Текст книги "Стальная бабочка, острые крылья…"

– Не приставай к Би, – вмешалась в их разговор Мириам, – она всю ночь не спала, мы весь день ехали, и еще… Давайте просто отдохнем!

– Это не проблема, – сказала Би, – я как-нибудь расскажу, если мы… доживем.

– Доживем, конечно. Может, тебе заплести косу?

– Косу?

– Ну да. У тебя может получиться длинная красивая коса. А этот… корд можно в нее вплести.

– Нет, не нужно – я не смогу надеть шлем. Лучше оставить как раньше.

– Раньше было ужасно. Я уложу их, но иначе.

Мириам ловко собрала волосы Би в хвост, свернула их в большой плоский узел на затылке и закрепила заколкой.

– Так лучше, хотя тоже не очень – тебе идут распущенные волосы. Заколка красивая…

– Да, это… подарок, – Би встала так резко, что стоявшая за ней на коленях Мириам чуть не опрокинулась назад. – Я пойду в машину. Солнце сядет минут через сорок… Ложитесь спать.

– Может, ты ляжешь с нами, у костра, тут теплее?

– Нет, мне привычнее там, оттуда я дальше вижу.

Мириам пожала плечами.

– А можно и мне расчесать волосы? – спросила Таня.

– Да, конечно, садись сюда.

– Девчонки! – прыснул Рок.

Таня зачерпнула горсть песка и швырнула в него.

– Девчонки, – согласилась Мириам. – Рок, расстели, пожалуйста, одеяла, пора ложиться спать.

III

Она уложила их рядом, всех троих. Тони, похоже, и так клевал носом, а Рок, у которого еще хватало энергии, чтобы сыпать песок за шиворот Тане, отнесся ко сну как к необходимому злу – особенно после того как Мириам объяснила, что вставать им придется до рассвета.

– А волки к нам не подойдут? – спросила Таня.

– Нет, если вы будете лежать тихо. И Би хорошо стреляет, так что ничего не бойтесь.

Оставив их устраиваться у костра, Мириам взяла склянку с мазью и пошла к машине Би. Та, по своему обыкновению, сидела с открытыми глазами и смотрела в никуда.

– Вот мазь, – сказала Мириам, присев рядом с машиной. – Намажешься перед сном, тогда подействует лучше всего.

– ОК, – взгляд Би вернулся из неизвестной дали и она взяла баночку. – Спасибо.

– Не за что. Это, наверное, тяжело – все время ходить в этом костюме?

– Нет. Мне уже сложно представить себе, как это – быть без него.

– Ты так давно его не снимала?

– Не то чтобы давно… просто за это время очень многое произошло.

Би замолчала, открыла склянку и принялась наносить мазь на лицо.

– Ты… не хочешь говорить об этом, да? – тихо спросила Мириам. – Тогда я не буду спрашивать. Я вижу – у тебя очень светлая кожа, и очень нежная… и солнце тебя обжигает. Ты, наверное, из крепости, а я видела крепости только издалека. Но ты когда-нибудь расскажешь об этом, правда?

– Правда… если захочешь.

– Думаешь, в Хоксе опасно?

– Я знаю. Рука – это тебе не одна банда рейдеров, которую смог бы отогнать храбрый барон с двумя десятками наемников.

– Я была в Хоксе. Мне он показался большим городом, и у барона должно быть много воинов. Он стоит на холме, и у него есть стены и вышки, и, кажется, даже пушки, я не рассматривала.

– Скоро увидим…Не думаю, что стоит оставаться там надолго.

– Я поняла. Но там, по крайней мере, есть гостиницы и постоялые дворы, там есть даже ванны из стали. И нам понадобится больше еды, и не такой, как сейчас – нужны будут витамины, можно будет купить чеснок, весенних яблок – в Хоксе замечательные яблочные сады.

– Ты очень практичная.

– Да? Меня всему научили родители… и у меня же был свой двор. А это очень трудно – содержать двор, особенно когда работники поразбегались.

– И ты очень хорошо обращаешься с детьми…

– А как с ними можно плохо обращаться? У многих моих постояльцев были дети, да и сами постояльцы иногда вели себя не лучше.

– Я… не очень умею. А ты, как для твоего возраста, гораздо лучше их понимаешь.

