Текст книги "Дорогами войны"

…Генерал-полковник Шернер предпринял еще одну попытку остановить конно-механизированную группу, прорвавшуюся в глубокий тыл его армий. Он объединил 3-ю и 97-ю горнострелковые, 256-ю и 335-ю пехотные дивизии и только что подошедшую свежую 127-ю пехотную дивизию в ударную группу. Командующим этой группировкой был назначен, по показаниям пленного офицера, генерал Расп. Штаб группы разместился в хуторе Лозовый.

Группировка генерала Распа, по показаниям пленных, заняла оборону на высотах западнее и юго-западнее Сталино, то есть на высотах, прилегающих к реке Малый Куяльник. Город расположен в котловине, образованной окрестными высотами. Река делит его на две равные части, западные скаты круто обрываются, образуя многочисленные промоины. Наличие каменных зданий и церкви позволяло создать здесь крепкие опорные пункты и узел сопротивления, подходы к которому могли прикрываться огнем с прилегающих высот.

Было уже темно, когда передовые части конно-механизированной группы, сбив усиленное боевое охранение противника с восточных высот, вышли к реке Средний Куяльник. В слиянии Среднего и Малого Куяльника и находился городок Сталино. В результате захвата контрольных пленных подтвердились данные о том, что в районе Сталино находится до пяти дивизий противника. Необходимо было найти «ахиллесову пяту» его обороны. Пока что было ясно одно: атаковать надо ночью и непременно захватить Сталино. «Обходный маневр справа? – прикинул я. – Но для этого надо форсировать две реки и несколько балок. Слева тоже не легче». Невольно представляю, как полки поднимаются и снова, надрываясь, идут сквозь дождь и непроглядную тьму по глубокой и вязкой грязи. «Может быть, дать час-другой отдохнуть? Тем временем лучше изготовить артиллерию, организовать работу органов тыла, закончить сосредоточение мотопехоты и танковой бригады, а в полночь начать прорыв на узком фронте? Пожалуй, так лучше».

Штаб конно-механизированной группы расположился в Марциановке. Это было несколько северо-западнее Сталине.

Офицеры штаба сразу же разъехались по соединениям, чтобы быстрее и точнее довести до командиров боевые распоряжения, помочь подтянуть все, что отстало, организовать взаимодействие, собрать сведения о расходе боеприпасов и горючего, о потерях. Эти сведения требовал фронт. Мы, конечно, добросовестно докладывали о наших потребностях, но знали, что помочь нам смогут только после операции. А нужда была большая. Дело в том, что с отрывом от войск фронта, а значит, и от фронтовых баз снабжения подача горюче-смазочных веществ, боеприпасов и продовольствия, по существу, прекратилась. Из-за бездорожья расход горючего возрос в три-четыре раза. Почти непрерывные, как правило, самые «прожорливые», ближние бои с потрясающей быстротой поглощали боеприпасы. Ведь при столкновении с врагом грудь в грудь не прикажешь экономно расходовать боеприпасы, не превышать лимита. Казаки стали захватывать немецкие автоматы и боеприпасы к ним, гранаты с длинными деревянными ручками, 81-мм мины с дополнительными кольцевыми зарядами (они использовались для стрельбы из наших 82-мм минометов) и многое другое. Большие надежды мы возлагали на станцию и город Раздельная, где находилась крупная база снабжения противника.

С вечера поднялась сильная пурга, резко похолодало, землю сковал гололед. Хорошо подобранные передовые отряды на широком фронте спустились к реке и под покровом непроницаемой тьмы начали переправляться вброд. Несколько усиленных эскадронов и дивизионов были направлены для перехвата путей отхода противника.

Полки 10-й гвардейской кавалерийской дивизии и бригады 4-го гвардейского мехкорпуса бесшумно подтягиваются на скаты высот перед городом. Мы стоим по колено в грязи и нетерпеливо ждем. Атака в 2.00, без сигнала, без артподготовки, в полной тишине. Ветер сильный, порывистый. Мокрый снег бьет в глаза, слепит. Ко мне подходит генерал Головской.

