Текст книги "Стихи сломанного времени"

Стихи сломанного времени
Исмаил Гасанбейли

Моим любимым Леночке, Юлии и Байраму

© Исмаил Гасанбейли, 2016

Редактор Е. Ю. Гасанова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я стоял в метро

 
Я стоял в метро
спиной к стене
и ждал тебя,
Подошел ко мне афганец,
Спросил: – афганец?
Я сказал: – нет.
И это было правдой.
Я все стоял,
все ждал тебя.
Но тут подошел испанец.
Спросил: – испанец?
Я сказал: – нет.
Подошел еще англичанин.
«Англичанин?» – спросил он.
Я сказал: – нет.
Подошел ко мне китаец.
Китаец? Нет.
Подошел эскимос.
Эскимос? Нет.
Подошел негр.
Негр? Нет.
Подошел один альбинос.
Ты альбинос? – спросил он.
Я снова сказал: – нет.
Подошел азербайджанец.
Тоже спросил: – азербайджанец.
Я опять сказал: нет
(Видимо по инерции).
Подошел милиционер.
Милиционер? Нет.
Подошел герой труда.
Герой труда? Нет.
Подошел президент.
Президент?
И даже ему я сказал: – нет.
И тут подошла ты.
Ты? Спросила ты.
Тебе я никак не мог отказать.
Я сказал: – да.
К тому же это был я.
 

1994

«Еще и еще раз…»
(тебе)

 
Еще и еще раз
мышцы мои
словно сталь натянутые
тянутся к вершине.
Гладкую – на столько, что так долго
ускользало,
и сладкую,
морем пахнущую
целую
землю победы —
обретенной родины своей.
Костер загорается во мне.
*
Да такой, что я
как последний динозавр,
понявший наконец свое предназначение,
забываясь и теряясь во времени,
хватаюсь за жизнь.
Задыхаясь и остервенело
телом выдавливаю воздух,
выдавливаю расстояние,
выдавливаю все, что между нами.
По разлуке наношу
удар за ударом.
Тяжелые капли страсти,
падая, разбиваются о росинки.
Солнце зарождается во мне.
*
И такое, что
пульсирующая под пальцами кровь,
привкус триумфа, канонад и тишины,
спотыкающиеся о соленое губы,
крики
глушат,
глушат меня,
глушат сплошным потоком.
*
Глушат так,
что зло и ненависть, радости и ожидания
материализуясь
плавятся и сжигают мое нутро.
Из меня ножи вырываются стонами,
цветы раскрываются в моей душе
благоухая,
листья распускаются крича.
(Все больше солнце, что во мне.
Оно почти такое же, что над головой.)
За окном твоим легкомысленно
прыгают дома,
впав в безумие
«скачут бары, игорные заведения
и храмы».
Поднимается и опускается комната твоя.
И солнце, что у меня
над головой.
То медленно, то молниеносно,
но каждый раз безвозвратно
и без надежды на возвращение
исчезаю в глубине
твоих глаз.
Тело мое – словно море,
словно пустыня
и словно непроходимый и девственный лес —
одновременно.
Взрывается солнце во мне.
 

1994

«Куда идешь, брат?»
(по Кафке)

 
Куда идешь, брат?
Отсюда иду.
Зачем, брат?
Отсюда иду.
Далеко ли идешь, близко ли?
Отсюда иду.
Один ли, или с кем-нибудь?
Отсюда иду.
Идешь, чтобы вернуться,
или останешься?
Отсюда иду.
Жить ли идешь, брат,
умереть ли?
Отсюда иду.
 

1993

«Когда…»

 
Когда,
открывая дверь,
не тебя обнаруживаю,
не твой голос слышу
из трубки телефонной,
оглядываюсь не на твой зов,
или когда
не о тебе пишу,
мне вспоминается
ищущий
и не находящий себе место
на свежевыпавшем снегу
несчастный щенок.
 

«Как я прозрачен, боже…»

 
Как я прозрачен, боже,
страдания,
ожидания мои,
вся кровь и весь гной,
пройденные мной
дороги —
все на виду.
Как я прозрачен.
 

