Текст книги "Монологи вагины"

Потоп

[Еврейка, классический британский акцент]

Внизу? Нет, я не была там с 1953 года. И Эйзенхауэр тут ни при чем. Нет-нет, там погреб, очень сырой и холодный. Тебе там делать нечего, уж поверь мне. Тебе станет плохо. Ты задохнешься, тебя затошнит. Там всюду только сырость и плесень. Фу! И вонь невыносимая. Вся одежда пропахнет. Нет, там ничего не случилось – ни взрыва, ни пожара, ничего существенного. Честно говоря… а впрочем, не важно!

Совсем не важно. Я не могу тебе об этом рассказать. Зачем такой умной девочке расспрашивать старых перечниц об их «тайном месте»? В мое время такого не было. Что? О боже, ну хорошо.

Был один парень – Энди Лефтков. Смазливенький такой – ну, тогда мне так казалось. Высокий, как и я, и мне очень нравился. Он позвал меня на свидание, приехал на машине…

Нет, я не могу об этом говорить. Рассказать тебе о своем «месте» я просто не в состоянии.

Ты просто знаешь, что оно там. Как погреб. Иногда там что-то клокочет – слышно, как вода бежит по трубам, как туда попадают всякие предметы, мелкие зверушки и прочее. А когда случается потоп, то кто-то должен прийти и заткнуть щель, из которой течет. Но почти все остальное время дверь закрыта. Ты забываешь о ней. Это ведь часть дома, но ее не видно, и ты о ней не думаешь. Но она должна быть – ведь в каждом доме есть погреб. Иначе спальня была бы в подвале. Ах да, Энди Лефтков. Точно!

Энди был красавчиком. Сексапильный – так говорили в мое время. Мы сидели в его машине – новенькой белой «Шевроле Бел Эйр». Помню как подумала, что для ее сидений у меня слишком длинные ноги. Ноги у меня и в самом деле длинные, и они стукались о приборную панель. Я разглядывала свои коленные чашечки, как вдруг он неожиданно поцеловал меня. Казалось, он вот-вот скажет: «Делай со мной все, что захочешь». И я возбудилась – очень возбудилась, и там все намокло. Я ничего не могла с собой поделать. Страсть, словно бурный поток, вырвалась из меня через трусики, прямо на сиденье его новенькой белой «Шевроле Бел Эйр». Это была не моча, и она совсем не пахла, хотя, сказать по правде, в тот момент я вообще не чувствовала запахов. Но Энди сказал, что пахнет кислым молоком и что я испачкала его машину. «Чокнутая вонючка», – сказал он. Я хотела объяснить, что его поцелуй застал меня врасплох и со мной такого прежде не было. Я попыталась оттереть пятно с платья. Платье было новое, медового цвета, но теперь с этим влажным пятном вид у него был ужасный. Энди отвез меня домой, не проронив по дороге ни слова. Захлопнув за собой дверцу машины, я словно навсегда закрыла магазин. Больше покупателей не было. Я несколько раз ходила на свидания, но сама мысль о том, что снова обмочусь, повергала меня в панику. Так что больше я ни с кем не была близка.

Иногда мне снились сны – совершенно безумные, словно под кайфом. Мне снился Бёрт Рейнольдс[2]2
  Известный американский актер, наиболее популярный в 1970-х годах.


[Закрыть] – сама не знаю почему. Он никогда не принимал участия в моей реальной жизни, но во снах мы всегда были вместе – я и Бёрт, я и Бёрт, я и Бёрт. Мы гуляли, ужинали в ресторане – вроде тех, что можно увидеть в Атлантик-Сити, с роскошными люстрами и элегантными интерьерами, тысячей официантов в жилетках. Бёрт дарил мне бутоньерку из орхидей, и я прикалывала ее на свой пиджак. Мы смеялись. Мы с Бёртом всегда смеялись. Ели коктейль из креветок – огромных и сказочно вкусных. И снова смеялись. Мы были очень счастливы. Потом он смотрел мне в глаза, притягивал к себе на глазах у всего ресторана, и когда уже готов был меня поцеловать, комната начинала дрожать, из-под стола вылетали голуби – уж не знаю, что делали голуби под столом, – и оттуда, снизу, вырывался бурный поток. Этот поток становился похож на полноводную реку, в которой плавала рыба и маленькие лодочки. Весь ресторан тонул в воде, Бёрт стоял в ней по колено, и вид у него был ужасно разочарованный из-за того, что я снова это сделала. Он с ужасом смотрел на своих друзей – Дина Мартина[3]3
  Американский джазовый певец, актер.


