Текст книги "Хмельницкий. Книга первая"

5

Стояла на удивление теплая весенняя погода. В Путивле в садах зацвели вишни, крестьяне ближайших сел и хуторов работали в поле, досевая гречиху и просо.

Но на всем лежал отпечаток войны, жизнь текла тихо, приглушенно, Какой-то скорбью, тревожным ожиданием была охвачена земля – хутора и села. За время долгого путешествия верхом товарищи Пушкаря стали молчаливыми, а тишина, их окружавшая, навевала еще большую тоску на всадников.

С первого взгляда Путивль показался им опустевшим. Это впечатление не менялось и оттого, что у ворот замка и по близлежащим улицам беспрерывно сновали вооруженные гонцы князя Григория Шаховского.

Попадавшиеся в пути одинокие всадники с любопытством смотрели на небольшой отряд Семена Пушкаря. Семену и его товарищам трудно было скрыть от местных жителей не только свое воинское ремесло, но и заметную усталость от длительного путешествия. Люди узнавали в них боевых казаков, недавно лишь побывавших в сражении. И без расспросов всем было ясно, что они приехали оттуда, с полей кровавой битвы под Москвой.

– Э-эй, казаки! – окликнул их вооруженный охранник у ворот замка. – Въезжать сюда без разрешения нельзя…

– Нам к воеводе, князю Шаховскому, – объяснил Пушкарь, не останавливая коня.

– Как раз к князю и нельзя! – И охранник преградил путь коню, выставив перед ним старую стрелецкую пищаль. – Говорят же тебе, что без разрешения не пущу, куда же ты прешь?

– Не будь ты репейником, пан охранник, – спокойно ответил ему Семен, придерживая своего сивого коня.

– И божьим дурачком, – добавил Силантий, поставив своего коня рядом.

– А что я, слепой, не вижу, откуда приехали? Не ведено!..

Семен соскочил с коня и, взяв его за поводья, подошел к охраннику. Заспанный молодой часовой, пощипывая реденькую курчавую бородку, с заметной робостью следил за Семеном, готовый отступить при первом же-натиске…

– Такой приказ…

– Приказ надо выполнять, а не пнем стоять перед воротами! Говорят тебе – к воеводе гонцы от старшего народных войск, от Ивашки Болотникова! А ты с приказом, чудак.

– А если воеводы нет в городе… «Не будь репейником»! – с сердцем произнес ратник.

– Нечего спросонья шуметь, – уже миролюбиво заговорил Семен, понижая голос. – Раз князь выехал, так и скажи: выехал, мол, князь Шаховской туда или туда!.. Куда он подался, где его искать нам теперь, словно ветра в поле?.. Послушай-ка ты, рать ни чертова, ни божья, не слыхал случайно: где сейчас царевич Димитрий с боярами да войсками стоит?

Охранник робко улыбнулся, все время пятясь к замковой стене. Семен Пушкарь наступал-на него, ведя за собой изнуренного коня. Улыбка часового не трогала черствые сердца боевых казаков. Но Семен понял, что тот кое-что знает и о царевиче.

– Чего клыки скалишь, выполняй службу, чертов теленок!.. Давай рассказывай, куда выехал Шаховской? – вмешался в разговор нетерпеливый Силантий, продолжавший сидеть на коне.

– Что я, чародей, по следу угадываю, куда тот князь уехал? – уже успокоившись, ответил ратник. – Наверное, тоже к царевичу… – И, наклонившись к Семену, тихо сказал: – У нас тут кобзари слух пустили… Не тот, мол, царевич объявился…

– А кто же этот, что царевичем себя называет? – допрашивал его Семен.

– Так себе, говорил слепой… Какой-то мужичишка. Водку пьет, на царицу Марину не глядит, а князь Ружинский покрикивает на него, как на своего холопа. Сюда архипастырь Гермоген из Москвы святое письмо прислал. Пишет, что настоящий Димитрий убиен бысть от рук…

– Ну, ты, попридержи свой язык… А то слишком он у тебя разболтался! – для пущей важности прикрикнул Семен.