1991

«Подсолнух я…»

 
Подсолнух я.
Всем, что у меня есть, —
Корнями,
уходящими в землю,
Стволом,
Лепестками,
И даже содержанием —
семенами,
мечтаю стать солнцем.
 

1991

«Холодно мне…»

 
Холодно мне
от света
четырнадцатидневной луны,
намертво прилипшей
к черному небу
января.
 

1991

«Кто ел тебя, Свобода…»

 
Кто ел тебя, Свобода,
Кто говорил тебя.
Кто читал тебя,
Кто узнал.
Кто рвался к тебе,
Свобода,
Кто топтал.
Кто осквернял тебя, Свобода,
Кто насиловал…
Никто не сумел
обнять тебя.
Никто.
 

1991

«До чего же проста…»

 
До чего же проста
жизнь —
структурно, имеется в виду.
Черное,
Зеленое,
Красное.
И снова черное.
И всегда
в одной и той же
последовательности.
Остальное —
всего лишь оттенки.
 

1992

«Я – каменный уголь…»

 
Я – каменный уголь.
Во мне сжаты
боль, дым,
свободы,
тянущиеся к солнцу руки,
любовь.
Кто же сожжет меня
наконец.
 

1991

«Когда слышу…»

 
Когда слышу,
почувствовать хочу тебя,
Когда чувствую,
Вдыхать хочу запах твой.
Вдыхая
мечтаю листать тебя.
Листая
душа горит желанием
познать тебя.
Когда горит душа,
Тобой хочу утолить жажду свою.
Утоляя жажду
мечтаю неизлечимым алкоголиком стать
твоим.
 

1992

«Я – потенциальный преступник…»

 
Я – потенциальный преступник.
Прижат к земле
Тяжестью лет,
многотонной скалы,
просто неба,
несказанных слов.
Парализован.
Мозг в анабиозе,
спят руки,
ноги,
мысли.
Я – потенциальный преступник
Потенциальный.
 

1991

«Если бы я…»
(по прочитанному)

 
Если бы я
С кинжалом в одной,
И лазерным пистолетом
В другой руке,
С полными карманами
Гранат,
С ядерными ракетами
На плечах,
Короче, вооруженный
С ног до головы,
И с головы до ног,
Вышел бы
К перекрывшему реку,
Оставившему без воды
Мою родину
Семиглавому дракону,
Объявили бы
Национальным героем
Меня?
Посмертно.
 
 
Если бы я
С белым флагом в одной,
С хлебом – солью в другой
Руке,
Без кинжала, ракет,
Пистолета и гранат,
Вышел бы
К перекрывшему реку,
Оставившему без воды
Мою родину
Семиглавому дракону,
Объявили бы
Национальным героем
Меня?
Посмертно.
 

1992

«В заплечной сумке моей…»

 
В заплечной сумке моей
всего лишь кусок хлеба
и кусок сыра.
И может быть,
одно сердце надежды,
и жизнь ожидания.
Непокоренная вершина есть
в моей заплечной сумке,
Неопробованные глубины,
невостребованные письма,
невыигранные бои,
Не получившиеся предательства,
Горы непрочитанных книг есть
в моей заплечной сумке.
В моей заплечной сумке
неисполненные танцы,
Неброшенные еще кости,
Ржавые мечи,
Полумертвые глаза,
Недоотрубленные головы,
И даже мировые пожары
и громадные базары
и т. д. есть
в моей заплечной сумке.
Достаю из сумки своей
кусочек хлеба,
кусочек сыра —
и лениво жую.
Болтается за плечами
пустая сумка.
 

1992

Народная медицина

 
Когда
дом, что ты хотел построить,
разрушается вместе с мечтой твоей,
женщина,
которую ты желал,
становится недосягаемостью,
когда
не находишь места не только рукам,
когда на тебя гавкают шакалы,
а мозги
размазываются грязью по лицу,
и все,
что скопилось в душе твоей —
колючки и босые ноги,
тобой разрубленные кишки,
ножи,
огонь, горы хлопка,
стрелы, души,
святые книги и спиртные напитки,
свободы, явившиеся пощечиной,
тюрьмы, фиалки и грубые ботинки
перемешиваясь просятся обратно, —
сильнее натяни на голову шапку,
сними галстук,
выходной костюм,
возьми шепотку соли,
горсть перетертых грехов,
золото, накопленное тобой,
плюс страхи твои
и зарплату за последний месяц,
брось все в тазик
с холодной водой.
Не засучивая рукава
опусти руки в эту смесь по локти
и держи.
Если не поможет,
то можно подержать еще немного.
 

