Текст книги "Национальная Россия: наши задачи"

К истории дьявола

Дьявольское начало имеет в жизни человеческого рода свою историю. По этому вопросу существует серьезная научная литература, не касающаяся, впрочем, последних десятилетий. Однако именно последние десятилетия проливают новый свет на два прошедших века.

Эпоха европейского «просвещения» (начиная с французских энциклопедистов XVIII века) подорвала в людях веру в бытие личного дьявола. Образованному человеку не верится в существование такого отвратительного человекообразного существа «с хвостом, с когтями, с рогами» (по Жуковскому), никем не виданного, а изображаемого только в балладах и на картинках. Лютер еще верил в него и даже швырнул в него чернильницей; но позднейшие века отвергли «черта», и он постепенно «исчез», угас, как «отживший предрассудок».

Но именно тогда им заинтересовались искусство и философия. У просвещенного европейца остался лишь «плащ» сатаны, и он начал с увлечением драпироваться в него. Загоралось желание узнать о дьяволе побольше, рассмотреть его «истинный облик», угадать его мысли и желания, «перевоплотиться» в него или хотя бы «пройтись» перед людьми в дьявольском образе…

И вот искусство стало воображать и изображать его, а философия занялась его теоретическим оправданием. Дьявол, конечно, «не удался», потому что человеческое воображение не способно вместить его, но в литературе, в музыке, в живописи началась культура «демонизма». С начала XIX века Европа увлекается его противобожественными обликами: появляется демонизм сомнения, отрицания, гордости, бунта, разочарования, горечи, тоски, презрения, эгоизма и даже скуки. Поэты изображают Прометея, Денницу, Каина, Дон-Жуана, Мефистофеля. Байрон, Гёте, Шиллер, Шамиссо, Хофман, Франц Лист, а позднее Штук, Бодлэр и другие развертывают целую галерею «демонов» или «демонических» людей и настроений, причем эти «демоны» – «умны», «остроумны», «образованны», «гениальны», «темпераментны», словом, «обаятельны» и вызывают сочувствие, а «демонические люди» являются воплощением «мировой скорби», «благородного протеста» и какой-то «высшей революционности».

Одновременно с этим возрождается «мистическое» учение о том, что «темное начало» имеется даже и в Боге. Немецкие романтики находят поэтические слова в пользу «невинного бесстыдства», а левый гегельянец Макс Штирнер выступает с открытой проповедью человеческого самообожествления и демонического эгоизма. Отвержение личного «черта» постепенно заменяется оправданием дьявольского начала…

Скрытую за этим пропасть увидел Достоевский. Он указал на нее с пророческой тревогой и всю жизнь искал путей к ее преодолению.

Фридрих Ницще тоже подошел к этой пропасти, пленился ею и возвеличил ее. Его последние произведения – «Воля к власти», «Антихрист» и «Се человек», – содержат прямую и откровенную проповедь зла…

Всю совокупность религиозных предметов (Бога, душу, добродетель, грех, потусторонний мир, истину, вечную жизнь) Ницше обозначает как «груду лжи, рожденную из дурных инстинктов натурами больными и в глубочайшем смысле вредными». «Христианское понятие Бога» есть для него «одно из растленнейших понятий, «созданных на земле». Все Христианство есть в его глазах лишь «грубая басня о чудотворном спасении», а христиане – «партия забракованных ничтожеств и идиотов».

То, что он превозносит, – есть «цинизм», бесстыдство, «высшее, что может быть достигнуто на земле». Он взывает к зверю в человеке, к «верховному животному», которое надо во что бы то ни стало разнуздать. Он требует «дикого человека», «злого человека», «с радостным брюхом». Его пленяет все «жестокое, неприкрыто звериное», преступное. «Величие есть только там, где имеется великое преступление». «В каждом из нас утверждается варвар и дикий зверь». Все, что зиждет в жизни братство людей, – идеи «вины, наказания, справедливости, честности, свободы, любви и т. и.» – «должно быть вообще изъято из существования». «Вперед же, – восклицает он, – богохульники, противники морали, всевозможные беспочвенники, артисты, евреи, игроки, – все отвергнутые слои общества!..»

