Текст книги "Ложный след. Шпионская сага. Книга 2"

Я еще раз внимательно осмотрелся, пытаясь обнаружить тень, звук или любой иной признак присутствия хозяев, но вокруг было тихо. Оставалось осторожным шагам двинуться в сторону нашей находки.

Пока бойцы с восхищением осматривали обрубок стального гиганта, я поднял со снега небольшой осколок и незаметно положил его в карман куртки, а затем кивнул ребятам: пора заняться подрывными работами.

Работа пошла быстро: Баталин и Соскачев доставали пакеты со взрывчаткой, Одегов и Канищев усердно запихивали ее в трещины и отверстия, образовавшиеся в корпусе от предыдущего взрыва. Через несколько минут рюкзаки почти опустели.

Закладка взрывчатки уже завершалась, когда ко мне подошел Одегов с несколькими запалами в руках. На его лице ясно читалось выражение растерянности и злости. Я взял у него один запал, затем другой… Так и есть: запалы отсыревшие, непригодные к делу. Наклонился к уху Одегова:

– Все были в упаковке?

Лейтенант утвердительно качнул головой.

– Заложи как есть – прошептал я еле слышно, но Одегов понял и, удивленно посмотрев на меня, пошел выполнять странное распоряжение.

И в этот момент у меня в голове все сразу прояснилось. Вот что мне не давало покоя, вот та деталь, которая не нравилась мне с самого начала. Выходит, роль-то у нашего отряда совсем иная! Китайцы, которым скорее всего сообщили о проникновении чужаков на их территорию, должны в конце концов схватить наживку, и мы сообщим им то, что они хотят знать. Особенно много информации у меня. Значит, смерти можно не бояться – только плена.

Теперь все мелочи выстраивались в ряд, подтверждая самые худшие предположения. Почему я, новичок в дивизии, получил такое важное и сложное задание? Да потому что никто и не должен был вернуться! Этим объясняются и недоговорки начштаба, и рекомендация не брать с собой продуктовый запас более чем на пять дней, и мое интуитивное беспокойство, которому я так долго не мог найти объяснения. На второй день поисков, отыскав передатчик с микрофоном, я предположил, что нас отследили. Но то, что сдали, я понял только сейчас.

Ситуация требовала срочных тактических ходов, способных запутать преследователей. Но что можно придумать? Никто, разумеется, не должен догадываться о сути происходящего. Я вспомнил о микрофонах, которые теперь будут мерещиться мне на каждом дереве или сугробе, хотя наткнулись мы всего лишь на один… Нарочито громко, чтобы «сообщение» было по возможности услышано, я скомандовал:

– Все, уходим… Через два часа, когда эта штука взорвется, мы должны быть в квадрате двадцать семь «б», сектор два. Пойдем полным составом. Сразу после взрыва переходим границу.

– Услышим ли взрыв на таком расстоянии, командир? – так же громко подыграл Конин.

– Вне всяких сомнений.

– Есть, между прочим, риск, что заряд не сработает. – Одегов, видимо, понял мои намерения и поддержал игру.

– Да, верно. Вариант маловероятный, но если взрыв не состоится, кому-то придется вернуться. Пока все, пошли…

После полукилометра пути я остановился, собрал бойцов в плотный круг и почти шепотом скомандовал:

– Собираемся вот здесь, – я показал точку на карте. – При хорошей скорости путь зигзагами займет около четырех часов. Привал только один, через два часа после выхода. – Я ненадолго замолчал, чтобы люди оценили услышанное. – Уходим тремя группами. Конин и Одегов – ведущие, Канищев и Баталин со мной, Калужный – к Конину, Соскачев – к Одегову. Связь поддерживаем в обычном режиме, каждые полчаса. В экстренном случае несколько раз даю серию из трех позывных. Надеюсь, что воспользоваться не придется, но если все же что-то произойдет, после получения сигнала – каждый сам по себе. Поэтому на всякий случай познакомьтесь с местом перехода границы. Вот здесь! – указал я на карте. – Время перехода – два часа ночи… Вопросы есть?

– Есть… Почему мы получили непригодные запалы?

На меня смотрели несколько пар серьезных глаз. Действительно, почему? Нехороший вопрос, нехороший… Но отвечать нужно, это легче объяснения причин, по которым отряд должен разделиться на три части.

– Меня это волнует так же, как и вас, но… Вы ведь понимаете, что момент для обсуждения не слишком подходящий. Обещаю, что по возвращении позабочусь о самой тщательной проверке.