– Дивизия сосредоточилась на исходном рубеже, – докладывает он, – автотранспорт подтягивается, пробиваясь через грязь.

– Двинулись вперед, – говорю я и смотрю на часы – 2.00.

Он понимает, что это – о начавшейся атаке города.

Невольно вслушиваюсь, стараюсь уловить движение полков. Тишина. Кажется, слышу, как падает снег. Время тянется мучительно медленно. Я почему-то вспоминаю разговор с полковником Каревым перед форсированием Тилигула и спрашиваю Василия Сергеевича:

– Кто у вас первым форсировал Тилигул?

– А-а, мне Карев рассказал о вашем разговоре… Взвод Алешкова действительно первым бросился в реку, но вырвался он на противоположный берег без своего командира. Сразила его немецкая пуля в тилигульской воде.

Он хотел сказать еще что-то, но вдруг послышались глухие взрывы гранат, далекий треск пулеметов, автоматов. Где-то в центре города.

– Доложите обстановку! – приказываю начальнику оперативного отдела.

– 10-я гвардейская ворвалась в город. В районе моста противник оказал сильное огневое сопротивление. Мост взорван. Мотопехота и танки генерала Жданова очищают восточную часть города от мелких групп противника.

– Передайте полковнику Гадалину: надо во что бы то ни стало захватить переправы и к рассвету во взаимодействии с 30-й кавалерийской дивизией овладеть высотами за городом.

Начальник оперативного отдела пошел передавать боевое распоряжение.

– Задачу, товарищ командующий, я понял, – продолжил прерванный разговор генерал Головской. – Один вопрос: через южную окраину?

– Да. Прорывать на узком участке, иметь второй эшелон для наращивания усилий и сильный резерв. Возможны контратаки противника.

Малый Куяльник пришлось форсировать снова по разведанным бродам. Обе дивизии к утру очистили от противника правобережную часть города и сосредоточились для атаки высот. Решено было атаку начать после переправы мехкорпуса. К 10 часам мост был исправлен, а через три часа части генерала Жданова закончили сосредоточение на исходном рубеже для штурма высот. Артиллерия противника вела обстрел моста, но из-за плохой видимости потери у нас были небольшие.

Дружной атакой с фронта и с флангов войска конно-механизированной группы сбили противника с западных высот, прилегающих к дороге Сталино – Раздельная.

Ко мне привезли несколько пленных офицеров 335-й пехотной дивизии.

– «Добыча» капитана Романюка, – доложил полковник Компаниец.

Подразделение Романюка было одним из заброшенных в тыл группировки генерала Распа, поэтому мне важно знать, при каких обстоятельствах взяты пленные. Иногда эти обстоятельства дают ключ к важным выводам.

Ночью эскадрон капитана Романюка незаметно форсировал реку и по лощине обошел опорный пункт гитлеровцев, расположенный на высоте. Перед селом казаки спешились и незаметно подкрались к окраине. Разгулявшаяся непогода надежно скрывала отделение старшего сержанта Никитенко, ворвавшееся в один из штабных домов. Дежурный офицер в этот момент передавал по рации очередную оперативную сводку в штаб Холлидта. Эту сводку доставили мне. В ней сообщалось, что части дивизии прочно удерживают занимаемый рубеж и ведут работы по инженерному оборудованию позиций. О наших действиях говорилось: «Казачьи войска, прорвавшиеся в тыл, движутся на Раздельную. Их подход к Большому Куяльнику ожидается…» Время, которое сообщалось в оперсводке, вызвало недоумение. Нас ожидали здесь не ранее чем через сутки.

В ходе допроса стала понятна причина столь грубой недооценки наших действий. В штабе 6-й армии и в штабах дивизий никто толком не знал, где конно-механизированная группа, что она предпримет в дальнейшем. Холлидт даже о своих дивизиях не имел достоверных сведений. Связь и управление были дезорганизованы. Только этим и можно объяснить противоречивость, необоснованность приказов вражеского командования, попадавших к нам в руки.