И нет для него большей радости, как видеть «уничтожение лучших людей и следить, как они шаг за шагом идут к погибели»… «Я знаю мой жребий. – пишет он. – Однажды с моим именем будет сопряжено воспоминание о чем-то чудовищном, о кризисе, какого никогда еще не было на земле, о глубочайшем совестном конфликте, о приговоре, вызванном против всего, во что дотоле верили, чего требовали, что свято чтили. Я не человек, я – динамит…»

Так оправдание зла нашло свои суще-дьявольские, теоретические формулы, – и оставалось только ждать их осуществления. Ницше нашел своих читателей, учеников и поклонников; они приняли его доктрину, сочетали ее с доктриной Карла Маркса – и принялись за осуществление этого плана 30 лет тому назад.

«Демонизм» и «сатанизм» не одно и то же. Демонизм есть дело человеческое, сатанизм есть дело духовной бездны. Демонический человек предается своим дурным страстям и может еще покаяться и обратиться; но человек, в которого, по слову Евангелия, «вошел сатана», – одержим чуждой, внечеловеческой силой и становится сам человекообразным дьяволом. Демонизм есть преходящее духовное помрачение, его формула: «жизнь без Бога»; сатанизм есть полный и окончательный мрак духа, его формула: «низвержение Бога». В демоническом человеке бунтует необузданный инстинкт, поддерживаемый холодным размышлением; сатанический человек действует как чужое орудие, служащее злу, но способное наслаждаться своим отвратительным служением. Демонический человек тяготеет к сатане: играя, наслаждаясь, мучаясь, вступая с ним (по народному поверью) в договоры, он постепенно становится его удобным жилищем; сатанический человек утратил себя и стал земным инструментом дьявольской воли. Кто не видал таких людей, или, видя, не узнал их, тот не знает исконно завершенного зла и не имеет представления о подлинно дьявольской стихии.

Наши поколения поставлены перед ужасными, таинственными проявлениями этой стихии и доселе не решаются выговорить свой жизненный опыт в верных словах.

Мы могли бы описать эту стихию как «черный огонь»; или определить ее как вечную зависть, как неутолимую ненависть, как воинствующую пошлость, как беззастенчивую ложь, как абсолютное бесстыдство и абсолютное властолюбие, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность, любовь и совесть; в нем начинается разложение и разнуздание, он предается сознательной порочности и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством».

Простое восприятие этой дьявольской стихии вызывает в здоровой душе отвращение и ужас, которые могут перейти в настоящее телесное недомогание, в своеобразную «дурноту» (спазма симпатической нервной системы!), в нервную дизритмию и в психическое заболевание, а могут привести и к самоубийству. Сатанические люди узнаются по глазам, по улыбке, по голосу, по словам и по делам. Мы, русские, видели их въяве и вживу; мы знаем, кто они и откуда. Но иностранцы и доселе не разумеют этого явления и не хотят понять его, потому что оно несет им суд и осуждение.

А некоторые реформатские богословы продолжают доселе писать о «пользе дьявола» и сочувствовать его современному восстанию.

Право на правду

Мы живем в эпоху величайшей смуты. Правда и ложь, честь и бесчестие, верность и предательство, вера и лицемерие – вот уже больше тридцати лет преднамеренно смешиваются и подмениваются для того, чтобы духовно оглушать и ослепить людей, вызвать в душах замешательство, растерянность и беспомощность и подмять заблудших и обессиленных под чужую им власть. С этим намерением, – обмануть и поработить, – выступает целый ряд организаций, конечно, во главе с левыми и правыми тоталитаристами…

Кто годами читал советскую прессу и не поддавался ее пропаганде, тот прошел хорошую и наглядную школу умственной и духовной зоркости. В советских газетах ложь идет сплошной волной. Она преподносится тоном непререкаемого авторитета и наигранного, лицемерного пафоса, свойственного скверным драматическим актерам. Читаешь и думаешь: лжет! и сам знает, что лжет; и даже не скрывает своего звания… «Да, лгу! А ты слушай и молчи! И попробуй только не согласиться! И повторяй мою ложь за мною! Да без оговорок, без колебаний! Уверенно! С чистосердечным убеждением! Лги искренно! Обманывай вместе со мною с пафосом! Лицемерь с темпераментом, чтобы я, перволжец и оберобманщик, имел основание сделать доверчивую физиогномию!!!»…

Читаешь и чувствуешь, что начинается тихое головокружение, сопровождаемое отвращением к лжецу и тайным презрением к самому себе… – за молчание…

