Текст книги "Вацлав Гавел. Жизнь в истории"

Ян Палах. Спор с Кундерой. Падение Дубчека

16 января произошло одно из самых трагичных и символичных событий эпохи. Студент Ян Палах поджег себя на Вацлавской площади и через три дня умер в больнице.

Самосожжение Палаха не было первой подобной акцией в социалистическом лагере. В ноябре 1968 года поджег себя на Крещатике украинец Василь Макух. Досконально мотивы его поступка неизвестны, хотя уже в первых сообщениях западных радиостанций говорилось, что это протест против вторжения в Чехословакию. То же написано на памятной доске, открытой ему в Киеве, но в этом можно и усомниться – участники последних разговоров с Василем рассказывали, что он, бывший боец УПА и заключенный советских лагерей, гораздо больше был обеспокоен русификацией республики, да и очевидцы события запомнили крики «Геть окупантів!» и «Хай живе вільна Україна!».

Еще в сентябре 1968 года совершил самосожжение поляк Рышард Сивец. Он действительно протестовал против вторжения в Чехословакию и попытался сделать свой поступок максимально публичным – все произошло на варшавском стадионе во время большого праздника. Однако польским властям долго удавалось замалчивать это событие, и, к примеру, на радио «Свободная Европа» о нем рассказали только весной 1969-го.

По разным данным, в Чехословакии примеру Палаха последовали уже в ближайшие недели до нескольких десятков человек. Точное количество узнать трудно, и, кроме того, не всегда можно утверждать, что самосожжение было политическим. Например, об одном из самых известных последователей Палаха, пльзеньском рабочем Йозефе Главатом, говорили, что он был глубоко несчастен в семейной жизни, и вполне возможно, что личные мотивы перемежались у него с политическими.

Самоубийство Главатого упомянул в своем специальном обращении к молодежи президент Свобода. «В воскресенье умер молодой человек Ян Палах. Человек чистого характера и чистых намерений. Как солдат я способен оценить самоотверженность и личное мужество Яна Палаха. Однако как президент и гражданин нашей республики я не могу скрыть, что не согласен, чтобы таким способом выражали политические взгляды. Только что я получил страшную новость о том, что в Пльзене подобным образом наложил на себя руки другой молодой человек. Ради ваших родителей, ради всех людей, ради самих себя и ради человечества, к которому мы все принадлежим, я прошу вас – остановите эти страшные деяния», – заявил Свобода с телеэкрана148148
  https://www.ceskatelevize.cz/porady/1063978988-projev-prezidenta-ludvika-svobody-k-umrti-jana-palacha.


[Закрыть].

«Мы не хотим жить в несвободе и потому в несвободе жить не будем. Такова воля всех нас, воля всех людей, борющихся за свободу народа и свободу родины. Никто не должен остаться один, и вы, студенты, решившиеся на самый отчаянный поступок, не должны чувствовать, что нет другого пути, чем тот, что вы выбрали. Просим вас, не думайте в своем отчаянии, что наши проблемы могут быть решены только сейчас и что они решаются только здесь. У вас есть право сделать с собой то, что вы хотите. Но если вы не хотите, чтобы себя убили все, – не убивайте», – писал в эти же дни поэт Ярослав Сейферт149149
  http://www.totalita.cz/vysvetlivky/o_palachj_poch.php.


[Закрыть].

Выступил и Гавел, причем у него все еще была возможность сделать это по телевизору:

Дорогие друзья! Поступок Яна Палаха – крайнее выражение нашей общей боли. Это крик, который один человек решился выкрикнуть за всех нас. Но именно потому это и обдуманный политический поступок. Мы должны принять его так и только так, как он был задуман. Как призыв к активности, к настоящей последовательной борьбе за все, что мы искренне считаем правильным, как вызов, предостерегающий нас перед равнодушием, скепсисом и безнадежностью. <…>

Смерть Яна Палаха я воспринимаю как предостережение перед нашим общим моральным самоубийством.150150
  https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/157641.


[Закрыть]

21 января Гавел обнаружил у себя дома прослушивающую аппаратуру. Он опубликовал статью, в которой преподнес это как случайность: якобы он менял люстру вместе с племянником Ольги и наткнулся на жучок. На самом деле Гавел таким образом заметал следы за источником информации: о жучке ему рассказал по цепочке из нескольких человек симпатизирующий реформаторам офицер госбезопасности.