Эскадрон Романюка, разгромив штаб дивизии, успел выскочить на дорогу, по которой уже начал отходить один из полков 335-й пехотной дивизии гитлеровцев. Казаки были полны решимости задержать противника до подхода главных сил. Но случилось неожиданное. Фашисты при первых же выстрелах в беспорядке бросились в степь. Автомашины, танки, орудия, минометы и даже тяжелые пулеметы – все было брошено на дороге.

Конно-механизированная группа перешла к преследованию противника.

Сбросить нас со своих плеч и размежеваться с нами на местности враг был не в силах. Лишь одна румынская часть с примкнувшими к ней подразделениями гитлеровцев оторвалась было и подалась по полевой дороге к озеру. Но на этом единственном на данном участке пути был предусмотрительно выставлен заслон. Там у озера находился в засаде кавалерийский дивизион с самоходной артиллерией. Колонну противника пропустили к озеру, затем прижали к воде и разгромили. В живых остались только те, кто вовремя поднял руки, но сделать это успели немногие, настолько внезапным и эффективным был удар из засады.

Когда казалось, что группировка противника окончательно разгромлена, возникло, как это часто бывает в рейдовых операциях, новое осложнение. Командующий 6-й «армией мстителей» бросил навстречу нам свежую, только что подошедшую 127-ю кавалерийскую дивизию, усиленную двумя полками пехоты. Дивизия эта первоначально выдвигалась куда-то к северу, но в связи с изменившейся обстановкой была перенацелена против нашей конно-механизированной группы.

Вечером 3 апреля метель усилилась. Стараясь согреться, казаки спешились. Они шли боком, подавшись вперед, с трудом сдерживая напор снега и ветра. Шли, сберегая силы коней для атаки Раздельной. Шли из последних сил, движимые неистощимой волей. Танки, самоходки, автомашины проходили там, где, казалось, невозможно ни проехать, ни пройти. Их тянули, толкали, подкладывая под колеса и гусеницы бревна, доски, хворост, – все, что можно, вплоть до телогреек и шинелей. Люди устали до такой крайности, когда теряется контроль над собой, притупляется даже чувство опасности.

В этих условиях и произошло неожиданное. В полночь колонна кавдивизии противника (несколько сот всадников и 50–60 автомашин с пехотой и артиллерией), сама того не ведая, пристроилась за нашим 127-м кавалерийским полком, наступавшим в передовом отряде 30-й кавдивизии. Боевое охранение 138-го кавалерийского полка, двигавшегося в голове главных сил дивизии, обнаружило их. Командир полка подполковник Заборин тут же развернул головные подразделения танков и кавалерии и смело атаковал фашистов с тыла. 127-му полку, усиленному танками, пришлось остановиться и нанести встречный удар. Остальные силы немецкой кавалерийской дивизии были добиты мехкорпусом и отдельной мотострелковой бригадой. Это произошло после хутора Лозовый, где противник предпринял новую попытку остановить наше наступление на Раздельную. У меня сохранилась запись, что гитлеровцы из села были выбиты атакой передовых отрядов в 23.15. Значит, разгром вражеской кавдивизии вершился во второй половине этой ночи.

Перед утром вновь завязался бой. Это было в районе Понятовки, последнего населенного пункта перед Раздельной. Мы внимательно следили за ходом боя, находясь в боевых порядках передовых частей. В каждом движении, в каждом маневре чувствовалась такая усталость, что, казалось, люди вот-вот упадут и уснут. Но они упорно шли вперед, в атаку.

На восточной окраине села казаки и танкисты захватили семь 210-мм пушек, десятки автомашин с военным имуществом, большой гурт скота и другие трофеи. Вот, оказывается, откуда били этими тяжелыми системами по району Березовки. Следовательно, конно-механизированная группа значится на оперативных картах в штабе генерал-полковника Шернера «объектом № 1».