И вдруг – в этом потоке лжи и обмана, – тем же тоном, – выговариваются целые куски фактической правды… И эта правда выговаривается именно в составе лжи – для ее подкрепления и удостоверения. Знаешь, что это правда… и начинаешь не верить и ей. Потому, что и она лжет! Она лжет тем, что произносится тем же тоном наглого апломба, с теми же лицемерными и аффектированными «жестами» (умственными, нравственными и стилистическими!). Она лжет и тем, что появляется, окруженная ложью, в обманной картине и для-ради обмана. И вот стараешься отцедить в этой скомпрометированной «правде» – настоящую правду от лжи, удержать одну честную фактическую правду, закрепить ее и судить ею и своим свободным разумением всю ту ложь, которая ее окружает…

Этот тон вызывающей и провоцирующей лжи, водворившийся с самого начала революции в советских газетах и речах, постепенно, но прочно захватил в Советии все: и суд, и все остальные ведомства, и журналы, и науку, и искусство, и низшую школу, и среднюю, и высшие учебные заведения, и частные разговоры, и самое мышление советских «граждан» и особенно миросозерцание советской молодежи, в новых поколениях ничего иного не видавшей! Страх и гипноз внесли в души людей величайшее духовное безвкусие, которым многие из них наивно гордятся…

В Советии лжет все: там все искажено, все двусмысленно, все обманывает. Подумать только: что называется в советском суде – «чистосердечным признанием»? что почитается в советской науке «доказанной» теорией, хорошим учебником, научной «заслугой»? какое искусство предписывается и премируется, и какое бывает поруганным и запрещенным? Вот по радио посылается Евгений Онегин Чайковского – зачем? чтобы выдать Советию за Россию и наглядно показать всему миру «свободу советского художества»… Зачем комиссариаты переименованы в Министерства? Зачем в советской пропаганде появились драгоценные русские имена – Александра Невского, Петра Великого, Суворова? Зачем была выдвинута кощунственная декорация «патриаршей церкви»?… В Советии пролгано все вплоть до денег, которые не стоят своей собственной валюты и не принадлежат их частному владельцу; вплоть до тракторов, которые служат не труду, а порабощению; вплоть до полицейских собак, которые ловят не частных жуликов и не государственных разбойников, а мучеников режима и героев борьбы; вплоть до «исправительных трудовых лагерей», которые никого не исправляют, а эксплуатируют и вымаривают лучших людей страны. В Советии лгут и «чины» и «ордена», ибо чины даются за предательство России, а «ордена» – за льстивое угождение ее врагам…

Люди, выросшие в этой атмосфере, уносят ее с собою, в себе – за границу. И самые бойкие газеты эмиграции (независимо от их направления) суть самые просовеченные: безответственные, лживые, нравственно развязные и провокационные. Террор отучает людей от правды и приучает ко лжи; и они должны заметить это в самих себе, осудить и преодолеть. Это растленное правило: «каждый человек всю жизнь лжет в свою пользу и надо только научиться лгать умно, искусно и правдоподобно», – есть порождение дьявольской смуты и означает ее торжество. Мы должны понять и прочувствовать это. И лгущие не должны воображать, будто мы не видим их лжи и не умеем распознавать ее. По чему мы узнаем это? По глазам, беспокойно бегающим туда и сюда; по выражению лица; по интонации голоса; по жестикуляции; по внутренним противоречиям; по разнобою в их же собственных показаниях; по расхождению с фактами; по этой манере: каждому собеседнику лгать иное и иначе, в порядке приспособления…

И вот, кто так лжет, тот теряет в самом себе чувство правды; а перед другими людьми и перед Богом – он теряет и право на правду. Самая правда его начинает лгать. И он сам чувствует это и сам себе не верит. И другие ему не верят. И если он не поймет всего этого, – то он сам станет мнимым человеком, социальным призраком, фальшивой монетой, картонным кирпичом, поддельным товаром (муляжом) из советской витрины. Кону он нужен такой? Только не будущей России!