1991

«Перед глазами моими…»

 
Перед глазами моими
на ходу рассекаясь
проходят внутренности.
По колено в крови ноги.
По кадык в грязи шея.
Прошел поезд
обдав меня дымом.
Прошли памятники
со скрещенными на груди руками,
и просто протянутые руки.
черные окна
без стекол,
с замками и без
двери,
свежий снег прошел
мимо меня.
И еще что-то.
То ли столб телеграфный,
то ли виселица.
 
 
А потом…
А потом ты прошла
перед моими глазами.
 

1989

«Магнетрон, синхрофазотрон…»

 
Магнетрон, синхрофазотрон
и синтезатор —
три динозавра
вперли глаза свои в меня
с того берега
древней июльской ночи.
Река нечистот,
реактивный дождь,
мертворожденные,
на том берегу
древней июльской ночи.
Аллергены,
биотоки и антибиотики,
отравленные материнским молоком,
потерянные родины
и те, кто без родины,
на том берегу
древней июльской ночи.
Тот берег
древней июльской ночи
рождается
в атомных реакторах
сегодняшнего дня.
 

1989

«Предлагаю…»

 
Предлагаю:
языком межнационального общения
назначить язык автомата Калашникова.
лучший комплексный обед —
борщ, бифштекс и компот.
Лучшая песня – это марш
(хотя это не предложение)
Единица времени – пять лет.
Лучший поэт – Маяковский
Писатель – Горький.
Лучший город – Москва.
Высочайшая вершина – Пик Коммунизма.
Всех тех, кто не с нами, —
расстрелять.
Ликвидировать все цвета,
кроме Красного, Белого и Черного.
Бога нет.
Религия – ничто.
На всякий случай запомните:
«Аминь!»
 

1989

«Страх мой —…»

 
Страх мой —
опустившееся на дно нутро,
Страх мой —
то, что я искал, и что находил.
Друзья, враги.
Страх мой —
обернутые вокруг ног кишки,
спрятанный в рукаве нож.
Страх мой —
моя кровь, отчий дом.
Страх мой —
причал, завтрашний день,
наступающий год.
То, что я говорил,
что делал, и что терял.
Страх мой – руки мои и мозги.
Дни с тобой и дни
без тебя.
Страх мой – тот черный камень, кусочек свинца,
веревка, терпение мое, войско, что стоит в Дарнагюле11
  Поселок на Апшеронском полуострове.


[Закрыть],
нетерпение, слово, еще раз руки,
несколько метров белой материи, серое лицо земли
и т. д. и т. п.
 

1989

«Еще один поезд ушел без нас —…»

 
Еще один поезд ушел без нас —
Ушел к надежде.
Еще одну мечту похоронили —
Глубоко-глубоко.
Еще один день не завершен без потерь —
Без потерь
Еще одна пуля вошла в нас.
 
 
Еще один танк наехал на наши души —
Гусеницы давят еще.
Еще один пинок получили в лицо —
Кровь все течет.
Еще один наш оказался предателем —
Наш.
 
 
Еще один нож воткнули в спину.
Еще раз показали нам наши места —
Пусть знают все.
Еще один замок повесили нам на язык —
Сто первый.
Еще раз расстреляли нас —
широка у нас грудь.
Еще один экзамен пережит.
 

1990

«Как ты похож на меня —…»

 
Как ты похож на меня —
несчастный воробушек,
чьи мозги живьем
терзает ястреб
на ветке елки
что напротив моего окна.
Точно так же,
как я
на народ мой.
 

1991

«Свою книгу листаю еще раз —…»

 
Свою книгу листаю еще раз —
листья сыпятся из нее сухие.
Упал оттуда
мне на ногу ржавый гвоздь.
И оттуда же
Дворовые псы залаяли.
Оттуда же
Нацелилась на меня ракета типа МХ.
Завис плевком семиэтажный мат,
Оскалилась женщина,
державшая в зубах женскую кость.
Тринадцать финишных лент
Обернулись вокруг моей шеи.
Рубашка забрызгалась грязью с кровью.
 
