Электронная библиотека » Иван Миронов » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Родина имени Путина"


  • Текст добавлен: 9 марта 2014, 21:01


Автор книги: Иван Миронов


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

«Удачи вам!» и Вадим, тяготившийся ролью катафальщика, разом воспрял, причастившись единой опасностью, единым риском.

Мы сели в машину. Голова заработала, мозги включились. События вновь стали обретать смысл и логику. Риск, от которого я только что бежал, постепенно обретал манящую привлекательность. Душа, задавленная страхом, встрепенулась, задышала и потребовала к себе внимания. Животный инстинкт самосохранения, уносивший меня от российских ментов, догорал на вспыхнувшей человеческими страстями жажде любить и бороться. Я вдруг понял, что не готов расплатиться этой жаждой за 90 килограммов костей и мяса, пусть даже и собственных.

– Не парься, Вань, – аккуратно обмолвился Вадим. – Отдохнешь заодно. Погуляешь по тамошнему буфету. Хохлухи опять-таки… Не Москва тебе. Эх, если бы не жена и работа, сам бы занырнул с тобой на месячишко. Я тебя по праздникам навещать буду. На майские и приеду, ты как раз освоишься, связи наладишь…

– Останови, – я небрежно махнул рукой в сторону проплывающего леса.

– Ты кому звонить собрался? – напряженно протянул Вадим, наблюдая, как я достаю накануне купленный телефон с незарегистрированной симкой.

Я же молча, словно боясь поддаться на уговоры товарища, набрал любимые цифры: 8-916-590…

Ответила сразу, ждала услышать.

– Привет! Что делаешь сегодня вечером?… Тогда в десять… Там, где все начиналось.

– Ты чего творишь? – Вадим инстинктивно даванул на газ, протащив машину по весенней слякоти.

– Разворачиваемся, – еле проговорил я.

– Куда разворачиваемся?! – запаниковал товарищ.

– Домой. Остаюсь.

– Посадят же. Лет на двадцать. Запытают ведь. Это же заказ. Им все по херу: закрыть, убить, искалечить…

– Замолчи, без тебя тошно. Поворачивай. Дома и умирать уютно. Не ментам наше время мерить. – К удивлению Вадима, я закурил неудачно. – Как вы курите это дерьмо? Куда ты едешь? Разворачивайся. Решили.

– Может, передумаешь? – Он скинул скорость.

– Уже передумал. Ты-то что причитаешь? Домой к жене не по кайфу? И вдвоем всяко веселее возвращаться. И в центр меня добросишь…

* * *

Она не опоздала. Приехала раньше. Пятачок перед рестораном был забит машинами. Место для подобной встречи было выбрано крайне неудачно. Хотя я и осознавал, что грамотную наружку обнаружить дилетанту практически невозможно, все же досадовал на себя за глупую непредусмотрительность. Я стоял в пяти метрах от знакомых габаритов, не решаясь подойти. Если они пробили близкий круг, то она железно под «колпаком», а значит, от тюрьмы меня отделяет несколько шагов. А если нет? Если обложили только моих родителей, а ее не просчитали, или не успели просчитать. «Не успели», – это звучало более убедительно. Просчитать – просчитают, достаточно поднять распечатки смс, где мы словно перед алтарем, и станет ясно, по какой орбите я кручусь. Ведь по-любому пробили! Да и возвращаться плохая примета. Зря! Все зря! Я резко подошел к машине. Зачем-то огляделся по сторонам, исподтишка, воровато, как будто плохо репетировал дурацкую роль. Взялся за ручку правой двери. Кровью резануло виски, пальцы налились свинцом до онемения. Захотелось перекреститься, так искренне и истово, что явно ощутил треск во лбу от мысленного троеперстия. Дернул ручку, затвор замка эхом пронзил нервы. Затылок съежился от предвкушения окрика или удара. Оглянуться бы, но не смог от бессилия и бессмыслия. Быстро распахнул дверь, словно уверовав, что за ней спасение.

– Привет, – выдавил с наигранным спокойствием. – Поехали куда-нибудь.

– Куда? – как ни в чем не бывало, брякнула Наташа, облагородив лицо обидчивой улыбкой.

– Все равно, главное – поехали. Туда, где никого нет? – Мозжечок включился хронометром, отщелкивая секунды к спасению.