Ратник махнул рукой, посмотрел на высоко стоящее солнце. Потом объяснил:

– Вот и наш отправился куда-то в Глухов, потому что там, сказывают, царевич находится. Держит совет с польскими воеводами. С помощью войск князя Ружинского и Меховицкого хотят московский престол завоевать. Но все это без толку…

– Без толку? – переспросил Семен, соображая, как ему быть: отдохнуть в Путивле или ехать дальше?

– Потому что ничего не выйдет из этого, казаче. Если уж об этом люди гуторят, святые отцы в грамотах пишут, так считай, что дело пропащее… Какой уж тут престол! Наш воевода наслушался всех этих разговоров, кобзарей велел выгнать из города, а грамоту Гермогена прочитал, сжег ее и помчался спасать царевича.

Туда направились и посланцы Болотникова.

Прямая дорога, шедшая из Путивля на Украину, манила Семена. Там была его родина, там находились его жена и сын. Яцко рассказывал Семену о чигиринских событиях и о том, что Мелашка, его жена, изгнанная из Субботова старостой, уехала вместе с добрым урядником Хмельницким. Правда, позже он узнал от казаков, что Михайло Хмельницкий снова возвратился в Чигирин, обласканный самим Жолкевским, и занял должность подстаросты. Но Мелашку он оставил вместе со своей женой в Переяславе, взяв ее к себе в дом работницей.

Семен понимал, что хотя Мелашке и не угрожает уже королевский суд, однако и ее свободная жизнь казацкой жены окончилась. За сына он был спокоен – отважный казак будет. Кобзарей Богуна и Нечипора казаки любили, уважали их за боевую славу. Для мальчика-поводыря такие слепые – лучшей школы и не придумаешь…

Его размышления были прерваны появлением отряда сторожевых казаков. В вечерних сумерках над дорогой встали столбы пыли, поднятые копытами лошадей. Семен сразу понял, что в городе и вокруг него располагались лагерем многочисленные войска.

– Чьего войска будете? – спросил он людей, остановивших его отряд у окутанного вечерними сумерками темного леса.

– Поедем, казаче, к есаулу, там все тебе скажут.

– Не казаче, а… атаман, – сердито ответил Семен, которого разозлила эта обидная сдержанность реестровых казаков.

Долго ехали лесом. Уже совсем стемнело, когда они выбрались на берег реки и дозорные разыскали у переправы своего начальника. Молодой есаул внимательно выслушал дозорного, присматриваясь в темноте к Семену и его товарищам. Он был невысок ростом, невзрачен, одет так, словно собирался танцевать мазурку, – в ярко-красного цвета кунтуше с бесчисленным количеством мишуры, в новых сафьяновых сапожках, опоясывал его кованный серебром ремень, на котором висела дамасская сабля. По одежде прибывших, по их вооружению есаул без труда узнал в них людей, приехавших с поля боя, и разговаривал с ними уважительно.

Сперва Семен не проявил никакого интереса к молодому есаулу. Несет человек свою службу, как того требуют обстоятельства военного времени, – вот и все. Было вполне естественным то, что есаул внимательно присматривался к Семену – старшему в отряде. Казалось, что есаул смотрел на бывалого атамана с тем завистливым чувством, которое возникает у молодого воина при встрече с более опытным.

Но вдруг Семен с тревогой вспомнил о том, что с этим есаулом он уже встречался где-то в военных условиях, что и тогда тот был подчеркнуто аккуратен в одежде, точен в несении службы и почтителен к старшим.

– Говорите, от воеводы Болотникова с посольством к его величеству? – спокойно спросил есаул. И тут же добавил: – Я не уверен, что его величество сможет принять пана посла сегодня. Вам лучше переночевать вместе с нами, отдохнуть. Я же доложу о вас пану полковнику…

– А нельзя ли узнать, кто ваш полковник, уважаемый пан есаул, если это не тайна? – спросил Семен. Ему казалось, что он вот-вот вспомнит, где и когда уже видел этого человека.

– А почему же нельзя? – удивился молодой есаул. – На движение пана Болотникова возлагает свои надежды его величество, под знаменем которого собираются сейчас казацкие отряды и кварцяные[35]35
  правительственные (польск.)


[Закрыть] войска польского короля под командованием Романа Ружинского…

– Разве? – невольно вырвалось у Семена.