В жизни необходимо иметь право на правду! Не всякий, пытающийся выговорить ее, может это. Человек с хитро шмыгающим взглядом, с фальшивой улыбкой, с лицемерным лицом, с наигранной интонацией, с аффектированными жестами, с мутным, пролганным или прямо бессовестным прошлым, с лукавыми целями, с тщеславно-актерскими замашками – будет высказывать самую сущую правду неискренно, возбуждать у всех подозрение, компрометировать истину и вредить ей…

За словом должна стоять личная мысль; должен ощущаться характер, а не жажда новой, обратной карьеры; должна слышаться искренняя убежденность, должно проглядывать чувство собственного достоинства. Слово должно быть выстраданным и сказанным из сердца. Тогда оно убеждает и побеждает; тогда оно несет не лгущую полуправду, а честную правду. И напрасно думать, что все это теоретическая выдумка, ибо это доступно всякому простому и порядочном человеку, не обремененному никакими «теориями».

В эпоху величайшей смуты и пролганности нам надо хранить чувство правды, как зеницу ока, и требовать от себя и от людей права на правду. Ибо без чувства правды мы не узнаем лжеца, а без права на правду мы погубим всякую истину, всякое убеждение, всякое доказательство, и все священное в жизни.

Россию можно строить только на взаимном доверии; а если русские люди будут лгать друг другу, то они распылятся в мире и погибнут от взаимного недоверия и предательства.

Евангелие недаром называет дьявола «отцом лжи» (Иоанна 8.44).

Что такое конспирация?

Предварительные замечания

1. К конспиративной (т. е. тайно-заговорщической) деятельности способен далеко не всякий человек. В истории человечества провалилось многое множество заговоров вследствие участия в них людей не способных, не призванных, не вышколенных, легкомысленных и неосторожных. В наше время, в эпоху изощренных физических и психических пыток, применение нового оружия подкожных и интравенозных впрыскиваний, а также гипноза, конспиративная работа требует особой подготовки, особой школы и сильной воли. При отсутствии этих условий всякому человеку и всякой организации обеспечены сплошные провалы.

2. Поэтому, прежде чем браться за такого рода деятельность, необходимо удостовериться в своей личной способности к ней, а затем непременно пройти особого рода техническую, телесную и душевную школу подготовки. Людям разговорчивым, экспансивным, эмоциональным, впечатлительным, наивным и глупым, забывчивым, рассеянным, доверчивым, откровенным и искренним (это не одно и то же!), пугливым и робким (это не одно и то же!), не умеющим сдерживать свою фантазию, органически неспособным притворяться и лгать, не переносящим долгого одиночества, простудливым, нетерпеливым, легко поддающимся внушению и телесной боли-лучше совсем не браться за такие дела.

3. Это предупреждение относится в особенности к людям тщеславным и честолюбивым. Им надо раз навсегда сделать выбор между удачей их дела и их личным успехам. К тайне и заговору люди вообще прибегают тогда, когда этого требует удача их дела; значит, эта удача требует от них молчаливости, незаметности, скромности, т. е. именно того, чего их тщеславие решительно не переносит. Тщеславный человек желает фигурировать, превозноситься, славиться. Он хвастун от природы. Он всегда наврет о себе, о своей партии или организации лишнего, припишет себе чужие дела и подвиги, в уверенности, что от хвастовства, так же как и от клеветы, всегда «что-нибудь останется»: всему не поверят слушатели или читатели, так хоть частицу с собой унесут. А в дальнейшем так легко смешать, он ли сам рекламировал себя и свою партию или похвала шла от посторонних. Хвастовство тщеславного человека незаметно врастает в «общественное мнение» или, по крайней мере, в передаваемые из уст в уста слухи, оно входит похвалою в это общее и безответственное «говорят»; а если «говорят», так это уже «полславы»; еще немного – и чествовать начнут, а от «чести» до «власти» рукой подать. Глядишь, а хвастун уж карьеру сделал.

4. Так тщеславные и честолюбивые люди совсем не замечают, как их болтовня и их вызывающая манера держаться вредят их делу и проваливают их конспирацию. Скромно молчаливые конспираторы трудно находимы; их надо отыскивать, ими надо дорожить, их головой нельзя рисковать. Чтобы в этом убедиться, стоит только понять и усвоить, что возглавители величайших мировых заговоров держались и держатся в полной неизвестности. Ленину было легко: черную работу «экспроприаций», подделки денег, добывание золота делали за него и для него другие (напр., Джугашвили-Коба-Сталин на Кавказе, Литвинов в Румынии, Евсей Таратута и Максим Горький в Москве, Парвус-Гельфанд в Берлине и в Швейцарии, генерал Гофман в германском штабе и другие); до тех пор, пока не настала «благоприятная пора» (1917), ибо власть Керенского была в левом направлении нулевая, занять особняк Кшесинской и Смольный Институт можно было без конспирации, и вся борьба велась уже «на улице». Мастеров конспирации легче найти в партии социалистов-революционеров, но и они иногда проваливались и гибли (за исключением разве Евно Азефа, доживавшего свой век в Берлине в качеств нажившегося рантье).