Она включила поворотник и выскочила на дорогу. Я обернулся. Явных преследователей не оказалась, а на задней полочке лежала коробка с «Чивасом».

– Откуда флакон?

– Папа забыл, – бросила девушка, всматриваясь в зеркало.

– Очень вовремя.

– Поехали ко мне.

Я не возражал. Теперь это было не важно. Я открыл эту дверь, и от меня уже ничего не зависело.

Через четверть часа, обшарив фарами утрамбованный машинами двор на улице Дмитрия Ульянова, Наташа втиснулась в свежепокинутую кем-то дырку. На полуспущенных я вылез из машины. Двор вдохновлял безлюдной тишиной. Подошли к подъезду.

– Квартира на тебя записана? – не запамятовал я уточнить.

– На брата. Я у родителей на Сивцеве прописана, – усмехнулась Наташа, приложив к домофону «таблетку».

Мы поднялись на одиннадцатый этаж. Невзрачная дерматиновая дверь открывала узкий коридор, кучно заставленный коробками и упаковками еще не собранной мебели.

– Кухню на следующей неделе придут устанавливать, – словно оправдываясь за постремонтный беспорядок, пояснила Наташа, и, махнув на огромный кроватный каркас, прислоненный к стене, добавила. – А матрас в пятницу подвезут.

– Диванчик-то есть какой-нибудь?

– Конечно, в гостиной! Если сможешь туда пробраться.

– Хоть есть на чем заночевать.

– Ты ночевать собрался? – Наташа усмехнулась. – Не получится. Я родителям обещала к часу домой приехать.

– Придется ночевать в одиночестве, – задумчиво констатировал я.

– Все так плохо?

– Очень нехорошо. – Я подхватил соскользнувшее с ее плеч пальто.

Прошел в спальню, где посередине стояло несколько стульев и стиральная машина. Порывшись по коробкам, Наташа нашла парочку новеньких вискарных стаканов и блюдце под виноград.

Я выпил залпом, она лишь пригубила. После второй стопки обрисовал ситуацию, не постеснявшись добавить, что из-за нее отказался покинуть страну. Она не заплакала, даже не прослезилась, сморщила переносицу и закурила.

– Надолго все это? – Голос не дрогнул, но руки потряхивало.

– Не знаю. Наверное, – честно признался я.

– Ну и что делать… будешь?

– Свою квартиру сдам. Сниму где-нибудь с тобой поблизости.

– Живи у меня, – оживилась Наташа. – Дней через десять все соберут и поставят.

– Подумаем. Время есть, давай пить.

Она отыскала тапки, скинула сапоги, позвонила домой и долго убеждала отца, что она за городом на дне рождении, уже слегка выпила и останется до завтра. Отец попротестовал и сдался.

Мы расстались в одиннадцать следующего дня. Я ушел первым. Целый день шатался по городу, отирая дешевые кафешки, кинотеатры, выставки, интернет-салоны. Убивал время, пока телефон не ловил «смайлик», что означало «освобожусь через час, люблю, целую. Наташа». И так три дня кряду. Начал параноить. Мне казалось, что я стал рабом телефона, чтобы раз в день видеть, как просыпается в нем желтое пятнышко. Осознавая, что обрыв всех контактов – это дурацкая, трусливая перестраховка, а Наташа – уверенная гибель в рассрочку, я ничего не мог с собой поделать.

Будучи девочкой домашней, она разрывалась между родителями и мною, выдумывая причины отлучек, одна неправдоподобней другой.

А еще я повидался с Мишей, старинным школьным другом. Позвонив с автомата, я условился встретиться с ним на автозаправке возле метро «Кунцевская». Он оказался, как всегда, пунктуален на безупречно отполированном «Мерседесе».

Я нырнул в элегантное нутро, поймав недовольный взгляд товарища на своих ботинках, с которых на замшевые коврики сочилась апрельская грязь.

Мой рассказ не пробудил в Мише товарищеского энтузиазма. Выслушав меня, он лишь кисло зевнул и протянул дряблую руку: «Ладно, ехать пора. К родителям обещался на ужин. Заправиться еще надо».

Мы зашли в магазинчик при заправке. Пока заливали бак, Миша набивал корзину жрачно-смачным, акцентируясь на коньяке и сыре. С минералкой я подошел к кассе, приткнув бутылку к вываленной корзине.

– Нам отдельно посчитайте, – не моргнул глазом школьный дружок.

