Текст книги "Кто я? Туда я успею"

Кто я?
Туда я успею
Иван Державин

© Иван Державин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кто я?
Повесть

Книга вторая хроники постсоветских

времен «В круге втором»

Россия-Сука, ты за все ответишь

А. Синявский

Эта страна должна испить всю

горькую чашу до самого дна дна

Е. Ясин

Глава первая. Уйти туда ты всегда успеешь
В Лесках, наконец, спокойно.

В течение пяти последних лет я регулярно писала о разгуле бандитизма и рэкета в Лесках, справиться с которыми, казалось, не представлялось возможным.

Для тех, кто подзабыл или не читал мои статьи, напомню, что Лески – небольшой город, затерянный в лесной глуши центра европейской части России. Окружавшие его дремучие леса издавна славились редкими породами деревьев, аналогов которым нет на земле. Чрезвычайно разнообразен также животный мир обитателей леса, вплоть до экзотических, встречавшихся в сибирской тайге, лесах Амазонки и даже африканских джунглях. Этот феномен ученые объясняют особенностью местного рельефа в виде огромной чаши с озером Живое посередине, питавшимся водами многочисленных рек, источником которых являются подземные теплые ключи. Из-за постоянного наличия в воздухе паров, климат напоминает субтропический. К тому же в ключевой воде находится большое количество полезных для растительности и животных компонентов. Для человека тоже. Чтобы дышать целебным воздухом, люди с давних пор селились вдоль рек, сбиваясь в маленькие деревушки-хутора в местах, свободных от зарослей, бороться с которыми в то время им было не под силу. Таких деревень в Лесковском районе насчитывается около полусотни. Указом Петра I-го весь этот лесной массив в радиусе ста километров от озера был объявлен заповедной зоной, и практически все местные жители состояли на государевой службе по охране от браконьеров богатств леса и воды. В годы советской власти население деревень многократно возросло, и, чтобы прокормить и обеспечить его работой, деревни были объединены в колхозы по разведению скота, птицы и пушных зверей, а также по выращиванию зерновых культур, не требующих больших посевных площадей. А в двадцати километрах от озера был построен станкозавод с рабочим поселком, ставшим впоследствии районным центром – городом Лески. После войны в противоположной от завода стороне появился закрытый военный городок с ракетной частью, вследствие чего весь район стал полузакрытой зоной. Это положительно сказалось на его снабжении и уровне жизни. В районе практически не было преступлений, и он считался самым процветавшим в области.

После распада СССР с последовавшими за этим разграблением завода, расформированием ракетной части и развалом колхозов власть в Лесках полностью перешла к бандитским группировкам. Началось хищническое уничтожение ценных пород зверей, деревьев и рыбы. Самый страшный вывод, к которому я приходила в своих статьях, состоял в том, что местное руководство было бессильно прекратить эту вакханалию. Правоохранительные органы, уступавшие бандитам в несколько раз по численности и оснащенности вооружением и машинами, были бессильны им противостоять. Потеряв всякую надежду, я перестала ездить в Лески, но беспокойство о судьбе этого уникального места меня не оставляло, и, не выдержав, я вновь отправилась туда. К моей большой радости, я обнаружила, что обстановка в Лесках за два года, что я там не была, кардинально изменилась в лучшую сторону.

Так что же произошло в Лесках?

Когда ситуация здесь совсем вышла из-под контроля, мэрия и правоохранительные органы, скорее от отчаяния, пошли на создание охранного бюро «Щит и меч», наделив его особыми полномочиями и обязав директоров фирм заключать с ним соглашения о защите от бандитов, разумеется, за определенную плату. Был подобран руководитель бюро, решительный и смелый Артур Стрыкин. За короткий период в жестокой борьбе бюро разгромило практически все бандитские группировки, орудовавшие в городе и окрестности.

Не слишком веря хвалебным дифирамбам, которые пели отцы города охранному бюро и его руководителю, я переговорила с рядом директоров фирм и предприятий, работавших с бюро. Все они в один голос утверждали, что впервые за последние годы спят спокойно, не опасаясь за свою жизнь и бизнес. Я поинтересовалась, во что им обходятся услуги бюро. Они сказали, что платят не мало, но намного ниже дани, которую отваливали за бандитскую «крышу», нередко оказывавшуюся худой.