[Закрыть] и прочих, которые проплывали мимо нас в смокингах и вечерних платьях.

Больше мне такие сны не снятся – с тех самых пор, как мне вырезали все, что связано с «этим местом». Удалили матку, трубы и все дела. Врачу казалось, что это смешно, он сказал мне: «Если этим не пользоваться, оно приходит в негодность». Но потом я узнала, что это был рак. Все было кончено. Да и кому оно нужно, правда? По-моему, важность этого всего изрядно преувеличена. В жизни есть много других вещей. Я, например, люблю выставки собак. И еще продаю старинные вещи.

Что бы она носила? Что это еще за вопрос? Что бы она носила? На ней была бы большая табличка: «Закрыто на ремонт после потопа».

Что бы она сказала? Я же говорю: это не человек, который может говорить. Она давно перестала быть живым существом. Это просто место. Место, куда никто не ходит. Это закрытый подвал. В самом низу. Вы довольны? Хотели поговорить – получайте. Заставили старушку рассказать о своем «тайном месте». Теперь вам легче? [Отворачивается и снова поворачивается.] Знаете, а ведь на самом деле вы первый человек, которому я об этом рассказала, и теперь мне немного легче.

Факт о вагине

«На пытке ведьмы в 1593 году следователь (женатый мужчина), по всей видимости, впервые открыл для себя клитор; [он] назвал его «соском дьявола» – бесспорным доказательством ведьминой вины. Это был «небольшой клочок плоти, выступающий на теле, подобно соску, длиной в полдюйма», о котором тюремщик, «обнаружив впервые, не пожелал говорить, поскольку оно располагалось вблизи столь сокровенного места, смотреть на которое неприлично». И все же в конце концов, «не желая скрывать столь странное обстоятельство», он продемонстрировал его многочисленным свидетелям. Свидетели, как оказалось, тоже никогда не видели ничего подобного. Ведьму приговорили к казни».

– Женская энциклопедия мифов и тайн

Мне было двенадцать. Мать дала мне пощечину

Когда мне было 7 лет и я училась во втором классе, мой брат обмолвился о каких-то «критических днях» и при этом противно захихикал.

Я подошла к маме. «Что такое «критические дни»?» – спросила я. «Дни, когда все валится из рук», – ответила она.

Отец подарил мне открытку: «Моей маленькой девочке, которая уже не такая маленькая».

Я испугалась. Мама показала мне толстые гигиенические салфетки. Использованные нужно было выбрасывать в ведро под кухонной раковиной.

Помню, что в классе я была одной из последних девочек, у которых начались месячные. Мне было тринадцать.

Всем не терпелось, чтобы они поскорее пришли.

Мне было страшно. Я стала заворачивать использованные прокладки в коричневые бумажные пакеты и складывать их в темные контейнеры под крышей.

Восьмой класс. Мать сказала: «О, как замечательно!»

В девятом классе появились первые коричневые мазки, а под мышками начали пробиваться волоски, но неравномерно – с одной стороны были, с другой нет.

Мне было шестнадцать, и я немного боялась.

Мама дала мне кодеин. В спальне у нас стояла двухъярусная кровать – я прилегла на нее. Матери было явно неловко.

Однажды я вернулась домой поздно и сразу забралась в постель, даже не включая свет. Мама нашла использованные прокладки и оставила их в моей кровати между простынями.

Мне было двенадцать. Я была в одних трусиках – не успела одеться. Взглянула на лестницу – и увидела кровь.

Седьмой класс: мама случайно увидела мои трусики и дала мне прокладки.

Мама была очень заботливой: «Давай-ка возьмем прокладку».

Когда у моей подруги Марши начались месячные, ее родители решили это отметить и устроили праздничный ужин.

Мы все ждали, когда начнутся месячные.

Всем хотелось, чтобы они начались немедленно.

