Текст книги "Кто я? Туда я успею"

– Насчет того, очень ли он похож на меня, не могу сказать определенно, так как видел себя всего один раз мельком в зеркале. Любе было интересно, узнаю я себя или нет. – Он спохватился и незаметно глянул на Катю. Она сидела, закрыв глаза, и ему захотелось извиниться, но он решил не заострять на этом ее внимание. – О том, что он похож на меня, я подумал, когда он уже уехал. Возможно, Коля, ты прав, и все дело в моих волосах. Именно они могли натолкнуть меня на мысль, что я его где-то видел, а видел я до него только Федора Николаевича и себя. Тот, кто подбирал для него парик, хорошо меня знал.

– Не понял, ты, что себя в зеркале не узнал? – удивился Коля.

– Узнают, когда помнят. Это было ни с чем несравнимое и страшное чувство. Я ведь мог оказаться каким угодно.

– Ты себе понравился? – поинтересовалась Катя, больно напомнив Мч Любу.

– Этот же вопрос мне задала твоя мама, но папа не дал мне ответить. Сказал, что я должен принять себя таким, каков есть. – Мч улыбнулся, вспомнив сказанное при этом лесником. – Да я и ответить тогда не мог, потому что мог сравнить себя только с твоим отцом. – А сейчас я могу ответить. По сравнению с милиционерами я выгляжу не хуже, а вот в сравнении с Колей мог бы быть красивее.

Осветив салон машины ослепительно белой улыбкой, Коля заметил самодовольно:

– Сравниваться со мной – дохлый, ёклмн, номер. Меня даже хотели в кремлевскую охрану направить, но по росту не подошел. Но я все-таки не представляю, как это ничего не помнить. Бывает, спьяну не помнишь, что было вчера, но поднатужишься и вспомнишь, сколько выпил и кого трахал.

– Коля, не хами, – сказала Катя. – Трахальщик мне еще нашелся.

– Когда я сидел у костра и напрягал до боли в висках память, это походило на то, как если бы смотреть на небо, знать, что там солнце, облака, птицы летают, но ничего этого не видеть. Вот и сейчас я знаю, что у меня есть или были отец и мать, может, есть брат, как ты или сестра, как Катя, возможно, есть жена и дети, знаю, что сам когда-то был ребенком, ходил в школу, где-то работал, но ни о чем об этом не имею представления. Мне было бы легче, если бы я только что родился, пусть даже в этом возрасте. Федор Николаевич определил, что я не из рабочих, жил, скорее всего, в деревне, раз умею пилить и колоть дрова. Он разрешил мне выстрелить их ружья и сказал, что я служил в армии, раз умею хорошо стрелять. В милиции я узнал, что еще неплохо дерусь. Если бы не маленькая камера, они бы меня не уложили.

– Мог служить в воздушно-десантных войсках или в спецназе, – предположил Коля. – Думаю, нам это не помешает. – Он притормозил и свернул к небольшому дому за невысоким забором. – Приехали. Наш с Катюхой дом детства. Вся моя жизнь прошла здесь. Все в первый раз тут было. В этом смысле я счастливее тебя. Все помню. Но я уверен, что и к тебе вернется память.

Пока Коля ставил машину в гараж, Катя отвела Мч в дом. Он был пуст, Катя рассказала, что Колину маму сегодня отвезли в больницу.

– Услышала про папу с мамой, упала без сознания, а когда отвезли в больницу, и она пришла в сознание, то сказать ничего не может, только укает, ничего не поймешь. Врачи говорят, может и не пройти. Коля очень переживает, но не показывает вида. – Катя помолчала и, взглянув на Мч, вздохнула. – Не в добрый час свела нас троих судьба. У каждого свое страшное горе.

Только сейчас Мч рассмотрел ее. Два почти подряд горя высосали из нее все соки. И было удивительно, как она еще держалась. На бледном без единой кровинки лице лихорадочно горели за слипшимися ресницами глаза, которые она держала широко раскрытыми, чтобы высушивать постоянно набегавшие слезы. Мч поймал себя на том, что ему захотелось обнять ее и прижать к груди.