 
Оттуда же
вышли милиционеры,
залегли в засаду напротив грез.
Открытые,
готовые схватить пистолет руки,
Гитара с лопнувшей струной,
Стих, величиной со спичечную коробку,
Две розы появились оттуда же.
Высокие,
Круглые,
Треугольные женщины,
Похожие на пороховые бочки
и на домашние тапочки мужчины,
Цветы,
пули,
стволы —
просто стволы и стволы ружейные,
очереди —
просто очереди и очереди автоматные,
Собрания, митинги
посыпались оттуда же.
 
 
Все листаю свою книгу —
сыпятся сухие листья.
 

1991

«В Баку…»

 
В Баку
фонтаны не поют больше.
В Баку
воздух поступает
сквозь металлические прутья.
Мертвые чувства,
половинчатая любовь
и духота.
Баку в надежде
из своих
разбитых вдребезги мозгов
изобрести хоть
что-нибудь…
 

1991

«На одной плоскости —…»

 
На одной плоскости —
Громадный робот
опершись коленями в землю
Молится богу.
 
 
на другой —
саранча одолевает землю мою,
стаи змей переходят границу Родины.
 
 
На третьей —
охапку стихов
несу хоронить.
 
 
На четвертой —
строками забиваю
рот сомнениям,
выпирающим из меня.
 
 
Записывайте мой бред —
весь —
может когда-нибудь
захочу узнать —
что же нужно было мне
от меня.
 

«Конец – это слово…»

 
Конец – это слово.
Словом начатый мир
словом кончится.
Потом наступит время нового слова.
И снова без нас.
 

1991

«Вчера вечером такому-то поэту…»

 
Вчера вечером такому-то поэту
выбили все зубы,
сорвали шапку с него
и бросили на помойку.
Ведро грязи
вылили ему на голову.
Привязав к хвосту
буйного осла,
потащили по городу.
Били вдоль и поперек,
поперек и вдоль.
Сегодня утром
тому поэту
вставили зубы,
стряхнули с него пыль,
очистили от грязи,
дали глоток воды,
надели на голову шапку
и отпустили.
У поэта
заметно поправилось настроение —
кажется он
даже мелодию какую-то насвистывал.
 

1990

«Мозги мои…»

 
Мозги мои
размазаны о черный асфальт.
Мозги мои
разбросаны о белый забор.
Мозги мои
на штыки надеты.
Мозги мои
распяты.
Нервы – осколки,
душа исколота,
истекаю существом своим,
истекаю пустотой.
Чувства в шрамах,
сердце исцарапано.
Мозги мои
размазаны о черный асфальт.
Мозги мои
разбросаны о белый забор.
Живу,
живу.
 

1989

«Восточные сказки…»

 
Восточные сказки
часто завершаются так:
И с неба
упало три яблока
одно мне,
одно тебе,
одно тому, кто сказку рассказал.
И здесь завершается сказка.
 
 
И здесь завершается сказка —
здесь пересекаются параллели
и начинается жизнь.
 
 
Боже,
Под какой же яблочный
дождь попали мы.
 

1992

«На моей Родине…»

 
На моей Родине
идут соревнования по смеху —
кто громче засмеется.
На моей Родине
идут соревнования по сгибанию спин —
кто ниже согнется.
Соревнования идут по продаже —
кто дороже продастся.
По сну —
кто глубже заснет.
По ругательствам соревнуются
на моей Родине —
кто грязнее ругнется.
И по высказываниям —
кто сильнее выскажется.
По плачу —
кто горше заплачет.
На моей Родине
проводятся соревнования по умиранию.
 

1993

«Если бы я родился…»

 
Если бы я родился
на том конце света,
то, оберегая себя от носорогов,
крокодилов
и всякой подобной твари,
сотворил бы себе бога
из камня или из дерева
и преклонившись перед ним
милости бы просил.
 