В этом возгласе чувствовалось не только удивление, но и возмущение. Может быть, это понял и есаул, но сделал вид, будто ничего не заметил. А может быть, и в самом деле вопрос Семена он воспринял как проявление простого любопытства – трудно сказать. Немного подумав, есаул ответил:

– Ну да, конечно. Думаю, что полковник Сагайдачный, как наказной атаман гетмана Олевченко… да и сам князь Ружинский охотно побеседуют с паном атаманом, если он пожелает выяснить этот вопрос.

– Полковник Сагайдачный – наказной атаман? Нет, пожалуй, не стоит на ночь глядя беспокоить его, а тем паче – князя Романа. Мы будем очень благодарны пану есаулу, если он доложит его величеству о нашем прибытии и о том, что мы просим срочно принять нас. Как пан есаул заметил, мы приехали сюда прямо с поля брани под Москвой, только проездом немного задержались в Путивле. Воевода Ивашка Болотников просит выслушать меня, его посла, чтобы получить совет, как действовать впредь…

6

По казацкой привычке собирались заночевать прямо здесь, возле куреня есаула, на мягком, пускай и прошлогоднем сене. На прибрежных лугах росла высокая трава, по которой давно соскучились утомленные кони Семена и его товарищей. Есаул велел казакам приготовить уху для гостей, а сам, сев на оседланного коня, собирался вброд переправиться через реку, чтобы известить полковника о прибытии послов. Семен пешком сопровождал есаула до самой реки, прося его убедить полковника в необходимости немедленного приема их царевичем. Сейчас же Семен, стоя одиноко на берегу, думал, хорошо бы хоть на день-другой съездить на Днепр, в Переяслав.

– В цалковитой ли мы здесь безопасности, атаман, аль нет? – неожиданно послышался голос Силантия. Тот всегда старался разговаривать с Семеном на украинском языке, неверно произнося при этом отдельные слова.

– Кажется, как у себя дома, – вполне искренне ответил Семен.

Силантий шепотом высказал Семену свои подозрения. Он со стороны наблюдал за тем, как есаул внимательно присматривался к Семену. У Силантия сложилось такое впечатление, что они попали во вражеский лагерь, где их принимают не как своих, а как противников. Силантий рассказал также и о том, что он вместе с товарищами подслушал разговор реестровых казаков. Войска, собранные на Украине князем Романом Ружинским по просьбе воеводы Сандомирского, были направлены на московскую границу, чтобы предотвратить набег восставших русских крестьян на польские земли. С такой целью и привел их пан Меховецкий в Белоруссию. А в Красноставе сам гетман Жолкевский перехватил реестровых казаков и повернул их в Чернигов, под начало Ружинского, который должен сопровождать московского царевича до Путивля. Сейчас они шли походным маршем на Путивль и вдруг, встретив боярина Шаховского, остановились, – Москва, мол, не желает принять на престол царевича. Теперь реестровым казакам придется не границу защищать от восставших русских крестьян, а самим вместе с королевскими войсками двигаться на Москву, скрывая это от войск Болотникова!..

– Но здесь, кажется, еще нету королевских войск? – поинтересовался Семен.

– Да черт их разберет, – ответил Силантий, – говорят, что их до черта собралось возле Смоленска под хоругвями Радзивиллов. Но часть находится и тут во главе с паном Меховецким. С ним не ладит украинский князь Ружинский. Князь собирается двинуться прямо на Орел, и, кажется, Сагайдачный должен первым от Тушила нанести удар по московским войскам, после того как Шуйский разгромит ополчение Ивашки Болотникова…

– Интересно, – тихо произнес Семен. – Давай-ка присядем, Силантий, вон там, возле оставленного казаками костра, а то эти комары покоя не дадут. Если бы эти разговоры услышали воины нашего ополчения, вряд ли бы они так рьяно бились за престол для царевича… Значит, паны Ружинские и Меховецкие ждут не дождутся, когда Шуйский разгромит Болотникова, а они тогда и нападут на измотанные в боях войска московского царя!.. Да, веселые новости! А казаки не заметили, что вы подслушиваете их?

