Текст книги "Холодные глаза"

– Идем, – бросил в мою сторону Заур.

– Салам алейкум, – сказал я.

– Валейкум салам, – почти синхронно ответили все три охотника.

Женщина, увидев конвой, быстро направилась к нам.

– Али!

– Не мешай нам, – бросил холодно бородатый. – Все хорошо.

– **** ** ******* – сказала она на аварском дрожащим голосом.

Я не смог разобрать ни слова.

– Убери ее, – рявкнул в сторону грубияна-полицейского Заур, и тот как-то неуверенно попытался преградить дорогу женщине, стараясь не касаться ее.

Али, старший охотник, пошел дальше, опустив глаза.

Мы направились в конец коридора, повернули направо и попали в еще один коридор, по обеим сторонам которого тянулись старые, с облупившейся краской двери. В конце коридора двое полицейских что-то обсуждали. Заур открыл последнюю дверь, и охотники вошли внутрь. Как мне показалось, войти должен был и я, но Заур жестом остановил меня. Сунув руку во внутренний карман, он вытащил маленькую ручную видеокамеру.

– Смотри, что нашел. Умеешь пользоваться? – спросил он.

Я взглянул на эту рухлядь и кивнул.

– Хорошо. Потому что выехать все равно не сможешь. В десяти километрах на дорогу сошел сель, она заблокирована окончательно. В лучшем случае до вечера ты застрял в селе, если не поедешь в обход. А там самые конченые дороги республики. Останешься?

– Да, – ответил я уверенно. Не только потому, что мне не хотелось ехать по самым конченым дорогам республики, и не только потому, что в целом тон Заура не предполагал моего отказа, но и потому, что во мне разгорелся маленький костер. Меня ожидал ценнейший опыт, и я не имел права от него отказываться. Самый настоящий допрос: сигареты, «где ты был в ночь на воскресенье?!», «плохой коп – хороший коп» и все в таком духе. Хоть реальность в основном меня разочаровывала (и не только сегодня, но и в целом), настроен я был решительно.

– Заходи, ничего не говори, настроишь камеру, сделаешь пару фоток и выйдешь в соседнюю комнату. И так с каждым, кто войдет.

– Хорошо, – ответил я и только после этого сообразил, что, судя по его указаниям, моего участия в допросе не предполагалось. Вот тебе ожидания и реальность. Но отказываться я не собирался. – А что…

Не дослушав меня, Заур вошел, я следом. Это была маленькая, вроде хозяйственной, комнатушка. В воздухе висела смесь человеческих запахов и вони органических отходов. Потолок был покрыт желтыми пятнами сырости, углы комнаты украшали причудливые черные узоры грибка, поверх которых наслаивалась паутина. Из этой комнаты можно было пройти дальше в еще одну, точно такую же. Полицейские вытащили оттуда кушетку и вынесли ее в коридор.

– Нам хватит места, – кивнул Заур и скомандовал мне: – Открой окно, что за гадюшник!

Я открыл створку, которую, наверное, когда-то давно можно было назвать окном. Она чуть не развалилась: когда я потянул на себя ручку, стекло в уголке треснуло.

В первой комнате сидели Али и усатый охотник. Третий был уже в соседней. За нами вошел молодой полицейский-грубиян и, выругавшись, закрыл дверь.

– Что там? – спросил его Заур.

– Толпа. Кто-то что-то наболтал всем. Они думают, что мы нашли этого пидараса.

– Блядь! – коротко прокомментировал ситуацию Заур и, взглянув на меня, жестом предложил пройти в соседнюю комнату.

Она была почти копией предыдущей. На полу и стенах виднелись следы мебели, которую уже вынесли, и сомнений у меня не осталось. В этих двух комнатах жили люди. Видимо, заметив мой вопрошающий взгляд или скривившееся лицо, Заур решил объяснить природу витающих здесь ароматов:

– Вьетнамцы. Живут тут, пока строят объекты.