– Если вернемся живыми…

Похоже, что и в их души закралось недоброе предчувствие.

– Откуда такой пессимизм?

Я посмотрел в лица бойцов спокойно, без тени волнения. Ответить никто не решился.

– Вернемся, ребята! Обязательно вернемся!

Три маленькие группы разошлись веером. По-прежнему ярко светило солнце, приятно поскрипывал снег. Я двигался в центре тройки, пытаясь мысленно проработать возможные на ближайшие час-два варианты, но получалось не слишком удачно.

Итак, если громко озвученная информация о взрыве попала по назначению, то противнику придется потратить время на обезвреживание заряда. Не исключено, что к преследованию подключены серьезные силы, и тогда погоня организуется немедленно, параллельно с возней вокруг «Крота». Возможен и другой, самый худший вариант: несколько воинских подразделений захватят нас в широкое кольцо и постепенно его сожмут. В этом случае вырваться не удастся… Я понял, что вместо так необходимой сейчас всем нам уверенности мои мысли порождают во мне только растерянность. «Все, хватит, к черту! Ближайший час все покажет».

Тройка шла быстрым размашистым шагом: дорога домой всегда легче, даже если силы на исходе. Да, домой… Если моя версия верна, то вернуться суждено не всем, потому, собственно, отряд и разбит на группы. Сомнений почти не оставалось. Это «почти» приходилось на долю не совсем понятного снаряжения двух отрядов. Возможно, так было задумано с самого начала, для придания правдивости всему происходящему. Но еще более вероятно, что наши предшественники в сходных условиях продемонстрировали чудеса выживания, и вместо того чтобы навести китайцев на цель, сумели оторваться от погони, снять черный ящик и подорвать «Крота».

Первый час движения заканчивался. Короткие сеансы связи прошли без помех, вокруг царила все та же тревожная тишина. В любую секунду на нас мог обрушиться пулеметный огонь или десант с вертолета. Я слышал дыхание ребят, которое становилось все тяжелее и тяжелее. Было совершенно ясно, что не столько физическая усталость, сколько неопределенность каждого следующего шага, способного стать последним, держала отряд в жутком напряжении.

Никогда в жизни мне не приходилось так долго ходить на лыжах. Я вообще всегда предпочитал коньки, а к лыжным пробегам относился с той мерой серьезности, которая позволяла хорошо выглядеть в глазах девчонок. И вот теперь приходится не только демонстрировать хороший бег, но еще и задавать темп бойцам. Когда же можно будет закинуть эти лыжи к чертовой матери?! Наверно, нечто подобное испытывают моряки, мечтающие после долгого плавания ступить на землю.

Погода опять принялась портиться: нависли тяжелые тучи, крупными хлопьями повалил снег. Как бы часто я ни поглядывал на часы, времени оставалось еще мучительно много. Закончился второй час перехода, и пока он не принес с собой ничего нового.

Если я рассчитал верно, то погоня должна быть в самом разгаре. Может быть, нас ждут у границы? Или хотят взять скопом во время привала? Подобный вариант выглядел наиболее вероятным. Конечно, преследователям стоит дождаться соединения разрозненных групп и накрыть всех сразу, поэтому они и не сделали этого раньше. Как же поступить? Своих подопечных я уведу, а как быть с двумя другими группами? Или все страхи и сомнения роятся в моих мыслях только лишь от гнета неопределенности?

Решение пришло само собой. Пока Канищев и Баталин подтягивались ко мне, я достал рацию и дал несколько серий из трех позывных. С этого момента назначенные ранее место и время перехода границы отменялись. Конин и Одегов в случае серьезной опасности получали свободу действий. Свободу самим спасать свои жизни. Теперь судьба каждой из групп зависела от того, за кого возьмутся первыми. Предпринять что-либо другое мы просто не могли.

– Вроде тихо, командир…

– Меняем направление. – Я начертил на карте примерную трассу. – Еще раз напоминаю: ни о чем не спрашивать, не разговаривать, приказы выполнять неукоснительно. К границе выходим с наступлением темноты.

Канищев с Баталиным удивленно переглянулись.

– Подробности потом, – уверенно заключил я и повернул в новом направлении.

Оба присоединились ко мне, и группа пошла вглубь территории противника. Через час – смена направления почти на девяносто градусов. И мы начали двигаться вдоль границы, еще через час – снова поворот на девяносто градусов, в направлении выхода.