Встретилась я и с самим Стрыкиным. Он произвел на меня впечатление умного и порядочного человека. Его заслугой я посчитала не только избавление Лесков от бандитов, но и – и это не менее важно, – обеспечение хорошо оплачиваемой работой нескольких сот человек, которые в условиях безработицы сами могли пополнить бандитские ряды.

В настоящее время под защитой бюро находятся около девяноста процентов всех предприятий и фирм Лесковского района. Недобитые остатки банд внимательно отслеживают клиентуру бюро, ни в коем случае ее не трогая, и совершают налеты лишь на фирмы, которые по тем или иным причинам проигнорировали предложение бюро о сотрудничестве. Это им обходится дорого. Так, неделю назад из снайперской винтовки был убит директор станкозавода, а чуть раньше директор молокозавода едва не потерял похищенную бандитами дочь. Ее спасло то, что отец вовремя обратился за помощью к бюро «Щит и меч». В разговоре со мной Стрыкин сказал, что мечтает о том времени, когда жители Лесков навсегда забудут о понятиях «бандитизм и рэкет».

Но и то, что им уже сделано в Лесках, является примером подражания для остальных городов России.

Нина Кузина

«Криминал»,

10 августа 1999г.

***

Он пришел в себя, словно вынырнул из воды. Открыв глаза, он ничего не увидел и не услышал. Разница между состояниями до и после была в том, что теперь он чувствовал себя и мог управлять собой. Поняв, что моргает, он специально несколько раз открыл и закрыл глаза и смахнул с лица какую-то живность. Он опустил руку ниже и коснулся травы на мягкой прохладной земле.

Поднимаясь, он почувствовал головокружение и боль в пояснице. Так и не встав, он сел и ощупал спину. Боль отозвалась в ребрах и окончательно вывела его из предыдущего бесчувственного состояния.

По шелесту листьев наверху он догадался, что находится в ночном лесу. Что это за лес и как он в нем оказался, он не имел представления.

Но самым страшным было то, что он не знал, кто он.

Он даже не знал, как его зовут.

Рука его автоматически достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Огонь осветил деревья. Затяжки дыма, взбодрив, вывели его из оцепенения и подтолкнули к действию.

Держась за дерево, он поднялся. Но, сделав шаг, остановился. Куда идти? И где он?

Он опять зажег зажигалку и осмотрелся. Вокруг была сплошная стена деревьев. Погасив огонь, он прислушался. Тишина была мертвая, не считая мягкого шелеста листьев.

Он прислонился к дереву и, докурив, проверил карманы. Их было три: по бокам и сзади брюк. Они были пусты, за исключением сигарет и зажигалки. И на этом спасибо, подумал он, а вслух проговорил:

– Нда, ситуация.

Тут до него дошло, что он говорит, и это обрадовало его.

Дождусь рассвета, встречу кого-нибудь и узнаю, где я нахожусь, решил он. Только не паниковать.

Рассвет ему был нужен еще и для того, чтобы осмотреть вокруг местность в надежде отыскать какой-нибудь след, который подсказал бы ему, как он здесь оказался. Не с неба же он свалился. В этом случае он вряд ли отделался бы только головокружением и ушибом ребер.

После того, как первый шок прошел, он с удовлетворением отметил, что уже не испытывал растерянности и страха – все поглощало желание как можно быстрее выбраться отсюда, после чего, он был уверен, к нему обязательно вернется память хотя бы частично. Правда, его немного смущало то, что никаких ушибов на голове он не нащупал. Тогда из-за чего он лишился памяти? Не из-за ребер же.

Он отыскал неподалеку полянку и развел костер из сухих листьев и веток. Глядя на огонь, он попытался вспомнить хоть что-нибудь, но в этой части мозга была сплошная бесцветная пустота. Даже темноты не было.