Тринадцать лет. Тогда еще не было «Котекс» и нужно было внимательно следить, чтобы не осталось пятен на одежде. Я была черной и бедной. Кровь испачкала платье, которое я надела на службу в церковь. Я старалась не подать виду, но чувствовала себя виноватой.

Мне было десять с половиной. Никакой подготовки. Коричневая мазня на трусиках.

Она показала мне, как вводить тампон. Получилось только наполовину.

Мой менструальный цикл казался каким-то необъяснимым явлением.

Мама велела мне пользоваться тряпочками – она была против тампонов. Нельзя ничего засовывать в свою «сахарницу».

Я использовала ватные тампоны. Однажды сказала об этом маме. Она подарила мне бумажных кукол с изображением Элизабет Тейлор.

Пятнадцать лет. Мама сказала: «Мазаль тов»[4]4
  Выражение, которое используется в иврите для поздравления человека с каким-либо событием.


[Закрыть] – и ударила меня по лицу. Я не знала, плохо это или хорошо.

Мои месячные были как готовая смесь для торта, пока ее не поставили в печь. Индейские женщины сидели пять дней на мхе. Жаль, что я не одна из них.

Мне было пятнадцать, и я надеялась, что они вот-вот начнутся. Я была высокой и продолжала расти.

Видя в спортзале белых девочек с тампонами, я думала, что они плохие.

Я увидела красные капельки на розовой плитке и подумала: «Ура!»

Мама была рада за меня.

Я пользовалась тампонами «O.B.», и мне нравилось проникать туда пальцами.

Одиннадцать лет. На мне были белые трусики, когда вдруг началось кровотечение.

«Какой ужас», – подумала я.

Я не готова.

У меня болела спина.

Я чувствовала сильное возбуждение.

Двенадцать лет. Я была счастлива. У моей подруги была доска Уиджа для спиритических сеансов, и она спросила, когда у нас начнутся месячные. Я посмотрела вниз и увидела кровь.

Я стала женщиной!

Я была ужасно напугана.

Я не ожидала, что они начнутся.

Они полностью изменили мое самоощущение.

Я стала очень тихой и взрослой. Правильная вьетнамка: молчаливая, работящая, добродетельная и кроткая.

Девять с половиной. Я была уверена, что истеку кровью и умру. Свернув трусики, я швырнула их в угол. Мне не хотелось беспокоить родителей.

Мама дала мне вина, разбавленного горячей водой, и я уснула.

Я была в маминой квартире, в спальне. У меня была подборка комиксов. Мама сказала: «Не поднимай коробку с комиксами».

Мои подружки рассказывали, что каждый месяц у них кровотечение.

Мама не вылезала из психиатрических больниц: никак не могла смириться с тем, что я взрослею.

«Уважаемая мисс Карлинг, прошу освободить мою дочь от занятий по баскетболу: она только что повзрослела».

В летнем лагере мне велели не принимать ванну во время месячных. Еще они протерли меня антисептиком.

Некоторых людей может отпугнуть их запах. Кто-то даже сказал, что от меня пахнет рыбой.

Меня рвало, и я не могла есть.

Я была ужасно голодной.

Иногда кровь такая красная!

Мне нравится, как капельки падают в унитаз – как краска!

Иногда кровь коричневая, и от этого мне не по себе.

Мне было двенадцать. Мать дала мне пощечину и вручила красную рубашку. Отец отправился за бутылкой сангрии.

Семинар о вагине

[Легкий британский акцент]

Моя вагина – это раковина, круглая, нежная розовая раковина, она открывается и закрывается, открывается и закрывается. Моя вагина – это цветок, эксцентричный тюльпан, центр его острый и глубокий, он источает нежный аромат, лепестки легкие, но плотные.

Я не всегда это знала. Узнала только на семинаре о вагине от женщины, которая вела его. Она верит в вагины, по-настоящему видит вагины, помогает женщинам увидеть собственные вагины через вагины других женщин.

