Текст книги "Хмельницкий. Книга третья"

4

На юге страны, в воспетых низовьях Днепра, еще не чувствовалось наступления осени. Роса высыхала уже к завтраку, а листья только начинали желтеть, но не увядала расцветшая за лето жизнь! В лесу перекликались птицы, дозревали поздние ягоды ежевики.

Подвижные казачьи дозоры охраняли дороги, которые вели в расположение их полка. Трех полковников, ехавших в сопровождении большого вооруженного отряда, дозорные заметили, еще когда они только появились на участке вырубленного королевскими хищниками леса. Конники Черниговского полка выехали из лесу навстречу гайдукам Потоцкого, гусарам Хмелевского и Богдану Хмельницкому с его джурами. Словно во вражеский стан ехали полковники! Лесная чаща усиливала неприкрытую настороженность предстоящей встречи.

– Теперь панам старшинам, наверно, пешком придется идти к нашему полковнику. В такой чаще на коне не проедешь, – чего доброго, еще без глаза останешься. Наши запорожцы поэтому и не заходят в лес. Если мы понадобимся, позовут, говорят они. Да это не так уж и далеко: вон за лесом начинаются и крутые берега Днепра… – говорил словоохотливый черниговский казак.

Полковники безоговорочно согласились с предложением казака, хотя усматривали в этом излишнюю предосторожность черниговского полковника. Правда, идти было недалеко, но петляющие в лесной чаще тропинки удлиняли этот путь.

Они вышли на широкую поляну, которую пересекал овраг, образованный вешними водами. Овраг извивался поперек поляны, круто спускаясь к Днепру. Отдаленный гул порогов волнами перекатывался по оврагу, – казалось, что содрогается земля.

– Так тут, очевидно, и пороги совсем рядом? – спросил Потоцкий на украинском языке. Он оглядывался по сторонам, словно пугаясь гула порогов.

Казаки даже улыбнулись, когда наказной польских войск спросил их на чистом украинском языке. То ли в этом сказывалось влияние коронного гетмана Конецпольского, то ли грозный шум порогов не совсем дружелюбно встретил панов с Вислы?..

– Я бы не сказал, пан наказной, что они рядом. Но это же днепровские пороги! Голоса батюшке Днепру не занимать, его слышно далеко… – объяснил пожилой старшина.

На поляне вплотную друг к другу стояло несколько больших куреней, покрытых ветками и осокой. В одном из куреней услышали голос старшины дозора. Из самого большого куреня вышло несколько старшин казачьего полка. Особенно внимательно присматривался к ним Богдан. Уж слишком сухо встречали они коронных полковников и непочтительно вели себя даже по отношению к нему.

Поэтому Хмельницкий так обрадовался, заметив в толпе среди казацких старшин Золотаренко. Почувствовал, как у пего дух захватило. Он не был ему ни братом, ни родственником, но в его имени заключалась какая-то неведомая сила, романтика воспоминаний. Только имя и… юная девушка на хуторе у Днепра, буйные дни молодости!..

Вместе с полковником Золотаренко из куреня вышел молодой приземистый Иван Серко. Он с кем-то громко спорил, то и дело оборачиваясь назад. Полковник Золотаренко прикрикнул на них:

– Довольно, хлопцы! Ведите себя пристойно, видите – наказной гетман пожаловал к нам в полк… Да и не один, мать родная…

– Вижу, кажется, и Хмельницкий с ними. Смотри, ей-богу, он!.. – не унимался Серко.

Богдан тоже не сдержал себя и, нарушив торжественность встречи, бросился к казакам. Он допускал, что для несения охранной службы сюда могли прибыть черниговские казаки, но только не полковника Золотаренко.

– Эй, братья казаки! Низкий поклон вам! – воскликнул Богдан, спеша им навстречу. В эту минуту он пожалел, что приехал к ним в обществе коронных полковников! Они теперь, казалось, мешали ему, как узнику кандалы!..

Золотаренко, спеша встретить королевских полковников, быстро отошел от Богдана, бросив ему на ходу:

– Непременно побывай у запорожцев! Но только один, слышишь, – один, без них!..

– Что тут случилось? – поинтересовался Богдан.

– Все в порядке, понял?.. – уже издали ответил полковник Золотаренко, учтиво кланяясь наказному гетману и Хмелевскому.