Все еще не сдаваясь, он достал пачку и стал ее рассматривать при свете огня. Ее название «Пал Молл» было ему незнакомо, хотя на ней было написано, что это были знаменитые американские сигареты с угольным фильтром.

У него по спине пробежали мурашки. «Этого еще мне не хватало. Неужели я в Америке?» – со страхом подумал он. Для него это было равносильно оказаться в тылу врага. И вдруг, продолжая читать, он увидел написанное на родном языке: «Минздрав России предупреждает: «Курение вредит вашему здоровью». Быстро перевернув пачку, он прочитал сбоку, что сигареты изготовлены в России, в Москве, на 3-й Улице Ямского Поля, и у него сразу отлегло на душе: «Бог даст, я все-таки у себя дома». Дом для него означал Советский Союз или Россию. А Москва, он знал, их столица, и в ней есть Красная площадь с Кремлем и Мавзолеем.

То, что он вспомнил Москву с Красной площадью и даже ясно представлял, как она выглядит, его обрадовало: «Выходит, что-то я помню».

Но, как он ни напрягал память, так и не смог вспомнить, когда был в Москве.

Он стал вспоминать названия других городов: Ленинград, Киев, Новгород, Казань, Волгоград или Сталинград и другие, однако, не имел представления, в каком из них или в каком другом городе он родился и жил.

Не теряя надежды, он стал вспоминать, что знает о России, и выяснил, что помнит довольно много, начиная с древней Руси. На ум пришли князь Вещий Олег, боровшийся с половцами и погибший от укуса змеи, Александр Невский, разбивший шведов и его слова: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет», Дмитрий Донской, разбивший татар, Иван Грозный, убивший сына, Петр Первый, основавший Российскую империю и прорубивший окно в Европу, затем пришли на ум Николай Первый, казнивший декабристов, потом еще один Николай, сам казненный большевиками во время Великой Октябрьской Революции, затем советская власть, о которой он знал все, от зарождения до… И тут он обнаружил, что его память стала быстро затухать, пока не наступила знакомая бесцветная пустота. Последнее, что он помнил, была громко рекламируемая и много обещавшая перестройка Горбачева с ее непонятными экономическими реформами, которые лишь ухудшили экономику страны. Чем закончилась эта перестройка, он не знал. Выходит, память он потерял на подходе к девяностым годам. Давно это было или только вчера, он не имел представления.

Он закрыл глаза и стал думать, что знает еще, и понял, что, безотносительно к чему-либо, ничего. Однако, открыв глаза и глянув на огонь, он мысленно проговорил: «Это костер, это дрова, а это огонь». Он перевел взгляд на себя и стал перечислять: ноги, руки, свитер, ботинки. Но, как только он пытался вспомнить, где взял свитер или джинсы, он тут же окунался в ту же пустоту.

Больше всего ему хотелось вспомнить свою мать и отца, а возможно, и жену. Мысль о ней пришла ему, когда он, пытаясь определить свой возраст, нащупал налитые силой мышцы рук. У слишком молодого или у старика вряд ли такие тугие, как накаченная покрышка, мускулы, рассудил он, как ему показалось, здраво.

Он догадался, что из его памяти исчезло все, что тем или иным образом связано с его личным прошлым, словно кто-то вырезал из нее, как ножом, автобиографию, оставив, однако, способность говорить, читать и мыслить, чтобы он отличался от животного.

Ему хотелось, чтобы скорее наступил рассвет, когда можно будет осмотреться вокруг и выбраться отсюда. Когда, наконец, рассвело, он заметил на земле две параллельные бороздки, оставленные, как он догадался, от его каблуков, когда его волокли сюда. Оттащили его, не поленившись, в глубь леса метров на сто от проселочной дороги, которую он отыскал по следу. Там он обратил внимание на полуповаленное через дорогу дерево, ставшее, вероятно, ориентиром для тех, кто его привез сюда. Если это так, то эти люди могли вернуться. Зачем? Скорее всего, чтобы закопать его тело. Тогда почему он остался живым? Или он выжил вопреки им?

