Текст книги "Слепень (повести)"

II

Ресторан в гостинице «Гранд-Отель» в Ставрополе считался лучшим. Сюда и в обычные дни было трудно попасть, а в рождественские праздники – и подавно. Метрдотель почётных гостей знал в лицо и потому, едва завидев присяжного поверенного, устремился навстречу.

– Милости прошу, дорогие Клим Пантелеевич и Вероника Альбертовна. Столик ждёт вас.

– Вы очень любезны, дорогой Павел Петрович. Скоро ли начнётся танцевальная феерия?

– С минуту на минуту…

– Клим Пантелеевич! Вероника Альбертовна! Добрый вечер! – раздался чей-то голос. – Давненько я вас не видел.

Ардашев обернулся.

– Здравствуйте-здравствуйте, Василий Фёдорович! Тоже решили посмотреть на француженок?

– А что ещё прикажете делать в нашей провинциальной дыре, в особенности если вдовец так и не нашёл своего счастья? Это вот вам хорошо с Вероникой Альбертовной. А мне – скукота… Только и осталось, что пальмы в зале в кадки сажать да попугаев разводить… Кстати, позвольте поинтересоваться, какие планы у четы Ардашевых на Васильев вечер? – сверкнув глазами, задал вопрос невысокий, щуплый человечек лет сорока с аккуратными усиками-щёткой и клиновидной бородкой.

– Собственно, никаких. Родственников у нас в Ставрополе нет. Собирались остаться дома, – пожав плечами, ответил Ардашев.

– Тогда приглашаю вас ко мне, – проговорил Иванов. – В восемь пополудни. Обещаю очень интересную программу. Во-первых, новейшая игра от Императорской карточной фабрики «Флирт цветов», во-вторых, необычный праздничный стол магрибской кухни, в которой вы, дорогой Клим Пантелеевич, прекрасно разбираетесь, в-третьих, среди приглашённых ваш постоянный соперник за шахматной доской – доктор Нижегородцев и несколько моих друзей со своими нежными и любящими половинами. Чрезвычайно буду рад видеть вас в моём скромном театральном салоне, тем более что 31 декабря – день ангела у Василия.

Ардашев посмотрел на супругу, но она отвела взгляд, предоставив ему право самому принимать решение.

– В таком случае, Василий Фёдорович, не вижу причин для отказа.

– Итак, в восемь пополудни у меня на Мавринской. Жду! – Иванов склонил учтиво голову и удалился. Ардашевы проследовали к своему столику.

Погас свет, и зажглись огни рампы. Заиграла весёлая музыка, слегка напоминающая польку, но в темпе марша. Занавес открылся, и на сцену выехал огромный торт. Первый ряд – шесть женщин, второй – четыре, а третий – две. Торт стал вращаться, и танцовщицы, облачённые в балетные тюники, спустились вниз с пьедесталов и образовали на сцене круг. Оркестр играл всё быстрее. Мандолина и гитара задавали темп. Дамы, взявшись за руки, кружили вокруг. Вдруг от них отделись две танцовщицы, вышли на авансцену и стали выполнять немыслимые прыжки через спину, точно гимнастки. Публика рукоплескала. Вспыхнул свет. Двенадцать красавиц кланялись зрителям. Зал накрыла волна оваций, и между рядами стали ходить два мальчика с букетами. Их охотно покупали и тут же бросали на сцену.

Так продолжалось почти час. Уже под самый занавес над ухом адвоката раздался голос:

– Простите, сударь, вам просили передать.

Присяжный поверенный повернул голову, и официант протянул Ардашеву согнутый вдвое листочек, вырванный, очевидно, из записной книжки.

– Кто просил?

– Не знаю. Записку вместе с чаевыми передал мальчуган, продававший цветы. Он указал на вас.

– Где он?

– Убежал куда-то, – простодушно ответил тот. – Простите, сударь, но мне надобно идти.