В эти дни наши разведчики были особенно внимательны и дерзки. Начальник штаба бронетанковых и механизированных войск 3-го Украинского фронта полковник Сергеев предупредил, что, по поступающим сведениям, на Восточном фронте скоро будет применен сверхтяжелый танк нового типа «Кёнигстигр», то есть «Королевский тигр». Штаб фронта требовал вести разведку в этом направлении и о захвате танка нового типа срочно доложить. Наши вездесущие разведчики день и ночь обшаривали все «закоулки» и «центральную магистраль» армии Холлидта, но пока на след «Кёнигстигров» не напали. Однако установили, что город и станцию Раздельная обороняют 258-я и остатки 335-й пехотных дивизий и охранные части немцев; станция забита железнодорожными эшелонами.

…Идут и идут казаки, навалившись грудью на упругие порывы дождя и снега. Идут, подавшись вперед, словно в атаку. Шаги короткие, усталые. В них вкладывается вся сила, вся воля. Идут километр, второй, третий… идут вслед за передовыми частями, неотступно преследующими противника.

Еще десяток километров будет длиться эта своеобразная «атака». А в каждой атаке случаются потери. Вот автомашина юзом скатилась в овраг, и уже не вызволить ее оттуда. Орудие успели отцепить. Его из последних сил волокут на руках метр за метром. У обочины дороги с непокрытой седой головой стоит казак, прощается с конем. Он снимает с себя бурку и кладет ее на бездыханную грудь боевого друга. И никто не осмеливается сказать ему слова осуждения или упрека. Казаки понимают: в этом жесте, подсказанном душевной болью, человеческая дань нестерпимым тяготам и смерти, принятым боевым другом казака.

…Большак подходит к Раздельной с северо-востока. С севера, прижимаясь к железной дороге, на исходный рубеж атаки выдвигаются соединения 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса. Вдоль шоссе – гвардейские кавалерийские дивизии кубанцев. Мы стоим у балки и ждем, когда полковник Гадалин выведет свои полки на исходный рубеж, правее большака. Вдоль лесопосадки должна развернуться дивизия Головского, а против южной окраины – гвардейцы Тутаринова. Но для выхода на исходный рубеж ему потребуется больше времени, чем Гадалину.

Из пологой балки показались спешившиеся казаки. Они почти карабкаются вверх, зло дергая за повод коней. Один из командиров подходит к нам и представляется:

– Командир дивизиона капитан Левченко. – За ним другой: – Командир эскадрона старший лейтенант Куев.

Полки 9-й гвардейской кавдивизии тоже вышли на исходный рубеж атаки. Прибывший от генерала Головского офицер связи доложил, что и его дивизия ждет сигнала атаки. Подошел командир головного 36-го кавполка подполковник Ориночко.

– Почему остановились? – спросил я, хотя сам видел почему.

Усталые казаки, воспользовавшись паузой, начали устраиваться, кто как мог, чтобы несколько минут вздремнуть.

В установленное для атаки время части оставались на своих рубежах. Бойцы не в силах были сбросить с себя тяжкие оковы предельной физической усталости. «Если их двинуть в атаку в таком состоянии, – подумал я, – внезапности не получится и много появится вдов и сирот в кубанских куренях». Но чем встряхнуть души казачьи, чем снять с них смертельную усталость? В таких случаях есть лишь один, но проверенный и верный выход.

Я повернулся к подполковнику Ориночко и отдал приказ на атаку. И через мгновение по боевым порядкам прокатился один – конечный пункт приказа: «Передать всем: в атаку ведет лично командующий! Атака в конном строю. Сигнал – серия красных ракет». Мне подали хорошего коня.