5. Одно упоминание этого последнего имени должно навести всякого на мысль о том, что в конспирации есть всегда нравственно рискованный, скользкий и компромиссный элемент. Конспиратор должен быть мастером притворства, обмана и лжи и не испытывать при применении своего мастерства ни отвращения, ни стыда, ни укоров совести. Это дается гораздо легче бессовестной и безнравственной душе, чем благородному и совестному духу. Там, где профессиональный шулер, мошенник и палач спокойно исполняют данные им конспиративные поручения, не считаясь с низостью и мерзостью этих заданий, там идейный борец должен еще найти те внутренние основания, которые успокаивали бы его душу в минуту отвращения, стыда или совестного укора. Он всегда должен помнить, что успех его конспиративного дела может завести его в тупик безжалостности, наглой лжи, преступления и предательства. И можно с уверенностью предсказать, что человек, не разрешивший верно этой проблемы компромисса, рано или поздно – или усвоит себе точку зрения профессионального негодяя, может быть – бессовестного раба, или же познает то жизненное изнеможение, которое несет с собою нравственное презрение к самому себе. Благая цель никогда не оправдывает дурного средства, даже самого целесообразного: злое дело, породив благие последствия, отнюдь не становится добрым делом: причинная связь между подлостью и желанным улучшением жизни могла быть предусмотрена верно, но совершенная подлость сохраняет все свои подлые свойства. Искусство же делать гадкие дела, не становясь злодеем, есть искусство трудное, которое требует не только большой внутренней школы и дисциплины, но и постоянного очищения души.

Конспиративное умение предлагает в человеке умение хранить тайну и умение распознавать людей.

Умение хранить тайну

1. Если у тебя есть тайна и тебе надо сохранить ее, то пойми прежде всего, что сохранить ее можешь только ты сам: другому придется «хранить» ее тогда, когда ты ее ему выдашь. Не надейся на других, на их молчаливость и такт. Если ты сам не удержал свою тайну, как можешь ты требовать молчания от других?

2. Тайна имеет свои законы: кто их нарушает, тот ее разрушает. Сущность тайны не в том, что о ней знают, но не говорят («секрет полишинеля»). Сущность ее в том, что люди не знают ни того, в чем она состоит, ни того, что вообще что-то скрывается.

3. Поэтому, если у тебя есть тайна, то не имей таинственного или важного вида: не шепчись по углам; не роняй многозначительных намеков; не рассказывай о своих «очень интересных» знакомствах; не выдавай себя за «посвященного» во что-то; не сообщай сенсационных новостей. Будь прост, естествен, скромен. Умей молчать без загадочности; не дразни чужого любопытства; а когда необходимо, умей быть разговорчивым о посторонних, общедоступных предметах. Будь как все. Будь малозаметен. И прежде всего умей владеть своим тщеславием; тщеславие есть главный источник болтливости. Приучи себя не дорожить суждением окружающих людей о тебе. Научись ради дела спокойно проигрывать в их мнении: оно стоит немногого.

4. Явная таинственность всегда пробалтывает тайну, Будь уверен: если люди узнали, что у тебя есть тайна, они узнают скоро и в чем она. Ибо всюду есть много досужих любознаек и профессиональных следопытов (разведчики! контрразведчики! любопытствующие слухоносы!). Поэтому, если самая наличность тайны стала притчей во языцех, то погаси ее совсем; и потом, если надо, завяжи ее снова, иначе и осторожнее.

5. Чтобы научиться беречь тайну, сделай так: утаи про себя твое первое серьезное огорчение или твою первую серьезную удачу. Сделай так, чтобы никто на свете не узнал ее от тебя.

Или еще сделай так: если узнаешь какую-нибудь волнующую «новость», заставь себя не рассказывать о ней никому. Если другой будет рассказывать о ней при тебе, – слушай и молчи; если неверно расскажет, – не поправляй; если сочтут тебя за неосведомленного человека, пусть считают, тем лучше.