Вошедший Коля первым делом позвонил в больницу. Услышав, что положение матери не ухудшилось, он повеселел и отправил Катю на кухню, а сам повел Мч показывать дом.

– Пока не найдем твоих, поживешь здесь. Удобства я сделал не хуже городских: душ, туалет по-маленькому – все дома. По-большому – не барин, – сбегаешь во двор. А сейчас можешь по быстрому ополоснуться, пока мы приготовим на кухне. Мы с Катюхой ведь еще не поминали.

Мч прошел в крохотную душевую кабину с зеркалом во всю стену и прислонился к нему, не в силах оторваться. Все тело налилось раскаленным свинцом. Опять разрывался мочевой пузырь.

Раздевшись, он оглядел себя. Спина, бока и особенно талия были в фиолетовых пятнах, но лицо было почти не тронутым, не считая разбитой губы от падения в сарае. Лелькин пообещал продолжить избиение завтра, если Мч за ночь не надумает подписать протокол. А теперь сам на грани жизни и смерти. Хоть бы остался жив, подумал Мч, все меньше будет висеть на мне трупов.

Душ сбросил с него несколько десятков килограмм. Коля и Катя уставились на него.

– Ну-у, – оценил Коля удовлетворенно. – Совсем, ёклмн, на человека похож. Такого не стыдно и за стол посадить. Садись.

На столе стояли уже налитые пять рюмок. Две были накрыты кусочками черного хлеба. Коля поднял свою рюмку и сказал:

– Кто их убил – сейчас вопрос второй. Сейчас у нас с Катюхой нет ничего важнее, как помянуть их. А ты, – он остановил на Мч посуровевший взгляд черных, как антрацит, глаз, – если их не убивал, можешь к нам присоединиться. В случае чего она сама не пойдет тебе в глотку.

Мч выдержал Колин взгляд и выпил вместе с ними. Заплакавшая Катя никак не могла сделать глоток. Мч дождался, когда она выпила, и сказал:

– Вы должны знать, что у меня не будет жизни в двух случаях: если я не узнаю, кто я, и если не докажу в первую очередь вам, что не я убил Катиных родителей и стрелял в милиционеров. К сожалению, прибегая к вашей помощи, я подвергаю вас большой опасности. Но я постараюсь, чтобы она была минимальной.

Коля усмехнулся в черные усы.

– О себе ты ничего не помнишь, а разъякался: я, я – головка от х… Жизни у него, видишь ли, ёпрст, не будет. А у нас ее уже нет. Вон, что с Катюхой стало, смотреть страшно. Ты бы видел ее всего полгода назад. Я – ее двоюродный брат, родная кровь, как говорится, не положено, а не мог оторвать от нее глаз и всех девок по ней равняю. Да я, пока не увижу опять улыбку на ее лице, которую ты еще не видел, думаешь, смогу спокойно жить? Так что не якай, а похороним и займемся вместе поиском убийц. А ты за это время приди в себя, и обдумай, с чего лучше начать поиски.

– Я тоже хочу, я просто обязан быть на похоронах, – испугался Меч, – они мне тоже как родные. Мне бы парик какой-нибудь и одежду эту сменить.

– Мне бы, хозяйка, водицы испить, а то жрать хочется и переспать не с кем, – поддел Мч Коля. – Это я так шучу, не обижайся. Парик сделаем. Главное, отрезать твои лохмы. Сейчас они у тебя, правда, причесаны и совсем другое дело, даже жалко отрезать, но завтра будет опять то же самое, поэтому лучше избавиться от них.

Катя окинула Мч взглядом и попросила Колю:

– Посмотри у матери парики, которые я ей дарила.

Коля принес из спальни пакет и вытряхнул несколько париков на стол.

– Вот этот черный ему подойдет, – сказал он. – Будет, как я. У тебя быстро растет борода?

– Смотри сам. Очнулся я ночью, а когда брился, не знаю.

Коля скривился:

– Жидковато, не то, что у меня. Ах, да, ты же, ёклмн, блондинистый. Но у тебя еще есть двое суток. Кое-где подкрасим, кое-где подлепим, и мать родная не узнает. Ты и ее не помнишь?