– Да неужто мы безголовые, атаман? Мы себе спокойно треножили коней, а они вот такой костер разводили…

– Да-да-а… разводили костер и разговаривали, – бормотал Семен. – А знаешь, Силантий, нужно нам коней держать в готовности. Что-то и мне этот есаул показался подозрительным, слишком хитрым для его возраста. Казаки, вишь, узнали, что мы, болотниковцы, прибыли сюда с посольством, и вон как загуторили! Ведь это так, Силантий? Есаул прикинулся учтивым хозяином, пригласил нас на ночлег: мол, дело не к спеху… Погоди, а не переброситься ли нам словцом с их казаками? Так и так, мол, хлопцы, добры молодцы, сражаемся мы с боярской Москвой за Москву народную. А за что вы воюете и для кого хотите завоевать Москву? А ну, если бы вот так их и спросить? Ведь это же наши люди, казаки, знаю я их. Хотя, правда, они – реестровцы, у многих из них головы забиты этой службой у короля и у шляхты. Может, тайком подослать к ним нашего Онисима? Любит человек почесать язык с людьми…

Семен рассуждал, словно советовался сам с собой. Озабоченный своими мыслями, он ни разу не посмотрел на Силантия. А тот сначала лишь слегка усмехнулся, потом не сдержался и громко захохотал.

– Чего это тебе вдруг так смешно стало? – спросил его удивленный Семен.

– Видишь ли, ватаман, уже послал я нашего человека, и как раз Онисима. Видел издали, как наш запорожец трубкой хвастался, раскуривая ее и давая некоторым казакам затянуться. Такой кашель да грохот поднялся… Велел я ему об одном кобзаре расспросить. Диковинные слепцы бывают в энтих краях.

– Вон как!.. Правильно поступил, брат Силантий. А все же коней далеко от себя не нужно отпускать.

Как раз в этот момент и донесся с противоположной стороны реки топот скачущих коней. Сколько их, трудно было разобрать в темноте, но что не один – это бесспорно.

«Гонят, словно беглецов преследуют», – подумал Семен, отходя от костра и направляясь к берегу реки. Следом за ним пошел и Силантий. Было слышно, как всадники ругались, загоняя лошадей в воду, как те, фыркая, пошли вброд.

– Агов, не пан ли есаул вернулся? – крикнул Семен, обращаясь к двум всадникам, фигуры которых четко вырисовывались на светлой поверхности реки.

– Да, не ошибся, уважаемый пан посол, – отозвался знакомый голос. И, еще не выбравшись из реки, добавил: – Его величество московский царевич велел передать, чтобы посол немедленно ехал к нему с вестями от воеводы Болотникова.

– Одному или со всем посольством?

– Ат бес меня попутал, лайдак… пан казак, забыл спросить. Может быть, пускай они отдыхают в курене, а мы с паном позже приедем за ними?

– Но нас послов двое, уважаемый пан есаул!

– Так поехали втроем. Ат бес меня попутал, лайдак…

И это «ат бес меня попутал, лайдак» снова напомнило Семену, что он уже встречался с есаулом, слышал его любимое присловье.

7

В дом местного шляхтича, у которого остановился царевич Димитрий, Семен входил волнуясь. За время своего путешествия он столько наслушался всяких разговоров о царевиче, что уже начинал побаиваться: хватит ли у него выдержки, чтобы не выдать себя, если тот и впрямь окажется тем самым царевичем, с которым он встречался? Как хорошо, что сама царица Марина не будет присутствовать при этом разговоре. Она, наверное, узнала бы его – ведь он сопровождал ее в ставку его величества накануне торжественного вступления в Москву. Она тогда долго разговаривала с ним, расспрашивала о его жене… «Ат бес меня попутал, лайдак…» Наверное, узнала бы!..

Открылась дверь в покои царевича. Оттуда медленной поступью выплыл стройный, хотя уже в летах, боярин Шаховской. Закрыв за собой дверь, он внимательно посмотрел на двух воинов, по виду закаленных в боях, и безошибочно определил, что именно они и являются послами от Болотникова. Выпуклые и будто припухшие глаза боярина, казалось, хотели проникнуть в душу. Он был в дорогом шелковом кафтане, из-под которого виднелась сабля и немецкий пистоль за поясом.