– Как жаль, пан наказной гетман, что нас заранее не предупредили о вашем прибытии! Мы приготовили бы настоящую гетманскую уху! Сейчас как раз лещи косяками ходят в заливах. Ах ты, матерь божья, не знали… – печалился Золотаренко, словно в самом деле сожалел, что не мог достойно встретить гостей.

– Нас трогает ваше внимание, уважаемый пан полковник. Мы только поддержали компанию пану Хмельницкому. А его, как видите, манит и Кодак и казаки! Полковник тоскует по своим боевым друзьям!

– Слышу, вы, пан наказной, меня вспоминаете? – спросил Богдан, оглянувшись.

– Да ничего серьезного, уважаемый пан Богдан. Мы объясняем старшинам, почему так неожиданно нагрянули к ним.

Золотаренко суетился, словно посаженый отец на свадьбе. Отдавал какие-то срочные приказания своим джурам, старшин разослал в разные стороны лесной чащи, словно по карманам распихал. Полковников Потоцкого и Хмелевского окружил таким вниманием, что они действительно забыли о Богдане Хмельницком.

– Иван! Сотника Серко ко мне, – распорядился Золотаренко.

– Меня? – удивленно оглянулся Серко.

– Тебя же, тебя. Спустись с полковником Хмельницким к Днепру, пошли казаков рыбы достать у запорожцев! Да сами не задерживайтесь… А может быть, пану Хмельницкому неинтересно встречаться с запорожцами? Они скучают немного, готовятся вместе с донскими казаками отвоевывать у турок Азов для московского царя. А нашего брата казачьих полковников ругают при всяком удобном случае… Хочешь, оставайся здесь с нами. Я просто думал, что у полковника там есть старые друзья. Иван Богун теперь сотником у запорожцев. Филонко тоже… А мы в это время немного поговорим с паном наказным гетманом. Как кстати, что вы приехали к нам. Ведь нас туда не приглашают… Пригнали сюда, как на пожар. Пан Кисель настоял, чтобы именно наш полк начал нести охрану крепости. А что это за охрана: коль нас прислали охранять крепость, так почему угнали за тридевять земель от нее, в этот совиный лес? Да разве и убережешь ее, если она не способна сама устеречь приднепровские дороги к нашему краю…

Богдан понимал Золотаренко с полуслова. Тот не отходил от наказного, стараясь занять его чем-нибудь и задержать. О том, что Потоцкие не уважают запорожцев, знал каждый казак и посполитый. Но, кроме того, они относились с подозрением и не только к запорожцам… Намеки друзей заставили Богдана задуматься. В этих приднепровских степях и лесах он почувствовал силу и свободу.

Иван Серко позавидовал своему старшему товарищу. Он галопом скакал за Хмельницким и догнал его только возле Днепра. Дернул его за жупан.

– Правильно поступил, что решил повидаться с казаками. А то их там грызут всякие сомнения, одолевает неверие, – шепотом произнес Серко, словно их мог здесь кто-нибудь подслушать.

Богдан оглянулся, понимая, что Серко хочет поговорить с ним именно о совете Золотаренко «непременно побывать у запорожцев».

– Кого же из запорожцев мне нужно повидать, Иван? На что это вы все так предусмотрительно намекаете? Знаю, что вместе с Богуном ушел на Сечь и его побратим Джеджалий. Хотели перетянуть и Мартынка от лубенцев. Недавно он заезжал к матери и рассказывал об этом… А казаки», вижу, чертом глядят на меня. Или, может, какую-нибудь сплетню распространяют обо мне коронные, а?

– Оттого, что много знаешь, пан полковник, и голове тяжело. Но не все! А неужели тебе, уважаемому коронным гетманом казацкому полковнику, неинтересно встретиться с запорожцами? Спрашиваешь – кого, чего?.. Может, там найдешь и свою судьбу, казаче. Думаешь сегодня и вернуться в Кодак или заночуешь у запорожцев? Думаю, что не помешало бы. Кажется, и Назрулла туда должен приехать. Донские казаки что-то затевают с Азовом и запорожцев подговаривают…

Ехали они по хоженым тропам вдоль берега. Справа поднимался крутой берег, изрешеченный дырами – гнездами ласточек – и увитый ржавыми корнями, свисавшими книзу, словно нечесаные волосы. А слева, шумя и пенясь, нес свои воды Днепр, образуя водовороты у крутых берегов.