На первой сессии ведущая семинара о вагинах попросила нас нарисовать свою «уникальную, прекрасную, сказочную вагину» – именно так она сказала. Ей нужно было знать, какой мы ее видим. На рисунке одной беременной женщины был большой красный рот – он кричит, и из него сыплются монеты. Другая – очень стройная – женщина нарисовала большое сервировочное блюдо с девонширским орнаментом. Я же нарисовала огромную черную точку, а вокруг – тонкие извивающиеся щупальца. Черная точка символизировала собой черную дыру в космосе, а щупальца – людей, или предметы, или просто простейшие атомы, потерявшиеся в ней. Моя вагина всегда представлялась мне анатомическим вакуумом, засасывающим случайно попавшие в него частицы и предметы из окружающей среды.

Я всегда воспринимала свою вагину как независимую единицу, вращающуюся, словно звезда, в собственной галактике и в конце концов сгорающую от своей собственной газообразной энергии или разрывающуюся на тысячи крошечных вагин, каждая из которых вращается в собственной галактике.

Никогда не думала о своей вагине с практической или биологической точки зрения. Я не видела ее как часть собственного тела, некий предмет между ног, неразрывно связанный со мной.

На семинаре нас попросили рассмотреть собственные вагины с помощью маленьких зеркалец. Затем, после тщательного изучения, мы должны были рассказать группе о том, что увидели. Должна признаться, что до того момента мои знания о вагине основывались на подслушанных где-то сведениях или выдумках. Я никогда прежде не видела ее по-настоящему, даже в голову не приходило на нее посмотреть. Моя вагина существовала для меня как нечто абстрактное. Разглядывать ее было унизительно и неловко, а уж тем более так, как мы делали это на семинаре – на блестящих синих матрасах, с зеркальцем в руке. Должно быть, так чувствовали себя первые астрономы с примитивными телескопами.

Поначалу я была немного встревожена. Так бывает, когда в первый раз видишь разрезанную рыбу и открываешь для себя совершенно новый, сложный, причудливый мир – прямо под кожей. Она была такой красной, свежей, сырой. Но особенно меня впечатлило множество слоев. Внешние, внутренние, а за ними – еще…

Моя вагина поразила меня. Когда пришел мой черед выступать на семинаре, я не могла вымолвить ни слова. В буквальном смысле лишилась дара речи. Я вдруг осознала то, что ведущая семинара называла «магией вагины». Мне хотелось просто лежать на матрасе, раскинув в стороны ноги, и изучать свою вагину бесконечно.

Она была прекраснее, чем Великий Каньон, величественная и в то же время изящная. Она дышала невинностью и свежестью, как классический британский сад. Это было забавно – очень забавно. Я рассмеялась. Можно было даже играть в прятки, открывать и закрывать. Как рот.

Потом ведущая семинара спросила, сколько женщин из присутствующих испытывали оргазм. Две женщины робко подняли руки. Я не подняла, хотя у меня они тоже были. Но все они произошли нечаянно. Просто случились – и все. Они случались со мной во сне, и тогда я просыпалась в хорошем настроении. Часто они случались в воде – особенно в ванне. Однажды – на Кейп-Коде. Они случались во время езды на лошадях, велосипедах, на беговой дорожке в спортзале. Я не подняла руку, потому что хоть у меня и были оргазмы, я не знала, как их достичь. Я никогда не делала это специально, считая их чем-то загадочным и волшебным. Я не хотела вмешиваться в процесс – это казалось мне чем-то неправильным, какой-то хитрой уловкой, манипуляцией. Голливудская фальшивка: спланированный оргазм. Он убивает всю загадочность и элемент неожиданности. Но проблема заключалась в том, что вот уже два года у меня не случалось волшебных, случайных оргазмов, и я начала паниковать. Потому-то и пришла на этот семинар.