Никогда мне не приходилось столь широко и подчеркнуто оповещать войска, что веду их в атаку сам. В тех случаях, когда это вызывалось крайней необходимостью боя, все получалось по ходу событий как-то само собой. Но теперь во весь свой рост встала зловещая альтернатива: или немедленная мощная ночная атака и большая победа, или затяжной бой на рассвете и огромные потери. Насквозь промокшие и предельно уставшие люди, если их сейчас остановить хоть на один-два часа, будут валиться на землю и засыпать, а значит, и замерзать. Свирепо бушующая леденящая пурга «посечет» казаков.

В рейдовых операциях есть много своих особенностей. Командир всегда на глазах у своих воинов, его знают, ему верят. И если командир сам ведет своих бойцов в атаку (таковы старые казачьи традиции), они знают – назад возврата нет. И не было еще такого, чтобы казаки оставляли в беде своего командира.

– Дать сигнал атаки!

Вспыхнула серия красных ракет. В тот же миг воздух взорвало артиллерийско-минометными залпами. Ослабив повод, посылаю коня вперед. Какое-то время мне казалось, что скачу один, а вокруг свирепствует только пурга. Но вот сбоку обогнал меня танк. С другой стороны – еще один. В уши бьют порывы ветра, снег слепит глаза. Стрельба все нарастает. Сквозь выстрелы прорываются мощный рокот атакующих танков, храп коней. Ворвавшись на окраину Раздельной, сворачиваю влево и оказываюсь на улице. Соскакиваю с коня, иду к дому. За мною бегут офицеры оперативной группы и радисты. Казаки штабного эскадрона рассыпаются по двору, направляются в огороды, в соседние дома. Мимо нас проносятся эскадрон старшего лейтенанта Куева и гвардейцы 36-го полка. Вся окраина наполнена нервным треском ближнего боя. Обгоняя меня, кто-то из казаков заскакивает в сенцы хаты. Я натыкаюсь на падающие тела. Мимолетного взгляда достаточно, чтобы определить, кто падает навсегда, а кто мгновенно вскочит. Тут все в порядке. В комнате с печкой у дверей нас «гостеприимно» с высоко поднятыми руками встречают два растерявшихся молодых немецких солдата в форме танкистов. Пока связисты разворачивают рацию и налаживают связь, выхожу на улицу. Быстро светает. Прислушиваюсь к шуму боя. Он доносится со всех окраин этого небольшого, но очень важного в оперативном отношении города. Это большая победа! Победа сначала каждого над собой, а затем над противником!

Наша массированная ночная атака оказалась для гарнизона Раздельной совершенно внезапной. Командиры соединений докладывали об ожесточенных боях, особенно в районе железнодорожной станции. Вот как об этом бое вспоминает в своем письме бывший командир 3-го эскадрона старший лейтенант Николай Никитович Василевич. Кстати сказать, из письма я узнал, что на его коне мне пришлось атаковать Раздельную. Он, в свою очередь, одолжил коня у самого юного из своих казаков.

«…Когда Вы, товарищ генерал армии, начали разворачивать у крайней хаты командный пункт, гитлеровцы кинулись кто по огородам, кто по дворам. Наши танки пошли по-над заводями, а мой эскадрон вырвался на улицу. Совсем неожиданно мы оказались около железнодорожной станции. Оттуда начали бить пулеметы. Нас как ветром сдуло с коней. Укрылись за домами и стали продвигаться от дома к дому. Один пулемет подорвали гранатой, другой – тоже, подкравшись сбоку. Слышим, на той стороне станции идет горячий бой. Это дрались другие наши части. Получилось, что станцию атаковали сразу со всех сторон. Перебили мы здесь фашистов бог знает сколько, все улицы были усеяны убитыми».

После войны Николай Никитович стал работать заведующим складом горюче-смазочных материалов Краснодарводстроя. Несколько лет товарищи по работе избирали его секретарем партийного бюро.

Прислал мне письмо и капитан запаса Куев.