– Вы будете послами, паны стрельцы? – спросил Шаховской после осмотра.

– Да, уважаемый пан воевода, – отчеканил Семен и добавил: – Атаман конного отряда украинских казаков Семен Пушкарь, посол пана воеводы Болотникова, и мой товарищ по посольству Силантий Дрозд, рязанских вооруженных сил младший атаман.

– Умгу! – промычал боярин. – А приходилось ли вам, панове послы, прежде бывать на приеме у его величества, слышать его царскую речь?.. То есть не сробеете, если придется разговаривать с его величеством?

Семен почувствовал, как его бросило в жар. Он вмиг понял, что не зря князь задает такие вопросы. «Обман! Не тот Димитрий, не тот… Паны фальшивят, обманывают русский народ!»

– Да где же нам иметь такое счастье – видеть его величество, вельможный пан воевода? – сдерживая улыбку, произнес Семен, кланяясь боярину. – Но нам нечего бояться. Воюем от самого Путивля до Москвы. Наш славный воевода Болотников имел счастье видеть его величество, лично получать от него приказы – воевать с Шуйским. И нынче с его именем наши войска победоносно окружили Москву…

– Ну хорошо, заходите, его величество ждет вас.

Боярин раскрыл дверь, пропустив впереди себя послов. Семен и Силантий торжественно промаршировали вдоль комнаты и остановились, придерживая сабли. Потом сняли шапки, поклонились, описав шапками полукруг по полу.

– Вашему величеству московскому царю челом от военачальника нашего воеводы Ивана Болотникова! – одним духом выпалил Семен заученное приветствие.

– Рад видеть в добром здравии боевых соратников славного воеводы! – хрипловатым басом, также по-заученному, ответил «царевич», выходя из-за стола. – С какими вестями прибыли еси, паны послы?

Семен почувствовал, что бледнеет, у него на лице выступил холодный пот. Перед ним стоял рослый, здоровый детина. Он ничем не походил на того Димитрия, которого знал Семен, разительное отличие сказывалось и в росте, и в общем облике, и особенно в голосе. Образ сухощавого, подвижного монаха, который был в воображении Семена неразделимо связан с тем, первым царевичем, не имел ничего общего с этим самоуверенным мужиком. Семену показалось, что этот лжецаревич сразу догадался, о чем подумал посол Болотникова. Недовольным взглядом окинув высокого, широкоплечего Силантия, названый Димитрий отошел к столу, словно хотел скрыться в полутьме, которую не могли преодолеть лучи трех свечей, воткнутых в подсвечники, что стояли на другом конце стола. Казалось, несколько слов, обращенных «царевичем» к своим закаленным в боях подданным, утомили его.

– Прошу выслушать, ваше величество, не совсем приятную весть, – овладев собой, произнес Пушкарь. – Пан воевода велел передать, что его войска зело утомились от беспрерывных на протяжении всего года боев. При осаде Москвы паны дворяне Истома Пашков и Андрей Ляпунов изменили вашему величеству и Шуйскому крест на послушание целовали.

– Ляпунов и Пашков? – вздрогнув, переспросил «царевич».

– Да, ваше величество. И наш славный воевода велел известить, что он снимает осаду Москвы, отводит свои войска к Калуге или Туле на отдых и пополнение. И еще он просил…

– Так он тоже уже не воюет? – не сдержал себя «Димитрий».

– Нет, воюет, ваше величество! – возразил ему Пушкарь. – Наш вид и свежая рана на голове у пана Силантия могут подтвердить вашему величеству, что Болотников не прекращает войны против Шуйских. Но нас нужно поддержать свежими силами…

– Хорошо, – махнул рукой «царевич». – Идите и ждите. Завтра я дам ответ и указания воеводе Болотникову.

Послы поклонились ему, как и при встрече. Ответ «Димитрия» показался им похожим на ругань раздраженного шляхетского управителя. И точно, обернувшись, чтобы уйти, они увидели перед собой воеводу Шаховского и молодого князя Романа Ружинского. Боярин отошел в сторону, давая им проход, но Ружинского послам пришлось обойти. Этот шляхтич стоял к ним боком, не скрывая своей пренебрежительной, злой улыбки, – так улыбаются паны, разглядывая осужденных ими же на смерть крестьян. Несколько казацких есаулов с такими же улыбками на устах ждали послов в передней. Среди них Семен узнал и есаула, пана Заруцкого. Он, игриво ударяя нагайкой по голенищу сапога, первым отправился следом за послами.