В центре комнаты стоял старый, будто украденный из сельской школы, исписанный и заляпанный жвачкой стол и стулья. На нашей (вероятно, законопослушной) стороне было два стула, на одном из которых сидел тот самый усатый мужичок. Шапку он снял, и я увидел блестящую лысину и седые волосы по бокам и на затылке. Напротив сидел третий из охотников. Он держался очень спокойно и, как мне показалось, с пониманием относился к положению, в которое попали он, его товарищи, да и в целом все село. Он умиротворенно смотрел в окно. Даже как-то излишне спокойно. Теперь я мог разглядеть его со всех ракурсов: аккуратно стриженный, бритый, сидит прямо, несмотря на отсутствие у стула спинки. Он посмотрел вверх, увидел над собой лампочку, заменявшую жившим тут вьетнамцам люстру, и недовольно хмыкнул.

– ** ***** ***** камера? – спросил его на беглом аварском Заур, указав на меня.

– Можно на русском тоже, – сказал уверенно мужчина.

Его русский был не так уж плох, что меня обрадовало. Обрадовало, потому что я соскучился по цивилизации.

– Мы снимем на камеру то, что ты скажешь. Можно? Если не хочешь, просто сфоткаем тебя, а камеру направим в сторону, чтобы записать звук.

– В сторону.

Услышав это, Заур предложил мне выполнить мою часть работы. Я автоматически спросил, есть ли у них штатив к этой камере, Заур скривил рот, может, потому, что терял терпение, а может, потому, что не знал, что такое штатив. Я уже понял его принцип нейминга: все непонятное имело корень «хуй», а остальное менялось в зависимости от степени его понимания. Он продолжил копаться в бумажках. Я огляделся, потом выглянул в соседнюю комнату и увидел там коробку из-под обуви. Поставил ее на стол, а на нее – камеру. Освещение было тусклым, так что я открыл диафрагму насколько это возможно, автофокус сразу поймал лицо охотника, и потом я повернул камеру слегка вбок.

– Так? – спросил я Заура.

– Пойдет, – ответил он. – Теперь фото.

Фотографию я сделал быстро и уже через мгновение оказался за дверью. Грубиян стоял в углу и поглядывал иногда в телефон, иногда на нас. Двое охотников сидели на кушетке. Рядом с ними оставалось свободное место, но еще два стула были не заняты. Вначале я постеснялся сесть, но обладатель лихо закрученных усов, улыбнувшись мне, сказал:

– Садись, братишка. В ногах правды нет.

– Да. – Я улыбнулся в ответ и аккуратно сел в свободный уголок.

Дверь открылась, и Заур обратился ко мне:

– Как включить?

– Там красная кнопка. Нажать, держать пару секунд до звука и отпустить.

Дверь затворилась. Из коридора послышался голос. Мне показалось, что это опять та женщина.

– Можно, я поговорю с ней? – обратился Али к Грубияну.

– Шеф будет ругаться, – сказал Грубиян, мотнув головой в сторону закрытой двери. – Лишних людей не надо было вообще впускать сюда.

Мне показалось, что последнее относилось ко мне, но Али воспринял это иначе.

– Это моя жена, – твердо сказал он.

Его брови нахмурились, и от этого мне стало слегка не по себе. Из-за густой седой бороды Али выглядел лет на шестьдесят, но не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить, что он был крепко сложен. Крепко настолько, чтобы смочь зарубить Хабиба, человека примерно такой же комплекции. Если бы он сейчас набросился на Грубияна, вряд ли я и усатый сумели бы его остановить. Придушил бы в секунду. Грубиян в ответ вскинул плечи, мол, «я тут при чем?», и продолжил смотреть в телефон. Минут двадцать мы сидели, вслушиваясь в жужжание неудачливой мухи, застрявшей в паутине у окна. Охотники иногда едва слышно переговаривались.

Наконец дверь открылась. Бритый вышел, и вошел усатый, которого назвали Султанбеком.

– Посмотри, что как, – сказал Заур.

Я вернулся в дальнюю комнату. Усатый не был против камеры, так что я направил ее на него и включил. Охотник даже улыбнулся, когда я его фотографировал. Можно было бы предположить, что таким способом он старается подбодрить себя или даже что его забавляет ситуация, но нет – это была обычная добродушная улыбка. Кто бы мог подумать: один охотник образованный, второй добрый…

– Откуда ты, еще раз? – спросил Заур, не дождавшись, пока я выйду.

– Юхары Чардахлар, – произнес Султанбек со специфическим акцентом. Это было что-то очень восточное, даже тюркское.