Ровно в три часа дня я достал рацию и уже собрался было нажать на кнопку вызова, как заметил одинокий, почти запорошенный падающим снегом незнакомый лыжный след. Все! Они где-то рядом.

С лыжными палками, висящими на запястьях, я неуклюже замахал руками бойцам, чтобы они поскорее подошли ко мне. Я не успел нажать кнопки, как услышал глухой сдавленный выкрик. Резко развернувшись всем телом назад, я увидел, как Канищева, обвитого на уровне плеч тугой веревочной петлей, тянет к себе какая-то неведомая сила. Ноги бедолаги безжизненно болтались, как у тряпичной куклы, голова запрокинулась. К сожалению, помощь уже бесполезна: это было видно сразу. Но Баталин помчался на выручку к другу.

– Отставить, назад!.. За мной!.. – В жутком гортанном выкрике я вряд ли узнал бы собственный голос.

Баталин, поняв ситуацию, быстро свернул в мою сторону. Начался бешеный бег от смерти.

Я не мог знать, что несмотря на постоянную смену частоты наши сеансы радиосвязи уже второй день отслеживаются службой радиоперехвата китайских пограничников. Практически весь набор используемых частот они проанализировали в предыдущие дни, и теперь любой сигнал пеленговался, что давало возможность определить координаты «абонентов» с вполне приличной точностью. Не мог я также знать, что нас почти случайно не сцапали рядом с «Кротом», просто ждали решения высокого начальства. Не знал я и того, что на наше преследование брошены такие силы, что судьба отряда фактически решена.

Я шел с бешеной скоростью, изредка позволяя себе осмотреться. Задыхаясь от перегрузки, я пытался подбадривать Баталина, шедшего рядом. Снег нарастал, плотный слой снежинок налипал на лицо и, прежде чем начинал таять, налипал на лицо.

Баталин не считал нужным смотреть по сторонам, лишь вяло мотал головой. Уже не менее четверти часа мы шли в темпе, в котором даже хорошо подготовленный спортсмен вряд ли смог бы выдержать долго. Инстинкт самосохранения – основной, человеческий инстинкт – гнал нас все дальше от места, где был схвачен Канищев, хотя уверенности в правильном выборе направления быть не могло. Нам оставалось полагаться только на удачу.

На одном из оголенных участков я увидел то, чего боялся в эти минуты больше всего: навстречу нам, метрах в ста левее, ровным, неспешным шагом двигалась длинная цепь китайских солдат. Я бросился вправо, лихорадочно прошел около полукилометра, пока не наткнулся на дерево с мощным тройным стволом. Мгновенное решение вылилось в приказ:

– Сержант, снимай лыжи и становись сюда, посередине. Пока сомкнутся их передняя и задняя цепи, снег немного прикроет вас… Тем временем поищу что-нибудь для себя. Ну же, у нас нет времени на раскачку!

– Извини, майор, но приказ не выполню, помирать будем вместе.

– Ты понимаешь, о чем говоришь? – Мне хотелось закричать на него, но говорить приходилось убедительно и веско: – Каждая секунда на счету!

– Умирать будем вместе. – Голос Баталина звучал на удивление спокойно, словно и не было погони, угрожающей нашим жизням.

Заснеженные, мы стояли, плотно прижавшись друг к другу и не шевелясь. Чтобы хоть как-то сохранять равновесие, мы одной рукой держали друг друга за ремни, другой придерживали прижатые к себе лыжи. Плечо к плечу, щека к щеке… Несколько дней назад точно так же, в непосредственной близости друг от друга, мы уже прошли одно испытание, но сейчас оно показалось бы нам не более чем невинной шалостью…

Чтобы иметь представление о времени, я отсчитывал про себя секунды. Двадцать один, двадцать два, двадцать три… сто три, сто четыре… По моему примерному счету прошло уже более получаса, в течение которого голоса китайцев раздавались поблизости раза три, не меньше. Разворачивалась именно та ситуация, которую я предполагал как наиболее вероятную: потеряв след нашей лыжни, китайцы не решались уйти отсюда, а направление дальнейших поисков еще не определили. Они, конечно, все равно уйдут, но сколько времени это займет – неизвестно.

Заметно тяжелеющий на плечах снежный сугроб я выдерживал с трудом и в конце концов решил, что если в ближайшие минуты не услышим голосов, то выйдем.

