сменяется чем-то совершенно невообразимым. – Откликнулся Митин.

Вернувшись с юбилея, Смит Рост, сев за стол приступил к статье о жизнедеятельности юбиляра. Как известно, труднее всего дается начало. С чего же начать? С интервью юбиляра? Или с интервью профессора Серегина?

До недавней поры все живое в природе, в том числе и мир человеческий, подчинялась законам эволюции. Все, что происходит с живыми, а это касается и растений, и животных, и людей – это непрерывный процесс развития, единственной целью, которой является шлифовка биологического кода из поколения в поколение. Каждая жизнь заканчивалась закономерной смертью. Иногда смерть затягивалась. Это понимали все. Но иногда появляются среди людей единицы, которые вдруг в силу каких-то причин осознают, что старость и смерть можно отодвинуть.

Нет! Не избежать, а лишь отодвинуть! И в случае, когда смерть затягивается, например, при тяжелой неизлечимой болезни, наоборот, смерть могут приблизить, сделать легкой. Одних это пугает, и они после таких проблесков стараются забыть, отрешится от таких технологий. Их абсолютное большинство. Другие, а их единицы, пытаются искать новые технологические возможности. Так вот, профессора Митин и Серегин – это личности такой марки.

Уже после полудня, вернувшись домой, Митин застал возле ворот своего дома человека, представившимся журналистом. Несмотря на усталость, ему пришлось пригласить его в дом.

– Может, чашечку кофе или чаю? – сказал Митин, садясь за письменный стол и мимоходом бросив взгляд на визитку, которую журналист положил ему на стол. – Роман Тихомиров. А вы, случайно, не из журнала «Консенсус», принадлежащее компании «Нанобиотехтраст» мультимиллионера Асана Темирова?

Журналист отрицательно мотнул головой и, придвинув стул вплотную к столу, где сидел Митин сказал: – Я из газеты «Консилиум» и пришел к вам от имени редакции, чтобы поговорить о биотехнологических разработках вашей лаборатории.

– Тоже в рамках моего юбилея? – спросил Митин.

– Да! – невозмутимо ответил журналист. При этом он незаметно окинул юбиляра взглядом. Перед ним сидел старик, хилого телосложения, голова вся убеленная сединой. Под глазами виднелись круги, свидетельствующие об усталости и постоянном душевном напряжении, а во взгляде сквозило не то отчаяние, не то тревога.

– Уважаемый Олег Иванович! Вы, безусловно, личность известная. Вас относят к категории ученых-аналитиков очень высокого ранга. Но вы всегда упоминали в своих публичных выступлениях о том, что испытываете, чуть ли не враждебное отношение своих ученых-коллег. С чем это связано?

– В среде ученых такое отношение вполне объяснимое явление. – Усмехнулся Митин. – Вот возьмем, не имеет значения, токаря или слесаря, который вытачивает какую-либо деталь руками. Все зависит от того, насколько его руки подвижны, приспособлены, опытны. Оценить результат работы руки можно по тому, что получилось. Результат можно увидеть, пощупать, измерить. В этом плане, любой токарь открыто признает, что, например, дядя Леша более опытный, чем дядя Виктор. А в науке, что связано с интеллектом, оценка умственных возможностей человека очень и очень субъективная. Никто из ученых не скажет, что тот умнее, чем он. А результаты научных исследований, порою, нельзя ни увидеть, ни пощупать. Вот, так вот! Так, что к такому нам не привыкать. Я частенько пишу статьи и появляюсь на телеэкране, поэтому давно привык не обращать внимания. Но то, о чем я говорю, касается моих самых сокровенных мыслей.

Журналист про себя подумал. – А ведь как было бы просто, найти в этом человеке патологическую злобу на все человечество. Так просто… и так соблазнительно преподнести его как гения-злодея. Знаменитый ученый, которого столь многие ненавидят вполне подходил к такой роли. А что? Народ понял бы этого ученого именно так. Я бы тоже, так как являюсь частичкой общества, частью цивилизации, которой сейчас угрожают грандиозные, фантастические ошибки в просчетах, допущенные этим ученым. Но журналиста в этот момент больше интересовало то, на чем основывается его уверенность в собственной непогрешимости.

Взяв с полки какую-то книгу, профессор вернулся, и уселся обратно в кресло. Теперь он выглядел относительно спокойным. И, тем не менее, в его позе сохранялась какая-то напряженность – как будто он не мог позволить себе расслабиться в присутствии журналиста.