 
Если бы я
глаза свои
открыл на свет
среди бесконечных снегов
далекого севера,
питаясь сырой рыбой,
и протухшим мясом,
утоляя жажду оленьей кровью,
греясь теплом от жира нерпы
Связал бы надежды свои
с матерью Оленихой
и отцом Нерпой
 
 
Если бы я
был хуруфитом
подобно предку своему Насими
«Я есть Бог» кричал бы —
и творца искал бы в себе
 
 
Буддистом если бы был я
Днем и ночью
молился б
Жертвы бы приносил каменным богам
Читал бы мантры (или что там у них)
стал бы отшельником
во имя веры.
 
 
Крестился бы
целовал бы иконы
с любовью пел бы
прекрасные псалмы
Библию выучил наизусть,
Будь я христианином.
 
 
Мусульманином родился.
 

1991

«На моей земле…»

 
На моей земле
идет процесс
извержения
мысль извергается на моей земле
 
 
с трибун извергаются
на площади лозунги
с площадей на трибуны
аплодисменты
 
 
поэты извергают легонькие стихи
ученые скользкую, медузообразную науку
Парламент тужась
извергает кроваво-гнойные законы
Президент – идеи
для украшения праздничных столов
 
 
С бумаг извергаются свободы
с сердец любовь
Радость извергается со слов
с рук милосердие
Здоровье с ножей извергается
надежды из пуль
набиты канализации моей земли
набиты улицы
дома телевизоры радиоприемники
компьютеры холодильники
Соседи
из гобустанских камней
строят свои границы
лазерную защиту устанавливают
против мыслеизвержения
 
 
На моей земле
идет процесс извержения
извергнутые мысли
словно снег облепляют лица
плевком свисают с подбородков
лбов
Дети из темноты чрева
прямо в извержение попадают
глаза открываются в извержение
полны извержений сны
 
 
Поток извержений течет в сторону гор
Завоевываются последние крепости наши
Мозг мой извергает мысль
о создании террористической группы
для борьбы с извержением
Сколько нас, боже…
 

1991

«В морозный день…»

 
В морозный день
тяжелого января
грею руки над умирающим костром
греюсь мыслями о тебе
пронизывают меня
сонеты Шекспира
хокку о Фудзияме
Низами
Хайям
пронизывают насквозь
мысли
о тебе
 

1993

«Мое дерево растет в темноте…»

 
Мое дерево растет в темноте
мое дерево
на своих корнях держит планету
Мое дерево попадает под звездопад
в мое дерево камни бросают
пули попадают в мое дерево
качаюсь
на ветках своего дерева
то в эту сторону
то в ту
 
 
Ноги мои не касаются земли
 
 
На моем дереве растет все
бананы и атомные бомбы
повешены мечты
и надежды
Мое дерево – словно виселица
 
 
Время от времени
трясу свое дерево
иногда что-то падает в темноту
может быть даже в ту
где ты
 

1992

«Голова моя – яблоко…»

 
Голова моя – яблоко
на абсолютно ровной линии.
Я – сама тишина,
неопределенная форма глагола.
Не трогайте линию,
может упасть
мое яблоко.
 

1991

«Я так велик —…»

 
Я так велик —
кроме себя
все заслоняю собой.
Я так трезв —
нет сил опустить веки.
Настолько жив —
не замечаю смерть.
Так спокоен —
что сам себе мог бы вырыть могилу.
Такие беру высоты —
не до облак мне.
В таких болотах тону —
моря мне по колени.
Вижу так далеко —
руки мои звезды гладят.
Так глубоко мое ожидание —
забыл, что реки могут быть границами.
Такие терплю боли —
боль от слова мне нипочем.
В таких огнях горю —
не чувствую жжения сердца.
Так распят – позавидует сам Христос.
Так люблю тебя —
что любить иное не могу.
 

1991

«Из голубых моих жил…»

 
Из голубых моих жил
фонтаном бьет алая кровь
белые и красные кровяные тельца
покидают мою плоть
кровь моя – лакмусовая бумажка
течет
и все темнее серое лицо земли
 

1991

Анатомия

 
Я – покрытый мышцами
и обернутый в кожу
скелет.
 
 
Мир в мире.
 
 
С большим миром
я связан лишь
разрезом глаз,
порами кожи,
дыханием, голосом.
 
 
И так далее.
 