– Потерпи еще десять минут, – медленно, протяжно выговаривая каждый звук, прошептал я на ухо Баталину, удивившись тому, насколько четко слышал биение наших сердец. Прошло еще немного времени, и я заметил, что они стали биться синхронно. Надо же! Об этом стоило поразмышлять, но только не сейчас…

– Сержант, внимание! Выходим с оглядкой, возможны сторожа.

С трудом отлепившись друг от друга, осторожно, придерживаясь за скользкие стволы, мы стали выбираться. Несколько томительно долгих минут ушло на восстановление возможности двигаться.

Осмотревшись, я обнаружил массу припорошенных снегом лыжных следов, но людей не заметил никаких. Из-за безостановочного снегопада видимость по-прежнему оставалась слабой.

– Пока не оторвемся километров на пять-шесть, пойдем на ощупь, – шептал я на ухо Баталину. – Иди рядом.

Вскоре моя предосторожность была вознаграждена: буквально в нескольких сотнях метров впереди я увидел силуэты двух солдат, медленно скользящих нам наперерез. Я мгновенно достал пистолет, навинтил на ствол глушитель и огляделся. Баталин наклонился, чтобы шепнуть мне на ухо:

– Ненадежно…

Я дотронулся до автомата и покачал рукой: простой понятный жест, означающий: «Шуметь нельзя». Между нами оставалось довольно приличное расстояние, когда один из солдат заметил нас и попытался поднять шум. Пули одна за другой, с неприятным воющим звуком полетели в их сторону. Пока я менял опустевшую обойму, Баталин помчался к солдатам, чтобы при необходимости добить раненых. Через минуту все было кончено…

К границе мы подходили совершенно измученными, вконец ослабевшими. Мы понимали, что в следующие несколько минут наша судьба решится. Вдоль границы наверняка выставлены заслоны, и если один из них окажется поблизости, значит, не повезло… Опять испытание. И снова в памяти возникла фраза из когда-то прочитанной святой книги: «Бог посылает испытания и несчастья только тем людям, которые, как ему известно, способны с ними справиться». Выходит, Господь никогда не посылает нам бремени бо´льшего, чем мы можем вынести, то есть Он уверен, что у нас достаточно сил, чтобы с этим испытанием справиться. И вообще Он дает нам то, что нам нужно, а не то, чего мы хотим. Ну что ж, посмотрим… Я махнул Баталину, показывая направление к колючей проволоке, и из последних сил рванул вперед.

Глава 7

Белогорск

Штаб отдельной 12-й дивизии спецназначения

Кабинет командира дивизии

15 февраля 2004 г., 9:35

Чем ближе я подходил к кабинету командира дивизии, тем выше поднимался комок в горле. Конечно, я готовился к разговору и сумел поставить себе психологический блок, позволяющий отстраненно относиться к заданному субъекту. Но больше всего мне хотелось удушить этого гада голыми руками!

Перед встречей я несколько раз проанализировал проведенную операцию, продумал и представил себе разные варианты ее исхода, но финал все равно получался одним и тем же. Никакого сомнения – меня подставили, и крепко, но ругаться нельзя. Обзывать тоже. Рабби часто повторял: даже если вас обидели, все равно не называйте своих противников ни дураками, ни дегенератами, ни еще какими-то словами. Слово – сила! Оно может навредить, даже убить. Если с вами поступили плохо или неправильно, в этом виноваты только вы сами. Коль скоро в духовном мире подобное притягивает подобное, то наступи кому-нибудь на мозоль – тебе тоже наступят, и не возмущайся, принимай все как должное. Кроме того, даже если тебе напакостили, то грех это не твой. А вот если ты кого-то обзовешь или, что еще хуже, начнешь мстить, то этот грех твой, и тебе все равно придется его отрабатывать.