– Моего возраста? А что не так с моим возрастом? На фермах девчонки в двенадцать лет уже выходят замуж, а к четырнадцати у них уже по двое детей. Я – гораздо взрослее, чем они, разве нет? И должна знать и уметь больше…

– Я вижу… я просто не ожидала.

– А разве в крепостях не так?

– Нет, там взрослеют дольше.

– Дольше? Насколько?

– Сложно сказать… Но я ожидала, что ты будешь вести себя как ребенок… вроде Тани.

Мириам рассмеялась.

– Так и она уже не ребенок. И ведет себя почти как взрослая. Вот Рок – другое дело, но он мальчишка, а они все такие.

– Такие?

– Такие…

Она замолчала.

– А что значит твоя татуировка? – неожиданно спросила Би.

– Ты заметила? – Мириам почувствовала, что краснеет. – Я сделала ее год назад, в Хоксе. Это иероглиф, который означает «счастье» на каком-то древнем языке. Мне его посоветовал сделать один… юноша.

– Твой?

– Я думала, что мой. Он обещал приехать. Мы были вместе всего несколько дней, и больше я его не видела. Я была дурой, но татуировка… и правда красивая.

– Извини.

– Да я сама виновата. Я мало общалась с мужчинами до этого. Нужно было думать. А у тебя есть татуировки?

– Да… есть. Две.

– Правда? А какие?

– Одна – об окончании… обучения. Она на шее, сзади. А вторая – бабочка. Она вроде твоей… на бедре.

– Тоже… парень?

– Да… очень давно. – Би протянула баночку с мазью Мириам. – Спасибо. Давай спать.

– Ты разве вообще спишь?

– Да. Хотя и не очень хорошо… в последнее время.

Прежде чем вернуться к костру, Мириам подобрала мокрые вещи, о которых совершенно забыла. Би давно выключила воду, шорты и майка Мириам одиноко мокли в быстро высыхающем озерце водосборника.

Пустыня жила своей жизнью. По холмам гулял ветер, и прямо на глазах Мириам через дорогу перебежал тушканчик – и замер, глядя в сторону костра. Дети уже спали… По крайней мере, Мириам так показалось. Стоило ей завернуться в одеяло и улечься у костра, как рядом с ней бесшумно оказалась Таня.

– Можно я у тебя тут посижу? – спросила она шепотом.

– Тебе совсем не хочется спать?

– Хочется, но я так… мне никогда не приходилось спать прямо под открытым небом. И на песке.

– А ты просто ложись, и не старайся заснуть…

– А сюда… никто не подкрадется?

– Нет. У Би в машине стоит такая штука, которая видит все живое вокруг… очень далеко. Никто не подкрадется, а если все-таки окажется близко – то у меня под подушкой пистолет.

– Правда?

– Правда, – Мириам продемонстрировала рукоять игольника.

– Он заряжен?

– Да, конечно, двадцать восемь иголок.

– И ты стреляла в людей?

– Да.

– И убивала?

– Как-то пришлось.

Таня хотела спросить еще что-то, но так и не спросила. В сумерках Мириам видела только ее силуэт на фоне розового неба.

– Ложись, – сказала она наконец. – Ты же не будешь сидеть так всю ночь.

Таня легла на ее одеяло, лицом к ней.

– Скажи, – прошептала она, – ты не молишься перед сном?

– Нет, – удивилась Мириам.

– А я… забыла. Мы всегда читали молитву перед едой, и перед сном, но у меня в голове все словно смешалось. Я плохо помню слова, и сейчас не знаю, что нужно говорить. Как ты думаешь, Бог может обидеться на то, что я пропустила молитву?

– На меня он никогда не обижался. И вообще, я думаю, что он на маленьких не обижается.

– Я не маленькая. Я самая старшая в миссии, и я….

– Не бойся. Мама как-то говорила мне, что для настоящей молитвы помнить слова не важно. Ее можно сказать своими словами, и если они искренние – Бог тебя поймет.

– Своими словами?

– Да. Просто тихонько скажи то, что всегда говорила… но по-своему.

– Думаешь?

– Попробуй.

Таня еще несколько мгновений собиралась с духом, потом глубоко вдохнула и зашептала:

– Господи, пожалуйста, защити меня от всего страшного и ужасного, и защити тех, кто со мной, и всех хороших людей, и дай пережить эту ночь. Аминь.

Она снова вздохнула.

– Да, наверное, так правильно. Теперь можно спокойно спать, правда? Правда? Ты что, плачешь?