В самом начале 1969 года Гавел вступает в полемику с Миланом Кундерой, который опубликовал статью «Чешская судьба» по итогам разгрома Пражской весны. В частности, Кундера писал:

Годы от 1939-го и до самого недавнего времени не могли наполнить чешскую душу особой гордостью. <…> приспособленчество, отсутствие смелости для самостоятельной политики, господство завистливой посредственности, повсеместное унижение – все это пробуждало в нас крайне скептические мысли о чешском характере и проливало беспощадный свет на историю, которая этот характер сотворила. <…>

Август пролил новый свет на всю нашу историю. Не то чтобы скептическая критика чешского характера утратила силу, но она дополнилась взглядом с другой стороны. <…>

Попытка создать наконец (впервые в мировой истории) социализм без всемогущества тайной полиции, со свободой писаного и сказанного слова, с общественным мнением, к которому бы прислушивались, и с политикой, которая бы на него опиралась, с современной и свободно развивающейся культурой и с  людьми, которые потеряли страх, – это была попытка, благодаря которой чехи и словаки впервые с конца средневековья очутились в центре мировой истории и адресовали свой вызов всему миру.151151
  https://is.muni.cz/el/1423/jaro2011/SOC403/um/Cesky_udel.pdf.


[Закрыть]

Гавел в своей статье (как уже в наши дни утверждает Богумил Долежал, «в одной из лучших критических статей, написанных в то время»152152
  http://www.bohumildolezal.cz/texty/rs3362.html.


[Закрыть]) отвечает Кундере резко и без обиняков:

Якобы мы оказались – впервые с конца средневековья – в центре мировой истории, потому что выступали – впервые в мировой истории – за «социализм без всемогущества тайной полиции, со свободой писаного и сказанного слова». Якобы наш эксперимент был нацелен в столь далекое будущее, что мы просто должны были остаться непонятыми. Какой благоуханный бальзам на наши раны! И в то же время какая горькая иллюзия. Действительно, если мы будем воображать, что страна, которая хотела завести свободу слова – нечто, что является очевидным для большей части цивилизованного мира; которая хотела устранить деспотизм тайной полиции и оказалась благодаря этому в центре мировой истории, – не будем ли мы не чем иным, как хвастливыми писаками, смешными в своем провинциальном мессианизме? Свобода и законность – первые предпосылки нормального и здорово функционирующего общественного организма, и если какое-то государство пробует после многих лет отсутствия их восстановить, то не делает ничего исторически невообразимого, а пытается лишь исправить собственную ненормальность – без оглядки на то, именуется это государство социалистическим или нет.153153
  https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/156851.


[Закрыть]

Жантовский считает, что резкий тон Гавела во многом продиктован и личными претензиями к Кундере: тот, например, не подписал петицию в защиту «Тваржа» (а в 1972 году Кундера не подпишет еще и петицию в поддержку политзаключенных, к которой имел прямое отношение Вацлав Гавел, и навсегда покинет Чехословакию).

Милан Кундера ответил статьей «Радикализм и эксгибиционизм», о полемическом задоре которой говорит уже один только заголовок. Автор упрекнул Гавела в том, что он не анализирует исходный текст по существу («сомневаюсь, что хоть кто-то, читавший мою статью, узнал бы ее в гавеловской интерпретации»), и постарался прояснить именно ту часть своего высказывания, которое Гавел так злобно высмеял:

Гавел не питает никаких иллюзий о социализме, но зато явно имеет какие-то иллюзии о том, что он называет «большей частью цивилизованного мира», будто бы там было то царство нормальности, к которому нам достаточно было бы припасть. Слово «нормальный» не принадлежит к числу наиболее точных терминов, но это любимое слово Гавела, и мы могли бы согласиться, что «нормальной» является, например, свобода печати. Но ведь это лишь абстрактный принцип, который в своем конкретном проявлении означает в «большей части цивилизованного мира» нечто совершенно ненормальное (расчеловечивающее и оболванивающее) – господство коммерческих вкусов и коммерческих интересов. Свобода печати, как мы ее начали воплощать в прошлом году в стране социалистической, означала по своему масштабу, содержанию, структуре и функциям новое общественное явление. Здесь ничего нельзя было сымитировать, не было ничего нормального, к чему можно было бы бежать, все нужно было создавать своими руками и впервые. Именно потому левые всего мира должны были, часто через драматические разрывы, на основе чехословацких событий полностью переосмыслить свою политику, значение и цели. Если Гавел не хочет этого видеть и воспринимает шестьдесят восьмой год как малозначительную чешскую проблему, это его вторая ошибка.154154
  https://is.muni.cz/el/1423/jaro2011/SOC403/um/Cesky_udel.pdf.