Не найдя ответа, он внимательно осмотрел ближайший участок дороги и отыскал на дне засохшей лужицы след от колеса машины, однако, определить, в каком направлении она уехала, не сумел.

Он решил пойти по дороге навстречу пробивавшемуся сквозь листья красному солнцу и тут увидел прикрепленный к стволу дерева кусок картона со стрелкой и надписью «Лесник». У него радостно забилось сердце.

Казалось, что лес не кончится никогда. Успокаивало то, что еще дважды ему встретился такой же указатель. Вдруг он услышал в стороне собачий лай, свернул туда и увидел ответвление дороги. Уже увереннее он пошел по ней, и вскоре она привела его к одинокому дому за редким забором.

Едва он подошел к закрытым воротам, как к ним от дома подбежала собака и стала бросаться на него. Отметив с удовлетворением, что он помнит и любит собак, он стал терпеливо ожидать появления лесника. О том, что это его дом, говорила надпись на воротах.

***

Сначала послышался скрип двери, и затем на крыльце появился бородатый человек с ружьем в опущенной руке.

– Шалый, замолчь! – крикнул он. – Что-нибудь нужно?

– Хотел бы с вами переговорить, – тоже крикнул пришелец.

Тут у меня, доносившего до вас эту историю, возникла необходимость как-нибудь назвать молодого человека. Не тратя времени на придумывание, я решил временно, до выяснения настоящего имени молодого человека, так и продолжать называть его или для краткости Мч.

– Ну, говори, – разрешил, подойдя поближе к Мч, лесник. Он был среднерост, худощав и густо темноволос. Борода и новый голубой спортивный костюм вносили путаницу в его возраст: ему можно было дать и пятьдесят и шестьдесят лет одновременно.

Обратив внимание на то, что палец лесника касается курка, Мч сказал:

– Очнулся ночью в лесу и ничего не помню.

– Бывает с перепоя, – усмехнулся лесник.

– Я уж об этом думал, но вряд ли, хотя голова действительно кружилась и до сих пор не совсем в порядке. Но в висках не ломит и во рту никаких следов выпивки. Нет, тут что-то другое. Прошло уже несколько часов, как я очнулся, а я все еще не помню, как меня зовут. Не подскажете, где я нахожусь?

– В Лесках, считай, что в самом центре России. О Центрограде слышал?

– Слышал и представляю, где он.

– Мы в двухстах километрах от него. А ты откуда?

– В том-то и дело, что не имею представления.

Задержав на Мч взгляд, лесник открыл калитку и жестом пригласил следовать за ним, а Шалому приказал идти на место.

В доме их встретила полноватая с миловидным круглым лицом хозяйка, выглядевшая моложе мужа. В ее больших светлых глазах светилось любопытство.

– Вот, говорит, ничего не помнит, – пояснил ей лесник. – Очнулся, говорит, в лесу и не знает, кто он и где находится. Говорит, что не с перепоя.

– У тебя одна причина, – проговорила с укором хозяйка. – Сам ничего не помнишь, когда выпьешь, и на других это же валишь. А человек, может, в беду попал. Заходите, – улыбнулась она Мч. – Мы как раз за стол садимся.

Лесника звали Федором Николаевичем, а хозяйка представилась просто Любой.

Насчет себя Мч лишь пожал плечами.

– Ладно, – махнул рукой хозяин, – Там видно будет. Выпьешь, глядишь, просветлеет в мозгах.

В кухне сладко пахло жареным картофелем, блинами и еще чем-то до боли родным и очень далеким, отчего у Мч едва не прослезились глаза. Хозяева заспорили, надо ли с утра ставить наливку. Победил Федор Николаевич, сказав, что не каждый день к ним приходят люди без памяти. Сладкая домашняя наливка еще больше усилила аппетит Мч, и он с трудом сдерживал его, а Люба все подкладывала в его тарелку картофель и затем блины, повторяя

– Кушай, кушай. Я же вижу, как ты проголодался.

Видя, как ей не терпится услышать, что с ним произошло, он с трудом оторвал себя от еды и повторил, но уже подробно свою краткую историю.