– Да… просто вспомнила что-то… Давай спать.

– Вспомнила? А что?

– Спать!

– Ну хорошо, – она повернулась на другой бок, спиной к Мириам. – Спокойной ночи.

– Спокойной… – Мириам сжала зубы, чтобы снова не заплакать… чтобы не думать о молитве, которая как две капли воды была похожа на ту, что читала перед сном приемная мама… всего два года назад.

Очень долгих два года.

Глава VI

Интермедия VI

Тако не считал себя сумасшедшим.

Более того, он считал себя разумным, рассудительным и смелым бойцом, которому ничего не стоило бы возглавить восьмерку или даже двадцатку Тигров. Он и во сне никогда не признался бы себе, что боится чего-то на дороге, – но ехать ночью по незнакомому хайвею было сущим безумием.

Он сидел на броне передового кара, вцепившись в крепко приваренные скобы, и холодный ветер пронизывал его до костей. Кожаная броня, неплохо державшая удар ножа или тупого копья, совсем не спасала от холода, и рукоять игольника, обмотанная пластиковой лентой, почти примерзла к ладони. Тако был голоден, а еще ему было страшно – и он совершенно не понимал, почему.

Все началось с того, что они подобрали этого человека – по крайней мере, он четко помнил его фигуру, узкую, высокую, в сером пыльном плаще. Они отделились от основной двадцатки, чтобы проехать десяток километров на восток по хайвею, и там наткнулись на него.

Наверное, Тако увидел его первым – он всегда отличался хорошим зрением, и к тому же снаружи было гораздо дальше видно. Он пытался вспомнить этот момент, но все смешивалось… Крохотная точка – человек, стоящий рядом с дорогой – мгновенно вырастала, и Тако видел его лицо, в которое ему совсем не хотелось смотреть.

Человек был изуродован. Куски металла покрывали его правую щеку и висок, спускаясь до подбородка и оставляя нетронутыми только глаза. Выглядело это так, будто на него лили расплавленное железо, которое потом затвердело – но почему-то Тако, который видел, как людей пытают тепловым резаком, боялся на него взглянуть.

Незнакомец взобрался на его машину и сел на броню, взявшись за поручень, как настоящий тигр – и сейчас он, кажется, все так же сидел рядом, но мысли путались, и Тако иногда забывал об этом.

Сломанная Маска – так его звали, хотя Тако не был уверен, ведь сам незнакомец своего имени не называл. Он вообще не разговаривал, только несколько раз поворачивал голову в его сторону, что заставляло Тако прижимать подбородок к груди и съеживаться, как высохшее яблоко.

Сначала ему казалось, что Кода, старший восьмерки, знает, зачем они взяли незнакомца и почему не расстреляли его прямо там, на хайвее, но потом заподозрил, что Кода, так же, как и он сам, охвачен каким-то безумием, и просто не может сопротивляться силе, влекущей их кары дальше по темной дороге.

В какое-то мгновение этой бесконечной ночи, когда страх стал совсем невыносимым, он собрал свои мысли в кулак, и все-таки повернул голову – только для того, чтобы встретиться глазами со Сломанной Маской, смотрящим прямо на него. Тако видел, как бьются на ветру его длинные белые волосы, как поблескивают металлические осколки при свете звезд, – но все остальное тонуло во тьме и свисте холодного воздуха.

– Не бойся, – сказал темный провал на месте рта. – Уже совсем недалеко.

– Есть хочется, – невпопад ответил Тако, совсем забывший, что он хотел сказать до этого.

– Спи, – ответила темнота… и сомкнулась вокруг, оказавшись совсем не страшной. Куда-то пропали и холод, и броня, и холодная рукоять игольника, тьма была мягкой и теплой, как девушка-рабыня, которую он изнасиловал когда-то на ферме перед тем как убежать в Эрг, к Тиграм.

– Спи, – сказал Сломанная Маска. Его глаза слезились от ветра, плащ почти не защищал от холода, и он ужасно замерз. – Спи, тебе завтра умирать.