Упражняйся в этом про себя; но не говори никому, что ты, мол, «упражняешься». Приучись быть наедине со своей тайной, чтобы она тебя не «распирала». Этим ты выработаешь в себе непроницаемость для других людей. Закрепи ее внутренне – безусловной прозрачностью души перед Богом и совестью.

6. Тайна есть бремя. Это бремя надо нести самому и одному. Приучи себя к этому – и ты укрепишь свой характер, ибо сущность характера в духовной самостоятельности человека.

7. Чем меньшее число людей знает о тайне, тем она неуязвимее; и обратно – общеизвестность тайны делает ее всеуязвимой и убивает ее.

8. Интимные секреты, которые никому не нужны, хранить легко. Гораздо труднее хранить те тайны, который должны быть известны лишь очень немногим, но до которых хотели бы добраться многие и притом враждебные люди. Начинай свои упражнения с личных секретов и потом, лишь постепенно, переходи к важным тайнам.

9. Сообщать другому тайну следует не тогда, когда это «можно» сделать (он «не предатель», он «не сплетник», он «славный малый»), а тогда, когда она безусловно необходима для самого дела, а он уже доказал, что заслуживает безусловного доверия. Всегда лучше не договорить, чем сказать что-нибудь лишнее и опасное. При сомнении всегда лучше воздержаться. Не делай себе никаких попущений – ни по родству, ни по дружбе, ни по любви; помни Самсона и Далилу.

10. Не будь наивен: не думай, что другого можно связать «честным словом», или «клятвою», или «зароком». Многих людей тайна начинает «распирать» именно после того, как они дадут «честное слово» молчать. Никогда не обременяй другого тайною: она может вырваться у него незаметно и неожиданно, помимо его воли – в бреду, в опасности, в любовном угаре, в пьяном виде, в трансе гипноза. Только действительное неведение дает твердую гарантию. Поэтому осторожный молчальник может включить свою осведомленность в мотивацию своих дальнейших поступков: наблюдательные враги скажут потом: «если он так поступил, то это означает, что он знал то-то и то-то»…

11. Развивай в себе пристальную, мгновенную наблюдательность; неутомимое внимание; способность быстро сосредоточиваться и на ходу перерешать; искусство подвергать свою речь внутренней цензуре; умение верно различать оттенки смысла и выбирать слова. Это необходимо для блюдения тайны.

12. Приучи себя не торопиться с ответом на вопрос; всегда давай себе срок для выбора наиумнейшего ответа. Прежде, чем отвечать, обрежь внутренне все нити, ведущие к тайне.

13. Никогда не записывай своей тайны, ни всего того, что с нею связано; и нигде не храни. Не записывай ни имен своих сообщников, ни адресов их, ни явочных паролей. Помни все необходимое наизусть. А если не можешь, то сначала укрепи свою память мнемоническими упражнениями.

14. Если первое время будут неудачи – не унывай. Блюдение тайны есть дело трудное. Научись проверять себя после каждого разговора и отмечать свои ошибки; тогда ты сам скоро дополнишь эти правила. И помни: умеющий хранить тайну всегда сильнее не умеющего.

15. И еще помни: в наше время враги почти везде и даже стены часто имеют уши.

16. И блюди общее правило: тот, кто экспонирован (общеизвестен, стоит на виду) – не должен вести конспиративной работы, ибо он как муха под стеклом и ему ничего не удастся скрыть; конспиративную работу должны вести по его указаниям и приказам незаметные люди. А тот, кто конспирирует, не должен экспонироваться, т. е. открыто фигурировать, рекламировать свою работу в газетах, опубликовывать свое имя, болтать о своей работе. Такая самореклама равносильна доносу на самого себя, поданному врагу: «я здесь, это я; можешь в любой момент похитить меня или убить»…

Умение распознавать людей

1. Тот, кто берется организовывать людей – должен распределять между ними полномочия и обязанности, устанавливать между ними сотрудничество и подчинение и, главное, ставить верных людей на подходящие для них места. Это значит, что организатор должен хорошо разбираться в людях, – кто чего стоит и кому что можно поручить. Он должен быть твердо уверен, что каждый из членов его организации а) искренно хочет сделать свое дело (не лукавый саботажник!), б) имеет для этого необходимые силы и способности (здоровье, силы телесные и душевные), в) умеет требовать и взыскивать, но умеет и сам подчиняться, г) понял данную ему задачу. Для всего этого необходимо прежде всего научиться распознавать людей; не способный к этому будет делать одни ошибки и губить порученное ему дело.