Вдруг за непредвиденным поворотом крутого берега сразу светлее стало… Перед ними нес свои воды, устремясь к Днепру, полноводный в эту пору еще один его приток. В устье его Богдан увидел несколько десятков казачьих челнов и даже покачивающийся на воде огромный плот, привязанный длинным канатом к столбу. Некоторые из казаков что-то делали возле челнов, другие сидели на берегу, а несколько человек голыми в холодной воде тащили рыбацкую сеть.

Кое-кто из запорожцев сразу узнал Богдана. Но встречали его не так приветливо, как черниговские казаки. Большинство из них подчеркнуто называли его «паном полковником», поздравляя с приездом на Сечь. О том, что коронный гетман только его пригласил на торжественное открытие Кодацкой крепости, запорожцы уже знали.

– Не Богдан ли это, братцы? Словно на званый обед в престольный праздник пожаловал к нам! – неожиданно выкрикнул один из запорожцев. – Ну-ка, давай поцелуемся, черт возьми! Вот хорошо сделал! Да погоди, я сейчас… – И Иван Богун мимоходом окинул взором людей, окруживших Богдана. Он, так же как и Серко, что-то недоговаривал. Посмотрел и тут же скрылся в прибрежных оврагах. Словно намекнул Богдану о чем-то приятном для обоих.

«Дурачится молодежь!» – подумал Богдан, залюбовавшись атлетической фигурой Богуна, его оголенной мускулистой спиной, пышущей здоровьем.

– Неужели они в самом деле рады мне? – спросил он у Серко. – Это скрасит мое пребывание на празднике коронного гетмана. Встреча с друзьями – вот настоящий праздник для меня!

– Да, это верно. До каких пор и нам унывать? Поможет ли эта крепость коронному гетману и польской шляхте взнуздать нашего брата казака? А вот и они… – умолк вдруг Серко на полуслове.

В этот момент из-за скалы навстречу Богдану и Серко вышла группа запорожцев. Некоторые из них были в жупанах, а большинство в рубахах, выпущенных поверх штанов. Многие были и вовсе без рубах, в одних широких шароварах, на турецкий манер на гашнике. Осенняя прохлада не страшила их. Загорелые, с бритыми головами и свисающими оселедцами.

Богдан не прислушивался к тому, о чем они говорили. Но когда он увидел среди них издали казавшегося еще более загорелым Богуна, не удержался и пошел им навстречу.

– Вот чудаки!.. Осень на дворе, а они в одних шароварах!..

– Как видишь, не один Богун щадит материнскую рубаху. Солнце пока что одевает и обогревает казаков!.. На Джеджалии вон тоже такая рубаха. Разве не одна мать нам ткала рубахи?.. Зачем мне отставать от него? – весело засмеялся Богун.

– Они и здесь неразлучны, как родные братья! – вставил Серко.

– Так они и есть братья. Мать Богуна снаряжала в дорогу Филона, как родного… О, это он, уже такой усатый… – вдруг запнулся Богдан.

– А кто же еще? Именно он и просил позвать тебя, когда услышал, что ты тут…

Вместе с казаками шел и Максим Кривонос. Он, как и все, был без шапки, но в легком подольском жупане, наброшенном на голое тело. Полы его жупана распахнулись, оголилась могучая грудь, заросшая густыми с проседью волосами. Ростом он казался ниже Богуна, но был дороднее его и могуществен, как дуб. Кривонос и сопровождавшие его казаки были вооружены саблями, а у некоторых за поясами торчали пистоли.

Максим, еще издали заметив Богдана, приосанился и поднял вверх свою большую правую руку, дружески приветствуя его; левая же рука у него, как у окружавших его казаков, лежала на рукоятке сабли. На красном нанковом поясе не только висела большая драгунская сабля, торчали под ним два набитых пулями пистоля. А между ними висели табакерка и пороховница, на драгоценных цепочках искусной работы амстердамских мастеров – подарок Рембрандта!

Кривонос спешил навстречу Богдану, но не произнес ни слова. Условия конспирации приучили казака быть осторожным. Польный гетман Николай Потоцкий уже отдал приказ о поимке Максима Кривоноса.