– Ладно, – Клим Пантелеевич кивнул и развернул послание. Карандашом было написано: «На Мавринской может случиться убийство».

– Что там, милый? – вопросительно проворковала Вероника Альбертовна.

– Какая-то чепуха. Вероятно, нас с кем-то спутали. – Адвокат убрал записку в карман.

Концерт продолжался, но Ардашевы вскоре покинули ресторан, к радости компании студентов, толкущихся у самого входа перед строгим швейцаром в ожидании освободившегося столика.

Извозчик стоял рядом и, поймав на себе заинтересованный взгляд, тут же подал сани к входу. Вскоре они неслись вниз по Театральной, а потом и Николаевскому проспекту до самого дома под номером 38, не встречая преград. Снег падал перьями, точно на небе распороли огромную подушку. Город не спал. Повсюду слышался смех и весёлые голоса. Приближался Васильев вечер.

III

Каменный терем Василия Иванова, именуемый театральным салоном, стоял почти в самом конце Мавринской улицы. Одноэтажный дом имел две залы со сценами, отделанные дорогим паркетом, золотой росписью по стенам и лепниной по потолку. Полы в фойе были покрыты мрамором. Комнаты для гостей ничем не уступали другим помещениям. Всюду роскошь: картины Клевера и Семирадского в вызолоченных рамах, китайские напольные вазы, бархатные шторы и дорогая антикварная мебель. Откуда такое богатство у недавнего чиновника, учёного и селекционера, возглавлявшего губернскую опытную станцию? Ответ прост: перейдя с государственной службы в коммерцию, Василий Фёдорович Иванов занялся поставками ставропольского зерна за границу через Новороссийский порт. Это и приносило прибыль. Всё бы хорошо, да сорокалетний коммерсант так и не устроил свою личную жизнь после смерти супруги. Откровенно говоря, многие незамужние барышни грезили стать его жёнами, но Василий Фёдорович так и не мог остановиться ни на одной из них. Правда, поговаривали, что не гнушался он адюльтером и с замужними ставропольскими красавицами. Словом, женским вниманием Иванов обделён не был. Даже заезжие столичные актрисы, в том числе и оперные, нередко выступали на одной из сцен его театрального салона. Да и он сам нередко принимал участие в любительских спектаклях.

С западной стороны к дому, а точнее, к спальным комнатам, примыкал зимний сад, устроенный на манер стеклянной галереи. Чего там только не было! Девять разновидностей пальм, привезённых из Сочи. Редкие для здешних мест птицы свободно жили в зимнем саду и перелетали с пальмы на пальму: певчий сорокопут, похожий на снегиря, обладающий удивительным голосом, блестящий скворец необычайного окраса, то ли сине-зелёного, то ли зелёно-чёрного со стальным блеском самого пера, пара желтоклювых токо и, конечно же, попугаи: жако, ара и корелла. Эта часть зала была отгорожена сеткой от потолка до самого пола. За ней был устроен бассейн с диковинными рыбами. Рядом с ним – террариум со скорпионами, представлявший собой большой стеклянный ящик с внутренним покрытием из песка, мха, коры орхидей, сверху закрытый застеклённой рамой.

Надо признать, что хозяин дома держал двери зимнего сада открытыми, и его частыми гостями были не только любознательные учащиеся гимназий, семинаристы, но и простые горожане.

Ардашевы прибыли в гости точно к назначенному часу и не с пустыми руками. Клим Пантелеевич преподнёс имениннику дорогущий Waterman – самопишущее золотое перо. Иванов, которого удивить в этой жизни, казалось бы, уже нечем, искренне благодарил адвоката и его супругу за подарок.