– Сегодня что? Не вторник? – спросила она и сама ответила. – Нет, четверг. Ой, как жалко. А-то по вторникам утром повторяют передачу «Жди меня». Там как-то показывали такого же, как ты, молодого человека, который тоже ничего не помнил. Его, правда, нашли в поезде. Но тот даже говорить не мог, и его снова словам обучали. Помню, говорили, он даже вилку держать не мог. Передача отыскала и привезла ему в Москву мать с сестрой, так он и их не узнал. Они его обнимают, а он смотрит пустыми глазами в сторону от них. Врач больницы, куда его поместили, сказал, что это над ним кто-то такой злой опыт поставил.

– Ты это, Любань, слышь, не все сразу выливай на него, – прервал жену раскрасневшийся от наливки Федор Николаевич. – Не пугай наперед. Может, у него не так все плохо. Вишь, он и говорит нормально и ест и пьет, как все. Выходит, у него не все еще потеряно, должен обязательно оклематься.

– Господи, да что же это за нелюди такие, чтобы над человеком такие опыты ставить, после чего он себя не помнит? – горестно проговорила Люба. – А… вот мне интересно, себя ты в зеркале сможешь узнать? – Она поднялась и принесла из спальни зеркало в овальной раме. – Даже подавать тебе боязно. А ну-ка взгляни на себя.

У Мч самого екнуло сердце, когда брал зеркало. В нем он увидел уставившегося на него совершенно незнакомого голубоглазого парня с плотно сжатыми тонкими губами и русыми в крупных кольцах волосами.

– Неужели не узнал? – ахнула следившая за ним Люба. Мч покачал головой. – Ну, а хоть понравился себе?

Федор Николаевич не вытерпел:

– Ну, скажи, не глупая баба? Что пристала к человеку? Если даже не понравился, он что, может поменять себя? Ты-то сама что не поменялась на артистку какую? И я бы тогда был у тебя не лесник чахоточный, а тоже какой-нибудь артист кислых щей.

Обиженная Люба замолчала, а лесник наполнил до краев рюмку Мч.

– Выпей за знакомство с самим собой, а главное, не горюй, время все лечит. Важно, что живой остался. Вот только без имени ты не как все люди. Даже у собак клички есть. Давай-ка и тебе мы имя присвоим. Любань, как бы ты хотела его назвать? А когда память к нему вернется, посмотрим, насколько ты ошиблась.

Люба исподлобья взглянула на Мч и, вдруг смутившись, сказала:

– Что, если мы его назовем Захаром?

Федор Иванович от удивления поперхнулся.

– Откуда ты такое допотопное имя выкопала? Ну-ка сознавайся, когда и что у тебя с ним было? Это когда мы в Ялту последний раз ездили? Ладно, ладно, не дуйся, я шучу. А все же, в честь кого ты хочешь его так назвать?

– У нас в классе одного мальчика так звали. Он мне нравился, ну и что?

– Если в классе, то ладно. Это я знаю, что у тебя до меня никого не было. Тогда пусть будет Захаром. А что? Неплохо звучит. Так ты, Захар, говоришь, там дерево наполовину повалено? Не через дорогу ли перекинуто?

– Через дорогу. Оно зацепилось верхушкой за деревья на другой стороне. А на дереве рядом прикреплен кусок картона со стрелкой к вам.

Федор Николаевич удивленно сморщил нос.

– Кусок картона? Ты ничего не путаешь?

– Вот такой кусок серого картона, – Мч показал руками размер. – Всего их было три по дороге к вам. На них нарисована стрелка с надписью «Лесник».