Богдан с тревогой подумал об этом. Не узнают ли польские шляхтичи в Кодаке о приезде Максима Кривоноса на Сечь? Ведь о пребывании его здесь и в полку Золотаренко знают некоторые старшины. Богдану теперь стали понятны намеки Золотаренко и смешные, наивные хитрости Ивана Серко. Из солидарности с запорожцами Богдан тоже настороженно придержал рукой и свою саблю, висевшую на украшенном серебром отцовском поясе…

5

Над крутым лесистым берегом шумного Днепра, объединенные общими целями, казаки собрались, чтобы после дружеской короткой встречи попрощаться с Богданом Хмельницким. Кто-то из казаков сообщил, что Золотаренко уже сварил уху из свежей рыбы. Богдан подумал, что Станислав Потоцкий может обратить внимание на его долгое отсутствие и пошлет за ним гонца, чтобы засветло приехать на кодацкое торжество.

Кривонос многозначительно кивком указал на молодого, такого же, как и сам, широкоплечего запорожца. Не по летам серьезный казак молча сел рядом с Кривоносом, свесив ноги с кручи. Обвалившаяся земля посыпалась вниз, а он даже не шелохнулся. Только посмотрел под ноги и слегка улыбнулся пристально смотревшему на него Богдану.

– Не свалюсь, – заверил он Богдана. Именно к нему он внимательно присматривался и прислушивался.

– Ну как, ты сразу узнал отца? – спросил Богдан.

– Трудно было узнать его. Мать говорила – горбоносый, сильный. Я ведь впервые вижу его, – смущенно ответил сын Кривоноса.

– Лучше я тебе расскажу, – вмешался в их разговор Максим. – Разыскали его казаки на острове среди тысяч таких же горячих, как и он. Отец, говорят ему, приехал, тебя ищет. А он, нисколько не задумавшись, спрашивает: «Максим Кривонос?..» Получается, думаю себе, таки мой сын, матери его лучше знать… Ну, а теперь за эти три дня привыкли друг к другу. Чувствую – моя кровь, да и духом моим дышит.

– Так, может быть, хочет и называться Кривоносом?

– Конечно, так надо бы. Но стоит ли? Кривонос банитованный, за его голову Потоцкий обещает уплатить королевские злотые!.. Вот я и советую Николаю никому не говорить, чей он сын. Не время еще!..

– Так ты уже совсем осел на Сечи или как? – тихо спросил Богдан.

– Да что ты, друг, не могу осесть на глазах у своих палачей!.. Видишь, снова восстановили Кодацкую крепость, хотят уничтожить казачество. Нет… – резко оборвал разговор Кривонос.

Вдруг из лесу донесся конский топот и голоса казаков. Запорожцы вскочили на ноги, схватились за сабли, плотным кольцом окружив Кривоноса. Поднялся и Богдан, а за ним и Кривонос. Николай Подгорский почтительно поддержал отца под руку, помог ему подняться.

– Ну… вот тебе, Богдан, и мой ответ, – промолвил Кривонос. – Проклятые королевские псы все-таки пронюхали. Ты, Николай, оставайся с казаками, будь здоров. Прощай и ты, брат. Спасибо за дружескую встречу… Хлопцы! Это по мою душу прискакали шляхтичи. Остановите их здесь если не словом, так по нашему казацкому обычаю. Развлекайте их, занимайте разговорами, а обо мне не беспокойтесь! Дмитро, Кузьма, Данило, прыгайте с кручи первыми! Я следом за вами…

Кривонос еще раз обнял Богдана, сжав его как клещами. Прощаясь, шептал ему на ухо:

– Что сказать шляхте, сам знаешь. Можешь не скрывать, что виделся со мной. Имей в виду сам, да и людям, кому следует, передай: «Кривонос на Подолье собирает свое войско. Это будет последняя его схватка с шляхтой!» Или верну свободу нашему народу, или погибну в борьбе за нее. Но теперь им уже не удастся казнить Кривоноса!..

По-отцовски похлопал сына по плечу и прыгнул с крутого берега Днепра следом за своими отчаянными друзьями. Несколько запорожцев последовали за ними по приказанию молодого Джеджалия. Последним соскочил с кручи и сам Филон Джеджалий, на прощанье махнув рукой. Искренность друзей растрогала Богдана.

Стремительная скачка конницы, звон оружия и крики эхом разносились по лесу. Так ездят в лесу только гусары!

