Текст книги "Астрономия. Узнавай астрономию, читая классику. С комментарием ученых"

II

Часу в четвертом мы сошли на берег и направились к городу. Серело, тучи не расходились. У пристаней грузными темными пятнами стояли пароходы. На них не заметно было никакого движения. Только наш начинал «шуровать», выпускал клубы дыма и тяжело сопел, лениво собираясь в ранний путь.

Берег был еще пуст. Ночные сторожа одни смотрели на кучку неведомых людей, проходивших вдоль береговых улиц… Смотрели они молчаливо, но с каким-то угрюмым вниманием. Они поставлены «для порядку», а тут и в природе готовится беспорядок, и неведомые люди невесть зачем спозаранку пробираются в мирный и ни в чем не повинный город.

– Дозвольте спросить, – обратился один из стражей к кучке молодых господ, проходивших впереди меня, – нешто, к примеру, в других городах этой планиды не будет? На нас одних Господь посылает?

Господа засмеялись и пошли дальше. Сторож постоял, посмотрел нам вслед долго, внимательно, раздумчиво и вдруг застучал трещоткой. Ему отозвались другие, потом залаяли собаки. «Начальство дозволяет, не пустить этих полуношников нельзя, а все-таки… поберегайся!» – вероятно, это именно хотел сказать юрьевчанин своею трещоткой, со времен Алексея Михайловича, а может быть, еще и ранее предупреждавшею чутко спящий городок о лихой невзгоде, частенько-таки налетавшей по ночам с матушки Волги.

И городок просыпается. Я нарочно свернул в переулок, чтобы пройти по окраине. Кое-где в лачугах у подножия горы виднелись огоньки. В одном месте слабо сияла лампадка и какая-то фигура то припадала к полу, то опять подымалась, очевидно встречая день знамения Господня молитвой. В двух-трех печах виднелось уже пламя.

Вот скрипнула одна калитка; из нее вышел древний старик с большою седой бородой, прислушался к благовесту, посмотрел на меня, когда я проходил мимо, суровым, внимательным взглядом и, повернувшись лицом к востоку, где еще не всходило солнце, стал усердно креститься.

Открылась еще калитка. Маленькая старушка торопливо выбежала из нее, шарахнулась от меня в сторону и скрылась под темною линией забора.

– А, Семеныч! Ты, что ли, это? – вскоре услышал я ее придавленный голос. – Правда ли, нынче будто к ранней обедне пораньше ударят? Оказывали, до этого чтоб отслужить… Батюшки светы! Глянь-ко, Семеныч, это кто по горе экую рань ходит?

Часть пароходной публики, вероятно, от скуки взобралась на гору. Фигуры рисуются на светлеющем небе резко и странно. Одна, вероятно стоящая много ближе других на каком-нибудь выступе, кажется неестественно громадною. Все это в ранний час этого утра, перед затмением, над испуганным городом производит какое-то резкое, волшебное, небывалое впечатление…

– Носит их, супостатов! – угрюмо ворчит старик. – Приезжие, надо быть…

– И то, сказывали вчерась: на четырех пароходах иностранные народы приедут. К чему это, родимый, как понимать?

– Власть Господня, – угрюмо говорит Семеныч и, не простившись, уходит к себе. Старуха остается одна на пустой улице.

– Господи-и-и, батюшко! – слышу я жалостный, испуганный старческий голос, и торопливые шаги стихают где-то в тени по направлению к церкви. Мне становится искренно жаль и эту старушку, и Семеныча, и весь этот напуганный люд. Шутка ли, ждать через час кончину мира! Сколько призрачных страхов носится еще в этих сумеречных туманах, так густо нависших над нашею святою Русью!..

В окне хибарки, только что оставленной старушкой, мерцал огонек зажженной ею лампадки, и петух хрипло в первый раз прокричал свое кукареку, чуть слышно из-за стенки.

На святой Руси петухи кричат.