– Любань, ты слышишь, какая чушь собачья? На картоне. – Лесник усмехнулся. – Да он же после первого дождя, как сопля, раскиснет. Не помнишь, на нем следов дождя не было? Нет? Значит, их повесили вчера, так как днем раньше был ливень. Тогда я тебе, Захар, вот что скажу. Это они специально для тебя их понавешали, чтобы ты не заблудился и вышел на меня. Тогда спрашивается, с какой целью? И почему не привезли тебя прямо ко мне или не бросили поближе, а в шести километрах отсюда, если я верно о том месте думаю? Спешка отпадает, раз было время на развешивание картонок. А почему, спрашивается, они выводили тебя прямиком на меня? Я что, им доктор или милиция? Могли и сами отвезти тебя, куда следует, а куда – им видней. Так нет, почему-то направили именно ко мне. Наверное, посчитали, что это лучше для тебя. Или, напротив, хуже, а? Это в зависимости от того, кто они. Одни и те же или разные. Я имею в виду тех, кто лишил тебя памяти и бросил в лесу, и тех, кто налепил картонок. Или это одни и те же? Вот задача, а? Вон сколько неизвестных. Ты как, в математике силен? А, Захар? А то я интегралы не проходил. Ты-то сам, что думаешь обо всем об этом?

Сумбурные рассуждения лесника были очень важны для Мч, и он боялся его спугнуть.

– Я? – не сразу отозвался он, думая, чем тут мог бы помочь интеграл. – Я… я, как вы. Вы продолжайте.

– Значит, тоже не силен, – разочаровался Федор Николаевич. – А ты, Любань?

– Я? – переспросила мывшая посуду Люба. – Я знаю только одно, что тех, кто с ним такое сотворил, надо бы поймать и самих отвести в милицию. А свозить в больницу Захара стоит. Только не в нашу костоломную. В той передаче себя не помнивший лежал в специальной какой-то больнице в Москве. Жалко, я название ее забыла.

– Значит, ты тоже против милиции. Им там такие беспамятные нужны. Убийцу Павла больше месяца ищут и никакой зацепки. А тут лучше не придумаешь. Возразить-то он не сможет. Все на него свалить можно. Нет, в милицию я его не сдам. Я его к Аристарху свожу.

– Я о нем тоже подумала, – отозвалась Люба и пояснила Мч. – Это у нас один такой знаменитый доктор есть. Лечит от всех болезней, перед которыми бессильны остальные врачи. После него люди начинают ходить, говорить и слышать. Люди болтают, его к самому Ельцину возили, когда тот ноги еле передвигал и совсем из ума выжил. Бог даст, и тебе память вернет.

– Ельцин? Это кто? – спросил Мч и, увидев, как хозяева удивленно переглянулись, добавил. – Я, ей-богу, его не помню.

– Не много потерял от этого, – буркнул лесник.

– Наш нынешний правитель, – пояснила Люба. – Никак не дождемся, когда уйдет или помрет. Такого навытворял, что не приведи господь.

Мч решил, что об этом узнает позже, а сейчас ему хотелось, чтобы Федор Николаевич продолжил свои рассуждения о происшедшем с ним, но не знал, как сказать об этом, чтобы не показаться назойливым.

– А главное, он подпустил к власти бандитов и все им разрешил, – сказал, похмурев, лесник. – Вот они и вытворяют с людьми, что хотят. Это наверняка кто-то из наших балует. Какой смысл везти тебя из других областей, где своих лесов хватает? Нет, это кто-то из здешних, кто меня знает. Чужие могли и не знать, где от того места находится лесник. Эх, жалко, колымагу мою опять испортили, а то бы мы с тобой туда сгоняли, может, еще какие следы выискали. Глядишь, и на кого наткнулись бы. Тем, кто тебя там бросил, наверняка интересно будет знать, куда ты делся. Как и тем, кто вроде бы спасал тебя, направляя ко мне. Значит, надо ждать их в гости. Сейчас допьем…. что-то она не берет, слабовата, и сходим, посмотрим вокруг. Если кто есть, от меня не спрячется. Любань, тебе налить? Ну и хорошо, нам больше достанется. – Федор Николаевич налил в два стакана и поднял свой. – Ну, давай за то, чтобы отыскать этих бандитов и вернуть тебе память. – Они выпили. – Только не понятно, какой им от тебя такого толк, когда нормальными работниками пруд пруди? Работы-то совсем в районе не стало. За одну еду люди согласны работать. А у других денег куры не клюют. Даже не миллионеры, а миллиардеры и не в наших рублях, а в их долларах. Это же сколько наших зарплат? И у нас такие стали появляться. Может, пока еще не в долларах, а в рублях точно уже есть. Ты бы на их усадьбы взглянул. Мой этот дом по сравнению с их хоромами, что конура Шалого.