Новогоднее настроение создавала не только рождественская ёлка, наряженная всевозможными украшениями и установленная в главном зале, но и струнный квартет «Букет» (две скрипки, альт и виолончель), игравший Моцарта, Бетховена, Танеева и Чайковского. Сей квартет в Ставрополе был известен главным образом благодаря своему дамскому составу: двум очаровательным скрипкам, ослепительной блондинке альту и стройной брюнетке виолончели. Концерты «Букета» пользовались популярностью, и его выступления хорошо оплачивались.

Вечер, как и обещалось, начался с игры «Флирт цветов». В ней принимали участие восемь человек: располневший, пожилой уже, в сущности, человек заведующий городским ломбардом отставной губернский секретарь Емельян Лукьянович Сафронов с молодой женой Анной Евграфовной, актрисой ставропольского драматического театра; усатый, чем-то похожий на таракана коллежский асессор Иван Кузьмич Краснопеев с очаровательной супругой-блондинкой Натальей Сергеевной; преподаватель физики Ставропольского учительского института Александр Николаевич Шилохвостов, в очках, лысый, как бильярдный шар, человек и его жена Антонина Андреевна, совсем непривлекательная особа под сорок лет; Ангелина Тихоновна Нижегородцева, всегда в чудесном настроении; и сам хозяин дома. Адвокат Ардашев и доктор Нижегородцев коротали время за игрой в шахматы за соседним столиком. Вероника Альбертовна Ардашева сидела тут же и листала дамский журнал.

– Итак, дамы и господа, напоминаю правила игры «Флирт цветов», – выговорил хозяин вечера. – В колоде девяносто шесть карт. Вся колода раздаётся сразу. На любой карте одиннадцать названий цветов. Напротив каждого цветка – фраза. Стало быть, одиннадцать фраз на карте. Если вы желаете что-то сказать своему партнёру или партнёрше втайне от других, то не надо шептаться. Достаточно передать ему карту и назвать цветок. А фраза напротив и будет той самой вашей мыслью. Например, давайте представим, что наш любезный Иван Кузьмич давно и тайно влюблён в супругу доктора Нижегородцева. Тогда он передаёт ей карту и называет упомянутый в ней цветок, допустим тюльпан. Напротив него – строка «Вы сегодня адски милы». Но Ангелина Тихоновна, к сожалению Ивана Кузьмича и счастью для Николая Петровича Нижегородцева, не отвечает ему взаимностью и, передавая в ответ свою карту, называет другой цветок, положим орхидею. Напротив неё фраза «А рыльце-то у тебя в пушку. Что скажет жёнушка твоя, когда узнает?..»

– Ого! Такого поворота я не ожидала, – рассмеялась Ангелина Тихоновна.

– А почему нет? – расплылся в улыбке Краснопеев. – Всякое может случиться.

– Вижу, вам уже не терпится начать игру. Но позвольте, я закончу объяснение… А вот если бы их желания совпали, то госпожа Нижегородцева могла бы в ответ назвать и азалию, рядом с которой стоит иное предложение: «Любимый, как долго я тебя ждала!». Всем ясно? Таким образом, надеюсь, ваши чувства вновь приобретут остроту и яркость. Что ж, сдаю колоду. Каждый получает по двенадцать карт. Я начинаю… с госпожи Сафроновой:

– Сирень.

– Ромашка, – ответила актриса и расплылась в улыбке.

– Теперь очередь Ангелины Тихоновны, – пояснил Иванов. – Прошу вас передать карту кому вздумается. Здесь не обязательно соблюдать правила часовой стрелки. Главное – сохранять очерёдность. Ваш ход. Кто примет вашу карту?

– Иван Кузьмич, – вздохнула Нижегородцева. – Ну, хорошо, пусть будет астра…

Тем временем Ардашев, игравший белыми фигурами, и доктор Нижегородцев – чёрными, уже разыграли ферзевый гамбит. Николай Петрович выбрал защиту Чигорина. Игра постепенно перешла в миттельшпиль[3]3
  Миттельшпиль (нем.) – следующая за дебютом стадия шахматной партии. Середина игры (прим. автора).