I

Мириам снились трупы. Множество тел, разбросанных среди обломков каров и сухих деревьев в пустынной долине, окруженной горами. Она искала среди них Таню, Рока и Тони, переворачивала, вглядывалась в неразличимые лица, и ее сердце замирало от страха, от того, что они лежат где-то там, и нужно похоронить их, пока не пришла ночь, а с ней – волки. Она склонилась над очередным трупом в белой одежде, когда тот вдруг вцепился ей в запястья и потянул к себе, блестя мокрыми шариками глаз. Мириам рванулась… и поняла, что лежит у костра, под теплым колючим одеялом, мокрая от пота, а Таня пытается ее растолкать. Светало, костер давно погас, над холмами вставала робкая ранняя заря.

– Что случилось? – спросила она Таню.

– Ты стонала во сне… уже во второй раз. А потом вскрикнула, и я подумала…

– Да нет, ничего страшного… просто плохой сон. – Мириам села, оглядываясь. – А Би уже проснулась?

– Не знаю, наверное. А кто такая Вероника?

– Вероника?

– Я отходила за домик ночью и слышала, как Би говорит с какой-то Вероникой. Они спорили о чем-то, и Би, кажется, плакала.

– Я не знаю…

– Может, они говорили по радио?

– Я пойду спрошу… Похоже, нам скоро нужно выезжать.

Она отбросила одеяло и села. Холодный ветер скользнул по ее коже, и Мириам громко чихнула. Песок остыл за ночь, и теперь ей было страшно даже вспомнить о том, как она принимала душ. К машине Би она почти бежала – ей было холодно, и страшный сон выветривался из головы, оставляя только неясное неприятное ощущение на самой границе памяти.

Би неподвижно лежала в кресле пилота, и синяя лампа, вспыхивающая каждые несколько секунд, освещала ее лицо – спокойное, умиротворенное и очень красивое, несмотря на ссадины. Би спала, и Мириам так и не решилась ее окликнуть. Она пошла обратно, стараясь ступать как можно тише.

Разбудила детей и отвела их к водосборнику – умываться. Маленькое озерцо не высохло за ночь, и на его песчаных границах остались четкие следы – тушканчиков или мышей, приходивших к нему пить воду. Мириам плеснула холодной водой в лицо – и почувствовала себя полностью проснувшейся. Таня последовала ее примеру почти без колебаний, затем умыла Тони, а Рок чуть не упал в водосборник, пытаясь окунуть в него голову. После умывания Мириам пустила по кругу бутылочку с зубным эликсиром и заставила всех прополоскать рот – заодно рассказав о том, как это плохо, когда болят зубы, и как это больно, когда их рвут.

Завтракали они холодным мясом и картошкой – Мириам решила, что разогревать их будет слишком долго. В рассветной тишине все звуки казались непривычно громкими: и треск костра, и стук вилок о жестяные миски разносились на всю долину.

Би проснулась, когда они почти закончили завтракать, молча подошла и села у костра, глядя, как едят дети.

– Почему меня не разбудили?

– Ты же говорила, что плохо спишь… я и не стала. – Мириам протянула ей миску с картошкой и мясом. Би взяла из нее кусок мяса и отдала миску обратно.

– Мы собирались выехать пораньше.

– Еще даже солнце не взошло, – Мириам забрала пустую миску у Рока, который тут же улегся на свое одеяло и закрыл глаза.

– Мы готовы ехать.

– Но он, кажется, еще спит…

– Поспит позже, в машине. Таня, поможешь мне почистить посуду?

– Да, – Таня зевнула, – А почему мы едем так рано?

– Днем очень жарко, – ответила Би. – Чем ближе к полудню, тем вам будет труднее. И чем быстрее мы доберемся до Хокса, тем лучше.

– Ясно. А кто такая Вероника?

– Кто?

– Вероника.

– Я не знаю, – Би дожевала мясо и встала. – Я буду в машине, собирайтесь быстрее.

– Но ты же с ней говорила, я слышала.

– Когда?

– Ночью…

– Ночью я спала, – Би отвернулась и пошла к машине. Таня хотела сказать еще что-то, но Мириам положила руку ей на плечо и покачала головой.

Когда они вместе отчищали посуду песком, а Рок таскал одеяла обратно в трейлер, Таня спросила ее шепотом, прижавшись головой:

– Это что, секрет? Почему она не хочет об этом рассказывать?

– А ты умеешь хранить секреты?

– Да, конечно.

– Би говорит во сне.

– Что?

– Бывает, что люди, которым снятся сны, разговаривают во сне. Я слышала раньше, что она говорит.

– Во сне, не просыпаясь?

– Да. Только ей об этом не говори – она ничего об этом не помнит.