Мч покачал головой и проговорил с грустью:

– Больше всего на свете я хотел бы вспомнить ее.

Катя выбрала фиолетовый парик и надела ему на голову.

– С твоей талией и ресницами неплохая модель может получиться.

– Ага, – усмехнулся Коля. – Чтобы кобели на него глаз положили и пощупали между ног.

Мч робко вмешался:

– А нельзя ли из меня сделать старика? Вот этот белый парик, если его измазать сажей, мог бы сойти за седой.

– Завтра привезу к тебе свою подругу Оленьку, – сказал Коля. – Она работает в парикмахерской, бабушка у нее бывшая актриса, она тебя в кого угодно превратит. Хоть в старика, хоть в старуху.

Никто из них спать не мог, и они перешли в гостиную посмотреть последние местные теленовости. И сразу увидели Мч во весь экран. Он был сфотографирован еще до избиения и выглядел более или менее нормально. Но уже тогда его глаза были, как у загнанного зверя. Глядя на себя, он удивился: «Как это мне с такими глазами удалось уговорить Катю поверить мне?»

– Как видите, – говорил за кадром женский голос, – преступник, на счету которого три убийства и один тяжело раненый, действительно выглядит привлекательно для женщин. На вид ему около тридцати лет, он высокого роста, крепкого спортивного телосложения, одет в серый вязаный свитер без воротника, синие джинсы и коричневые туфли. При встрече с ним следует быть предельно осторожным. Он вооружен и очень опасен, а специально для девушек подчеркиваю, и коварен, о чем нам говорил и еще раз напомнит майор Безусяк.

Появившийся на экране майор, глядя в камеру, заговорил назидательным тоном: «Еще и еще раз хотел бы высказать убедительную просьбу к телезрителям. Если вам случайно встретится этот человек, ни в коем случае не вступайте с ним в контакт и немедленно сообщите в милицию. Особенно это относится к молодым женщинам, на которых неотразимо действует его внешность, как это произошло даже с дочерью убитого лесника. Ей, если она сейчас смотрит телевизор, я бы настоятельно порекомендовал запереть на ночь покрепче двери и никого не впускать в дом».

В гостиной невольно нависла неприятная для Мч тишина, которую прервал Коля:

– Ой, как страшно, ёклмн, усраться и не жить. – Катя с укором взглянула на брата. – Отступать нам, Катюха, уже некуда, позади, как говорится, Москва.

– Эти слова принадлежат Клочкову, – сказал Мч.

– Не понял, – поднял сросшиеся черные брови Коля. – Катюха, ты слышала, это сказал какой-то Клочков. Кто он, не знаешь?

– Не помню.

– А я хорошо помню, – Мч так радовался, что они невольно улыбнулись. – Он был политруком и сказал эти слова, а точнее «Велика Россия, а отступать некуда. Позади – Москва» своим солдатам-панфиловцам, защищавшим в сорок первом Москву под Волоколамском. Их было всего двадцать восемь человек. Они погибли, но немецкие танки к Москве не пропустили.

Катя легла в спальне. Коля уложил Мч на своей кровати, а сам устроился в приставленном к двери спальни кресле. Мч видел, как он сунул себе под подушку Катин пистолет, и не осудил его за это. Мне еще не раз придется доказывать, что я не убийца, с горечью подумал он перед сном.

***

Утром после завтрака Коля уехал в дом лесника за документами. Он хотел взять с собой Катю, но она отказалась. Мч догадался, что она осталась, чтобы поговорить с ним наедине. Видя, что она не решается начать, он сам спросил, какую просьбу она имела тогда в виду.

– Я знаю, кто убил моего мужа, – сказала она, – вернее, кто нанял киллера. Я хочу, чтобы ты его убил.

– Ты абсолютно уверена, что именно он нанял киллера? – спросил ошарашенный Мч. – Какие у тебя доказательства?

– Он не такой дурак, чтобы они были. Но я знаю, что это сделал он. Больше некому. Он занял место Павла.

Мч не знал, что ответить. Видя это, она растерялась.

– Но ты же обещал. Я тебе помогла бежать и помогу отыскать твой дом.