[Закрыть]. Адвокат рвался к левому флангу противника. Чёрный слон Нижегородцева оказался под ударом. И по всему выходило, что жить ему осталось не более одного хода. Партия обострялась. Музыка струнного квартета умиротворяла. Время от времени слышался переливчатый женский смех. Дамские голоса чередовались с мужскими:

– Ландыш, – пролепетал нежный голосок.

– Ага! А вам левкой! – пробасил кто-то.

– Что? Да как вы смеете? Получайте гвоздику, – возмутилась дама.

– Герань, – выговорил настойчивый мужской голос.

– Колокольчик, – пропела чья-то жена.

– Ой, тогда калла, – разочарованно заявил чей-то муж, не получив взаимного расположения у чужой, но тайно обожаемой жены.

– Роза, я говорю вам роза, – дрожащим голосом проронила гостья.

– Генурис, простите гинура…

– Надо же, генурис… – чуть слышно вымолвил присяжный поверенный, помрачнел и, не отрывая взгляда от шахматной доски, мысленно перенёсся к событиям восьмилетней давности.

31 декабря 1899 г., Египет, Каир, Эль-Карафа (Город мёртвых).

Ардашев пришёл в себя. Темнота. Попытался поднять голову – сильно ударился лбом о каменную плиту. Тело затекло и ныло от однообразного положения. Попробовал приподнять ногу, но шершавая каменная поверхность больно ударила по коленной чашечке. «А может, мне это просто снится? Да нет же, мокрый пот, нечем дышать. Где я? В могиле? В склепе? Меня что… заживо похоронили? Сколько я тут нахожусь? Но как это могло случиться? Стоп-стоп. Первым делом надобно успокоиться и постараться всё вспомнить. Весь день я составлял опись находок в лагере австрийских археологов. А вечером к руководителю экспедиции доктору Хольцеру пришли эти двое. Представились голландскими археологами из Александрии. Сказали, что ведут там раскопки. Хольцеру ничего не оставалось, как пригласить их к ужину. Они достали из рюкзака консервы и коньяк. Сидели за столом, выпивали, говорили о науке. Пили, ели, а потом вдруг я почувствовал себя плохо и ушёл в палатку. Прилёг на койку. Всё. Больше ничего не помню… Выходит, эти двое меня и похоронили заживо. Но как они вывезли меня из лагеря? И зачем? Проще было отравить… Так. Надо думать, как отсюда выбраться. Помнится, читал когда-то в одном романе, что делать, если вас заживо закопали в гробу. Во-первых, нельзя тратить воздух. В классическом гробу запас воздуха – на час, максимум два. Необходимо глубоко вдыхать и медленно выдыхать. Вдохнув, нельзя глотать, это вызывает гипервентиляцию – опасное явление, которое происходит при частом поверхностном дыхании, когда вдох производится в верхней части грудной клетки, что приводит к снижению уровня углекислого газа в крови. Кричать бессмысленно. Крик приводит к панике. В результате усиливается сердцебиение и дыхание, а значит, и расход воздуха. Ни в коем случае не стоит зажигать спички или зажигалку, это отнимает кислород… Кстати, а что у меня в карманах? Часы? Отлично. – Ардашев опустил руку, вынул золотой мозер, открыл крышку и завёл. Механизм заработал. Он нажал на кнопку – заиграла привычная музыка. Саркофаг, точно гитарная коробка, усилил звучание. Извне донёсся чей-то голос. А вот теперь надо было звать на помощь. Набрав полные лёгкие воздуха, прокричал:

– Энахуна![4]4
  Я здесь! (араб. – Прим. авт.)


[Закрыть]

Плита сдвинулась. От яркого света разведчик зажмурился.

– Ахреб![5]5
  Скорпион! (араб. — Прим. авт.)


[Закрыть] – крикнул кто-то.