[Закрыть]

Публичного ответа на второй текст Кундеры Гавел не дал. Неизвестной осталась и его личная реакция. Правда, этот обмен статьями породил обширную дискуссию – она продолжается в чешских интеллектуальных кругах до наших дней и охватить ее здесь целиком просто невозможно.

В конце зимы Гавел уехал в Градечек, где проводил теперь все больше времени. Альфред Радок воспользовался приглашением от одного из театров Гётеборга и уехал в Швецию. Иван Гавел отправился на учебу в Беркли – даже разгром реформ еще не уничтожил подобных отдушин. Больше того, и у Гавела была возможность на полгода поехать вместе с Ольгой в Соединенные Штаты, но он приглашение поначалу отложил, а к лету уже был лишен заграничного паспорта.

«С февраля партийные документы начали открыто клеймить “антисоциалистические силы”, реформаторы вытеснялись за рамки руководства и рано или поздно тоже должны были трансформироваться в “контрреволюционеров в чистом виде”. Вместо диалога с инакомыслящими намечался безальтернативный курс на непримиримую борьбу с ними», – описывает события 1969 года российский историк Элла Задорожнюк155155
  Задорожнюк.


[Закрыть].

Во второй половине марта в центре внимания оказался чемпионат мира по хоккею. Первоначально его проведение планировалось в Чехословакии, но в итоге было перенесено в Швецию. Сборные СССР, Швеции и Чехословакии набрали одинаковое количество очков. Седьмое подряд чемпионство досталось Советскому Союзу лишь по разнице забитых и пропущенных шайб – на счету команды Аркадия Чернышева была, например, победа над американцами со счетом 17:2. Чехословакия завоевала только третье место, но зато добилась того, что порадовало чешскую и словацкую публику едва ли не больше медалей: два раза обыграла советскую сборную. Выиграть у «красной машины» дважды на одном турнире раньше не получалось ни у кого.

Организаторы турнира больше всего хотели избежать политических неприятностей. Начальник стокгольмской полиции предлагал провести оба матча без зрителей, в крайнем случае – не пускать в ледовый дворец чехословацких эмигрантов, но настоять на своем не успел. В итоге во время игры зрители скандировали «Дубчек, Дубчек», а на трибунах можно было видеть баннеры «В августе вы – сегодня мы» и «Сегодня вам и танки не помогут», вспоминал спортивный журналист Вацлав Пацина156156
  https://hokej.idnes.cz/hokejova-pomsta-za-okupaci-d0y-/hokej_ms2004.aspx?c=A040325_111628_reprezentace_rav.


[Закрыть]. Чехословацкая сборная тогда пробуждала симпатии даже у советских болельщиков из интеллигенции. «Мне было всего четыре года, но я помню, как мама и папа, всегда болевшие у телевизора за “наших”, вдруг стали явно сочувствовать “чехам”. “Они как танки!” – говорили родители восхищенно и улыбались, хотя я видел, что и за “наших” им тоже было обидно», – вспоминает журналист Даниил Коцюбинский157157
  http://gorod-812.ru/vtorzhenie-v-chehoslovakiyu.


[Закрыть].

21 марта, после первой победы, на Вацлавской площади собралось несколько тысяч человек, скандировавших антисоветские и антирусские кричалки. 28 марта, после второго матча (в нем отличился и Вацлав Недоманский, который через несколько лет бежал в Северную Америку и еще успел поиграть в НХЛ), Вацлавскую площадь заполнили 100-150 тысяч человек, в Братиславе стихийная демонстрация собрала около 20 тысяч участников. В ходе массовых беспорядков по всей стране был ранен 51 полицейский.