– Это теперь где? – спросил, нахмурившись, Заур.

– Азербайджан, Закатальский район, – спокойно ответил усатый мужичок из «наших», который, видимо, был каким-то высокопоставленным сотрудником.

– У вас там своих волков нет, что ли? – спросил Заур, но вопрос, похоже, был риторическим, потому что он, не дожидаясь ответа, взглянул на меня: – Все?

– Да, – ответил я.

– Иди сюда, – подозвал меня следователь и шепнул мне на ухо: – Следующего надо снимать. Лицо. Обязательно. Это подозреваемый.

Закрывая дверь, я ощутил, как костер внутри меня запылал еще сильнее. Мне хотелось послушать, о чем они говорят. Я не ожидал, что все будет таким скучным. Внутри себя я требовал хлеба и зрелищ, а получал жужжание мухи и какие-то звуки, источником которых был то ли нос, то ли рот полицейского-грубияна. Садясь, краем глаза я заметил, что он играет на телефоне в карты, и, видимо, все эти хмыки и шмыги, которые он издавал, были реакцией на не самый лучший расклад.

На этот раз прошло минут двадцать пять. Дверь открылась, и болтливый Султанбек вышел в еще более приподнятом настроении. Оставался самый интересный экземпляр – старший из охотников, Али, жена которого очень боялась за него, хотя я не видел для этого никаких оснований. Других подозреваемых пока не было, а Заур, вероятно, уже понял, как обращаться с камерой, и это означало, что мои услуги больше не понадобятся. Нужно было что-то предпринять. Я вспомнил, что на этого третьего камеру обязательно нужно было направить. Своих прав никто из подозреваемых не знал, так что Заур не удосужился спросить разрешения на съемку. Он заговорщически кивнул мне на камеру, и я кивнул в ответ.

Али сел за стол, я быстро его сфотографировал и принялся изучать камеру.

– Блин, – бросил я.

– Что? – спросил Заур.

– Камера тупит. Фокус теряется.

– Кто теряется?

– Фокус. Четкость, в общем. Надо повозиться в настройках.

– Долго?

– Без понятия. Фокус можно делать и вручную тоже. Я могу просто следить за ним и сам иногда поправлять, – предложил я и, не дожидаясь ответа, убрал коробку, уперся локтем в стол, как будто для соревнований по армрестлингу, и направил камеру на Али.

Ничего не ответив, Заур закрыл дверь, и мы начали.

– Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, – произнес Заур, как будто говорил это уже тысячу раз.

Али недовольно посмотрел на усатого мужичка, и тот спокойно, будто своему другу, пояснил:

– Это нужно для камеры.

– Дахаев Али Магомедович, село N (он произнес название села, в котором мы находились), тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения.

– Опиши весь день. Как он прошел в деталях. Семнадцатое января две тысячи четырнадцатого года, включая вечер шестнадцатого января.

Али взял долгую задумчивую паузу, потом сказал:

– У меня сейчас не очень хорошая память. Я пью лекарства, ты знаешь. – Он посмотрел на мужичка, и мне показалось, что он в этом утверждении искал поддержку. – Могу что-то забыть.

– Ничего, говори все, что помнишь, – кивнул мужичок.

– С позавчера вечера? – уточнил охотник, и тот опять кивнул.

Али, кажется, совсем не обращал внимания на присутствие Заура. Да и тот не пытался с ним заговорить неформально, только читал вопросы и холодно их пояснял. Мужичок же был полной противоположностью. Находись мы где-нибудь в США, я бы подумал, что это всякие детективные трюки типа «плохой коп, хороший коп», но вряд ли это был тот случай. Хотя было видно, что Али ищет понимания только в глазах мужичка. Он едва слышно постукивал грязным указательным пальцем правой руки по столу и, судя по его взгляду, гулявшему где-то по полу, либо искал способ обмануть, либо действительно очень старался вспомнить вечер 16-го числа.

– Мы привезли две головы и оставили у Мажида, где въезд в село, – начал он задумчиво. Как я понял, речь шла об убитых волках. – Это было где-то девять часов вечера. Потом мы пришли сюда.

– Встретили кого-нибудь по дороге?

– Я не помню, – ответил Али, и Заур почти театрально покачал головой и усмехнулся, шмыгнув носом.