– Откуда у них деньги? – заинтересовался Мч.

Федор Николаевич ответил насмешливо:

– Это только ты мог такой глупый вопрос задать. Откуда угодно, только не из трудовой копейки. В основном, как и раньше, воруют у государства, только с той разницей, что сейчас за это не сажают, а даже узаконили воровство через приватизацию. В народе ее прихватизацией зовут. У государства разве что лес и вода пока остались. И то, как смотреть. Взять наш лес, не предназначенный для вырубки как заповедный. Сейчас на нем все наживаются, а у государства от него одни расходы. На меня, к примеру, который должен охранять этот лес. А толк от меня какой? Это раньше «Стой, а то стрелять буду!» действовало, а сейчас против моего ружья в худшем случае два автомата Калашникова, а пистолеты уж и в счет не идут. Тут не до задержания, – живым бы остаться. А если и удастся запомнить номер машины и что в ней, а потом составить протокол, то выяснится, что машины с таким номером не существует, а если и есть, то везла она не отборный лес, а сухостой с разрешения начальства.

– В милицию пробовали обращаться?

– Обращался и не раз, пока не понял, что она имеет свою долю с каждой машины ворованного леса и с каждой браконьерской рыбы или дичи и зверя. Но это все цветочки в сравнении с тем, что стало твориться, когда пошла мода на особняки. И главное, норовят возводить их не рядом с народом, а подальше от него, куда вход запрещен, в заповедных зонах. И даже там строить начинают с трехметрового забора. Вот тут я не смог смотреть, как губят флору и фауну, какой нигде больше в мире нет. Стал спрашивать их как лицо официальное, на каком основании строят в местах, где имеется запрет на застройки. Одни от меня отмахивались, как от назойливого комара, другие совали бумаги чуть ли не от самого Ельцина, с третьими доходило до рукоприкладства, ко мне, разумеется, а последние и вовсе пригрозили убить, если не заткнусь. Вот и приходится ружье из рук не выпускать. Не поверишь, сплю с ним.

– Только три месяца назад, как поднялся с больничной койки, – пожаловалась Люба. – Я уж думала, не выживет. Живем, как на пороховой бочке. Никак не уговорю его бросить эту работу, не дожидаясь пенсии.

– Не ной, – оборвал ее муж. – Не на того напали. Не мы должны их бояться, а они нас. Потому что мы честно живем, а они нет.

– Начальство ваше почему не вмешивается?

Лесник молча разлил остатки вина и выпил

– Чудные ты вопросы задаешь. Как дитя малое. Трудно тебе будет в этой новой для тебя жизни. Начальство мое давно куплено и вмешиваться не хочет. Лишь иногда намекает мне: тебе что, больше всех надо? И вот что странно, не увольняет: надо, видно, чтобы кто-то на всякий случай выступал против. А я как лесник у них всю жизнь в передовиках. Любань, где моя медаль Героя?

– У Кати, забыл что ли? – Люба присела за стол. – Мы уже давно все ценное к дочери вывезли. Здесь не раз бывали, рылись, искали Федины бумаги на них.

– Новые соберу, не на того напали. Я их выведу на чистую воду. Ты думаешь, почему они заборами от людей отгораживаются? Потому что есть что скрывать. Я не удивлюсь, если ты, Захар, – их рук дело. Зачем, не знаю. Но раз сделали с тобой такое, значит, для чего-то надо. Вот бы поймать их на тебе, мы бы их тогда, о-о…. Слушай, а ты в машинах не разбираешься, не помнишь? А то я второй день, как без ног. Никак не пойму, что они с ней на этот раз сотворили. В те разы просто курочили или вырывали провода, а на этот раз поступили хитро: все на месте и аккумулятор, как зверь, а не заводится, хоть тресни. Может, взглянешь, а?