Скоро будет день на святой Руси… – неизвестно откуда всплыло в моей памяти прелестное двустишие давно забытого стихотворения, от которого так и дышит утром и рассветом… «Ох, скоро ль будет день на святой Руси, – подумал я невольно, – тот день, когда рассеются призраки, недоверие, вражда и взаимные недоразумения между теми, кто смотрит в трубы и исследует небо, и теми, кто только припадает к земле, а в исследовании видит оскорбление грозного Бога?»

Зачем астрономам для исследования неба «трубы»?

Все множество светил, которые мы видим ночью на небосклоне. Но помимо ярких звезд и видимых невооруженным глазом комет и планет существует множество других интересных космических объектов – слабые звезды, различные туманности, галактики и другие небесные тела. Именно их позволяют увидеть бинокли, оптические трубы и телескопы. И если в последнем из составленных без применения телескопов каталоге Яна Гевелия (1687) насчитывалось более полутора тысяч небесных светил, то современные звездные каталоги, объекты для которых снимали с помощью космических телескопов, включают в себя уже более миллиона звезд. Наземные телескопы увеличивают количество видимых звезд в 1000 раз, а космические телескопы, которым не мешает земная атмосфера, открывают перед учеными поистине фантастические возможности.

III

А вот и укрепленный лагерь «остроумов».

На небольшом возвышении у берега Волги, по соседству с заводом, которого высокая труба казалась нам ранее башней, на скорую руку построены небольшие балаганчики, обнесенные низкою дощатою оградой. В ограде, на выровненной и утрамбованной площадке стоит медная труба на штативе, вероятно секстант, установленный по меридиану. Из-под навеса нацелились в небо телескопы разного вида и разных размеров. Все это еще закрыто кожаными чехлами и имеет вид артиллерии в утро перед боем. А вот и войско. Укрывшись шинелями, спят несколько городовых и крестьян-караульных, «согнанных» из деревень. Какой-то бородатый высокий мужик важно расхаживает по площадке. Это – главный караульщик, приставленный от завода, тот самый Гришка, который за двадцать пять рублей согласился снять с себя не только крест, но и пояс, и таким образом приобщился к тайнам «остроумов». В настоящую минуту, когда я подхожу к этому месту, он активно проявляет свою роль. Какой-то предприимчивый парень, прикинувшись спавшим за оградой, подполз к самой большой трубе, и Гришка поймал его под нею. Хотел ли он взглянуть в закрытую чехлом трубу, чтобы подглядеть какую-нибудь неведомую тайну, или у него были другие, менее безобидные намерения, но только Гришка горячился и покушался схватить его за ухо.

– Дяденька, да ведь я ничего.

– То-то ничего! Вот экой же дуролом намедни все трубы свертел, полдня после наставляли… Нешто можно касаться? Она, труба-те, не зря ставится.

Гришка, видимо, апеллирует к публике, сомкнувшейся около ограды и, быть может, простоявший здесь с самого вечера. Но публика не на его стороне.

– Где уж зря! – вздыхает кто-то.

– Не надо бы и ставить-то…

– Жили, слава те господи, без труб. Живы были.

Какой-то серый старичишко выделяется из проходившей на фабрику кучки рабочих и подходит к самой ограде.

– Здравствуй, Гриш!

– Здравствуй.

– Караулишь?

– Караулю.

– Та-а-ак.

– Мне что-ка не караулить, – вдруг обижается Гриша, – ежели я хозяином приставлен.

– Нешто это дело хозяйско?

– Меня ежели приставили, я должен сполнять…

– Двадцать пять рублев, сказывают, дали… Не дешевенько ли, смотри! Охо-хо-хо-о…

– Ну, хоть поменьше дадут, и на этом спасибо. Да ты што?.. Что тебе? Небось самого к бочке приставили, два года караулил.

– Бочка… Вишь, к чему приравнял, – подхватывает кто-то в публике.

– Бочка много проще. Бочка, брат, дело руськое, – язвит старик. – А это, вишь ты, штука мудреная, к бочке ее не приравняешь. Охо-хо-хо-о.