– Хорошо, потом?

– Мы пришли сюда, и все.

– До утра вы не покидали хостел?

– Нет, – ответил Али.

Я заметил, как полицейские переглянулись между собой. Их явно заинтересовал этот ответ.

– Али, точно? – спросил мужик, и это не понравилось Зауру. Он тут же задал следующий вопрос:

– Если вы живете в этом селе, зачем ночевать тут?

– Это тебя не касается, – грубо ответил Али на аварском языке.

– Касается! Отвечай как есть, – в таком же тоне на русском языке ответил Заур.

Третий кивнул Али, вынуждая его заговорить.

– Я тут больше не живу. Ты знаешь. В соседнем селе. Так что мы тут втроем ночуем. Мы утром проснулись как обычно и в семь часов пошли на охоту. Ночью вернулись. Никого не убили в этот раз, – закончил он.

Его последнее предложение прозвучало двусмысленно и нависло над всеми находившимися в комнате.

– Вы были знакомы с Гамзатовым Хабибом?

– Ты знаешь, – подняв голос, ответил охотник.

– При каких обстоятельствах вы познакомились? – продолжил развивать тему Заур, чем вызвал агрессивный взгляд в свою сторону.

– Мы односельчане, – ответил грубо Али. – Просто знали.

И этот ответ тоже не устроил Заура. Он бросил вызывающий взгляд в сторону Али, а я в ходе этой сцены ощущал себя дураком, не понимающим ничего, так как между этими двумя явно было что-то большее, чем просто бытовой конфликт. Между ними была история. Холодная война в чистом виде.

– Опиши события, произошедшие второго июля тысяча девятьсот девяностого года, и участие Хабиба в них.

– Пошел ты, собака! – крикнул Али, вскакивая из-за стола.

– Заур! – прикрикнул на следователя третий.

– Я его не убивал! Никто из моих его не убивал! Собака!

В кабинет влетел Грубиян – чтобы оценить ситуацию. Другие охотники, вероятно, задергались, чем тоже повысили градус напряжения. Схватившись за табельное, но не вынимая его из кобуры, Грубиян указал обоим, чтобы вернулись на свои места:

– Сидеть на месте!

– Ты думаешь, что самый умный, да? Ты ничего не сможешь доказать! Ничего! – продолжил Али, тыча в грудь Заура пальцем.

Старший полицейский попытался оттащить охотника в сторону, продолжая его успокаивать, но его никто не слышал. И только один Заур смотрел на охотника, растянув на лице звериную улыбку.

– Черт! Смеешься, да? Тебе смешно?! Смейся, шайтан! Аллагь все видит! Аллагь все видит… – С этими словами Али вернулся на свой стул и напоследок на аварском языке оскорбил чью-то мать, скорее всего, имея в виду Заура.

– Мы же с тобой договорились! – крикнул в его сторону третий, но Заур молча сверлил взглядом Али. – А ну успокойся, щенок! – Эти слова были брошены уже в адрес Грубияна, стоявшего в дверном проходе. – Быстро дверь закрыл!

Грубиян взглянул на Заура, и тот едва заметно махнул рукой. Грубиян вышел. Если уж на то пошло, в этот момент все они были грубиянами и лишь я один был дурачком, но я бы предпочел быть как все остальные. Лишь бы знать все, что знают они.

– Еще раз, – начал медленно Заур, – опиши события второго июля тысяча девятьсот девяностого года и какое участие в них сыграл Гамзатов Хабиб. Ахмад, – бросил он взгляд на мужичка, старавшегося успокоиться. – Ты здесь только из-за моего уважения. Никаких договоров с убийцами не бывает. Ваша задача – сделать так, чтобы я мог спокойно выполнять свою работу. Либо помогай мне, либо не мешай. Или будем работать по уставу.

– Хочешь по уставу? Какое право ты имеешь их допрашивать?! – выкрикнул получивший наконец имя Ахмад.

Я пришел к выводу, что он был начальником районной полиции, обязанной обеспечивать поддержку следственной группе, которой, в свою очередь, руководил Заур. Я знал это, потому что отец много лет проработал в полиции и мечтал, чтобы я пошел по его стопам. Как я понял, опрос свидетелей, оцепление и прочую скучную, черную работу доверяли местным, а всем руководили Заур и его помощник Грубиян. Начальник полиции продолжил:

– Ты больше ни слова у него не спросишь, пока не появится адвокат. Выходи, – скомандовал он Али, и тот вышел из импровизированной допросной.