– Так ей снятся кошмары?

– Да, наверное… Но кому они не снятся?

– Мне… Я никогда не помню, что мне снилось.

– Ну вот, говорю же – и она не помнит, – Мириам отложила тарелку, и взялась за котелок. – Я думаю, что если она вспомнит, то расскажет нам.

– И если захочет.

– Конечно, если захочет.

II

Собраться удалось на удивление быстро – Таня оказалась отличной помощницей. Они погрузили вещи в трейлер, и Рок улегся там же поверх кучи одеял – досыпать. Тони взяли с собой в кабину, Таня усадила его между собой и Мириам, чтобы самой быть ближе к окну. Мириам хотела было надеть джинсы, но потом передумала – скоро должно было взойти солнце, и их пришлось бы снова снимать.

Би подогнала свой кар прямо под башню, чтобы набрать воды, – уже выруливая на дорогу, Мириам наблюдала за тем, как она возится у панели управления.

– Наверное, следовало бы ее сломать, – прозвучал в переговорнике голос Би.

– Сломать? Зачем?

– Здесь пройдет Рука. Им нужна вода, и у них ее не будет.

– Но ломать башню…

– Знаю. Мне тоже ее жаль. Железка не виновата. Я просто вытащу батарею, и все.

Кар Би нагнал их за считанные секунды и тут же вырвался вперед. Мириам вспомнила карту – дорога впереди петляла среди холмов еще километров двадцать, а затем вливалась в торговый хайвей. Не самый широкий, но удобный, он вел прямо к Хоксу, по нему ездили торговцы из Атланты и Детройта, караваны… Сейчас на нем должно было быть полно беженцев.

Холмы они преодолели быстро, сцепка грузовика Мириам отчаянно скрипела, видимо, доживая последние километры. У въезда на хайвей Би ненадолго остановилась – видимо, обозревая дорогу. Солнце вставало далеко позади, среди холмов, которые они покинули, и хайвей лежал белой полосой, упираясь в горизонт.

Когда они повернули к Хоксу, Би переключила свое радио – и в переговорнике Мириам, до сих пор торчащем в гнезде рядом со штурвалом, раздалась музыка. Передача была негромкой, видимо, из Атланты, и часто прерывалась помехами. Играла какая-то старинная мелодия и мужской голос пел… часть слов была знакома, но смысл их, видимо, изменился за долгие годы, и Мириам не могла понять, о чем песня. Таня сидела очень тихо, и в какой-то момент, когда музыка оборвалась, Мириам взглянула на нее и увидела, что та просто спит, наполовину высунувшись из окна. Тони, напротив, с интересом смотрел на дорогу и что-то грыз… Что именно, Мириам не поняла с первого взгляда, но решила не отвлекаться от дороги.

Они ехали долго. Мелодии, звучащие по радио менялись… Одни были быстрыми, другие – нет. Иногда музыка прерывалась, и на некоторое время кабину наполняло шипение, прерываемое дыханием Би.

Таня проснулась, когда солнце было уже почти в зените, а Тони мирно посапывал, прислонившись к ее плечу.

– Уже день? – спросила она, моргая со сна.

– Скоро полдень. Выспалась?

– Не знаю. А что это за холмы?

– Холмы?

– Почему они так ровно стоят?

– Потому что когда-то это были дома. Ближе к Хоксу много старых городов, и здесь жили люди…

Таня больше ничего не спрашивала, глядя в окно. Они ехали мимо развалин, почти утративших свой первоначальный облик… То, что когда-то было зданиями, стало невысокими кучами земли, заросшими сухим кустарником, или превратилось в груды камней, выветрившихся до неузнаваемости.

Музыка в переговорнике прервалась с громким щелчком.

– Впереди люди, – сказала Би, – и машины. Снижайте скорость, я поеду вперед.

– Это могут быть беженцы? Мы же до сих пор никого из них не встретили.

– Ну, за нами не очень далеко едут две группы, но они очень медленные. Эти, впереди, стоят на месте. И их довольно много.

– Может, это постоялый двор?

– Двор? Здесь?

– Здесь когда-то было много дворов… Может, не все еще сбежали.

– Или это может быть заставой из Хокса. Я поеду взгляну.

Мириам притормозила, и кар Би вырвался далеко вперед.

– А это могут быть… бандиты? – спросила Таня.