 
Слово мое у голоса,
сердце у грудной клетки,
плоть моя у мозга,
мозг мой у черепной коробки
в плену.
 
 
Свободу!…
 

Пирамида

 
Десять лет назад
с «сизифовым камнем» на плечах
в гору поднимался
(или мне казалось,
что поднимаюсь в гору).
Карате-до изучал,
только последние страницы
читал в газетах
пятнадцать лет назад.
 
 
Мечтал проснуться
двадцать пять лет назад.
Вкушал свободу движения,
пешком гуляя под столом
тридцать пять лет назад.
Не было меня
сорок лет назад.
 
 
Сегодня
кусочки собственного мозга,
скатывающиеся по лбу
словно камень с горы
вытираю обратной стороной
ладони.
Десять лет спустя
так и буду нести «сизифов камень».
Возможно, принесут плоды
деревья мои
пятнадцать лет спустя.
Больше оглядываться придется,
чем смотреть вперед
двадцать лет спустя.
Больше о смерти придется думать,
чем о жизни
двадцать пять лет спустя.
И также не будет меня
сорок лет спустя…
 

1994

«Вращаются стрелки времени…»

 
Вращаются стрелки времени.
Времени.
попав под красивейший
звездный дождь
гибнет стадо динозавров.
Срывается со своей оси Земля.
Троллейбус наш летит вниз
С Пика Коммунизма.
Выбивается табуретка
из-под ног моей Родины.
Еще один день
еще одного месяца
еще одного года
становится историей.
 
 
Вращаются стрелки времени.
Стрелки.
Вчерашние друзья
превращаются в ножи.
Пули раскрываются бутонами.
Падалью несет
От красивых слов.
Полон крови глаз ждущего,
лишен надежды глас зовущего.
Беременная словом тишина
готова взорвать воздух.
 
 
Вращаются стрелки времени.
Вращаются.
Дни —
усталые кони —
Плывут по реке.
Утопая в настоящем
Думаю о настающем.
«Остановите самолет,
я выхожу», – кричит
Ефраим Севела.
И я бы вышел, если бы остановили.
 

1994

«Каждый день вижу…»

 
Каждый день вижу,
каждый день,
как мимо окна моего
проходят насекомые – муравьи,
светлячки и кусочки света,
годы и горы горя,
сгорая проходят ночи,
песни и мокрые от слез тени.
 
 
Каждый день вижу,
каждый день,
как проходят призраки,
нечистые силы,
чистые помыслы,
бараны проходят стадами,
прокатываются винные бочки,
пролетают ангелы,
проходят бродяги столетий —
уличные собаки,
арбузы, что вот-вот лопнут
от собственной сладости,
не вмещающиеся в себя страсти,
скрывшиеся в себе мечи,
ножи проходят острием вверх.
Каждый день вижу,
каждый день,
как проходят мимо
мелкие монеты, звенящие
от сознания собственной значимости,
круги, кубы, квадраты, углы,
гордо проходят волки,
снова стадо баранов,
очки, галстуки, спецодежды
и драгоценные металлы,
 
 
Сотрясая воздух, проходят слова,
знамена,
сотрясая поверхность
канализационных каналов,
проходит весенний ветер,
веревки проходят с одним узелком,
отдельно кусочки мыла,
отдельно табуретки, гвозди,
гвоздики,
опять же отдельно – могилы.
 
 
Каждый день вижу,
каждый день,
как много всего проходит
мимо моего окна, мимо меня,
покидая нас.
 
 
Каждый день вижу,
каждый день,
наступление завтрашнего дня,
и то,
как кончается дорога,
что проходит мимо,
опустошая мое окно,
меня…
 

1991

«Вокзалы —…»

 
Вокзалы —
черные раны на теле города моего,
истекающие черной кровью,
исходящие громадными червями,
мухи садятся
на промокшую от черной крови
привокзальную землю
не спеша, по хозяйски.
 
 
Из ран
свертывая черную кровь города
испаряются невыносимые боли,
раздирающие души крики.
 
 
Душа моего города широкая,
раны моего города горячие,
и где же та рука,
что протянувшись
погладит эту душу,
прикроет эту рану,
хотя бы на мгновение.
 