– Что ты пристал к человеку со своей машиной? – запротестовала Люба. – Дай ему придти в себя. Коля завтра приедет и отремонтирует.

Но Мч самому было интересно знать, разбирается он в машинах или нет. Он поднялся и, поблагодарив Любу за завтрак, пошел вслед за лесником к стоявшей в гараже «Ниве». К своей радости, машину этой модели он узнал и стал со знанием дела возиться под капотом, а Федор Иванович отправился посмотреть вокруг. Довольно скоро мастерский пыл у Мч угас, так как двигатель упорно не заводился, хотя никакой неисправности Мч не нашел. Даже проверил, не заткнута ли чем выхлопная труба. Увидев это, вернувшийся лесник разочарованно махнул рукой.

– Э-э, видно, и ты такой же, как я, мастер – пепка, только водить можешь.

– Ничего не понимаю, – оправдывался Мч. – Все в порядке, а не заводится. И бензина полбака.

– Мастера своего дела портили. Оставил ее на полчаса без присмотра, сажусь, а она ни в какую. Полдня провозился. Так на буксире и привезли. Жду племянника Николая. Вот у кого на это дело золотые руки.

– Он мастер по автосервису?

– Он на все руки мастер, где техники касается. Одно время пытался с другом держать свою мастерскую, да с бандитами не ужились. Ушли к зятю-покойнику в заводской гараж. – Федор Николаевич вздохнул. – Вот уж задача, не знаю, удастся ли отыскать его убийцу, или так и останутся концы в воду.

– Что с ним случилось?

– Обычное в наше время дело – заказное убийство. Как и Николай, отказался платить бандитам. Тот-то от греха подальше просто взял да и продал мастерскую. А Павел, зять, в последнее время директором завода был. До перестройки завод гремел на всю страну, за границу станки продавал. А когда бардак начался, его сначала разворовали, а потом и вовсе вроде как закрыли. Павел там после института до главного инженера дослужился. Все начальство разбежалось, кто куда, директор за границу, прихватив кассу, а Павел один остался, не дал до конца развалить завод и даже начал помаленьку выпускать нужный на огороде инвентарь, люди-то только тем и живут, что сами выращивают, потом понемногу перешел на малые станки. Дело пошло. Рабочие его на руках носили за то, что он не хапал себе, как другие, а и им хорошо платил, что сейчас большая редкость. Может, и за это тоже его убили, чтобы не подавал пример другим директорам. Но убили его не сразу, а со второго захода. Первый раз либо попугали, выбив из руки зажигалку, либо промахнулись. Но скорее промахнулись, так как и во второй раз попали в шею. Три дня бедняк мучился. Уж лучше бы пометче выстрелили. Видно, нехватка у них на хороших киллеров. Слово-то какое-то дурацкое выдумали. Уж чего яснее ясного – убийца или, как раньше, душегуб. Так нет тебе, киллер. Все оттуда, с запада, вся зараза оттуда. – Федор Николаевич сплюнул и помолчал. – Месяц, как схоронили. Через неделю сорокадневные поминки будут. С Любаней поедем на кладбище, а потом в ресторан. Завод организует за свой счет.

– А милиция что говорит?

Следователь сразу дал понять, что дело дохлое. Наемных киллеров обычно не находят. – Федор Николаевич вздохнул. – Катька, дочь моя, до сих пор от горя с ума сходит. Всех подозревает, особенно нового директора. Резон, конечно, в этом есть. А как теперь докажешь? Он такие богатые похороны устроил, так плакал на них, как родного брата хоронил. Если бы знать, кто убил, я бы его сам, не задумываясь, вот из этого ружья пристрелил. Уж я бы не промахнулся.

Мч бросил взгляд на стоявшее рядом ружье, попросил:

– Можно взглянуть?

По тому, как он осматривал ружье, прицеливался и проверял наличие в нем патронов, было видно, что это дело ему хорошо знакомо.

– Вон в ту банку попадешь? – спросил наблюдавший за ним лесник и показал на консервную банку, насаженную на заборный столб.