Но я был просто обязан знать – почему? Почему меня и целую группу людей послали на смерть? А может, дело не во мне? Кроме Каббалы, на один из самых важных философских вопросов – почему страдают хорошие люди? – ответа еще не дал никто. Действительно: отчего человек, не сделавший никому ничего плохого, вдруг попадает в аварию? Почему ребенок, которому еще не исполнилось и трех лет, смертельно заболевает и умирает в муках? А ведь неприятности, случающиеся с хорошими людьми, их страдания представляют проблему не только для них самих и их родственников. Это проблема всех тех, кто хочет видеть мир праведным, разумным, справедливым. Беды же, случившиеся с хорошим человеком, неизбежно вызывают сомнения в великодушии и доброте Творца, а иногда и в Его существовании. Однозначного ответа на этот вопрос я пока не нашел, хотя несколько раз слышал объяснения рабби. Он говорил так: «Когда человек постигает все законы духовных миров, он знает, что и для чего на него нисходит свыше, каким образом максимально использовать то, что послал ему Творец, как правильно поступать. Мы же в принципе не понимаем, что делать, куда бежать, к кому обращаться, если на нас что-то сваливается. Решая свои житейские проблемы так, как мы привыкли – в лобовую, мы иногда убегаем от неприятностей, но поскольку не идем к цели, все равно получаем новые проблемы. Ведь они исчезнут только тогда, когда исполнят свою роль: подтолкнут нас, направят к истинной цели жизни!»

«Так что же я такого сделал командиру дивизии, что он послал меня на смерть?» С этой мыслью я и вошел в его кабинет, отметив, что добиться абсолютного спокойствия мне не удалось – слишком сильно бушевала внутри ненависть и душевная боль. Я с трудом заставил себя посмотреть на него.

– Гвардии майор…

– Оставь, Груздев, формальности. Рад видеть тебя в здравии и благополучии. Как самочувствие?

– Благодарю, товарищ генерал-майор, в порядке.

– Ну и хорошо. Садись, рассказывай. Да поподробнее.

«Вот гад! Даже глазом не моргнул, издевается!»

Некоторое время я стоял перед генералом и рассматривал его надутую собственной важностью физиономию. С каким удовольствием пустил бы я сейчас пулю между этих фальшивых серых глаз, а еще лучше – очередь из автомата.

– Ну что же ты? Присаживайся и начинай!

Выглядел я не лучшим образом – еще бы, после всего пережитого…

– Позвольте вначале воды, товарищ генерал-майор.

Комдив переглянулся с начальником оперативного отдела, сидевшим за столом, и небрежным жестом придвинул ко мне графин с водой.

Коротко, насколько это было возможно, не проявляя эмоций, я доложил о проведенной операции. Если моя версия верна, то генерал в принципе должен быть доволен результатом… Хотя я все равно ему не верю.

– Ну что ж, майор, молодцом, задание выполнил! С очень большими потерями, правда, но выполнил… Даже учитывая это, представим тебя к ордену и повышению.

– Служу России! – вскочил я на ноги.

А в голове звучало: «Сукин сын, всякую совесть потерял!»

– Возьми пару недель отпуска, отдохни, погуляй. Ведь только об этом наверняка и думаешь?

«Ох, нам бы один на один поговорить», – мелькнуло в голове.

– Так точно, товарищ генерал-майор! Как не думать?

Я почувствовал, что краснею. Все идет как надо, в соответствии со сценарием…

– Отдохни, съезди куда-нибудь. А мы о путевке похлопочем. Хочешь небось на море с женой прокатиться? А что – здоровые, молодые, вам развлечения нужны.

«Пытается замять случившееся…» Я смущенно молчал, упершись взглядом в зеленое сукно генеральского стола.

– Ну, ступай, майор…

Еще бы! Не хватало еще, чтобы ты в чем-то обвинил меня, тварь! До чего я дошел: знаю, что нельзя ругаться, а все равно ругаюсь. Пусть даже и про себя.

* * *

После ухода майора в кабинете застыла тишина. Начальник оперативного отдела посматривал в сторону комдива, но разговора не начинал.

– Если бы кто-то еще кроме нас двоих знал об истинной цели операции, – прервал генерал тягостное молчание, – я бы подумал, что его предупредили. Немного встретишь орлов с таким нюхом, как у этого Груздева. Это говорю тебе я, немало видевший за тридцать лет службы… Просто не верится!

– Да уж, Виктор Егорыч, чем-чем, а нюхом он наделен с избытком, – подыграл полковник своему командиру. – Что ж теперь? Прикажете его по-тихому убрать из части?.. – Он сделал выразительный жест, словно стреляя себе в висок.

Генерал жестко ответил:

– Жертв и без того предостаточно, не хочу больше. Если уж он умудрился выйти из переплета, где шансов практически ноль, значит, парень из наших. Такие нам нужны, еще будут ситуации… и много. Нутром чую. Нутром.

– Согласен, и все же… Вы обратили внимание, что он ни слова не сказал про запалы и вообще обошел стороной тему взрыва?