Клим Пантелеевич открыл глаза. У него на груди сидел скорпион. Местные бродяги с интересом разглядывали европейца…

– Ваш ход, Клим Пантелеевич, – нетерпеливо выговорил доктор Нижегородцев.

– Да-да, простите, задумался… Ну что ж, тогда я возьму вашу пешечку и объявлю шах. Слону недолго осталось почивать…

– Не страшно. Им и закроюсь.

– Это ещё как сказать, дорогой Николай Петрович. Вам опять шах конём и, по-моему, мат.

– Как же это я не заметил? – разочарованно вымолвил доктор.

– Бывает.

К столу, где играли во «Флирт цветов», подошла горничная и что-то шепнула хозяину. Иванов поднялся и объявил:

– Дорогие дамы и господа, прошу всех перейти в соседнюю комнату. Стол уже накрыт. Попробую вас удивить магрибской кухней. Мне удалось на две недели выписать из столицы повара, который знает в этом толк. Милости прошу.

Гости послушно поднялись и прошли в другой зал. Туда же проследовал и струнный квартет.

– Итак, я, пожалуй, расскажу вам немного о тех краях, которые мне недавно довелось посетить, – начал хозяин дома. – Не скрою, магрибская кухня мне особенно запомнилась во время путешествия по Северной Африке и Ближнему Востоку. Кстати, именно оттуда я привёз самого ядовитого бледно-жёлтого, так называемого палестинского скорпиона, именуемого генурисом. Укус его смертелен. Если вы не хотите быть его жертвой, то берите его за последний сегмент хвоста, там, где жало. Это паукообразное существо живёт не более пяти лет. Охотится ночью. Его жертвами обычно становятся черви, многоножки, сверчки и мухи. Я его кормлю один раз в неделю. Это двенадцатый ядовитый скорпион моего террариума. В природе насчитывается множество видов этих паукообразных, более полутора тысяч, но только пятьдесят из них ядовиты настолько, что их укус может привести к смерти. В Северной и Западной Африке проживают племена, отлавливающие гигантских скорпионов и собирающие их яд.

– Простите, Василий Фёдорович, а чем можно объяснить ваш интерес к этим достаточно неприятным существам? – убирая в карман очки, осведомился учитель.

– Не знаю, Александр Николаевич. Трудно сказать. Привлекает, и всё. Может, виновата культура Древнего Египта, которая насквозь пропитана образом этого создания. Вспомните хотя бы богиню Селкет в виде сфинкса-скорпиона… Но давайте вернёмся к магрибской кухне. Здесь на столах лежат приборы: вилки, ложки, ножи. В Марокко ложку используют только для того, чтобы полить бульоном блюдо. Всё едят руками. На стол, как видите, поданы алкогольные напитки, тогда как в этих магометанских странах алкоголь строжайше запрещён. В данном случае я постарался предложить вам угощения сродни тем, что бывают в богатых аристократических домах Рабата, Касабланки или Тлемсена. Обычно там обед начинается с горячего таджина, затем подаются салат мишуи, бастелла, бриуаты. Потом несут жареную птицу, мясные таджины и, наконец, кускус. Гости не прикоснутся к еде, пока хозяин дома не скажет… – он потёр нос и смущённо добавил: – Простите, запамятовал.

– Бисми лла! Магометанский термин для обозначения фразы, с которой начинается каждая сура Корана, кроме девятой, «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного», – помог Ардашев.

– О да! Благодарю вас! Должен сказать, друзья, Клим Пантелеевич прекрасно владеет арабским и знает тамошнюю магрибскую жизнь лучше меня. Вы, как я понимаю, не раз бывали в тех краях? – осведомился Иванов у Ардашева.

– Да, вояжировал лет восемь назад, – скромно признал присяжный поверенный, – продолжайте, прошу вас, очень интересно.

Рассказ длился ещё пару минут, после чего все приступили к еде.