– Я даю ему шанс! – крикнул Заур.

– Какой шанс?

– Чтобы он прямо сейчас сказал все как есть, если он не виноват, чтобы поставил все на свои места, потому что если он хоть в чем-либо виновен… Ты сам знаешь, у него нет шансов. Мы в течение трех дней все найдем. Хочешь делать официально? Давай, но тогда все будет только хуже, жизнь моей сестры будет испорчена окончательно. Мои два племянника потеряют отца, потому что после такого, даже если он невиновен, а каким-то образом получится доказать, что это он… его там не оставят. Загрызут в колонии в первую же ночь, поэтому либо сейчас он скажет все как есть, либо мне придется медленно, но верно его уничтожать. Суду будет плевать на него. Ты знаешь это, Ахмад. Да им ничего не нужно от меня, никаких доказательств. Им только нужно, чтобы я показал на него пальцем. Хочешь? Я покажу!

– Ты попробуй, – тихо сказал Ахмад.

На это Заур усмехнулся, подошел ближе и негромко произнес:

– Хочешь, чтобы сюда приехали наши общие знакомые, которые загонят ему трубу в задний проход? Тогда эти трое запоют обо всем, что делали и не делали. Один звонок, Ахмад, один звонок, и все будет, как я захочу. Или он ответит на все мои вопросы.

Ахмад долго смотрел в лицо Зауру, выражая презрение, потом открыл дверь и позвал Али обратно.

– Бит|араб бицани, мун вуго щайт|анальул рач! – Эти слова я расслышал четко. «Честно говоря, ты в самом деле хвост шайтана».

Заур фыркнул в ответ:

– Али, вач|а!

Охотник вернулся и сел на свой стул.

– Отвечай, – скомандовал Заур.

– Второго июля тысяча девятьсот девяностого года меня назвали убийцей туристки Зуевой Галины Юрьевны. Она гуляла недалеко от этого села, делала фотографии. Потом услышала какой-то шум и начала бежать, кричать. Я в это время занимался охотой. Услышал крик и побежал на звук. Я увидел, что она стоит на краю. Как это сказать? – Он сделал движение рукой, будто ныряя ладонью.

– Обрыв?

– Да. Я увидел ее на краю обрыва. Прибежал на помощь. Она испугалась меня, сделала несколько шагов назад и упала.

– Это твоя версия, – уточнил Заур. – А версия следствия?

Али смотрел на него молча секунд десять, но эти секунды тянулись как часы. Глаза его стали влажными и красными, но он, не проронив ни слезинки, твердо сказал:

– Они сказали, что я попытался ее… изнасиловать. Она убежала от меня, а я поймал ее и бросил туда. Вниз. Она умерла, а я сел в тюрьму на двенадцать лет. От меня ушла твоя сест… – тут он остановился и исправился, – моя жена. Когда меня выпустили, джамаат села сказал, чтобы я тут больше не жил. Я теперь живу в другом месте и прихожу в сезон сюда охотиться на волков. Контракт. Это ты хотел, да?

Некоторое время они просто молчали.

– Где твои вопросы? – с презрением спросил Ахмад.

Заур помолчал еще несколько секунд, потом спросил:

– Каково было участие Хабиба Гамзатова в этом деле?

– Он первым пришел на место… откуда она упала. И арестовал меня.

– Что ты чувствовал по отношению к нему?

– Тогда?

– Тогда и все эти годы.

– Он забрал у меня жизнь. Сказал, что поможет, но потом сделал по-другому. Я ненавидел каждый день, – сухо и холодно ответил Али.

Ахмад покачал головой и скомандовал мне:

– Останови камеру.

– Продолжай, – еще громче скомандовал Заур. Он положил руки на стол и, подавшись вперед, тихо спросил: – Хотел его убить?

Сказать, что поездка моя была мрачной, ничего не сказать. Каждая минута пребывания в этом селе оказывалась мрачней предыдущей, но, если бы я должен был выбрать самый тяжелый и тревожный момент, им были эти несколько секунд ожидания ответа Али.