– Конечно… Почему, как думаешь?

– Может, догадался или черт его знает как исхитрился разнюхать? Есть тут что-то непонятное.

– Разнюхать? Да откуда? Понимаю тебя, мне и самому его возвращение кажется невероятным, но это ж факт… Давай подождем его подробного отчета. Там все должно быть написано. Да и этого, как его там, сержанта, допроси обязательно. Допроси с пристрастием!

Полковник промолчал, но выражение его лица не оставляло сомнений в том, что настроен он скептически. Да и понятно: нежелание генерала решить вопрос не могло понравиться никому. Кроме того, человек, сумевший выйти живым из безвыходной ситуации, вызывал уважение и симпатию полковника. С другой стороны, оставлять майора в живых он тоже считал делом очень опасным.

– Давай сделаем так… – Генерал сел в кресло и посмотрел полковнику прямо в глаза. – Окажи ему честь, что называется, не по рангу и пригласи к себе домой отметить геройское возвращение. С женой, разумеется… Дома майора можно напоить как следует, поговорить о том о сем… В общем, не мне тебя учить… Ты же умеешь разговаривать как надо. А потом разберемся. А сейчас никаких поспешных решений не принимать, понял?

– Есть, Виктор Егорыч, исполним, как полагается.

– Насколько я помню по личному делу, он тоже любитель побаловаться?

– Ну а как же! Вы ведь сами отметили – из наших!

* * *

Как и во всех частях подобного рода, в дивизии спецназначения, где я служил, не было принято распространяться о проводимых операциях. Тем не менее весть о чудом спасшихся участниках труднейшего похода мигом облетела всех и вся. Никто ничего толком не знал, но для личного состава я стал настоящим героем, поэтому приглашение в гости к начальнику оперативного отдела дивизии все восприняли как особое уважение к моей персоне.

В субботу праздновали День защитника Отечества.

– Торжественный вечер, посвященный…

Клуб дивизии построили достаточно просторным, возможно, даже чересчур. Я смотрел на длинный ряд одинаковых темно-коричневых столов с намертво прикрепленными к ним с обеих сторон грубыми скамейками, каждая на четырех человек. Это была еще и солдатская столовая. Почему и каким образом клуб совмещен со столовой, никто не смог бы ответить, но так было принято в большинстве воинских частей. Гардин вспомнил обычное меню армейской столовой на одной из баз под Тель-Авивом: запеченная в духовке курица, чья нежная корочка хрустит под ножом, или куриные ножки в сладковато-остром чили. Золотистые, в шипящем оливковом масле шницели в панировке. В израильской армейской столовой все, как дома – сосиски, шницели, гамбургеры. Солдаты, офицеры и даже генералы едят вместе, причем действует принцип «шведского стола» с неограниченным количеством подходов. Здесь же все не так: и убогая посуда, и однообразная еда, и интерьер…

Блок из плотных рядов стандартных жестких кресел для зрителей с двух сторон был ограничен широкими коридорами и простенькими прямоугольными колоннами, на которых красовались плакаты. Таким незамысловатым образом праздничный зал отделялся от будничной столовой. Время от времени откуда-то из глубины доносились запахи кухни и хлорамина, которым дезинфицировали полы и посуду. В общем, праздничная атмосфера «а-ля советская армия».

На правом фланге просторной глубокой сцены гордо возвышалась трибуна, за которой надрывался один из заместителей командира дивизии. Повествование о славных страницах великой армии, милых уху ветеранов и не всегда принимаемых на веру молодыми, лилось рекой. Я пытался сопоставить громкую трескотню со сцены с изменениями, происходившими в жизни страны, и все больше убеждался, что ничего не поменялось.

Домой возвращались поздно.

– Слушай, Леня, – тихо начала Марина.

– Как тебе вечер, Люсь? – громко перебил ее я.

Я не видел из-за темноты, но хорошо представлял себе, как у виска Марины бьется под кожей еле заметная тоненькая жилка. Она появлялась всегда, когда Марина нервничала, а нервничала она всегда, когда я называл ее другим именем, хотя того и требовала наша легенда. Кроме того, я все еще надеялся отучить ее называть меня по имени, ведь в нашей профессии промашки непростительны.

Я наклонился к ее уху и прошептал:

– Малыш, нам завтра идти к одному высокому чину, а ты, по-моему, еще не совсем готова…