– Прислал бы я тебе твой полтинник, – грустно ухмыльнулся я, доставая деньги.

– Точно, чтоб не заморачиваться! – обрадовался Миша, принимая стольник. – Только у меня сдачи нет. Может, разменять?

– Будешь должен, – скривился я.

– Не вопрос, – крякнул Миша, заслав сто в общий счет на три с половиной тысячи.

Через пять минут я прыгнул в метро. Тусоваться на родном районе мне представлялось малорассудительным.

– Вань! – оклик в полупустом вагоне показался знакомым, но оборачиваться на него радости не было. – Ваня! Миронов!

Я нехотя повернул голову, обнаружив среди сидячих Васю с героической фамилией Матросов.

«Прямо встреча одноклассников! Как же некстати», – вздохнул я про себя.

Не узнать Васю было сложно, и хотя мы не виделись пару лет, он не изменился бы и за десять. Высокий, худой, но спортивный, Матросов всегда выглядел на восемнадцать, словно нарочно констатируя свое юношество ярким молодежным прикидом, которому он не изменил и в этот раз: бело-оранжевая куртка, расклешенная джинса, пестрые кеды сорок пятого размера и болтающаяся на ушах шапка в веселенькую полоску.

Не дожидаясь ответа, Вася подошел ко мне.

– Привет! – Я протянул навстречу руку.

– Здорово! Давно не виделись. От родителей?

– Ага. И с Мишей пересеклись.

– Мишаня по-прежнему в грушевом бизнесе?

– В смысле?

– Хреном груши околачивает.

– К чему напрягаться, если папа шелестит? Сам-то как? – штамповались машинально вопросы.

– Нормально. В сервис еду, машину с ТО забирать. Завтра опять в леса.

– В какие леса? – Последняя фраза неожиданно поцеловала в ухо.

– Ну, к себе, в Вологду.

– Чего там забыл? – Двери раскрылись на моей остановке, но я не спешил.

– Ты не знаешь? – недоуменно покосился Вася. – Давненько все-таки мы с тобой не общались.

– Не тяни, рассказывай. Выходить скоро.

– Я уже год как финансовый директор лесопромышленной компании, принадлежащей финикам. За местными колхозниками приглядываю. Служба ненапряжная. Машина, квартира, соцпакет. Засада, правда, там сидеть на постоянке, но за то бабло, которое финны откидывают, подпишусь и на полюсе пингвинов гонять.

– То-то, я смотрю, на метро ездишь…

– Ваня, после такой глубокой ж… жемчужины севера, метро – это как аттракцион. Причем, заметь, почти бесплатный. Хотя городишко приятный и народец невредный. Масло, молоко, доярки… Все, как мы любим! Мужики, правда, по пояс деревянные.

– Пригласил бы как-нибудь, – аккуратно закинул я однокласснику, размышляя над кредитом доверия, который предстояло открыть.

– Не вопрос! Поехали.

– Поехали. Завтра? – улыбнулся я.

– Можно и завтра, – отмахнулся Вася. – Ты сейчас серьезно?

– Очень. У меня пауза в трудах и заботах возникла. Душа воздуха просит.

– Уезжаю завтра утром. К семи подтянешься в Крылатское?

– Подтянусь. Только, Вась, – я осекся. – У меня сейчас некоторые сложности. Долго объяснять. Ты пока о том, что я еду с тобой, никому не рассказывай.

– Не вопрос. Что случилось-то?

– Хочу найти себя, пока не нашли другие.

– Ладно, мне выходить. Ну, если соберешься, то до завтра, – пожав руку, Вася выскочил из вагона.

Вечером я сообщил Наташе, что еду в Волгоград к друзьям отдохнуть и отдышаться. Успев подустать за эти дни от моей нервной навязчивости, она не возражала. Наутро доставила меня в условленное место. Вася не подвел, и через сорок минут мы уже сворачивали со МКАДа на Ярославку. И Вологда стала прибежищем, откуда я выбирался раз в неделю или в две, чтобы обнять родных и увидеть ее.