Мишенью для наиболее радикальной части демонстрантов стало все связанное с СССР. В Либереце и Теплице жгли советские флаги, в Оломоуце били окна советской военной комендатуры, в Усти-над-Лабем сожгли у советской воинской части два автомобиля и три мотоцикла. В Праге агрессия выплеснулась на офис «Аэрофлота» – министерство внутренних дел в своем официальном отчете оценило ущерб от разгрома представительства более чем в миллион крон158158
  http://archiv.ucl.cas.cz/index.php?path=RudePravo/1969/4/1/1.png.


[Закрыть].

Многие историки считают именно вечер после второй хоккейной победы последней каплей в чаше терпения брежневского Политбюро. Руководство КПЧ получило ультиматум: или наводите порядок собственными руками, или будет хуже. Генерал Ярузельский как-то сказал, что главный урок, вынесенный им из жизни в СССР, звучит так: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим»159159
  Черёмушкин П. Ярузельский: испытание Россией. Москва: Аиро-XXI, 2016. С. 28.


[Закрыть]. Похоже, это хорошо понимали и чехословаки.

17 апреля на пленуме ЦК КПЧ 150 человек из 182 собравшихся проголосовали за то, чтобы Дубчек сложил с себя полномочия первого секретаря партии. И хотя сам он пытался протолкнуть в качестве своего преемника Черника, подавляющее большинство ЦК проголосовало за Густава Гусака. В 1971 году он станет генеральным секретарем, а в 1975-м сменит на президентском посту уже тяжело больного Людвика Свободу.

Густав Гусак

«Гусак представляет собой исключительно противоречивую фигуру, в драматической судьбе которой остается множество открытых вопросов, для историка зачастую едва понятных и объяснимых», – пишет историк Зденек Доскочил160160
  Чехословацкие президенты. С. 243.


[Закрыть].

Гусак (1913-1991) происходил из небогатой словацкой семьи: его отец был рабочим, но после ранения в Первую мировую ему пришлось трудиться на земле. Мать Аугустина (до 40-х годов именно такое имя носил Гусак) умерла от туберкулеза, когда ему был всего год. В детстве он получил католическое образование, с отличием окончил гимназию, поступил на юридический факультет Университета Коменского в Братиславе. Уже в шестнадцать лет примкнул к Коммунистическому союзу молодежи, а студентом вступил в компартию. Блестяще окончив университет, вскоре смог получить степень доктора права и начал работать в адвокатской конторе Владимира Клементиса. (Владо Клементис – словацкий политик, член партии с 1924 года. В 1939-м был исключен за критику пакта Молотова-Риббентропа и военные годы провел в Лондоне, работая на радио и сотрудничая с правительством в изгнании. После войны вновь принят в коммунистическую партию, после переворота возглавил Министерство иностранных дел вместо Яна Масарика. В 1952 году казнен по делу Рудольфа Сланского.)

Большую часть военного времени Гусак жил на легальном положении, не принимал участия в подпольной деятельности партии и работал адвокатом – несмотря на то что в Словакии воцарился клерикально-фашистский режим, репрессии против коммунистов никогда не достигали там такого накала, как в Протекторате Богемии и Моравии. Его неоднократно арестовывали, но всякий раз выпускали, в том числе и благодаря связям с влиятельными людьми. В качестве платы за свою свободу Гусаку даже пришлось съездить в пропагандистскую поездку по оккупированной немцами Украине. Вероятно, поездка потом стоила бы ему очень дорого, если бы сама идея не была постфактум спущена на тормозах; ни одному участнику не пришлось публично расписывать красоты нацистской оккупации.

Все поменялось весной 1943 года. Словацкая контрразведка нанесла мощный удар по коммунистическому подполью, и партия на несколько месяцев осталась обезглавленной. Приехавшему из Москвы эмиссару пришлось срочно назначать новое руководство, и выбор пал на Гусака.