«Вы помните, товарищ генерал, – пишет он, – мы с Вами первыми ворвались на станцию Раздельная. Левее нас атаковали другие эскадроны. Наш эскадрон врубился в немцев, выскакивающих из эшелона. Магомет Вороков, вскочив в офицерский вагон, столкнулся с офицером, застрелил его и исчез в дверях. Когда я вбежал вслед за ним, он поднимался с пола, а около него лежал гитлеровец. Магомет вытер лезвие ножа с наборной ручкой и простодушно сказал:

– Я ему совсем понятно кричал «хэндэ хох!». Почему он не понимал?..

Мне осталось только произвести «залп победы» по портрету Гитлера, висевшему на стене большого купе…»

Из письма я узнал, что после войны Куев демобилизовался, окончил Краснодарский педагогический институт, работал директором школы хутора Вольный на Кубани.

Итак, в 13.30 Раздельная была полностью захвачена нами. Мы решили задачу, поставленную командующим войсками фронта перед конно-механизированной группой: «Захватить Раздельную – последнюю узловую железнодорожную станцию на юге нашей страны – и этим отрезать пути отхода 6-й немецкой армии по железной дороге на запад».

На станции мы захватили богатейшие трофеи: под парами стояли десятки паровозов, к которым было прицеплено около тысячи вагонов. Большую ценность представляли эшелон с новенькими 75-мм орудиями (30 стволов) и эшелон с танками, покрытыми желтой краской (эти танки с экипажами спешно перебросили из Африки). Здесь были вагоны с боеприпасами, военным имуществом и, что особенно веселило всех, – эшелон с подарками. Ну, а крупнейшие склады с горюче-смазочными веществами, продовольствием, вооружением и боеприпасами особенно нам пригодились.

Сосредоточенные в отдельных районах города соединения конно-механизированной группы в относительно благоприятных условиях наскоро приводили себя в порядок, чтобы через несколько часов снова возобновить наступление. Еще 2 апреля было получено боевое распоряжение, требующее овладеть Раздельной и выбросить разведку на Тирасполь, на Ясски и вдоль железной дороги на Одессу, то есть на запад, на юг и на юго-восток – целый веер. Утром следующего дня эта задача была подтверждена телеграммой. Однако мы не получили своевременно сведений об оперативной обстановке в полосе нашего фронта, не знали, где в данное время находятся наши общевойсковые армии. С точки зрения скрытого управления войсками, это, возможно, и правильно, но нам от этого было бы не легче.

Мы донесли командованию фронта об овладении Раздельной, о захваченных нами богатых трофеях. И тут же получили боевое распоряжение: главными силами продолжать наступление в юго-западном направлении вдоль железной дороги на Страссбург. К исходу дня овладеть районами Павловска, Страссбурга, Бадена и не допустить отхода противника через эти пункты на запад к Днестру. Город и станцию Раздельная удерживать силами частей 5-й отдельной мотострелковой бригады до подхода передовых соединений фронта.

Значение выхода конно-механизированной группы в район Раздельной было столь велико, что Совинформбюро специально сообщило об этом 5 апреля 1944 года: «…Конно-механизированные соединения вышли на подступы к городу Раздельная. Немцы упорно защищали этот важный узел коммуникаций и опорный пункт обороны на подступах к Одессе. Стремительными ударами наши бойцы сломили сопротивление противника и овладели крупным узлом железных дорог и городом Раздельная. Таким образом, железная дорога Одесса – Тирасполь перерезана нашими войсками. Тем самым отрезаны основные пути отхода в Румынию Одесской группировке противника».

Командиры соединений, прибывающие для получения боевых распоряжений, докладывают о результатах боя. Вот с шумом, по-казачьи лихо подлетают к плетеному забору тутаринцы. Их бравый генерал еще на ходу спрыгивает со своего темно-гнедого жеребца, бросает повод ему на спину и быстрым шагом направляется ко мне. Твердым, уверенным голосом докладывает:

– Товарищ командующий, части 9-й гвардейской дивизии первыми ворвались в город Раздельная и… – дальше следует перечисление боевых заслуг и трофеев.