– Я должен убедиться, что именно он заказал убийцу. И… – Мч хотел сказать, что не представляет, как сможет убить человека.

Катя нахмурилась, и на ее нежном лице появилось решительное выражение.

– Тогда я его сама убью, если ты не хочешь. Колю я не хочу сюда вмешивать, хотя, я уверена, он не отказался бы. Вот похороню и убью. Раньше я хотела сделать это незаметно, чтобы не попасться, и никому не говорила. А теперь мне все равно. Подойду к нему и выстрелю.

– Не думаю, чтобы это было так легко подойти и выстрелить. Не каждый способен на это.

– А я смогу. – Катя поднялась со стула. – Не хочешь, не надо. Тогда и на мою помощь не рассчитывай. – В ее голосе звучало разочарование.

Она отошла своей редкой походкой к окну, показывая, что Мч ее больше не интересует. На ней был легкий короткий халат. При слегка откинутой маленькой голове, узких приподнятых плечах и длинных ногах ее большой живот казался театрально приставленным. Ему стало невыносимо жаль ее. Он тоже поднялся и, подойдя к ней, проговорил с нежностью:

– Ты должна думать о ребенке. Сначала мы должны найти убийц твоих родителей по свежим следам. Я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы отыскать и убийцу твоего мужа. Если я буду уверен в этом, то я не пощажу его.

Она подняла глаза и внимательно на него посмотрела.

– Не говори Коле о нашем разговоре. Он еще мальчик.

– Ты-то сама, кто? – Он попытался улыбнуться.

– Я? – округлила она глаза и провела рукой по животу. – Почти что мать.

– Вот и сохрани своего ребенка. Как память о любимом муже. – Слово память напомнило ему о его собственной беде. Он сгорбился и направился к двери. – Я выйду покурить.

Очевидно, она догадалась, и вскоре пришла к нему, за что он был ей благодарен.

В этот момент подъехал Коля и отчитал Катю:

– Он мог забыть, но ты, ёклмн, должна знать, что такое деревня. Через пять минут, как он выйдет во двор, бабы будут знать о нем. Мы сейчас уедем, а ты, – ткнул он пальцем в Мч, – будешь выходить только, когда приспичит по большому и тысячу раз посмотри вокруг, не видит ли тебя кто. Понял?

Мч кивнул.

Оставшись один, он включил телевизор и сразу увидел, насколько изменилась его страна. По одной программе показывали благородных американских солдат, спасавших вьетнамских женщин и детей от жестоких вьетнамцев с красными звездочками на фуражках, в то время как в сознании Мч тотчас возникла вьетнамская деревня Сонгми, сожженная американцами дотла вместе с теми же женщинами и детьми. По другой программе говорили и показывали беспризорных детей, занимавшихся проституцией. Мч показалось, что репортер был больше озабочен не бесчеловечной жестокостью самой темы, а показом голых детей и сцен насилия над ними. Интерес к половой теме чувствовался абсолютно на всех каналах. Увидел Мч впервые и совершенно голые пары, открыто занимавшиеся половым сношением, почему-то называемым в фильмах любовью, с чем Мч не мог согласиться. В его понятии любовь была самым благородным и святым чистым чувством, а то, чем занимались на экране, не зная имени друг друга, было обычной случкой или по-простонародному блядством. Сексуальная тема была основной и на концертах. Все без исключения певицы и танцовщицы были в пляжных костюмах, едва прикрывавших сиськи и письки. Зато Мч не запомнил ни одного голоса и ни одной мелодии. Петросян под хохот публики рассказывал про бабкин дымоход.

И уж совсем ничего Мч не понял в бесконечных рекламах, кроме того, что надо брать от жизни все.

Зато он понял, что ему долго придется привыкать к этой чужой и не очень приятной жизни, в которой он оказался не по своей воле.