Разговор становится более общим и более оживленным. Замечания вылетают из толпы, точно осы, все чаще, короче, язвительнее и крепче, приобретая постепенно такую выразительность, что это привлекает бдительное внимание двух полицейских.

– Осади, осади, отдай назад! – вмешиваются они, принимая, по долгу службы, сторону Гриши, и стеной оттесняют зевак. Толпа «отдает назад» и останавливается как-то пассивно в том месте, где ее оставляют полицейские. Ее настроение неопределенно. Фабричный – человек тертый. Он сомневается, недоумевает, отчасти опасается, но свои опасения выражает только колкою насмешкой; ребятам и подросткам просто любопытно, а может быть, они уже кое-что слышали в школе. Настоящий же страх и прямое нерасположение к «ученым» и «иностранным народам» заключились в стенах этих избушек, по окраинам, где робко мерцают всю ночь лампадки…

Говорили, что накануне собирались было кое-кто разметать инструменты и прогнать «остроумов», почему начальство и приняло свои меры.

Что такое меридианы? Они разные бывают?

Слово «меридиан» произошло от латинского «полдень, полуденный». Этот термин применяется в географии и астрономии и означает линию сечения поверхности сферы плоскостью, которая проходит через ось вращения или симметрии рассматриваемого объекта. Вы, конечно, встречались с понятием географического меридиана: так называется половина линии сечения поверхности земного шара плоскостью, проведенной через какую-либо точку земной поверхности и ось вращения Земли. Все земные меридианы соединяются на поверхности земного шара в двух точках – на Северном и Южном полюсах. Аналогично определяются меридианы на поверхностях любых других небесных тел – планет, спутников и т. п. Если небесное тело обладает магнитным полем, то говорят о магнитных меридианах – проекциях силовых линий магнитного поля небесного тела на его поверхность. Магнитные меридианы сходятся в точках северного и южного магнитных полюсов. Для того чтобы астрономам и мореплавателям было удобно ориентироваться на небесной сфере, люди (по аналогии с земными координатами) придумали небесные координаты. С поверхности Земли небо представляется в виде сферы, которую назвали небесной сферой. Точку прямо над головой наблюдателя назвали зенитом, а прямо ей противоположную с другой стороны земного шара – надиром. Есть на небесной сфере и свои полюса, которые называются полюсами мира. Они находятся на небе там, где ось вращения Земли «протыкает» небесную сферу. Небесным меридианом называется большой круг на поверхности небесной сферы, проходящий через оба полюса мира, зенит и надир.

Чем была вызвана недоброжелательность?

Если говорить коротко, то агрессия и недоброжелательность были вызваны элементарным страхом. Люди всегда боялись неизведанного и необъяснимого. Непонимание того, как происходит тот или иной процесс, его природы, незнание возможного хода событий часто пугают эмоционального, но необразованного человека, что и произошло с местными жителями, особенно теми, кто был готов на веру принимать различные «страшилки».

IV

Светает все более. На востоке стоят почти неподвижно густые дальние облака, залегшие над горизонтом. Повыше плывут темные, но уже не такие тяжелые тучи, а под ними, клубясь и быстро скользя по направлению к югу несутся невысоко над землей отдельные клочки утреннего тумана. Эти три слоя облаков то сгущаются, заволакивая небо, то разрежаются, обещая кое-где просветы.

Вот образовалась яркая щель, точно в стене темного сарая на рассвете; несколько лучей столбами прорвались в нее, передвинулись радиусами и потухли. Но свет от них остался. Река еще более побелела, противоположный берег приблизился, и огонь пожара, лениво догоравшего на той стороне Волги, стал меркнуть: очевидно, за дальнею тучей всходило солнце.

Я пошел вдоль волжского берега.

Небольшие домишки, огороды, переулки, кончавшиеся на береговых песках, – все это выступает яснее в белесой утренней мгле. И всюду заметно робкое движение, чувствуется тревожная ночь, проведенная без сна. То скрипнет дверь, то тихо отворится калитка, то сгорбленная фигура плетется от дома к дому по огородам. В одном месте, на углу, прижавшись к забору, стоят две женщины. Одна смотрит на восток слезящимися глазами и что-то тихо причитает. Дряхлый старик, опираясь на палку, ковыляет из переулка и молча присоединяется к этой группе. Все взгляды обращены туда, где за меланхолическою тучей предполагается солнце.