Гости вели себя непринуждённо и то и дело поднимали бокалы за именинника. Незаметно подкрался и новый, 1909 год. К утру, устав от излишеств, пары стали расходиться.

IV

– Эх, Ефим Андреевич, кто бы мог подумать? Был человек, и нет. А ведь денег девать было некуда… Мерзостей этих понатащил со всего света. От них и почил. И надо же – аккурат на Васильев вечер!

– И не говорите. – Поляничко открыл табакерку, размял пальцами щепоть табаку и поочерёдно заткнул зельем обе ноздри. – Ирония судьбы, Антон Филаретович. Но, право слово, того чёрного скорпиона вы зря затоптали. Небось редкий был вид, огромный, размером со среднего речного рака. Его в музей надобно было сдать, в коллекцию господину Прозрите-те-те… – начальник сыскного отделения вынул белоснежный платок и, прикрыв им нос, смачно чихнул, а потом высморкался. – Прозрителеву. Да-с. Простите-с. Ох и зол этот табачок! До слёз пробирает, точно хрен! Недавно купил в лавке на Александровской. А Рыбалко, наш городовой, молодец. Всех скорпионов собрал. Не побоялся.

– А как было не прикончить эту тварь? Вы же видели, как он хвост поднял, будто петух, и попёр на меня, и попёр, – огрызнулся Каширин.

– Веником бы прикрыли его – и в совок, да в ящик. И крышку бы задвинули. Дел-то. А что, если этот паукообразный немалых денег стоил? Не зря же Иванов его из-за дальних морей привёз.

– На свою погибель, – вздохнул помощник начальника сыскного отделения.

– Это да. Ну что там, доктор скоро закончит осмотр? Тут и слепому всё ясно. Нечего антимонии разводить. Выпишем разрешение на погребение – и дело с концом. Праздник всё же, а мы тут вокруг трупа хоровод водим, а надобно вокруг ёлки.

– А кому выписывать? У покойника ни жены, ни детей. Жил анахоретом да любвеобильничал. Это всем известно. Говорят, давеча для него в спальне целый дамский оркестр музицировал в чём мать родила.

– Ну, положим, не оркестр, а квартет.

– Скажете тоже, Ефим Андреевич! Квартет! Мало, что ли? Это как-никак четыре дамочки! Одна краше другой! Представляете? Вот вы хоть раз с четырьмя мамзельками кувыркались?

– Грех это, супружнице изменять. Седьмая заповедь.

– Вот и я про то… Так что будет Иванов в аду на сковородке жариться. И поделом.

– Не нравятся мне ваши измышления, – Поляничко расправил нафиксатуаренные усы и грозно посмотрел на подчинённого. – Вы когда последний раз в Успенском храме были? Что-то давненько я вас там не встречал. Или церковь поменяли?

– Никак нет-с. Куда же я от отца Антония денусь?

– Так приходите. А то не молитесь, не каетесь, не причащаетесь… Отсюда мысли у вас греховные в голове роятся, как червяки в гнилом яблоке. Негоже стражу порядка в таком разумении рассуждать.

– Виноват-с.

– Я вот, признаться, за птичек переживаю. Посмотрите, какая красота. Кто их теперь кормить будет, заботиться?

– Может, в первую гимназию обратиться? У них там зоологический уголок… Глядишь, возьмут да и рассуют по клеткам.

– А пальмы? Их-то куда? Может, в ресторацию какую? Нет, тут надобно иного рода действия применить, по циркуляру: отписать отношение городскому голове. Пусть кумекает.

– И то дело, Ефим Андреевич. На то он и голова. И с рыбками пущай разберётся. А нет, так и на сковородку можно. Там зеркальные карпы о-го-го! Фунта на три-четыре, а то и на пять-шесть потянут.