Выключив телевизор, он стал искать книги. Ему повезло. В коридоре он наткнулся на книжную этажерку в основном со школьными учебниками. Некоторые из них он узнал по обложкам и одному этому обрадовался. Он просмотрел учебники старших классов, с удовлетворением отметив, что совсем неплохо знает школьную программу, а некоторые стихи помнил наизусть. Читая «Мцыри» Лермонтова, он то и дело отрывал от текста глаза и продолжал читать по памяти. Наизусть он помнил все три приведенные в учебнике стихотворения Есенина и отрывок из «Анны Снегиной», но совсем не знал стихи Пастернака и Бродского. Стихи последнего поразили его необычностью формы, похожей на прозу, но не запомились.

Обложку учебника истории он не помнил и просмотрел его с конца, где восхвалялись успехи перестройки и установления демократии в стране. Советский Союз еще был, и Горбачев говорил о необходимости его реформирования. Мало что узнал Мч о происшедших в стране изменениях и из нескольких номеров газеты «Лесковские ведомости», состоявших в основном из криминальной хроники. Ими оказалась подборка заметок об убийстве Павла Краснова, Катиного мужа. С фотографии, приведенной в первой заметке, смотрел молодой человек с приятным волевым лицом, сидевший за директорским столом. В тексте говорилось, что убийство произошло при выходе Павла из зубной частной клиники. О том, что он туда поедет, знали лишь несколько приближенных человек, отчего корреспондент предположил, что сообщника убийцы надо искать среди них, в первую очередь среди телохранителей. Убийство твердо связывалось с производственной деятельностью Павла. Два месяца назад на него уже покушались, выбив из руки выстрелом зажигалку. До сих пор следователи гадают, был ли это досадный промах киллера или акт устрашения, намекавший, что в следующий раз пуля снайпера такого экстра класса настигнет его где угодно, если он не будет сговорчив. Как и произошло вскоре. О том, кто угрожал Павлу и что от него требовали, в заметке не было сказано ни слова, словно это было и так ясно.

В последующих номерах ничего нового для себя об этом деле Мч не вычитал, разве что описание похорон и в чем была одета Катя. Еще он узнал, что дело об убийстве Павла вел следователь прокуратуры Есаков, единственный, кто заявил, что заказчик убийства Павла когда-нибудь будет найден. Что касается непосредственного исполнителя, то, по мнению следователя, его, скорее всего, уже нет в живых.

Потрясла Мч ежедневная хроника криминальных событий как самими страшными фактами, так и бесстрастным их изложением, словно речь шла о всякой всячине. Внук, страдая от похмелья, дождался, когда бабушка уснула, взял топор и тяпнул ее по затылку. Затем он вынул из ее длинных с резинкой трусов спрятанную пенсию, и жизнь опять радужно засияла перед ним. Здесь все было кощунственно: и тяпнул и трусы с резинкой, и радужное сияние жизни. Или жена знала, что муж перед тем, как заняться с ней любовью, заставлял возбуждать себя пятилетнюю дочь, и лишь следила, чтобы он не зашел слишком далеко. Лишь, когда он зашел не только далеко, но и глубоко, она заявила в милицию. Здесь, по мнению Мч, было даже не кощунство, а хуже фашизма, хуже чего, как он считал, ничего не могло быть. Оказывается, стало.

Отложив газету, Мч опять задумался. Он не представлял, как сможет войти в эту уродливую жизнь, и не очень хотел этого. Его держала в ней счастливая для него встреча с Катей и Колей, поверивших, что он не убивал ее родителей. При первой возможности он все равно попытался бы убежать из отделения милиции и отыскать Катю, но их встреча могла бы закончиться для него трагично. Если он только выиграл от встречи с ними, то для них она грозила большими неприятностями со стороны милиции. А этого он не хотел.

Они приехали к обеду. Коля сообщил, что похороны состоятся завтра, как и положено у христиан, на третий день, включая день смерти, а Катя добавила, что в пять часов его ждет Аристарх Викентьевич, тот самый волшебный доктор, о котором говорила ее мама.

***

Доктор оказался маленьким седеньким старичком с добрым взглядом, мягким голосом и цепкими пальцами. В дороге Коля рассказал, что Федор Николаевич разрешал доктору удить в заповедных водах, где до появления особняков водилось много рыбы, и весть об убийстве лесника сильно его расстроила. Вчера доктор тоже смотрел ночные новости, но просьбу посмотреть того самого убийцу воспринял спокойно и с профессиональным интересом.