– Ну, что, тетушка, – обращаюсь я к плачущей, – затмения ждете?

– Ох, не говори, родимый!.. Что и будет! Напуганы мы, милый, то есть до того напуганы… Ноченьку все не спали.

– Чем же напуганы?

– Да все планидой этой.

Она поворачивает ко мне лицо, разбухшее от бессонницы в искаженное страхом. Воспаленные глаза смотрят с оттенком какой-то надежды на чужого человека, спокойно относящегося к грозному явлению.

– Сказывали вот тоже: солнце с другой стороны поднимется, земли будет трясение, люди не станут узнавать друг дружку… А там и миру скончание…

Она глядит то на меня, то на древнего старца, молчаливо стоящего рядом, опираясь на посох. Он смотрит из-под насупленных бровей глубоко сидящими угрюмыми глазами, в я сильно подозреваю, что это именно он почерпнул эти мрачные пророчества в какой-нибудь древней книге, в изъеденном молью кожаном переплете. Половина пророчества не оправдалась: солнце поднимается в обычном месте. Старец молчит, и по его лицу трудно разобрать, доволен ли он, как и прочие бесхитростные люди, или, быть может, он предпочел бы, чтобы солнце сошло с предначертанного пути и мир пошатнулся, лишь бы авторитет кожаного переплета остался незыблем. Все время он стоял молча и затем молча же удалился, не поделившись более ни с кем своею дряхлою думой.

– Полноте, – успокаиваю я напуганных до истерики женщин, – только и будет, что солнце затмится.

– А потом… Что же, опять покажется, или уж… вовсе?..

– Конечно, опять покажется.

– И я думаю так, что пустяки говорят все, – замечает другая, побойчее. – Планета, планета, а что ж такое? Все от Бога. Бог захочет – и без планеты погибнем, а не захочет – и с планетой живы останемся.

– Пожалуй, и пустое все, а страшно, – слезливо говорит опять первая. – Вот и солнышко в своем месте взошло, как и всегда, а все-таки же… Господи-и… Сердешное ты наше-ее… На зорьке на самой невесело подымалось, а теперь, гляди, играет, роди-и-и-мое…

Действительно, из-за тучи опять слабо, точно улыбка больного, брызнуло несколько золотых лучей, осветило какие-то туманные формы в облаках и погасло. Женщины умиленно смотрят туда, с выражением какой-то особенной жалости к солнцу, точно к близкому существу, которому грозит опасность. А невдалеке трубы и колеса стоят в ожидании, точно приготовления к опасной операции…

Почему наше солнышко восходит на востоке?

Все из вас, без сомнения, слышали про восход и заход Солнца. Кое-кто наверняка знает о восходе и заходе Луны. На самом деле восходить и заходить может любое небесное тело над поверхностью другого небесного тела, если они движутся друг относительно друга. В общем случае на Земле восходом называется момент появления верхнего края светила над границей неба и земной или водной поверхностью (то есть над горизонтом). Коротко говоря, восход – это появление светила над горизонтом данного места, а заход светила – это его исчезновение с горизонта. Иногда восход также определяют как весь процесс пересечения горизонта видимым диском светила (аналогично определяется и заход). Интересно, что восход наступает для наблюдателя тем раньше, чем выше над горизонтом он находится. Кроме того, свои коррективы вносит наличие у небесного тела атмосферы: при ее наличии восход наблюдается несколько раньше, чем он наблюдался бы при ее отсутствии. Еще одним интересным фактом, имеющим отношение к понятию «восход», является то, что места восхода и захода Солнца меняются день ото дня, в то время как звезды ежедневно восходят и заходят в одних и тех же точках горизонта. Причина данного явления в том, что все звезды (за исключением Солнца) расположены от нас на таких гигантских расстояниях, что кажутся земному наблюдателю неподвижными относительно своих «соседок» по небесной сфере, в то время как относительное движение Солнца и Земли мы каждый день наблюдаем невооруженным глазом. Причина того, что Солнце восходит на востоке, кроется во вращении Земли: она вращается с запада на восток, то есть против часовой стрелки, если смотреть на нашу планету с Северного полюса.