– Да побойтесь Бога, Антон Филаретович! Нешто можно так, а?.. Красота-то какая, а вы – «на сковородку». Была бы весна, я бы сам их в Сипягин пруд выпустил. Пусть бы размножались, малёк бы пошёл. Нет-нет, без городской власти мы только дров наломаем. Как придём в управление, напишите отношение: так, мол, и так, в результате несчастного случая, причинившего смерть купцу первой гильдии Иванову Василию Фёдоровичу, посредством укуса скорпиона на Васильев вечер в канун нового, 1909 года…

В этот момент в фойе послышались чьи-то шаги.

– Видать, уже фельдшера подъехали на больничной карете, а наш эскулап до сих пор в чистописании упражняется. Тоже мне, письмоводитель нашёлся, – вздохнул Поляничко и повернулся к двустворчатой двери, ведущей в зал.

– Добрый день, господа.

– О! Господин присяжный поверенный! А вас каким ветром, позвольте полюбопытствовать, сюда занесло? – осклабился Каширин.

– Тем же, что и вас. Я ведь был среди гостей, и когда уходил, Василий Фёдорович был в добром здравии.

– И вероятно, в сильном подпитии, если столкнул крышку со стеклянного ящика, в котором сидели скорпионы. Они, окаянные, и повылазили. Один супостат добрался до спальни и ужалил бедолагу. Доктор нашёл этот укус, прямо в шею, – резюмировал Поляничко.

– Позвольте-позвольте, господа, но это же нонсенс! Они не могли самостоятельно выбраться из этого ящика.

– Да бросьте, господин адвокат, морочить нам голову! – Каширин махнул рукой и открыл портсигар. – Совершенно ясно, что купец заснул спьяну, а его питомцы с ним расправились. Вы вот упомянули, что были вчера в числе приглашённых, а говорят, тут в запрещённую «железку» резались на астрономические суммы. Вы в этом участвовали?

– Что за чушь! Мы с доктором Нижегородцевым играли в шахматы, остальные были заняты «Флиртом цветов». Игра есть такая. Цветы называли: ландыш, розу, генурис, простите, гинуру… – Ардашев вновь мысленно унёсся в прошлое.

1 января 1900 г., Египет, Каир, резиденция российского военного агента[6]6
  Так до 1917 года называли военных атташе (прим. автора).


[Закрыть].

…Через сутки после своего удивительного спасения «австрийский археолог» пил чай в кабинете полковника Евстафьева.

– А всё-таки, Клим Пантелеевич, вы везунчик. Выпутались из такой ситуации! Британцы не простили вам утечки турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы и потому решили расправиться столь изуверским способом. Вместо яда добавили в коньяк снотворного и заживо замуровали в гробнице на кладбище мамлюков. Кстати, завербованного вами агента они прикончили. Но перед смертью долго пытали. Он-то вас и выдал.

– Вполне вероятно.

– Хорошо, что британцы вашего золотого мозера не забрали, не смародёрничали. Часики-то и спасли. Англичане всё предусмотрели, а вот не знали, что нас православных Господь в беде никогда не оставит, тем более на Васильев вечер. – Полковник подошёл к окну и, заложив руки за спину, спросил: – А скорпиона, думаете, они вам подбросили?

– Безусловно. Это очень опасный вид. Самый ядовитый. Так называемый палестинский скорпион, или генурис. К тому же в тёмное время суток он выходит на охоту, а днём, когда в пустыне стоит адская жара, отдыхает. Ночью ведь прохладно и запахи становятся острее, да и жертвы спят, к ним легче подползти незаметно и ужалить. Меня, как вы понимаете, англичане «хоронили» ночью. А в это время скорпион не стал бы искать укрытия в склепе.

– Что ж, послезавтра можете отправляться в Россию. В Александрию прибывает «Королева Ольга». Слава Богу, эта командировка для вас закончилась успешно. Благодарю за службу…

– А не разрешите ли, господа, осмотреть труп? – осведомился Ардашев.