Из дневниковых записей, 22 апреля 2005 г.:

Состояние глухого одиночества, пустоты и беспросветности. Что-то грызет изнутри. Что-то щемит, щемит тупой болью. Это не страх, страха нет, он прошел. Страх, как боль, к нему привыкаешь, смиряешься, и, кажется, что его просто нет. Плохие новости – как хорошие удары по телу – сначала дикая неожиданная боль, и сила ее прежде всего от неожиданности, потом привыкаешь, и уже ее не чувствуешь. Щемит от бездействия, от самой гнусной роли, которая может быть в этой жизни – роли молчаливого наблюдателя, роли скота, которого гонят на бойню, а он еще при этом пытается не мычать, чтобы не прикончили раньше намеченного. На редкость паскудное состояние. На диссертации сосредоточиться не получается. Да и какая там диссертация… все-таки нервы вещь хрупкая и непредсказуемая. Не знаешь, где выдержат, а где сорвутся. Морально уже готов к самому худшему, психологически нет. Каков может быть самый неприятный расклад? во-первых, меня могут закрыть лет так на двадцать. Это значит, что в 44 года я буду свободен как ветер в поле. За это время и кандидатскую можно накропать и к докторской приступить в перерывах в ударно-исправительном труде на зоне в какой-нибудь Мордовии. во-вторых, могут убить. в лучшем случае быстро убить, в худшем долго и с выдумкой.

Последний вариант – самый неприятный из всех возможных раскладов. Сама же смерть – понятие философское, и таков к ней должен быть подход. Умирают все. И в свои 80, и в 50, и 25, и в 15. Умереть не страшно, страшно жить как овца. Я, наверное, не так уж и грешен, чтобы бояться предстать перед Господом. И не так уж свят, что-бы сожалеть о невкушенных бренных радостях. Мучиться не хочется, а так «всегда готов!». Великий пост в этом году тяжелый. Знать бы, что Господь нам посылает – испытания или наказания, и будет ли прощение…


Из дневниковых записей, 8 мая 2005 г.:

Проснулись в полдень. вылезли из дома, поехали обедать. Звонок Наташкиного отца застал нас на Проспекте Вернадского: «Где ты? С кем ты?.. Приезжайте, попьем, познакомимся!». Наташа, сказала, что подумает и перезвонит. На ней не было лица: «Вань, я боюсь. ты как думаешь?». в моем положении знакомство с ее родителями представлялось достаточно забавным. Одна лишь эта картина могла вызвать улыбку. Я, будучи в федеральном розыске, не очень бритый, не в очень свежей одежде, не в очень чистых кедах, знакомлюсь с мамой и папой своей потенциальной невесты. От такой развлекухи грех было отказываться. Сперва Наташка была категорична: «Я не хочу, я не готова. ты не знаешь моего отца, а вдруг ты ему не понравишься». Но желание отца оказалось сильнее девичьих сомнений. Место для кофе было избрано с особым цинизмом – гостиница «Арарат Парк Хаятт». Проезд был закрыт уже на подступах к месту встречи. Столица готовилась к торжествам, гостиница – к приему президентов. На пути к «Арарату» мы миновали два милицейских кордона, объясняя нарядным летехам, куда и зачем идем. Единственная мысль, которая не давала покоя, что если меня сейчас примут, то это будет просто смешно, ибо соваться с моей свежей популярностью в ментовских ориентировках в обложенный центр Москвы даже идиотизмом назвать нельзя. Дальше – больше. Холл гостиницы был забит ментами, фэсэошниками, чекистами и прочей разномастной служивой челядью – ждали греческого президента. Обступив нас полукругом, люди в погонах и в штатском, вежливо и не очень, объясняли невозможность попасть наверх в бар. Наташа позвонила, спустился отец. Он с ходу всем объяснил, кто есть они, особо не вдаваясь в подробности, кто есть он. И, обняв дочь, направился к лифту, предложив мне следовать за ним. Попытка взять штурмом лифт была пресечена блюстителями. «Приехали», – мелькнуло у меня в голове. Была еще надежда заявить, что документы я забыл в машине. Однако никто ни о чем не спрашивал. а батька, рассказав им что-то невнятное о проблеме безработицы среди бывших сотрудников правоохранительных органов, гордо овладел лифтом.

Геннадий Федорович – президент крупного добывающего предприятия и по совместительству Наташин папа оказался до банальности типичным управленцем высшего звена: холеноватый, жирноватый, нагловатый. Наемники, по сути шестерки, пусть и ворочащие огромными бабками, ощущают себя полными хозяевами жизни, позволяя себе судить все и вся. Обычно с такими товарищами (в отсутствии дам) под хороший градус после часа официоза, как правило, переходишь на «ты», на разговор «за жисть» и «о бабах». Короче, общение предстояло быть если не интересным, то вполне забавным. адреналин приятно играл в голове и мышцах – знакомство с родителями отошло на второй план. волновал вопрос – выйду ли я отсюда?