– Не знаю, кажется, Би так не считает.

– А ты здесь уже бывала?

– Да, но очень давно… Я тогда была чуть старше тебя, и здесь было полно людей – торговцы водой вдоль хайвея, дворы для путешественников, стоянки. Сейчас ничего этого нет – все сбежали в Хокс, все покинуто. Вон, смотри, впереди… это тоже был двор.

Строение, которое рассмотрела Мириам, стояло на небольшом возвышении у дороги, и к нему как раз приближался кар Би, видимый издалека как черная точка с пыльным хвостом. Сам дом был большим, двухэтажным, сложенным из бетонных обломков и стальных листов. Перед ним, на въезде, располагались широкие металлические навесы.

– Ничего не бойся, – сказала Мириам, доставая игольник из-под водительского сиденья. Положить его в кабине было больше некуда, и она зажала его между колен.

– Я не боюсь, – сказала Таня неуверенно.

Когда они подъехали ко двору, кар Би уже стоял между навесами, рядом с тремя другими большими машинами. Сама Би, со сложенной навахой на плече, разговаривала с группой вооруженных людей посреди двора.

– Все хорошо? – шепотом спросила Таня.

– Да. Оставайся в кабине. – Мириам остановила грузовик у въезда, стараясь его не перегородить. Игольник было некуда спрятать, поэтому она вышла, держа его в руках, но так, чтобы крыло грузовика скрывало его от мужчин с оружием.

Те, впрочем, не обратили на ее появление особого внимания – их явно больше интересовала Би и ее кар. Мириам они показались типичными фермерами – загорелые лица, грубая и простая одежда, старые ружья, наверняка стреляющие дробью или довоенными патронами.

– …откуда я знаю? – говорил самый старший, седой мужчина среднего роста, стоящий прямо перед Би. Ствол его ружья смотрел ей прямо в живот, но ее, похоже, это не особо беспокоило. – Может дальше, а может и ближе. Мы ж их не видим всех. Наше дело простое – накормить, напоить, в дорогу проводить. А народу тут знаешь сколько проехало?

– Так и вам бы тоже ехать пора. Пара дней – и они сюда доберутся, и железки эти вам не помогут…

– Ну так пока ж не добрались? А это наш дом, и мы здесь сами хозяева. Тебе-то до нас какое дело?

– Никакого.

– Вот и езжай себе. А мы уж как-нибудь… отобьемся.

– Отобьетесь? Тут на хайвее уже много таких как вы… отбились. Может, дым видели?

– А ты нас не пугай! – встрял в разговор другой мужчина, гораздо моложе, единственный из фермеров, вооруженный игольником. – Ты и сама не очень на беженку похожа, и кар у тебя с виду бандитский…

– Помолчи! – одернул его старший. – Едет, так пусть себе и едет, какое нам дело, что у нее за кар. Вон девочка прямо за тобой приехала. Может, тебе воды или еды не надо, а ей надо. Езжай себе, нечего людей беспокоить.

Би пожала плечами. Кроме мужчин на площадке перед домом здесь были еще и женщины – одна из них, с ружьем в руках, стояла в дверях дома, а еще несколько прятались за карами. Мириам заметила даже детей в трейлерах… Потом ее взгляд остановился на женщине в дверях.

– Тетя Клер! – закричала она, выскочив из-за грузовика и размахивая рукой с зажатым в ней игольником. – Тетя Клер!

Женщина выступила из тени, опуская ружье.

– Мириам? Чак, это ж Мириам, Фионина дочка! Мириам, девочка!

Мириам кинулась через двор как была, босиком. Мужчины проводили ее удивленными взглядами. Самый старший – видимо, тот самый Чак, опустил ружье и покачал головой.

– Ну кто ж в такое время один ездит?

– А она не одна, – сказала Би.

– С тобой? А че ж ты раньше не сказала?

Би снова пожала плечами. Мириам обнимала немолодую женщину с ружьем так, будто та была ее родной матерью.

– Отбой, – сказал Чак. – Свои. Я эту девчонку совсем малой помню, ее отец у меня занимал, когда свой двор заводил. А Фиона у нас жила с во-о-т таким животом. Расходитесь, щас обед будет… вот токо они дообнимаются.