При знакомстве с Мч доктор взглянул на него так же дружелюбно, как и на Катю с Колей. Проведя их в свой врачебный кабинет, в который была переделана одна из комнат его деревенского дома, он спросил Мч совсем не о том, чего тот ожидал:

– Ребра сильно беспокоят? Покажи, где. – Мч провел руками по бокам, задержав на животе и пояснице. – Пройди-ка, дружок, за ширму.

Там в углу стоял рентеноаппарат. Доктор велел Мч снять свитер с футболкой и, ощупав его со всех сторон, удивился, как это он еще умудрялся ходить.

Еще больше удивил его рентгеноосмотр, о результатах которого он сообщил Кате и Коле, выйдя к ним. Мч услышал, что у него два ребра поломаны и два вывихнуты и, что совсем плохо, отбиты почки.

Вернувшись к Мч, доктор посоветовал ему кричать, если будет невмоготу.

Но к боли Мч уже привык и лишь задерживал дыхание, но она стала постепенно ослабевать, и он, когда доктор его отпустил, вышел из-за ширмы, не в силах сдержать радость. Все еще не веря, он коснулся рукой боков и сделал телом круговое движение, затем присел на одной ноге. Появившийся сзади доктор велел с этим повременить, а обязательно соблюсти постельный режим с регулярным приемом микстуры, которую тут же стал прописывать, усевшись за свой стол.

– Ты, говорят, еще и на память жалуешься? – спросил он как бы невзначай. – А ну-ка ответь, не задумываясь, сколько будет семью восемь?

– Это-то я все знаю, – вздохнул Мч. – Могу, если хотите, назвать до семи знаков число «пи» и прочитать с десяток стихотворений. Сегодня я просматривал Колины учебники и обнаружил, что неплохо знаю школьную программу. А, перелистав учебник истории, я пришел к выводу, что помню ее приблизительно до прихода к власти Горбачева. Хорошо помню его самого, как сказал Федор Николаевич, с заплаткой на лбу. А мы, я помню, ее называли чернильной кляксой. Помню и его перестройку, а вот чем она закончилась, я узнал уже в эти два дня, но лучше бы не узнавал.

– Не узнал, а испытал на своей шкуре, – уточнил Коля.

– О себе ты не помнишь ни до, ни после перестройки?

– Что было в стране до нее, помню все прекрасно и чем дальше от нее, тем лучше. И абсолютно ничего не помню, что было после нее. А о себе вообще не имею представления. Как будто меня вообще не было. Уж лучше бы я не стихи, а о себе что-нибудь помнил.

Было видно, что слова Мч озадачили доктора. Задумавшись, он вскидывал в такт мыслям белые кустистые брови и разводил в стороны руки. Наконец он поднялся.

– Не будем терять время. Пересядь-ка вон туда и, – голос доктора стал на несколько тонов выше и гуще, заполнив собой кабинет, – постарайся расслабиться. Сейчас ты будешь видеть только меня и слышать только мой голос, ничего и никого больше. Ты уже чувствуешь себя удивительно легко. Ты стал удивительно спокоен. Тебе действительно хорошо?

– Да, – ответил Мч, нисколько не солгав. Ему и вправду стало изумительно легко, словно он стал парить в воздухе, как Леонов в открытом космосе.

– Вот и прекрасно. Сейчас при счете три ты заснешь, а когда проснешься, память к тебе вернется, и ты будешь все помнить о себе.

Доктор подошел к Мч и повел перед ним руками, словно погладил по волосам, однако не касаясь их. Вдруг он легко ударил двумя пальцами Мч по лбу. Голова Мч слегка откинулась назад, руки безвольно повисли, и он перестал себя ощущать, совсем, как в лесу до пробуждения. Очнулся он так же, как тогда, будто вынырнул из воды, только на этот раз не в ночную темноту и тишину, а в дневной свет и уличный шум. Перед собой он увидел старенького доктора, а за ним Катю и Колю. В первый момент оттого, что сразу узнал их, он несказанно обрадовался, увязав это с возвратом к нему памяти, но ему не понравилось, что доктор выглядел очень озабоченным и даже растерянным, а Катя и Коля смотрели на него слишком напряженно.