Мы поднялись на последний этаж. Стеклянный купол гостиницы открывал упоительную панораму вечерней майской Москвы – тихую, спокойную, но вместе с тем гордую и величественную.

Наташкина маман была классической боевой подругой своего мужа, съевшая с ним не один пуд соли. волевая и с сильным характером, судя по всему, она была крепкой опорой для супруга.

Первые пятнадцать минут общения были неприятно натянутыми. Меня аккуратно щупали, изучали, высматривали. Наташа была как на иголках. Пили виски. После первого тоста глава семьи по-отечески обвинил меня в неуважении к старшим. Оказывается, опрокидывать стакан следует в порядке старшинства. Короче, разговор пошел.

– Чем сам-то занимаешься? – поднабравшись, спросил Геннадий Федорович.

– В аспирантуре учусь.

– Ну, это понятно. все мы учимся. Мне вот тоже профессора недавно дали. а работаешь где?

– Помощником депутата, – не моргнув глазом, ответил я.

На этом папенька окончательно успокоился.

Пролетело два часа. Поднялись на выход. Когда одевались, я отдал Наташе все телефоны и документы на случай ареста. Девчонка переживала больше меня. вышли спокойно. Прошли два кордона. Сели в машину. Отвезли родителей. Прощаясь с ее отцом, я поймал его взгляд. в нем отразилась глубокая симпатия, но вместе с ней недоверие и, как мне показалось, сочувствие.

Вечером встретился с матушкой. Она молодец – держится. то, что на нее свалилось, сломало бы кого угодно. Она же, наоборот, никогда, как сейчас, не была такой спокойной, собранной и ответственной. Каких же усилий ей стоило отмобилизовать нервы и силы, что нести этот крест. Мама передала ордер на предоставление адвокатской защиты.


Из дневниковых записей, 12 мая 2005 г.:

И снова дорога: Переславль-Залесский, Ростов Великий, Ярославль – путь, который никак не может стать привычным. Каждый город – крепость, крепость русского воинства, духа, воли. Когда проезжаю по их тесным улочкам, в голове калейдоскопом проносятся даты, имена, названия – все, что осталось из курса истории древней Руси.

…По дороге между Москвой и Ярославлем есть очень прямой отрезок пути, идущий через большой холм, на котором возвышается храм, увенчанный огромными синими куполами. И верст пять ты поднимаешься прямо к этому храму – только вверх и только вперед. Создается впечатление необыкновенной глубины, красоты и величия. На этом подъеме мы уперлись в фуру. Слабо соображая, что делаю, я пошел на обгон. Лоб в лоб на меня шла белая «семерка», водитель которой даже не гудел и не мигал, он просто пытался успеть вспомнить лучшие моменты своей жизни.

Крутанув руль, я еле успел выскочить на встречную обочину. Остановились, перекрестились, поехали дальше. Господь пока милует, значит, для чего-то мы еще сгодимся.


Из дневниковых записей, 6 июня 2005 г.:

Мы созванивались с Наташей каждый день. Я отлично чувствовал ее настроение, даже если она очень хотела его скрыть. Первый раз я услышал такой тяжелый голос. Она отпиралась, ссылалась на головную боль, на усталость. Я поднажал, она все рассказала. Это должно было случиться – до ее отца, наконец, все дошло. развернув в самолете свежий «Коммерсантъ», Геннадий Федорович обнаружил на полполосы портрет своего перспективного зятя. Пережив настоящий шок, он примчался к дочери и потребовал от нее немедленно разорвать со мной отношения – «по телефону – прямо сейчас». «Меня никто не тронет, а ты пойдешь как соучастница», – заявил дочке любящий папа. Наташа ничего не смогла сказать отцу, кроме того, что сделает это только при личной встрече со мной.

Подобный расклад моей личной жизни легко просчитывался, и, как мне тогда казалось, я был к этому готов. И вот снова дорога в Москву, но не такая легкая и не такая желанная, как всегда. На душе скребут кошки, и хотя ничего не решено, но все уже понятно. Знакомая «вольво» стояла на привычном месте, я открыл дверь – давно так не билось сердце. Мы ехали молча. Начинать разговор о расставании, не видевшись две недели, было бы верхом цинизма. Говорить о чем-то другом было бы верхом неискренности.