И вот наступил момент, которого я одновременно боялась и втайне желала. Ведущая семинара попросила нас вновь вынуть зеркальца и найти клитор. И вот вся наша группа женщин, лежа на спине, на матрасах, принялась искать заветное место, точку силы, смысл существования. Сама не знаю почему, но я разрыдалась. Может, это был банальный стыд. Или же осознание того, что мне придется распрощаться с фантазиями, с огромной всепоглощающей надеждой, что кто-то придет и сделает это за меня, что кто-то поведет меня по жизненному пути, задаст направление, подарит мне оргазм. Я привыкла жить без всякого сценария, руководствуясь одним лишь чутьем. Этот безумный семинар и поиски клитора, лежа на блестящих синих матрасах, резко возвращали меня в реальность. Я чувствовала, как внутри нарастает паника. Меня одновременно охватили страх и осознание того, что я намеренно избегала поисков клитора. К тому же пугала мысль о том, что у меня, возможно, и вовсе нет клитора, что я недееспособна по конституции, фригидна, мертва, выключена, иссушена, горька… О боже! Я лежала, сжимая в руке зеркальце, заглядывая туда, трогая это место пальцами, а в голове было лишь воспоминание о том, как я в десять лет потеряла в озере золотое колечко с изумрудами. Как я ныряла и ныряла на дно озера, обшаривала руками камни, нащупывая мелких рыбешек, пробки от бутылок и прочий мусор, но кольцо найти не могла. Помню, как запаниковала тогда, зная, что меня накажут. Не надо было надевать колечко, собираясь на озеро.

Ведущая семинара заметила, что я в замешательстве, вся вспотела и задыхаюсь, и подошла ко мне.

– Я потеряла клитор, – сообщила я ей. – Он пропал. Не надо было надевать его, собираясь поплавать.

Ведущая рассмеялась. Она ласково погладила меня по голове и сказала, что клитор нельзя потерять. Это часть меня, моя суть. Одновременно звонок в мой дом и сам дом. Мне не нужно его искать – я должна стать им. Быть им. Быть моим клитором. Быть моим клитором. Я легла на спину и закрыла глаза. Опустила зеркало и будто стала парить вокруг себя. Следила, как медленно приближаюсь к своему телу, чувствовала себя астронавтом, возвращающимся в атмосферу Земли. Возвращение это было очень тихим и мягким. Отталкивалась и приземлялась, приземлялась и отталкивалась. Вернулась в собственные мышцы, кровь и клетки, а потом просто проскользнула в свою вагину. Это внезапно оказалось так легко, и я ощутила тепло, пульсацию, почувствовала, что жива и молода. А потом, не глядя, все еще с закрытыми глазами коснулась пальцем того, что внезапно стало мной. Сначала я ощутила легкую дрожь и остановилась. Потом дрожь переросла в самое настоящее землетрясение, извержение вулкана, в разделение и перемещение слоев земной коры. За землетрясением последовали внезапная вспышка света на горизонте и тишина, разорвавшаяся музыкой, цветами, невинностью и вожделением. Лежа, разметавшись, на своем маленьком синем матрасе, я вдруг почувствовала связь, мощную связь со своей вагиной.

Моя вагина – это раковина, тюльпан, судьба. Едва покинув ее, я тут же возвращаюсь. Моя вагина – это я.

Факт о вагине

«Клитор не выполняет никакой функции. Это единственный орган, созданный исключительно для удовольствия. Клитор – всего лишь пучок нервов, если быть точными, в нем 8000 нервных волокон. Концентрация нервных волокон в клиторе выше, чем в любой другой точке тела, включая кончики пальцев, губы и язык, и вдвое… вдвое… вдвое больше, чем в пенисе. Кому нужен револьвер, если есть полуавтоматическая винтовка?»

– Натали Анжье, «Женщина: Интимная география»

Ему просто нравилось на это смотреть

Это история о том, как я полюбила свою вагину. Неловко в этом признаваться, поскольку это не очень политкорректно. В идеале все должно было произойти в ванне, наполненной водой с солями Мертвого моря, под музыку Энии, в кульминации моей любви к своему женскому естеству. Я знаю. Вагины прекрасны. Наша ненависть к самим себе – лишь результат навязанной политики подавления и ненависти, присущей патриархальной культуре. Она нереальна. Киски объединяют. Я все это знаю. Как если бы мы выросли в обществе, где полные бедра считаются эталоном красоты, и, лежа на спине, глотали бы ведрами молочные коктейли, заедая печеньем, чтобы бедра стали шире. Общество, которое нас воспитало, другое. Сначала я ненавидела свои бедра, а вагину – и того сильнее. Мне она казалась невероятно уродливой. Я была из тех женщин, которые, глядя на вагину, отчаянно желали от нее избавиться. От одного вида меня тошнило. И я сочувствовала всем, кто вынужден был иметь с ней дело.