– Как ты, дружок, сейчас себя чувствуешь? – услышал он мягкий голос доктора.

Уже догадавшись, что чуда не произошло, Мч постарался ответить не слишком уныло, чтобы еще больше не расстроить доброго доктора:

– Хорошо.

– А песню ты все еще слышишь?

– Песню? Какую песню?

– Про судьбу воровскую. Ты слышал ее наряду с моим голосом. Значит, больше не слышишь? – Доктор развел и бросил на стол руки. – Вот какое дело, дружок. Выходит, не сумел я ничем тебе помочь, как ни старался. Они не дадут соврать, – он указал глазами на Катю с Колей. – Слаб я в коленках оказался. А причина тому – песня, которую ты слышал. Коля, как это в ней поется про рай?

– «Все мы ходим под богом, но не всех примут в рай», – пропел Коля. – Известная песня Ивана Кучина.

– Не знаю, кого имел в виду твой Иван Кучин, но в отношении нас, врачей, он прав, если перефразировать его так: «Все мы давали клятву Гиппократу, но не все мы имеем право называться врачами». Мне бы взглянуть в глаза того мерзавца, кто сотворил такое с нашим дружком.

– Ох, как он испугается вашего взгляда, Аристарх Викентич. Сейчас пулей не каждого напугаешь. Только гранатометом. А, в принципе, Аристарх Викентич, возможно вернуть ему память?

– В том-то и беда, Коленька, боюсь, что вернуть ее сможет только тот, кто ее отнял. Однако я очень сомневаюсь, что он согласится сделать это добровольно.

– Значит, надо его найти и силой заставить вернуть память. Как выдумаете, Аристарх Викентич, кто-нибудь из ваших здешних знакомых докторов мог это сделать?

Доктор вскинул по-лошадиному голову и стал задумчиво щипать бородку.

– Тут, Коленька, должен быть гипнотизер, который хорошо разбирается не только в медицине, но и в физике, радиотехнике и электронике, к примеру, как ты в машинах. Кроме того, он должен быть глубоко безнравственным человеком.

– Не обязательно, Аристарх Викентич. Достаточно любить деньги или очень нуждаться в них. Сейчас людьми правят деньги, а не мораль.

Улыбнувшись, доктор чмокнул и облизал губы.

– Хорошо, Коленька, знаю, как пагубно воздействуют на души людей деньги, особенно навязанные нам со стороны зеленые доллары. Если исходить из этой твоей теории, то был у меня один такой ученик, насколько талантливый, настолько корыстолюбивый и нечистоплотный. Быстро ухватив у меня азы лечебного гипноза, он тут же поставил его на коммерческую основу, проводя опыты со зрителями, обучая иностранным языкам, не зная их, занимался усилением памяти и всякого рода внушениями под видом лечения, короче, одурачивал людей, как мог, проявляя изобретательность. Для обучения языкам он использовал магнитофон с записью лекций уроков. – Доктор замолчал и уставился на Мч. – Усилением памяти… Постой-ка, дружок, постой. Он ее не только усиливал, но и отнимал, а это уже похоже на твой случай. Во время суда над ним выяснилось, что он лишал памяти соблазненных им женщин, чтобы они не выдали его.

– Не понятно, как он мог погореть, если они его не помнили?

– Все тонкости, Коленька, я не знаю, но слышал, что одна из них оказалась не то женой, не то дочерью очень высокого начальника, который засадил его надолго. Вот уже лет семь о нем ни слуху, ни духу. А мог бы достичь многого. Он много читал о различных способах воздействия на мозг человека с целью управления им, в том числе на расстоянии, пытался даже ставить опыты на нищих. Бомжей тогда еще не было. Тогда много чего не было не только хорошего, но и плохого. – Доктор помолчал и крикнул Коле. – Борька мог! Если бы он объявился здесь, я бы подумал в первую очередь о нем. А остальные – нет, слабоваты, как я. Однако, учитывая твою философию, я проведу расследование насчет всех своих учеников. Одновременно постараюсь связаться со своими коллегами в Москве. С такими случаями, как у нашего дружка, они обязательно встречались. В любом случае, в беде я его не оставлю.