– Да Бога ради, – запросто ответил Поляничко. – Только зачем? Или вы не верите в то, что укус скорпиона может быть смертельным?

– Так вы позволите? – настоял Ардашев.

– Прошу.

Клим Пантелеевич прошёл в спальную комнату.

Труп был раздет и лежал на кровати. Его исподнее покоилось рядом, на стуле. Трудно было поверить, что ещё несколько часов назад это мёртвое тело было живым человеком со своими страстями, заботами и мечтами. А теперь называлось просто – останки. Жизнь скоротечна, но ещё призрачнее граница перехода из одного мира в другой.

– А, Клим Пантелеевич! Пришли полюбопытствовать? Говорят, вы тоже были на этом празднике? – поинтересовался толстый, невысокий, с бегающими свиноподобными глазками и широким носом-картошкой человек. Звали его Анатолий Францевич Наливайко, судебный врач.

Присяжный поверенный кивнул и спросил:

– Место укуса не покажете?

– Да вот оно. Скорпион забрался спящему на шею, тот, видимо, решил его стряхнуть и получил укус. След характерный. И покраснение имеется. Я всё отразил в протоколе. Хотите прочесть?

– Пожалуй, я для начала осмотрю труп.

Адвокат обошёл тело и остановился у ног. Присев, он стал рассматривать подошвы умершего, а потом вдруг повернулся к доктору и спросил:

– Не одолжите мне лупу?

– Да, пожалуйста.

– Не кажется ли вам доктор, что на правой пятке след от укола шприцем? – Ардашев протянул ему лупу.

Наливайко подошёл, взял протянутую адвокатом лупу и принялся изучать место, на которое указал Клим Пантелеевич. После некоторого раздумья он сказал:

– Похоже.

– Согласитесь, что укол сделан непрофессионально. Даже кровь запеклась.

В спальню вошли Поляничко и Каширин.

– Что вы этим хотите сказать? – проговорил с недоумением судебный врач.

– Дело в том, господа, что купец первой гильдии Василий Фёдорович Иванов скончался не от укуса скорпиона, пусть даже самого ядовитого, именуемого генурисом, или палестинским скорпионом, а от укола в пятку. След его хорошо виден.

– То есть как? – спросил Каширин.

– Именно так, господа, и никак иначе, – подтвердил Клим Пантелеевич.

– Вы согласны с доводами адвоката? – Поляничко уставился на доктора.

Тот пожал плечами и вымолвил неуверенно:

– Возможно-с…

– И что прикажете нам теперь делать, господин присяжный поверенный? Где искать убийцу? – процедил сквозь зубы помощник начальника сыскного отделения.

– Совершенно понятно, что преступник был среди гостей. Итак, я перечислю всех присутствующих (кроме хозяина и дамского оркестра, горничная и повар – они не в счёт): заведующий городским ломбардом Сафронов с женой Анной Евграфовной, Иван Кузьмич Краснопеев с супругой Натальей Сергеевной, учитель физики Ставропольского учительского института Шилохвостов с женой Антониной Андреевной, доктор Нижегородцев с супругой и, соответственно, я с Вероникой Альбертовной.

– Если убрать вас с женой и доктора Нижегородцева с супругой, то тогда останутся только шестеро, так? – предположил Поляничко.

– Вы правы.

– Но как узнать, кто виноват?

– У меня есть некоторые подозрения, но они должны подтвердиться. Для этого мне потребуется ваша помощь. Придётся выяснить несколько моментов, о которых я вам сейчас расскажу. Думаю, на это уйдёт два-три часа, не более. Затем попрошу вас пригласить сюда всех, кого я перечислил, включая и доктора Нижегородцева.

– С женой? – осведомился Каширин.

– Необязательно. Как необязательно присутствие и моей супруги. Но прежде чем все вчерашние гости здесь соберутся, я должен буду получить от вас ответы на мои вопросы. А они будут следующие…