– Хотел, – сказал он и опустил виновато глаза.

И в эту секунду я понял окончательно, что он никого не убивал. Предельно честный и мужественный человек, которому совесть не позволяет соврать даже в таком положении, не мог убить Хабиба. И не мог убить девочек.

– Ты зачем его толкаешь на эти ответы? – возмутился Ахмад, но следователь не ответил.

Заур полез в папку, которую все время держал в руках, вынул несколько распечатанных фотографий и аккуратно выложил на стол перед Али. Я узнал свои фотографии, кроме последней. Лучше бы я ее не видел.

Али сразу понял, к чему идет дело, и поэтому смотрел не на фотографии, а на Заура с самым искренним презрением и ненавистью, какие я когда-либо видел. Заур никак не реагировал на взгляд. Он будто ощущал свое превосходство и делал все, что хотел. Не хватало лишь ехидной улыбки.

– Кого-нибудь узнаешь на этих фотографиях? – спросил Заур.

Али смотрел на него несколько секунд, затем опустил глаза на стол и сразу поднял. Он медленным движением потянулся правой рукой к первой фотографии и слегка подтолкнул ее к Зауру.

– Хабиб, – сказал Али.

– Да. Больше никого не знаешь?

Али не ответил, и Заур продолжил:

– Это его старшая дочь – Карина, средняя дочь – Асият и младшая дочь – Кумсият. – Он ткнул пальцем в каждую из фотографий. – Можешь посмотреть внимательней. Вдруг ты видел их в тот день. Может, они говорили с кем-то на улице, когда вы возвращались домой шестнадцатого числа вечером. – Заур произнес эти слова с совершенно другой интонацией. Говорилось одно, но слышалось другое: «Посмотри на них. Посмотри еще раз. Вот что ты с ними сделал. Не смотришь? Совесть проснулась?»

– Никогда в жизни их не видел, – спокойно ответил Али, и это не очень понравилось Зауру, потому что звучало как правда.

Он изучал лицо подозреваемого несколько секунд в надежде увидеть хоть что-то. Хоть какую-то едва заметную судорогу, какие-нибудь проблески вины, но оно оставалось спокойным.

– Подумай еще раз, – предложил Заур, но в лице Али ничего не изменилось. – Может быть, неделю назад? Где-нибудь? На дороге, в центре, в магазине.

Али не реагировал.

– Хорошо. – Заур выдохнул, залез в папку, вытащил еще одну фотографию и положил на стол. – Объяснишь, что это?

Али посмотрел на фотографию и задумался. Я еще не успел рассмотреть ее, как увидел, что Ахмад взглянул сперва на фотографию, а потом – удивленно – на Али. Тот взял фотографию в руки, изучал несколько секунд, потом положил обратно и невозмутимо сказал:

– Я не помню это. Я пью лекарства.

Я увидел на фото среднюю дочь Хабиба, делающую селфи с какой-то другой девушкой. На заднем плане в паре шагов от них в камеру четко смотрел Али. Его взгляд не выражал ничего. Он был здесь будто случайным объектом.

– Как удобно, – усмехнулся Заур. – Ничего не помнить. Убил кого-нибудь, попил лекарство и забыл.

– Это правда, – совсем упавшим голосом подтвердил Ахмад. – Пьет.

– Я знаю, что пьет, потому что мы нашли его лекарства и уже все подтвердили. Мы прямо сейчас хорошенько покопаемся в ваших вещах.

– Ты не имеешь права! – возмутился Ахмад, но Али был спокоен.

– Мне кажется, что теперь имею, – сказал Заур и самодовольно протянул еще одну мою фотографию, сделанную крупным планом. Это была область ребра Хабиба. Черная футболка-поло была задрана, и четко виднелось ножевое ранение. – Мы отправили это в Москву, а еще модель ножа, которой пользуетесь вы трое. Вы в натуре команда. Одинаковые хорошие, дорогие кизлярские ножи. Профессиональные, для охоты. Минуту назад я получил сообщение. Девяносто процентов, это тот самый нож. Если судить по ширине клинка, по зубчикам с тупой стороны, их следы есть на ладони жертвы. Видимо, он схватился за клинок во время борьбы… В общем, нож, скорее всего, ваш, но я не буду давать тебе возможность кричать, что тебя подставили, что ты невиновен. Я сделаю все правильно. Найдем орудие убийства, и если убийца думает, что помыл нож хозяйственным мылом и следов нет, то он ошибается.