– Не плачь, дочка, – говорила Клер, – рассказывай лучше, что там моя сестрица, что там муж ее…

III

Перед Мириам стояла тарелка густого картофельного супа, заправленного мясом и луком, но есть она не могла. Игольник она положила возле тарелки. Рядом на широкой скамье примостились Таня, Рок и Тони, без лишних слов уплетающие обед. Би сидела напротив, на приличном расстоянии от тети Клер, и к своей тарелке даже не прикасалась. Полдень уже наступил, металлические навесы защищали обеденные столы от солнца, но воздух и под ними оставался сухим и горячим.

– Умерли, значит… – сказала Клер. Известие о смерти сестры она восприняла очень спокойно, как человек, привыкший к плохим вестям. – Убили. Жалко ее, доброй она была… и сестрой доброй, и хозяйкой.

– Да, – Мириам наклонила голову, слезы падали прямо в суп.

– И двор сожгли?

– Да.

– Бедняжка. А детки чьи?

– Ничьи. С нами едут.

– Ничьи, значит. Оно и понятно, время сейчас такое. Кормить их хоть есть чем?

– Есть пока, и до Хокса недалеко.

– В Хоксе щас туго… людей много – больше, чем в ярмарочную неделю. Туда же с ферм уйма народу побежала, так что теперь яблоку негде упасть. Того и гляди опять эпидемия начнется, или еще чего. В такое время нужно подальше от городов держаться, где воздух почище…

Мириам кивнула. За соседними столами обедали фермерские семьи – пятеро или шестеро мужчин и столько же женщин, а по площадке перед домом, между карами, носились друг за другом дети – не меньше десятка.

– Эти вот ребята тоже в Хокс. Все туда едут, да что там всем делать…

– Прятаться, стены там…

– От судьбы не спрячешься и не защитишься. Лучше уж дом свой защищать, чем в толпе сидеть и чумы ждать. У Чака вон и сын приехал… в Детройте служил. Тоже говорит, что отбиться можно. У нас работников одних три человека, мы все добро и увезти не сможем.

– Так добро важнее жизни получается? – ни на кого не глядя сказала Би.

– Ты, девочка, сначала дом наживи, да мужа, хозяйство в придачу, а потом рассуждай. А то ж по тебе вижу – смертью на жизнь зарабатываешь. Сама при оружии, машина военная… оно и понятно, тебе легко с места на места скакать, у тебя ж ничего, считай, своего и нету, и брать с собой нечего, да и некого, видать.

– Вот вы угадали, – ответила Би, все так же не поднимая взгляда. – И нечего, и некого.

– Вот-вот. Ты, Мириам, с нами бы осталась. Хозяйка ты хорошая, вся в мать, помогать мне будешь. Мужа тебе нормального подыщем, свое хозяйство заведете…

– Тетя Клер… – Мириам покачала головой, слезы закапали еще сильнее. – Тетя Клер, что вы такое говорите! Вы же не видели ничего. Вы же не видели, сколько их сюда едет! Вы же совсем не знаете, что это за люди…

– Мала еще, чтобы говорить мне, что я знаю, а что нет! Я за свою жизнь столько повидала, что тебе и не снилось! И бандиты эти придут и уйдут… Бывало уже такое, и не раз – и ничего, живы пока…

– Видели, это верно, – совсем тихо сказала Би. – А сын ваш, говорите, в Детройте служил?

В ее тоне было нечто такое, что слезы Мириам мгновенно высохли. Внутри стало пусто и тихо, словно на горизонте снова показались машины рейдеров.

Тетя Клер покачала головой.

– Не мой, а Чака сын, от первой жены еще. Давно служить ушел, вот вернулся. А тебе что?

– Да спросить его хочу про службу. Как его зовут?

– Джек он.

Би перекинула ногу через скамью и развернулась к другому столу, за которым спиной к ним сидели Чак, Джек и еще несколько мужчин – видимо, работники.

– Джек, – сказала она, – а подсядь к нам, Джек.

– Зачем? – спросил он с набитым ртом. Чак тоже обернулся.

– Да не бойся, подсядь, поговорим.

Джек встал, дожевывая, поправил ремень игольника, висящего за спиной, и пересел на скамейку рядом с Би.

– О чем мне с тобой говорить?

– Руку покажи.

– Руку?

Би, все еще сидящая к нему лицом, ухватила его за кисть правой руки и дернула на себя, прижимая плечом к столу. Тарелка с супом высоко подскочила, расплескивая свое содержимое, Чак и мужчины за соседними столами вскочили.