– Ат бес попутал меня, лайдак! – теперь уже выругал себя Семен любимым выражением Заруцкого.

Наконец-то он вспомнил молодого шляхтича, что вместе о отрядом донских казаков, в котором был и Пушкарь, сопровождал когда-то царицу Марину в Москву. Есаул возглавлял охрану царицы и не раз давал это почувствовать донцам.

От этого воспоминания дрожь пробежала по телу казака. Теперь ему стало понятно, почему так внимательно присматривался к нему есаул, а путивльский воевода так допрашивал его, не встречались ли послы с царевичем прежде…

8

Ночная мгла окутала Семена и Силантия, едва они вышли во двор. Чуть виднелись там и сям силуэты верховых лошадей. Возле коней послов, стоявших в стороне на привязи, перешептывались между собой казаки Семена, их голоса таяли в густом сумраке ночи. Семен и Силантий были приятно удивлены, увидев всех своих товарищей начеку, и поблагодарили Онисима за проявленную им бдительность. Сивый Семенов конь, зачуяв хозяина, слегка заржал, выражая свою радость.

– О, а это кто еще болтается тут возле коней? – спросил Семен, наскочив на незнакомого мальчугана, бросившегося к нему словно из-под копыт коня.

– Тес! – остановил его мальчик, хватая за рукав. – Тише, пан атаман, я тайком пробрался к вам… Дядя Федор послали меня… предупредить вас. Берегитесь…

– Что-о? Какой Федор? Что ты мелешь? – также шепотом переспросил Семен. – Чей ты, малыш, откуда?

– Я… поводырь. Вожу слепых кобзарей. Мы с Украины. Дядя Федор поет думы, казаков призывает переходить к Болотникову… А казаки сказали им, что пан Ружинский хочет казнить послов, то есть вас, пан казаче, потому что вы, мол, приехали сюда опознавать царевича. Гонец напрямик прискакал сюда от какого-то князя Теляцкого из-под Москвы…

– От Телятевского?

– Ну да, от него, проклятого… Дядю Федора тоже предупредили казаки, полковник Сагайдак узнал, что… кобзарь – Богун, велел прогнать его отсюда…

До сих пор Семен лишь настороженно прислушивался к словам мальчика, а сам возился возле коня, отвязывая его от столба. Когда же мальчик произнес имя Богуна, словно молнией ударило его, он подскочил к мальчику и схватил на руки.

– Мартынко!!

А от коновязи есаула уже отделилась черная тень, окутанная мраком. Есаул Заруцкий издали окликнул:

– Что там случилось, паны послы? Не запутались ли ваши копи в поводьях?

– Да, пан есаул, проклятые поводья, – откликнулся Семен, уловив враждебные нотки в голосе Заруцкого. – Да мы уже тоже садимся на коней.

Мартынко помнил своего отца, часто во сне видел его. Но тот, воображаемый отец, был совсем не такой хороший, как этот. Он был храбрым казаком, но не послом, на жизнь которого посягают паны «Теляцкие» и Ружинские. Отец произнес «Мартынко» с такой теплотой, точно как грезилось ему во сне, и сердце мальчика забилось быстрее. Вот только… паны осудили его на смерть, а Мартынко не мог понять: за что?

– Батя, скачите как можно скорее! Полковник Сагайдак казака подослал… Тот казак велел вам убежать… – шепнул он отцу на ухо и, отпустив его шею, соскочил на землю.

Семен уже был в седле. Нагнувшись к Силантию, он шепнул:

– Спасай, братец, сына с кобзарем! Это мой сын Мартынко… Измена, Силантий… Телятевский прислал гонца и выдал нас, пока мы в Путивль заезжали… Я с товарищами буду пробиваться в ворота, а ты… ветром несись через дворы вместе с сыном, спасай кобзаря!..