– Э-э-эй! – крикнул Богдан так громко, что эхо прокатилось над рекой. – А мы, друзья, давайте сядем, как сидели, и я вам расскажу что-нибудь. Мы должны задержать тут гусар. Говорить с ними буду я, мне не впервые…

Гусары не заставили себя долго ждать. Они окружили запорожцев. Вместе с гусарами прискакал и Станислав Потоцкий. Они налетели, словно бешеные, и запорожцы, окружавшие Богдана, едва успели вскочить на ноги. Потоцкий, соскочив с коня, стал осматривать лесные заросли.

– Прошу прощения, пан Богдан. Но кроме дружеских чувств у меня есть еще и обязанности наказного! – сдерживая волнение, сказал он.

Богдан только теперь не спеша и тяжело поднялся на ноги, словно они онемели у него от долгого сидения за беседой.

– Неужели за мной, уважаемый пан Станислав? Что-нибудь случилось или, может быть, Кривоноса ищет пан наказной? – спокойно, дружеским тоном, спросил Хмельницкий.

– Да, пан полковник, ищем Кривоноса. Только что к коронному гетману на Кодак прискакал гонец от пана польного гетмана с Подолья. Наши доброжелатели донесли пану Николаю, что этот разбойник сейчас находится у запорожцев. А они тут на своих чайках! Своего сына разыскивает этот банитованный…

– Если только на свидание со своим сыном приехал сюда отец, так это уважительная и благородная причина, уважаемый пан Станислав! Мне вот казаки тоже сказали, что он был здесь, искал своего Кривоносенка…

– Кривоносенка? – переспросил Потоцкий. – Говорят, что у сына Кривоноса другая фамилия.

– Вполне естественно. Ведь Кривонос не был женат. Если какая-нибудь несчастная женщина и родила от него ребенка, так, наверное, не захотела назвать его именем банитованного отца.

– Так что же это вы, казаки, прячете преступника? – обратился наказной Потоцкий к запорожцам, не ответив ничего Богдану.

– Не следовало бы таким тоном пану наказному разговаривать с запорожцами, которые несут службу на границе с турками. По-вашему, Кривонос банитованный, преступник, а для нас он брат и отец! Да мы почти все банитованные по воле недальновидных сенаторов… – смело произнес один из казаков.

– Так и ты?..

– И я! – ответил запорожец, положив руку на пистоль, торчавший за поясом.

– Мы все тут банитованные!..

Бряцнули выхваченные из ножен гусарские сабли. Запорожцы расступились, тоже хватаясь за оружие.

– Запорожцы! – властно крикнул Богдан. – Пан наказной несет тут государственную службу. Он приехал сюда и, естественно, должен был спросить, прервав нашу дружескую беседу. А я благодарю вас… Если еще раз приедет к вам наш побратим Максим Кривонос, посоветуйте ему, чтобы он не рисковал жизнью. Хотел бы и я встретиться с ним и посоветовать, как другу. Да ему тоже ума не занимать, – кажется, снова собирался податься в Европу… Ну что же, пан Станислав, Кривоноса, говорят, уже нет на Сечи, запорожцы не станут мне врать. Да и тяжело уследить за таким, искренне вам говорю. За двадцать лет всю Европу исколесил вдоль и поперек, с самим Рембрандтом подружился. А у нас он обреченный… В нем заговорило благородное отцовское чувство, он разыскивает родственников, у которых хочет найти пристанище. А такой человек помог бы и татар навсегда изгнать из наших земель! Думаю, что придет время, когда будут за это благодарить его.

– И Корона?..

– Мне понятна ирония пана Станислава. Да, и Корона еще не сложила оружия, пока платит позорную дань турецкому султану. Для того чтобы избавиться от нее, и такие «банитованные» тоже будут нужны для Речи Посполитой!.. А возвращаться нам, пан Станислав, действительно пора. Пан коронный гетман, очевидно, уже заметил наше отсутствие. Замешкались мы…

6

В связи с торжественным открытием Кодацкой крепости король нарочным прислал коронному гетману поздравительное послание. Завершение восстановления южного форпоста Речи Посполитой на Днепре в кругах шляхты считалось очень важным событием, имеющим большое значение для усмирения казацкой вольницы. Разбитые в боях, устрашенные сожжением на колах их побратимов накануне триумфальной поездки Потоцкого по Левобережью, казаки притихли, совершая тайком панихиды по погибшим во время жестокой кровавой «пацификации».