* * *

На столе пустая бутылка из-под портвейна с горящей свечой, рядом бутылка чуть побольше – полная. Я уже привык к этой кухне, к этому дому. только здесь за эти два с половиной месяца я находил душевное спокойствие, маленькое, но бесценное счастье, которое вот-вот должно было рухнуть. Она рассказала все подробности разговора с отцом. Надо отдать должное, Наташа оказалась сильнее своего бати. Поначалу она держалась хорошо, ей было гораздо тяжелее, чем мне, но потом слезы взяли верх. Обманывать отца у нее бы не вышло, он быстро бы догадался и мог просто меня сдать, решив все проблемы одним звонком. Об этом хотелось думать меньше всего, ведь у нас еще оставалось в запасе две последние ночи и два последних дня.

Вечером на следующий день встретились с Мишей. Он должен был передать кое-какие мои вещи. Мы не виделись месяца три – он не меняется. все то же томное, скучающее лицо, на котором нарисована суицидальная усталость от жизни. Каждое его слово вымученно, каждое движение бесцветно, настроение отдает похоронной сыростью. Последние несколько лет Миша походит на дорогой гроб – мертвечина в золоте и бархате. Бррр… Даже мне, в бегах, только что потерявшему родную и любимую, стало его как-то жалко и по-дружески за него обидно.

Последняя наша ночь. Огарок свечи провалился в бутылку, ярко вспыхнул, осветив кухонный полумрак, и погас струйкой дыма. Я попросил Наташу принести телефон, по которому мне звонила. Достав симку, я сжег ее в пепельнице. Пока пламя медленно съедало карту, ее глаза наполнялись слезами горькой обиды. Она до конца не верила в то, что твердила мне уже неделю, в глубине души оставляя возможность все переиграть. только сейчас она поняла, что возврата не будет. Что точка поставлена, и поставлена мной. «телефон я твой знаю, а карту можно восстановить», – с неуверенной надеждой в голосе сказала Наташа.

«Ты этого не сделаешь», – ответил я. С осознанием разлуки к ней пришла истерика. Я никогда не видел ее такой. Она всегда держала себя в руках, не давала волю слабости.

Наутро она приготовила мне сырники. Мило и просто, все по-домашнему, все по-семейному. Никогда бы не подумал, что об этом можно мечтать в двадцать четыре года. Она долго не хотела оставлять на память свою фотографию, мол, примета плохая – навсегда расстанемся. Но я настоял.

Пару часов спустя мы сидели в машине в Крылатском, ждали Васю, который должен был забрать меня в Вологду. Настроение было грустное, но приподнятое. Я сказал Наташе: «Прощаться надо так, как будто завтра увидимся». Наконец, из ворот выкатила корейская «табуретка», за рулем которой сиял от выходных отходняков Матросов. Я перекинул вещи. Скромно поцеловались. «Прощай до завтра», – сказал я. Она улыбнулась. Не оглядываясь, расселись по машинам. Как только отъехали, я достал фотографию. На обороте нетвердой рукой шла надпись: «Пусть в памяти у тебя останется не только эта фотка, но и самые яркие, добрые воспоминания о том времени, что мы были вместе. Спасибо тебе за все! ты самый дорогой и любимый мой человек… Целую тебя крепко, крепко.

P.S. береги себя 5.06.05».

* * *

…Когда на душе совсем плохо, выбор простой – или выть, или смеяться. выть легче, но тебя при этом хватит ненадолго, быстро перегоришь и окончательно сломаешься. тихий июньский вечер, воздух свеж и сладок от прошедших гроз, но свет белой ночи еще скрыт затянувшими небо тучами. Сижу в машине на безлюдной улице, радио затягивает чей-то нервный плач. На душе грустно и торжественно. Живем надеждой, надеждой бунта, революции, войны. Знаю, будем живы, пройдем и победим. Главное, лишь бы началось. а там уже ничего не страшно. Наше положение подобно состоянию тяжелобольного перед операцией: выживет, не выживет – не так уж и важно, главное, чтобы скорее начали резать.