Силантий что-то ответил Семену, но тот уже рванул поводья, и конь поскакал навстречу есаулу.

– Двинулись, паны казаки! За мной… – Он еще надеялся проскочить в ворота, на улицу.

Оказывается, Телятевский сообщил шляхте о сомнениях и плане Болотникова, а боярин Шаховский и князь Ружинский только отложили казнь послов до тех пор, пока не выслушают их и не разузнают, что делается в стане Болотникова. Уже тогда, когда Семен и Силантий перешагнули порог покоев «царевича», они были осуждены на смерть.

– Стой, Пушкарь! – крикнул Заруцкий, вместе с другим есаулом преграждая ему путь. – Сдавай саблю!

– Не ты давал мне эту саблю, пан Заруцкий. Сабля Пушкаря обрушится только на голову врага…

И, нечего делать, первым рубанул лошадь гусара, преграждавшего ему путь. Двое его казаков и рязанец стремительно бросились на помощь атаману; зазвенели сабли, выхваченные из ножен. Каждый воин Болотникова, закаленный в боях, мог свободно справиться с тремя противниками.

Перед Семеном упал конь, а гусар успел соскочить на землю. Пушкарь уже был в воротах, и Заруцкий пробивался к нему сквозь толпу гусар, понимая, что казака нельзя выпустить за ворота: там и улица будет его союзницей, а дальше степь, лес – тогда ищи ветра в поле.

Запорожский казак Онисим разгадал намерение есаула и бросился ему наперерез. Перескочив через убитого Семеном коня, запорожец выбил Заруцкого из седла.

Раздался выстрел из немецкого пистоля. Второй казак и рязанец дрались, отступая к воротам, преграждая путь врагам. Онисим обернулся и молниеносно рассек пополам гусара, который, соскочив с убитого коня, выстрелил в Пушкаря.

Семен был ранен, но держался в седле. Выпустив саблю, он обеими руками схватился за гриву, наклонился вперед, положив голову на шею коня. Онисим вовремя подскочил и поддержал его. Потом крикнул на сивого и понесся рядом с ним в темную пасть ночи. Он еще слыхал, как рубились его товарищи, преграждая путь гусарам Ружинского, стремившимся вырваться на улицу и броситься в погоню за Пушкарем. Онисим понимал, что этим двум его друзьям уже не суждено уйти живыми из когтей десятка злейших врагов. Но что они как можно дольше постараются задержать преследователей, в этом был уверен и, подстегивая коней, стремился использовать каждый миг. Сивый конь атамана, казалось, чувствовал опасность и летел с такой быстротой, что конь Онисима начал отставать. Схватить поводья, чтобы придержать животное, у запорожца по было возможности, – он и своим конем управлял лишь ногами, поддерживая смертельно раненного атамана.

– Тпру-тпру! Тпру-тпру! – кричал он на коней, но сдержать их не мог. Тогда, собрав все силы, он выхватил Семена из седла и положил его на коня перед собой.

Раненый простонал:

– Проклятые шляхтичи… Умираю, братец Силантий… Спасай Мартынка…

– А это я, атаман, Онисим. Мартынка спасли… – успокоил его запорожец.

От двойной ноши конь замедлил бег. Сивый тоже, услышав голос хозяина, приостановился. Раненый тяжело стонал, о чем-то просил шепотом, но Онисим ничего уже не мог разобрать.

Соскочив с седла, Онисим осторожно снял обессиленного Пушкаря и положил его на землю. Кони храпели, наклоняя головы. Семен тяжело стонал. А где-то далеко позади еще слышались отзвуки смертельного боя в вотчине «царевича».

– Онисим… прощай! – вздохнув, промолвил Семен. Безжизненной рукой он ощупывал пустые ножны своей сабли.

– Семен, атаман мой родной! – с отчаянием произнес Онисим, но раненый перебил его:

– Молчи, молчи… Послушай мои последние слова… Оставь меня, я… умираю, Онисим. Гони к войскам… Скажи Ивашке, Яцку… обман! Это ее царевич… он шляхетский наймит… Это проделки лицемерной шляхты… А я… умираю, Онисим… Скажи им… Телятевский предал… не верьте панам!.. А Силантий… О-ой, Силантий, браток, спасай… спасай сына, кобзаря… Спас ли? Про-ощай, земля…

– Семен, очнись, братец!