– Вы упомянули про законы физики, как я понял, из-за песни. Так я и в радиотехнике разбираюсь. А что если во время вашего гипноза запустить «Судьбу воровскую» задом наперед и таким образом стереть ее влияние?

Доктор растянул в усмешке красноватые губы и закачал головой.

– И мне прикажешь говорить задом наперед? Шучу, Коленька, шучу. Если даже предположить, что идея твоя верна, в чем я сильно сомневаюсь, хотя я и не техник, то, как ты подберешь один в один громкость, высоту, тембр, частоту и что там еще, не знаю? Методом тыка? Полагаю, что легче найти иголку в стоге сена. Я, Коленька, думаю, тут не только в песне дело, а в чем-то еще. Однако не будем преждевременно пугать нашего дружка.

Мч отозвался:

– Пугаются, Аристарх Викентьевич, когда боятся что-то потерять. А я уже все потерял, наверное, и ум. Я ничего не понял. Причем тут песня про воров? Поясните, пожалуйста, что со мной все-таки сделали, и что произошло в моем мозгу?

Доктор внимательно и с отеческой добротой посмотрел на Мч.

– Таких, как ты, пациентов, дружок, я уважаю. Обычно наша задача усложняется тем, что мы всячески хитрим перед вами, скрывая истинную историю болезни, чтобы вас не расстраивать лишний раз. С тобой в этом смысле легче. Конечно, ты не первый, потерявший память. Болезнь эта называется типичной амнезией. Были и у меня подобные пациенты, и практически всем я возвращал память. Был уверен, что верну и тебе. Ан, нет, не сумел. Слишком изощренно над тобой поработала какая-то сволочь. Обычно попадаются больные с полной потерей памяти или только на определенное событие, предшествовавшее непосредственно какому-либо воздействию на мозг, к примеру, его сотрясению во время аварии. Все чаще стали приходить потерявшие не только память, но и родной язык. С такой же выборочной потерей памяти лишь в отношении автобиографии и определенного периода жизни при сохранении прочей памяти и умственных способностей, я не сталкивался и не слышал об этом от своих коллег. О нечто подобном я читал, но это относилось к деятельности спецслужб. К примеру, американское ЦРУ уже давно практикует с помощью психотропных средств и гипноза вырезание участков памяти у возвращавшихся с задания шпионов, а при их засылке на задания, напротив, наращивает в мозгу слой памяти с другим «я», на случай провала и обработки детектором лжи. При этом последний слой так конспирируется, что открыть его может только тот, кто знает ключ к расшифровке. В последнее время для достижения лучшего эффекта, помимо наркоза и гипноза, используются всевозможные побочные средства воздействия на мозг, такие как электро– и ультра звук, электроимпульсы, выстрелы, газы, яркий свет и кто в чем больше силен. Я боюсь, что ты, судя по слышанной тобой песне, как раз был подвергнут электрозвуковому воздействию с использованием обычного магнитофона. Конечно, если исходить из сугубо государственных интересов, как было раньше, наиболее правильным было бы сообщить о тебе в наше КГБ или, как оно там сейчас называется, кажется, тоже ФБР, как в Америке, мы сейчас у них все копируем, что надо и не надо. Я говорю тебе об этом не в том смысле, что подозреваю тебя в чем-то нехорошем, а в том, чтобы остановить того или тех, кто занимается проведением подобных опытов над людьми.

– Это исключено, – отрезал Коля. – Пока на нем висят трупы, сообщать о нем никуда нельзя. Поэтому у нас к вам, Аристарх Викентич, убедительная просьба никому о нем не говорить, в том числе и той падле, которая отняла у него память, если вы вдруг с ней столкнетесь.

Доктор закивал головой.

– Да, да, Коленька, понимаю. Мне бы только ее… э… его найти. А как не причинить вреда нашему дружку, я уж как-нибудь придумаю, что сказать. У меня к тебе тоже просьба, так сказать, личная. Ты не дашь мне послушать этого Кучкина? Признаюсь, питаю слабость к тюремным и блатным песням с тех пор, как побывал там.