Королевское послание представляло собой скорее заклятие отцов иезуитского ордена, чем поздравление. Выдержанное в тоне наставлений духовного генерала, оно предвещало величайшую трагедию для украинского народа. Кровь, бесправие, унижение на собственной земле, в своем убогом доме!..

Конецпольский сообщил гостям о получении этого послания, но не разрешил читать его. Он не хотел портить настроение своим гостям, сидевшим за широкими столами в тени раскидистых столетних дубов на живописном берегу Днепра. Возвышавшаяся над валами, окруженная со всех сторон водой крепость, казалось, напирала всей громадой скалистых глыб на эти гостеприимные столы.

Конецпольскому хотелось, чтобы гости восторгались не евангелическим посланием короля, а созданной им могучей крепостью на Днепре!

– Мы получили еще и мо-о-наршее поздравление от его величества короля Влад-дислава. Устами отцов апостольской церкви пан король предрекает, чтоб эта крепость навечно осталась твердыней нашего королевства! Пусть же крепнет военное могущество знатной шляхты и нерушимо стоит этот форпо-ост, оберегающий нашу безо-опасность на далеких рубежах страны, у берегов неспокойного Днепра! Та-ак поднимем же первый бо-окал за здоровье его величества короля Речи Посполитой пана Владислава!

– Виват! Виват первому шляхтичу Владиславу!

– Да здравствует король Речи Посполитой!

– Ур-а-а-а!

Гости, стоя за столами в тени вековых дубов, пили за здоровье и долголетие короля. Сквозь густые кроны деревьев пробивались лучи солнца, играя на гранях хрустальной посуды на столах. Щедро приправленный лестью гостей, этот обед приобретал оттенок какой-то мистической торжественности. А первый тост, провозглашенный хозяином в честь короля, превращался в символический ритуал шляхты.

Адам Кисель воспользовался удобным моментом, чтобы первым засвидетельствовать свои верноподданнические чувства, и бросил хрустальный бокал на землю, разбив его вдребезги. Осколки зазвенели, словно взывали о помощи!.. Казалось, что этим звоном хотели заглушить гул могучих днепровских порогов. Богдан даже поежился от такого проявления верноподданнических чувств, выражаемых звоном безжалостно разбитого дорогого бокала. Подавляя раздражение, он тоже поднял руку с пустым бокалом. Будто нарочито выждал, пока все успокоятся, а затем с такой силой бросил хрустальный бокал в сплетение корней дуба, что казалось, искры посыпались, когда он разбился на мелкие части.

– Виват, у-ура-а-а! – закричал он во весь голос.

Сенаторы были шокированы поведением полковника из простого казацкого рода. Вишневецкий переглянулся с Любомирским, старались разгадать его поступок сенаторы Збаражский и Казановский, которые прежде всего заботились об укреплении безопасности Кодацкой крепости, окруженной казаками – настоящими хозяевами приднепровской земли!

И трудно было понять, почему Конецпольский улыбнулся, когда Хмельницкий, разбив бокал, посмотрел на него. Богдан в ответ почтительно поклонился ему и тоже вежливо улыбнулся.

А слуги уже подали другие бокалы – розовые, золотистые, зеленые и кроваво-красные, которые еще больше украсили стол, освещенные пробивающимися сквозь ветви лучами заходящего солнца. Богдану поставили красный бокал, отчего у него тревожно забилось и без того возбужденное сердце.

«Красный кубок – к ссоре…» – вдруг вспомнил Богдан слова Мелашки.

И он обвел взором столы, ища глазами, кому из гостей поставили такой же ярко-красный бокал, как и ему. Коронный гетман держал светлый, с золотым ободком хрустальный бокал. Станиславу Потоцкому достался зеленый с росинками. А Вишневецкий вертел в руках такой же, как и у Богдана, ярко-красный бокал. Лучи солнца переливались на гранях хрусталя, что, очевидно, забавляло лубенского магната. Маршалок обеда будто сознательно разделил гостей, поставив одним розовые, другим зеленые и небольшой группе ярко-красные, точно кровь, бокалы.

Вот Адам Кисель – с ним пересекаются пути Богдана. Но литовский канцлер Сапега, к которому Богдан не питал неприязни, тоже держал в руке красный бокал.