2. Это особенно важно для нашей будущей деятельности в России, где мы найдем целые кадры людей, воспитанных в злобе, лжи, робости, продажности и предательстве; множество людей с раздавленным самолюбием и сломанною волею, необозримое море людей с невоспитанным и неукрепленным характером; и сравнительно незначительное меньшинство людей крепких и верных. Их надо будет безошибочно распознавать, объединяться с ними и крепко вести дело спасения России.

3. Чужая душа есть тайна. Нет никаких рассудочных мерил или правил для ее механического измерения и определения. Но живая и проницательная интуиция может получить в виде подспорья ряд ценных указаний или советов, которые дают руководящую нить для душевно-морального диагноза. Ни одно из этих «правил» не самодовлеюще; и только все вместе они могут помочь верному освещению чужих «потемок». Главное же состоит в том, что только доброкачественный человек может установить и изучить чужую доброкачественность, ибо только у него имеется живое мерило личной совести. Для злодея все указания наши бессильны и бесплодны.

4. Каждый человек непроизвольно, от природы как бы «зашифрован» в своем теле и обнаруживает сам себя в своих поступках, и притом так, что в них прикровенно дана вся его душа. Надо научиться «дешифровывать» ее верно и точно.

Отсюда первое правило для распознания человека: дело и тело значат больше, чем слово. Не суди о человеке по его разговору или по его высказываниям. Не верь словам, сопровождаемым хитро рыщущими глазами или презрительной миной. Требуй дел и сравнивай их со словами. Всматривайся во внешнее обличье человека и сличай его с его словами и делами. Подлое, злое дело может обличить и слова и лицемерно-сладкое выражение лица… Лицемерие же сейчас распространено в мире, как еще никогда…

5. Итак, важнее всего реальные поступки человека и его личное присутствие в них: его намерение (чего именно он хотел), и мотив (почему он хотел именно этого), и энергия вложенной им воли. Слова человека ясно освещаются и осмысливаются только лучами, идущими от его поступков и от всей его личности. Сколь бы «яркими» и «убедительными» ни были его слова, нельзя судить по ним окончательно, не зная его дел. Дела же человека узнаются только через сотрудничество с ним (и то не всегда и не сразу; вспомним Азефа, Гапона, «Федорова-Якушева»). Ясновидящая интуиция присуща только гениальным людям (так, только П. Н. Врангель с первого же взгляда определил Федорова-Якушева как провокатора и запретил с ним входить в сношения).

Отсюда: во всякой организации необходима известная постепенность оказываемого доверия, как бы лестница приобщения. Малознаемому человеку поручают сначала только ясные, маленькие и безвредные дела; и притом всегда с последующею проверкою. В лишнее же не посвящают никогда никого. Осведомленность очень часто тяжелое бремя для осведомленного и большая опасность. С одной стороны, я не могу сообщить о том, чего действительно не знаю; а с другой – тоталитарные организации нередко не награждают, а убивают своего «слишком много» знающего сотрудника, даже верного, послушного и очень полезного… – «выдаст», «перебежит», «проболтается», «начнет шантажировать»…

6. В теле человеческая душа вся скрыта и вся проявлена: в строении головы, в чертах и в выражении лица, в формах руки и ноги, в глазах и в смехе; в пожатии руки, в почерке и в походке. Ныне кое-что из этого уже исследовано научно, и установленные обобщения могут быть практически использованы. Но продумать их, усвоить и применять каждый человек должен сам (см. особенно поучительные рассказы А. Ф. Кошко, начальника всероссийской сыскной полиции, т. I «Дактилоскопия», т. II. «Сыскной аппарат» и т. III. «Иван Егорович»). Здесь можно дать лишь несколько намеков.

а) У каждого лица есть свое преобладающее, устойчивое выражение. У данного человека – какое? Как изменяется оно в минуту гнева, испуга, неудачи, растерянности, наслаждения, торжества, смеха? Становится ли лицо глупее, грубее, злее? Обнаруживается ли в нем трусость, безволие, жадность, пошлость, сосредоточенность, растерянность, спокойствие, презрение – или наоборот? Достоевский указывает на то, что черта, вносимая в выражение лица смехом, особенно существенна для души смеющегося…