Комдив полковник Гадалин подъехал на широком аллюре и, упруго оттолкнувшись от стремян, на ходу соскочил. Это у него получается естественно и непринужденно. Ладно скроенный, энергичный, он с первого взгляда создает впечатление человека, внутренне собранного и организованного. Свои командирские дарования ему еще предстояло раскрыть. Но сомнений не было, что это будет хороший комдив.

– Товарищ командующий, – начинает он докладывать спокойным и твердым голосом, – части 10-й гвардейской дивизии первыми ворвались в город Раздельная.

Дословное совпадение формулировки доклада в первой его части заставляет меня взглянуть на Тутаринова. Он тоже удивлен, но быстро спохватывается и с видом явного превосходства заговорщически улыбается мне.

Подъезжает генерал Головской. Он где-то за сараем оставил свою кавалькаду и идет пешком. Просто и по-деловому докладывает, что части 30-й кавдивизии, первыми ворвавшись в Раздельную, сосредоточились в указанных ей частях города и приводят себя в порядок.

Генерал-майор Жданов пунктуален. Он прибыл ровно в 15.00.

– Товарищ командующий, 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус первым ворвался в Раздельную…

Тут уж Тутаринов не выдерживает и, когда доклад заканчивается, спрашивает:

– Интересно, где и как это произошло?

Видно, Владимир Иванович догадался о скрытом значении вопроса, но делает вид, что принял его как восхищение действиями его орлов-танкистов, и рассказывает некоторые эпизоды боя за город. «Хочет сразу задавить фактами», – догадываюсь я. Говорит он уверенно, сжато.

– Это сделали танковые экипажи лейтенантов Маслова, Ветлина и Васильева – 37-го танкового полка. Они, умело маневрируя, преодолели огневой заслон немецких самоходок и ворвались на окраину. На огромной скорости экипаж Маслова выскочил к станции и буквально расстрелял паровоз, который первым пытался увезти к границе эшелон с артиллерией. Эти три танка наделали на станции такую панику, что…

– Владимир Иванович, – перебил его генерал Тутаринов, – а вот когда ваши танкисты расстреливали паровоз, они обратили внимание, что состав в это время медленно сдавал назад за стрелку? – Поставив вопрос, он, не дожидаясь ответа, продолжал: – Так это мои казаки перехватили поезд и загоняли его обратно на станцию, а в пристанционном ресторане мой повар уже готовил шашлыки, чтобы угостить командный состав группы.

Все восприняли это как хорошую фронтовую шутку и от души посмеялись. А когда я рассказал о злополучной формулировке доклада, последовал новый взрыв смеха.

– Теперь мы имеем все основания доложить Военному совету фронта, что первыми в Раздельную ворвались… – я сделал паузу, все насторожились. – Ворвались войска конно-механизированной группы.

Ставя боевые задачи на дальнейшее развитие наступления, я обратил внимание на необходимость постоянной бдительности и готовности к встречным боям, переходу к действиям фронтом на юг и юго-восток с целью недопущения прорыва отходящих соединений противника на запад через Днестр.

Пока мы решали вопросы организации дальнейшего наступления, на железнодорожной станции произошел забавный случай. Разведчики донесли, что к Раздельной из Одессы движется поезд. Его, конечно, впустили на станцию. Из вагонов выскочили немецкие солдаты и к ужасу своему увидели направленные на них стволы орудий, танков, самоходок и пулеметов. Они правильно решили, что сопротивление бесполезно. Все сдались в плен.

Командиры соединений разъехались на свои КП. Мы с генералом Пичугиным продолжали беседовать, невольно прислушиваясь к шуму вновь разгорающегося боя.

– Думается, товарищ командующий, что эта волна вражеских войск доставит нам немало хлопот, – выразил опасение начштаба.

– Хлопоты бывают разные, – ответил я. – Под Москвой мы сдерживали врага, рвущегося на восток, – это были неприятные хлопоты. Сейчас мы стараемся не допустить прорыва на запад, – это очень приятные хлопоты.