Онисим взял руку Семена, но она уже была тяжелой, мертвой. Приложил ухо к груди – сердце казака уже не билось. Оглянулся. Густая темень отрезала его, вместе с двумя лошадьми и покойником, от всего мира.

И вдруг до слуха запорожца долетел топот всадников, скакавших по улице города. Перед лицом опасности казак не имеет права долго думать. С молниеносной быстротой он принял решение. Снял с покойника посольскую сумку, с отчаянием припал к губам атамана и с разгона вскочил на коня Пушкаря.

Конь – животное умное, а казацкий – особенно! Не раз казацкому коню приходилось преследовать врага, не раз по собственному усмотрению выбирал он путь, чтобы унести седока от опасной погони. Сивый, чувствуя, что всадник предоставил ему полную свободу, устремился вперед. Следом за сивым, отворачивая голову от комьев земли, летевших из-под его копыт, несся гнедой Онисима. Оставшись без всадника, он изо всех сил скакал, чтобы не отстать от хозяина.

Разгоряченный Описям едва успел заметить, что сивый резко повернул вправо, как это обычно делал он, чувствуя за собой внезапную погоню. Казак совсем отпустил поводья, доверяясь чуткому коню. Ему нужно было во что бы то ни стало вырваться за пределы города, скрыться от преследователей.

За последними домами стало немного светлее, и Онисим мог теперь кое-что различить. Присмотревшись к местности, вскоре обнаружил, что мчится вдоль реки, и сообразил, что невдалеке должен быть брод, через который не следует переправляться. Теперь он уже придерживал коня, поворачивая его вправо от раки и прислушиваясь, что творится вокруг. Наконец снял шапку и перекрестился.

– Царство небесное душе убиенного воина Семена… – произнес казак, прислушиваясь и вспоминая товарищей, которые своими телами преградили путь гусарам в воротах.

Тяжело вздохнув, Онисим снова погнал коня. Свистело в ушах, в глазах мелькали звезды, отражавшиеся в воде, когда он приближался к изгибу реки. Он думал только об одном: обязательно нужно выбраться до утра из этих мест, где шныряют дозоры Ружинского. Слева, на другой стороне реки, на фоне посеревшего неба вырисовывалась черная глыба молчаливого леса. На опушке этого леса должен находиться дозорный курень. Значит, он уже миновал брод… Но значит ли это, что ему удалось избежать опасности?! Онисим направил коня в степь, подальше от леса и реки, но все-таки не терял их из виду. Мчался изо всех сил в ночной мгле – надо было сбить погоню со следа и во что бы то ни стало доставить важные сведения своим. Время от времени он придерживал коня, поджидая своего гнедого, который в просторной степи поотстал немного, но мчался следом за ним. Каждый раз, когда гнедой настигал их, Онисим поворачивал голову – прислушивался и присматривался. Где-то вдали, за рекой, мелькали огни костров. И он снова шпорил коня и, все дальше углубляясь в степь, мчался под посеревшим, но еще темным небом.

Заметив небольшой перелесок на этой стороне реки, Онисим решил было объехать его, взяв еще правее. Густые кусты мешали быстрой езде. Часто с кустов взлетали испуганные совы, и кони шарахались от них. Онисим вынужден был уменьшить скорость, но все-таки не давал отдыха лошадям, гнал их вперед. Невзначай он углубился в чащу, и теперь ему казалось, что он может здесь затеряться, как щепка в волнах бушующего моря.

Начинался густой лес, деревья все теснее обступали казака, но и кустарник не становился реже. Онисим вынужден был сдерживать коней, не зная, куда заведет его эта чаща. Посмотрев сквозь вершины деревьев, определил, что уже наступал рассвет. Но в лесу была непроглядная тьма, и он каждое мгновение рисковал наскочить на ствол дуба или сосны. Только конь и выручал его, обходя деревья, пробиваясь сквозь заросли. Он поцарапал себе руки и лицо, несколько раз ловил на лету шапку, а ветки все время, точно когти ночных чудовищ, тянулись со всех сторон к голове всадника.