– Все ножи у нас тут, – удивленно сказал Али.

Его взгляд изменился. Если раньше он был невозмутим, то теперь он смотрел на Ахмада почти умоляющими глазами.

– Очень хорошо для вас, если вы не виноваты. А теперь мы все вместе пойдем смотреть, чтобы никто не сказал, что мы что-то подкинули. Оператор, снимай все, – сказал он и вышел из допросной в соседнюю комнату, а потом в коридор.

Мы все последовали за ним.

В фойе нас ожидали несколько полицейских, которые окружили охотников.

Ситуация начала слегка обостряться. Теперь мне не хотелось быть в центре событий, но так уж получилось, что я во всех смыслах был именно там. Мы поднялись наверх, нас нагнал Грубиян и открыл дверь. Заур скомандовал, чтобы все охотники сели на диван, предупредив, чтобы никто не пытался совершать необдуманные действия, но по лицам охотников мне показалось, что и они не совсем понимают, что происходит. Сотрудники надели перчатки, и начался обыск. Мне было велено не путаться под ногами, но стараться снимать все подряд, чем я и занялся.

Полицейские осмотрели шкафы, балкон, ванную комнату, принялись за одежду охотников.

– Тут, – крикнул один из сотрудников. Руками в перчатках он аккуратно держал нож.

– Это мой, – сказал Султанбек. Теперь он не улыбался.

– Отлично, первый есть. Нужны еще два, – отозвался Заур.

– Мой тут, – спокойно сказал третий охотник и показал на вещмешок, который как раз взял в руки Заур. Нож довольно быстро нашелся.

– Мой тоже в моем мешке, – сказал Али. До этого момента он терпеливо думал о чем-то своем.

Заур кивнул Грубияну, и тот полез в мешок Али. Вещей там было немного, поэтому довольно скоро он сообщил:

– Его тут нет.

– Дай сюда, – сказал Заур и бросил быстрый взгляд в сторону Али. Недолго думая, он просто вывернул вещмешок наизнанку и высыпал его содержимое по пол. Кроме старой одежды, фонарика, открывашки для консервов, ничего не было. Заур посмотрел на вещи и задумчиво произнес: – Интересно…

– Ты его забрал! – сразу обвинил его Али.

– Как мы вошли, его никто еще не трогал, – спокойно сказал Заур, и тогда Али бросил возбужденный взгляд на Грубияна:

– Значит, ты! Ты туда полез первый!

– Ничего я не брал! – возмутился Грубиян.

– Стоп! – крикнул Заур, потом указал пальцем на Грубияна и скомандовал: – Стой там!

Грубиян стоял на том месте один. Никто к нему не подходил, в этом я был уверен. Заур указал Али на Грубияна и сказал четко и ясно, чтобы все слышали:

– Иди, обшмонай его. Хочешь сказать, что он украл нож? Перед всеми я говорю тебе: иди и проверь.

Али уверенно встал и сделал два шага в сторону Грубияна, а я старался, чтобы объектив камеры не упустил ничего.

– Заур, – опять возмутился Грубиян.

– Сдай табельное, – спокойно произнес Заур и протянул руку. Грубиян снял оружие и бросил его Зауру. – Руки в стороны.

Грубиян подчинился, и Али принялся осматривать его карманы. Ножа не было. Али бросился к своей сумке и изучил ее внимательно. Потом отбросил и просто сел на диван.

– Продолжаем осмотр! – крикнул Заур и хлопнул в ладоши, чтобы взбодрить свою команду.

Четыре сотрудника зашевелились, и через несколько минут Заур подвел итог: ножа нет. По его команде я остановил съемку и вышел в коридор. Грубиян сразу забрал у меня камеру и предложил вернуться в свой номер. Мне очень хотелось послать его на хер, но вместо этого я сказал, что иду обедать, и спустился вниз.