V

Я углубляюсь в улицы, соседние с площадью.

На перилах деревянного моста сидит бородатый и лохматый мещанин в красной рубахе, задумчивый и хладнокровный. Перед ним старец вроде того, которого я видел на берегу, с острыми глазами, сверкающими из-под совиных бровей какою-то своею, особенною, злобною думой. Он трясет бородой и говорит что-то сидящему на перилах великану, жестикулирует и волнуется… Так как в это утро сразу как будто разрушились все условные перегородки, отделяющие в обычное время знакомых от незнакомых, то я просто подхожу к беседующим, здороваюсь и перехожу к злобе дня.

– Скоро начнется…

– Начнется? – вспыхивает старик, точно его ужалило, и седая борода трясется сильнее. – Чему начинаться-то? Еще, может, ничего и не будет.

– Ну, уж будет-то – будет наверное.

– Та-ак!.. А дозвольте спросить, – говорит он уже с плохо сдерживаемым гневом, – нешто можно вам власть Господню узнать? Кому это Господь батюшка откроет? Или уж так надо думать, что Господь с вами о своем деле совет держал?..

– Велико дело Господне!.. – как-то «вообще», грудным басом, произносит великан, глядя в сторону. – Было, положим, в пятьдесят первом году. Я мальчишком был малыем, а помню. Так будто затемнало, даже петухи стали кричать, испужалась всякая тварь. Ну, только что действительно тогда никто вперед не упреждал. Оно и того… оно и опять отъявилось. А теперь, вишь ты… Конечно, что… затеи все.

– Д-да! – отчеканивает старец решительно и зло. – Власть господнюю не узнать вам, это уж вы оставьте!.. Дуракам говорите, пожалуйста! «Затмение, планета!» Так вот по-вашему и будет…

Он смотрит на берег, где устроены балаганы, искоса и сердито. Однако, когда я направляюсь туда, оба они следуют за мною, хотя и небрежно, очевидно, только со злою целью: посмотреть на глупых людей, которые верят пустякам… А может быть, при случае… Впрочем, команда полицейских поднялась уже вся, человек десять. Они отряхнулись от сырости, откашливаются и оправляются, смыкаясь около батареи неведомых инструментов, покрытых холодною росой.

– Осади! Отдай назад! Осади! – произносят они дружно; голоса их, еще отсыревшие и несколько хриплые, звучат тем не менее очень внушительно.

О каком событии рассказывает герой рассказа?

Бородатый мещанин коротко, но очень образно описывает полное солнечное затмение, которое наблюдалось на нашей планете 28 июля 1851 г. Началось оно на западном побережье Канады, дальше полоса полного солнечного затмения прошла через Данию, Швецию, Польшу, большую часть современной Калининградской области, Беларусь, Украину, черноморское побережье России и закончилось на территории стран Северного Кавказа (современных Грузии, Армении, Азербайджана). Это затмение примечательно тем, что в Кенигсбергской обсерватории местный наблюдатель и дагеротипист (дагеротипия – фотографический процесс, основанный на светочувствительности йодистого серебра) по фамилии Берковский впервые в истории человечества получил снимок внешних слоев атмосферы Солнца – солнечной короны. Вообще же в XIX в. в период с 1801 по 1900 г. состоялось 242 солнечных затмения, из которых 63 были полными.

Для чего нужны были стеклышки с желатином?