Чтобы как-то это превозмочь, я стала представлять, что у меня между ног нечто другое. Например, мебель – уютные футоны с легкими хлопковыми одеялами, маленькие, обитые бархатом диванчики, леопардовые коврики; или милые финтифлюшки – вроде шелковых носовых платков, стеганых прихваток, столовых наборов; или миниатюрные пейзажи с кристально-прозрачными озерами или мглистыми ирландскими болотами. Я привыкла к этой мысли и совершенно забыла о том, что у меня есть вагина. Всякий раз, занимаясь сексом с мужчиной, я представляла, что он входит в отороченную норкой пелерину, или венок из красных роз, или в китайскую чашу.

А потом я познакомилась с Бобом. Боб был самым непримечательным из всех мужчин, которые мне когда-либо встречались. Он был худым и высоким, с совершенно заурядной внешностью, носил одежду защитного цвета. Боб не любил острую пищу и музыку Prodigy, его не интересовало сексуальное женское белье. Летом он предпочитал сидеть в тени и тщательно скрывал свои чувства и эмоции. У него не было ни проблем, ни расстройств, не был он и алкоголиком. Не было в нем ничего забавного, сверхсложного или загадочного. Он не был злым или черствым, самовлюбленным или харизматичным. Он не любил быструю езду. В общем, Боб мне не особенно нравился. Я бы и вовсе не обратила на него внимания, если бы он не подобрал сдачу, которую я обронила на пол в супермаркете. Возвращая мне одноцентовые и 25-центовые монетки, он случайно коснулся моей руки – и в этот момент что-то произошло. Кончилось тем, что я с ним переспала. Тогда-то и случилось чудо.

Оказалось, Боб любил вагины. Более того, он был самым настоящим экспертом в этой области. Ему нравились ощущения от контакта с ними, нравился их вкус и запах, но самое главное – ему нравился их внешний вид. Боб в буквальном смысле любовался вагинами. Во время нашего первого секса он сказал, что ему нужно меня видеть.

– Я же здесь, – ответила я.

– Нет, ты не поняла. Мне нужно видеть тебя, – повторил он.

– Ну, включи свет, – сказала я.

«Чудик какой-то», – думала я, уже начиная паниковать в темноте. Тут он включил свет. Потом сказал:

– Ну вот, теперь я готов тебя увидеть.

– Эй, – я помахала ему рукой. – Я здесь!

Он начал меня раздевать.

– Что это ты делаешь, Боб? – спросила я.

– Мне нужно тебя увидеть, – снова повторил он.

– Не стоит, – сказала я. – Просто возьми меня.

– Мне нужно видеть, какая ты, – настаивал он.

– Но ведь ты уже видел красный кожаный диван, – ответила я.

Но Боб не желал отступать. Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Это же личное! – протестовала я. – Ты можешь просто нырнуть в меня – и дело с концом?

– Нет, – ответил он. – Это ведь ты сама. Я должен тебя увидеть.

Я затаила дыхание. Он все смотрел и смотрел. Ахал, улыбался, пялился и стонал. Вдруг он прерывисто задышал, и лицо у него изменилось. Теперь Боб больше не казался мне таким уж непримечательным – он стал похож на прекрасного, голодного зверя.

– Ты так красива, – проговорил он. – Элегантная, искренняя, невинная и одновременно дикая.

– И ты все это увидел там? – спросила я.

Он словно прочел это по линиям на моей ладони.

– Да, увидел, – ответил он. – Это и многое, многое другое.

Он разглядывал ее около часа, словно изучал карту или поверхность Луны, будто заглядывал мне в глаза, но это была моя вагина. При включенном свете, наблюдая за тем, как он рассматривает меня и так неподдельно возбуждается, глядя на его спокойное и вместе с тем восторженное выражение лица, я почувствовала, как сама стала влажной и завелась. Я посмотрела на себя его глазами, почувствовала себя прекрасной и соблазнительной – словно была великолепным полотном или водопадом. Боб не испытывал ни страха, ни отвращения, и я почувствовала гордость, прониклась любовью к собственной вагине. А Боб растворился в ней, а я вместе с ним, и мы улетели в небеса.