Оказавшись в фойе, я огляделся в поисках жены Али, но не нашел ее. Работник хостела сказал, что ей стало плохо и ее насильно увезли в местный медпункт. Я выглянул на улицу. Люди начали понемногу расходиться. Был слышен обеденный азан, и я подумал, что это идеальная возможность перекусить и понять, что, черт возьми, происходит вокруг меня.

– Эй! – послышалось за спиной. Я обернулся, сзади стоял Заур. – Получил что хотел?

– Что? – спросил я, не понимая вопроса.

– Настроить надо чё-то там… Видел я, как ты настраивал, – сказал он, но это не звучало как обвинение.

Он выглядел выжатым как лимон. В тот момент я решил, что никогда больше не хочу присутствовать на допросах, а еще я решил, что Заур – долбанутый на голову подонок, но работать он умеет и этого нельзя не признать. Я решил не вилять и сказал как есть:

– Я хотел получить этот опыт.

– А я хотел видео. Мы оба получили что хотели, да?

– Да, – кивнул я.

– Расскажешь кому-нибудь об этом?

– Нет.

Заур смотрел на меня несколько секунд, обдумывая что-то, а потом просто повторил за мной:

– Нет…

Он подошел ко мне и тоже выглянул на улицу. Снег продолжал идти.

– И что… он убийца? – спросил я.

– Нет. Пока ни хуя не ясно. Сука, блядь! Как не материться тут. Нет, будем еще копаться. Надо искать нож… Одежда, свидетели, следы, потом лаборатория, туда-сюда. Работы много, но я чувствую, что нашел след.

– Из-за его мотива?

– Это тоже. Тут много всего, пацан. Но я видел в его глазах это… Это желание кого-нибудь убить. Я такие вещи знаю. Видел уже много раз.

За нашими спинами послышались быстрые шаги. Мы оглянулись. Это был начальник районной полиции Ахмад. Не говоря ни слова, с каменным выражением лица он шел к выходу, но остановился и подошел к нам.

– Заур… Только попробуй его подставить, – сказал он с явным вызовом.

– Мне никого подставлять не нужно. Он сам уже почти готов.

– Делай свою работу! Собирай доказательства! Если я замечу, что ты хоть что-нибудь подгоняешь под себя, я сделаю так, чтобы тебя сняли с дела. Мы оба знаем, что тут есть личный мотив. – В последние слова Ахмад вложил столько скрытого смысла, сколько смог.

Я не понимал, о чем речь, однако Заур точно понял.

– Никаких личных мотивов нет, – отрезал он, но это не прозвучало уверенно.

– Я тебя предупредил, Заур. Ты умрешь, а твоим детям еще жить и носить твою папаху и твои грехи. – С этими словами Ахмад вышел из хостела. Застегивая пальто, он сел в машину, несколько неумело развернулся и уехал.

Заур все это время молча провожал его взглядом, а потом выдохнул и сказал:

– Голодный как волк. Идем.

Мы вышли на улицу. Снег и не собирался останавливаться. Несколько возмущенных зевак пытались подойти к Зауру, но полицейские преграждали им путь, и это вполне естественно вызвало волну негодования. В очередной раз кто-то из местных попытался помериться силами с представителем власти, и на этот раз народ тоже сработал оперативно, растащив их в разные стороны. Мы сели в черную «камри».

– Дело приобретает скверный оборот, – попытался пошутить я.

– А?

– Говорю, народ вскипает.

– Да, местные очень сложные.

Машина развернулась, и мы поехали наверх.

– Я не люблю всех в одну… ну понял.

– Да, – ответил я, сообразив, что он имеет в виду гребенку, но решил не умничать.

– Но я тебе за слова отвечаю. – Заур постучал указательным пальцем по рулю. – Вот эти вот, бля, пиздец какие сложные люди. Любая мелкая проблема – решают легко, сами тут. Но если кто-то залезет со стороны… начнется вот такой пиздец.

– А вы?

– Что?

– Вы «со стороны»?

– Ох, блядь, для них я с пиздец какой стороны, – усмехнулся он. – В моем случае им даже сторона не нужна. Я тут, блядь, отдельный остров.

– Поэтому они злые? Потому что влез кто-то со стороны?

– Конечно, – усмехнулся он. – Нет, они еще не злые. Сейчас они чуть потерянные, потому что не понимают, местный это сделал или со стороны. И если будет со стороны, то для всех это лучшая ситуация.