Солнце – звезда, благодаря которой существует жизнь на Земле. Без солнечного света и тепла не смогли бы существовать ни животные, ни растения, ни люди. Но глядеть на солнце невооруженным глазом (а уж тем более через оптические приборы – очки, бинокли, зрительные трубы, телескопы) категорически нельзя! Такое неосмотрительное поведение может привести к ожогу сетчатки глаза и даже к полной слепоте. Нельзя глядеть «просто так» и на солнце во время солнечного затмения до тех пор, пока оно не вошло в свою полную фазу. Для того чтобы ослабить поток солнечной энергии и защитить глаза, наблюдатели и используют разные защитные средства, иногда «подручные» – покрытые желатином стекла относятся именно к таким. Однако ни солнечные очки, ни дымчатое стекло, ни проявленная фотопленка, ни стекло с желатином, которые вроде бы ослабляют свет, идущий от солнца, защитить глаза не в состоянии. Причина в том, что ими ослабляется только видимый свет, а от нашей звезды идет излучение во всем диапазоне длин волн, большая часть которых невидима для глаза, а невидимый глазу солнечный свет (ультрафиолетовые и инфракрасные лучи) точно также вреден для наших органов зрения, как и видимый.

VI

К балаганам подходят еще солдаты. Они уставляют ружья в козлы и располагаются у входа за ограду. Другая полурота марширует с барабанным боем и останавливается на берегу.

– Солдаты пришли, – шепчут в толпе, которая теперь лепится по бокам холмика, заглядывая за ограду. Мальчишки шныряют в разных направлениях с беспечными, но заинтересованными лицами. Какой-то общительный немолодой господин раздает желающим стеклышки, смазанные желатином (увы! оказавшиеся негодными). В училище, служащем временным приютом для приезжих ученых, открывается окно верхнего этажа, и в нем появляется длинная трубка, нацелившаяся на небо… «Астроломы» проходят один за другим к балагану. Старик немец несет инструменты, с угрюмым и недовольным видом поглядывая на облака. Он ни разу не взглянул на толпу… Он приехал издалека нарочно для этого утра, и вот бестолковый русский туман грозит отнять у него ученую жатву. Профессор недовольно ворчит, пока его умные глаза пытливо пробегают по небу.

Впрочем, облака редеют, ветер все гонит их с севера: нижние слои по-прежнему почти неподвижно лежат на горизонте, но второй слой двигается теперь быстрее, расширяя все более и более просветы. Кое-где уже синеет лазурь. Клочки ночного тумана проносятся реже и видимо тают. Солнце ныряет, то появляясь в вышине, то прячась.

Трубы установлены, с балаганов сняты брезенты, ученые пробуют аппараты. Лица их проясняются вместе с небом. Холодная уверенность этих приготовлений, видимо, импонирует толпе.

– Гляди-ко, батюшки, сама вертится!.. – раздается вдруг удивленный голос.

Действительно, большая черная труба с часовым механизмом, пущенным в ход, начинает заметно поворачиваться на своих странных ногах, точно невиданное животное из металла, пробужденное от долгого сна. Ее останавливают после пробы, направляют на солнце и опять пускают в ход. Теперь она автоматически идет по кругу, тихо, внимательно, зорко следя за солнцем в его обычном мглистом пути. Клапаны сами открываются и закрываются, зияя матово-черными краями. Немец опять говорит что-то быстро, ворчливо и непонятно, будто читает лекцию или произносит заклинания.

Толпа удивленно стихает.

Для чего телескопу часовой механизм?

Все мы знаем, что Земля вращается вокруг своей оси. Обычно мы не замечаем это движение, однако астрономам приходится учитывать его для того, чтобы удерживать наблюдаемый объект в поле зрения телескопа. В противном случае вместо точки-звезды, например, на фотографии получится черточка или даже окружность – в зависимости от области неба, которую фотографируют, и времени экспозиции. Также небесное тело и вовсе может покинуть поле зрения телескопа. Для того чтобы компенсировать вращение Земли и удерживать в поле зрения одну и ту же точку неба, достаточно вращать прибор вокруг одной оси со скоростью 1 оборот за 23 часа 56 минут 4 секунды (звездные сутки). Для этого телескопы устанавливают на поворотные опоры – монтировки. Вращение телескопа осуществляется с помощью часового механизма или электродвигателя с редуктором.