– Видели, говорите… – Би дернула рукав холщовой рубахи Джека вверх, обнажая сложную татуировку. – И я видела. В Детройте служил, говоришь? Что смотрите, подходите ближе, картинку интересную покажу…

– Ты это… пусти его, – как-то не очень уверенно сказал Чак. Дети, прекратив есть, с интересом смотрели, люди за соседними столами начали вставать. Джек дернулся и застонал – Би еще сильнее сжала его плечо.

– Вот эта картинка, большая, с пауком, самая интересная. Подобные в бандах делают… есть в Руке, что сюда идет, такая банда – Пауки. Большая банда, больше тысячи человек. Вот эта, пониже, с крестом, – означает, что может в банде машину водить, и хорошо водит. А вот эта, цветочек этот… делают, когда больше пяти человек в рейде убил. Один цветочек, значит…

Би отпустила Джека и оттолкнула от себя, вставая.

– За одну такую татуировку в Чикаго рубят сначала руки, а потом голову. Он рейдер, сын ваш… Много видели таких, говорите?

Джек поднялся со скамьи и рванул ремень игольника. Мириам положила руку на свой пистолет, но Би просто шагнула к Джеку, так что ствол уперся ей в грудь.

– Давай, – сказала она, – стреляй, чтобы все увидели, кто ты. Только вот не думаю, что у тебя там бронебойные… вы, твари, любите экспансивные. Стреляй!

– Джек, – Чак поднял ружье, целясь Би в голову, – отойди от нее…

– Отец, это… она…

– Да мне плевать! Отойди от нее!

Работники схватились за ружья. Мириам, совершенно не зная, что делать, взялась за свой игольник и убрала его под стол. Клер сидела, спрятав лицо в ладонях.

– Без разницы мне, – сказал Чак. – Он сын мой, а вот ты кто? Плевать я хотел на тебя и твои слова…

– Да я и не сомневаюсь, что сын. Вернулся, да еще так вовремя, сказал, что отсидитесь… Может, и правда отсидитесь. Стариков и пожалеть могут, а остальных можно им отдать, правда, Джек? Приезжих особенно, они же чужие… да?

– Заткнись!

– Да он и не оправдывается сильно, как я вижу. А отец твой знал, Джек?

Чак шагнул к ней, так что дуло ружья почти касалось ее виска.

– Убирайся!

– Значит, знал. А людей своих тебе не жалко? Хотя… они же тоже вроде как чужие.

Би обернулась к Мириам.

– Собирай детей – и в машину. Мы здесь не задержимся. И всем советую ехать отсюда подальше – пока к Джеку друзья не пожаловали.

– Тетя Клер… – прошептала Мириам, но та молча встала, отвернулась и ушла в дом. Мириам сжала игольник крепче.

– Таня, Рок, пошли, – Мириам потащила детей из-за стола. Би, стоящая в окружении вооруженных людей, чуть повернула голову – и мотор ее машины, оставшейся во дворе, взревел.

– Опустите стволы! У меня боевой кар, опустите стволы, или всех сожгу! – Воспользовавшись замешательством, она просто оттолкнула Чака, оказавшегося на пути, и пошла к машине. Мириам с детьми спешили следом… Таня, видимо, только сейчас испугалась, и по пути к трейлеру все время спотыкалась, один раз чуть не упав.

– В трейлер, – скомандовала Мириам, – прячьтесь и закрывайте дверь. И сидите, пока не поедем.

– А вы?

– В трейлер!

Фермеры, обедавшие за соседними столами, тоже понемногу расходились по грузовикам, оглядываясь на Чака и его сына, стоявших в окружении работников у входа в дом. В сторону Би все еще смотрели ружья, но она демонстративно повернулась к ним спиной. Мириам видела, как дрожат ее губы и как отбивают едва заметную дробь пальцы ее руки, лежащие на колпаке кара… Би трясло от злости. Мотор уже не ревел, а просто свистел, прогреваясь.

«Только бы успеть, – промелькнула мысль в голове Мириам, – только бы успеть до того, как…» Она уже подбежала к кабине грузовика и распахнула дверцу, когда Джек вышел вперед, поправляя на груди разорванную рубашку, и выкрикнул какую-то фразу в спину Би. Слова утонули в свисте мотора, можно было разобрать только что-то о Чикаго… о стенах Чикаго, которые не спасли.