1991

«Корабли, не раз битые штормами…»

 
Корабли, не раз битые штормами,
лодки с парусами и без,
шапки,
ордена и медали,
часы, минуты, секунды,
века,
пленники, солдаты,
нацеленные куда-то стволы,
пропущенные через мясорубку мозги
плывут вниз по реке,
вниз по реке.
 
 
Люди плывут вниз по реке,
толпами, армиями, по одному,
кто за бога хватается,
кто за отцовскую шинель,
кто за подол,
кто за соломинку —
как и положено всякому утопающему.
 
 
Деревья плывут вниз по реке,
с плодами и без,
с корнями и без,
с кронами и без,
деревья плывут.
Надежды плывут вниз по реке,
какие из света,
какие из ожидания,
какие из пепла.
 
 
Земли плывут вниз по реке —
делясь,
границы плывут вниз по реке —
ползя,
могилы, мавзолеи, тюрьмы,
бабочки, галстуки, запонки,
вниз по реке,
вниз по реке.
 
 
Вниз по реке плывем, брат мой,
Вниз.
 

1992

«По пыльной сельской дороге…»

 
По пыльной сельской дороге,
Весь в грязи,
В слезах и крови,
Устало шагает человек с оружием,
За спиной у него
автомат Калашникова,
Рюкзак,
«Герника» Пикассо,
Кресло президента,
Огонь источающие глаза
многоголового дракона,
отстрелянные им пули,
Мишени, в которые попал,
Трупы, через которые перешагнул,
«Мерседес-Бенц»,
Личная охрана,
Дети,
Смерть.
 
 
Едва переступая усталыми ногами
шагает по сельской дороге
человек с оружием.
На плечах неся пытки,
мечты,
«как получится»,
раны,
Приказы,
Полученные им
и те,
которые отдаст он.
бесконечные столы,
огромные портреты,
Любовь народа.
 
 
сколько всего свалится с его плеч,
если однажды
человек с оружием сумеет
сбросить оружие.
 

1992

«Все унесли ветры —…»

 
Все унесли ветры —
слова и славу,
грезы,
стихи и надежды,
кольца и петли,
плаху.
Все унесли ветры —
цветы и упавшие листья,
воды,
годы,
жизнь до завала на глубине 700 метров,
и жизнь – после,
должности, кресла,
громадные кровати, болезни,
смерти, смертельные случаи,
мною брошенных семян
первые всходы,
закаты, восходы,
«оптимистические начала»,
летальные исходы.
 
 
все смыли дожди —
что можно было и что – нет,
поля, просторы,
нежность ночей,
грубость одеяний,
следы от обид, пуль и ножей,
строгости, трусости, мудрости,
красивости.
Все смыли дожди —
акварели, расстояния, облака,
всю пыль,
сети,
попавших в них тоже,
и даже
думы, что в них же манят,
смыли возвращения, уходы, слезы,
кресты, полумесяцы, звезды,
иные многогранники над могилами,
могилы.
 
 
все забито градом —
все лучшее,
лучшие сны, сновидения,
просто видения,
последние динозавры «души моей» —
все обращенное куда-то,
краски, гнезда птиц и слов,
приключенческие романы,
даже те, что мной не читаны.
Все забито градом.
Все.
 
 
все закрыто снегом —
трупы, взгляды, мимолетные встречи,
прощения, совместные коммюнике,
непонимания, завеса дождя,
разлука секунд, минут, часов, дней,
и, о ужас, недель,
деревья, что мимо прошли,
и те, тени которых наступали на нас,
незнакомые станции метро,
самолеты, воздушные пути
и железные дороги.
Улыбки, кровавые пятна в самых неожиданных местах,
в том числе и
на напоминающих саван белых простынях,
кроны деревьев, кусты, снова цветы,
но уже полевые,
то есть, они тоже
закрыты снегом.
 
 
Сегодня
унесенная ветрами, смытая дождями, забитая градом,
закрытая снегом
жизнь моя —
это тот август,
что вобрал в себя унесшие, смывшие, забившие,
закрывшие
все ветра и дожди, град и снег,
Жизнь моя – август,
до которого и после которого нет ничего,
благоухает твоим дыханием
и
волосами.
 

1994