Во двор въехала бричка-одноконка. Лошадь неожиданно рванулась и упала. Ездовой бросился выпрягать, понося отборной бранью фрицев, которые «не смотрят, куда стреляют». С брички неторопливо слез наш штабной повар Сергей Лазарев. Он взвалил на себя термосы и пошел в дом организовывать завтрак. Мы не стали дожидаться приглашения и направились вслед за ним. Позавтракать нам, однако, не удалось. Совсем рядом, за домом, разразилась стрельба, рванули гранатные взрывы. Лазарев бросил свои термосы и миски, схватил автомат и выскочил из хаты. «Прорвались!» – мелькнуло в сознании. В дверях неожиданно сталкиваюсь с гитлеровцами. Машинально нажимаю на спусковой крючок. Сдавленный, как рычание зверя, крик, немец, круто согнувшись, по инерции идет на нас… Через двор, тревожно озираясь, устало бегут двое с автоматами у живота.

Из сарая раздается короткая очередь и длинная брань. Узнаю голос сержанта Сергеева. Сегодня его подразделение несет охрану штаба группы. Около меня оказались Лазарев, Король, Сергеев, связисты и еще несколько казаков. Мы перемахнули через плетень и вскочили в заранее отрытые окопы. Сзади нас на улице слышится нервная стрельба.

– Этих человек десять осталось, там их перехватят, – кричит кому-то сержант Сергеев.

Огневые позиции мы заняли вовремя. Прямо на нас движется заштрихованное предрассветными сумерками подразделение гитлеровцев. Фашисты идут медленно, в полный рост, стреляя из автоматов. По телефону, подведенному в ячейку окопа, выясняю обстановку.

А тем временем мои боевые друзья отражают атаку. Кроме сержанта Сергеева, старшины Короля и Сергея Лазарева, были старший сержант Барибан, казаки Литвиненко, Таилов, Тарасов и Серенко. Все они дерутся дерзко и хладнокровно. Дело чуть было не дошло до рукопашной, но из-за домов неожиданно появился эскадрон капитана Яцкого. Казаки через наши головы обрушили огонь по боевым порядкам фашистов и контратаковали их. Оставшиеся в живых сдались в плен.

Подходит генерал Пичугин и докладывает:

– Товарищ командующий, до полка пехоты с танками при поддержке двух бронепоездов наступают с юга от хутора Широкий. С востока, со стороны агрокомбината движутся колонны пехоты, артиллерии и танков противника. К северной окраине прорвался их передовой отряд.

– Десятая гвардейская развернулась?

– Да, ведет бой.

Обстановка быстро усложнялась. Дивизия полковника Гадалина, приняв на себя первую атаку, прикрыла огнем левый фланг. Но его атаковали многочисленные подразделения и части противника, отходящие с востока. Наибольшая опасность возникла в районе переезда, севернее Раздельной. Пришлось втягивать в бой дивизию Головского. И очень хорошо, что это было сделано сразу. Последовала затяжная массированная атака. Линия боевого соприкосновения выгнулась вокруг Раздельной в сторону востока и мгновенно завязались жаркие бои. Такой яростный натиск трудно было ожидать. Третья атака была проведена противником на более узком фронте, но сила ее была такова, что пришлось нанести фланговый контрудар полками мотострелковой бригады при поддержке танков. До позднего вечера пылали ожесточенные схватки. Силы противника быстро таяли и дробились. Теперь уже отдельные подразделения и мелкие группы пытались самостоятельно просачиваться за Днестр. С наступлением темноты бои начали затухать. Полки мотострелковой бригады заняли оборону вокруг Раздельной, чтобы удержать ее до подхода передовых соединений общевойсковых армий фронта, а затем передать им город и догнать главные силы конно-механизированной группы, решительное наступление которой продолжалось.

Сильный ветер разметал грозовые тучи. Время от времени сквозь их разрывы на нас тревожно поглядывала луна, будто предупреждая об опасности, которая надвигалась откуда-то из-за лиманов.