Гусаку и его товарищам удалось добиться значительных успехов в координации усилий разных политических групп, враждебных правящему режиму и нацистской Германии. Он внес большой вклад в подготовку словацкого национального восстания 1944 года, хотя военные историки отмечают и ряд его личных ошибок, подорвавших шансы повстанцев на победу. К 1944 году относится также весьма любопытная история с прямым участием Гусака. Многие словаки были в это время встревожены тем, что лондонское правительство остается враждебным идее словацкой автономии. Тогда несколько человек подготовили меморандум с предложением после войны включить Словакию в состав СССР. Едва ли не главным автором меморандума был Гусак. Уже потом появление этого документа называли уловкой, своего рода шантажом лондонского правительства с целью добиться уступок от Праги после войны. Так это или нет, сказать сложно. Советское руководство было вполне удовлетворено аннексией Подкарпатской Руси и планов на очередную союзную республику не строило, меморандум попросту положили под сукно. После разгрома словацкого восстания Гусак бежал в горы и скрывался до прихода Красной армии.

Словацкие коммунисты на уже упоминавшихся выборах 1946 года выступили в абсолютных цифрах ненамного хуже своих чешских товарищей, но отличие результатов оказалось разительным. Если в чешских землях коммунисты были партией номер один, то в Словакии избирателей смогла мощно консолидировать Демократическая партия, собравшая чуть ли не все голоса, не доставшиеся коммунистам. Тем не менее Гусак стал словацким премьером (в стране в это время уже функционировала «асимметричная» государственная модель: словаки, в отличие от чехов, имели свое правительство). А в феврале 1948 года он действовал решительно и смело, даже жестче, чем коммунисты в Праге.

Однако у коммунистического режима и видного словацкого коммуниста Гусака в то время было одно весомое расхождение в отношении к словацкой автономии. Готвальд и его окружение насаждали бескомпромиссную централизацию; уже летом 1948 года отдельная компартия Словакии перестала существовать. Гусак довольно решительно выступал против этой и других мер, за что и поплатился: в феврале 1951 года он был арестован как «словацкий буржуазный националист». По счастью, дело словацких националистов оказалось в тени более грандиозного процесса, раздавившего одного из крупнейших людей партии, Рудольфа Сланского. Суд над Гусаком завершился в 1954 году, когда смертная казнь подсудимым уже не грозила. Изначально Гусак был приговорен к пожизненному заключению, а по амнистии 9 мая 1955 года ему сократили срок до 25 лет; на свободу он должен был выйти в 1976-м.

Парадоксально, но именно эта расправа открыла Гусаку дорогу к его тогда еще далекому политическому будущему. «Если бы он остался в большой политике, то, бесспорно, поучаствовал бы во всех худших беззакониях пятидесятых годов, чем бы себя полностью дискредитировал, и самое позднее в 1963 году, когда начались реабилитации жертв постановочных процессов, сгинул бы в политическом небытии. Маятник его судьбы, однако, качнулся иначе», – отмечает Зденек Доскочил161161
  Чехословацкие президенты. С. 258.


[Закрыть].

Гусак был амнистирован в мае 1960-го, еще через три года пленум Верховного суда отменил приговор; в партии его восстановили, но исключение из ЦК осталось в силе. Гусак добился созыва специальной партийной комиссии, которая подтвердила обоснованность его требований, но уточнила: мандат в любом случае истек, и в нынешний состав ЦК Гусак введен не будет. Ведущие словацкие коммунисты того времени, Дубчек и Биляк, вовсе не были заинтересованы в появлении нового харизматичного соперника.

Следующие несколько лет Гусак провел довольно странным образом. Он работал в Институте государства и права Словацкой академии наук, прославился как яркий публицист, смог издать книгу о Словацком восстании и приобрел налет определенного фрондерства, хотя диссидентом, разумеется, не был. Больше того, Гусак получил популярность как последовательный борец за укрепление словацкого самоуправления. Первоначально, как было сказано, Дубчек и Биляк относились к Гусаку прохладно, но уже в первые месяцы 1968 года он зарекомендовал себя отчаянным энтузиастом реформ и в апреле был назначен вице-премьером в правительстве Ольдржиха Черника, где занялся самой дорогой своей темой – федерализацией Чехословакии. Кроме того, Гусаку удалось успешно сыграть на противоречиях между возглавившим КПЧ Дубчеком и сменившим его на посту первого секретаря компартии Словакии Биляком. Съезд, который должен был утвердить Гусака в должности первого секретаря КПС, предполагалось провести в двадцатых числах августа, но до этого в жизни словацкого политика случилось другое поворотное событие – вместе с делегацией Людвика Свободы он выехал на переговоры с советским руководством.