Мысли хаотично сменяют друг друга, задерживаются, уходят и вновь возвращаются. Из головы не выходит Наташа. Что же все-таки это было? Любовь? Привязанность? Привычка? Слишком больно для привычки, слишком простой и легкий конец для любви. За любовь надо биться, биться в кровь, до изнеможения, набираться сил и снова бросаться в бой. Я же просто капитулировал, сдался без единого выстрела. Почему? Просто, воевать легче, когда мосты сожжены и нечего терять. Когда нет сомнений – нет страха. Когда некуда вернуться, то идешь только вперед до конца, не останавливаясь и не оглядываясь. Но к этому еще предстоит привыкнуть. а сердце пока еще ноет и ждет звонка…

…В Вологде белые ночи и «поребрики», прямо как в Питере. И много красивых девчонок. Милые, взаимные, влюбчивые. С их появлением боль утихает, с уходом – разгорается сильнее, снова заполняя гулкой пустотой даже самые сокровенные уголки сердца.


Из дневниковых записей, 30 июня:

30 июня, четверг – собираемся в Москву. Я не был в Первопрестольной ровно месяц. Надел костюм, красную рубашку, любимый галстук – подарок сестры. Больше официоза – меньше менты цепляются. «Че рубашку красную надел, чтоб крови не было видно… Хе-хе?» Васин, казалось, уже привычный специфический юмор как-то больно резанул слух. Я сел за руль. Дождь шел стеной. Но что нам дождь? Горючки под горлышко, педаль в пол и полетели. За спиной уже сотня, проскочили село «рождественское». впереди по изгибу дороги шел видавший виды КамАЗ. Я сбросил скорость до 120 и пошел на обгон. Когда машина оказалась посередине фуры, КамАЗ стало сносить на нас. Уходя от удара, я инстинктивно немного принял влево – колесо выскочило на мокрую обочину… Пара секунд – и машину оторвало от земли. в воздухе нас перевернуло через капот на крышу, а потом еще пару раз крутануло через двери. Наконец, машина замерла колесами вверх. Сквозь гул в голове я услышал твердый и лаконичный вопрос с трепетным оттенком надежды: «Живой?». Мы болтались на ремнях головой вниз. руки и одежда были залиты кровью. Матросов первый отстегнулся, упал на крышу и полез наружу через узкую щель в окне своей двери. в голове гудело, с волос и рук сочилась кровь. Как только Вася сумел вылезти из машины, тут же разразился отборным истеричным матом. «Сейчас рванет», – раздирая руки о битое стекло, я стал выбираться из машины. Но Матросов продолжал стоять с выпученными глазами, не переставая материться. «Чего орешь? Бензин?» – «Какой бензин!? Посмотри, что от тачки осталось!».

Первые полчаса кроме радости, что остались живы, я помню с трудом. Остановилось несколько машин. Мужики помогли поставить на колеса то, что еще двадцать минут назад называлось джипом. Подъехали менты. Вася все взял на себя. вещи были разбросаны в радиусе десяти метров от машины. Все собрали и стащили на дорогу. Но ни документов, ни телефонов я найти не мог. Костюм на мне был изодран в клочья. Галстук залит кровью, которую на красной рубашке действительно не было видно. Я переобулся в кроссовки, снял галстук, закурили. Мы не доехали 30 метров до указателя «Любим 25», до Москвы оставалось 360 километров, часы показывали начало восьмого. Попутный МАЗ вытащил искореженный остов на дорогу. Я сел в машину к ментам – кавалькадой двинулись в рождественский райотдел милиции. Менты, смекнув, что им тоже может что-то обломиться, в течение получаса нашли крановщика и водил, которые согласились везти на своем КамАЗе наш металлолом в Москву. Отыскав сельмаг, я купил бутылку водки, маринованных помидоров, колбасы и сока. Вася и майор – начальник отделения пить отказались. Я пил один, пил в ментовке, напротив обезьянника, мимо шныряли косившиеся на меня милиционеры.

– Слушай, Вань, а почему тебя здесь нет? – прокричал Матросов из противоположного угла отделения, рассматривая доску «ВНИМАНИЕ, РОЗЫСК!».

– Спроси у майора! Это его хозяйство.

Через полчаса мы загрузились в кабину КамАЗа и двинулись дальше. К четырем утра были уже в Москве. встречала Наташа. разлукой она наелась за месяц. Позвонила на страх и риск… все вернулось на круги своя, вопреки воле ее отца.

* * *

– Паша звонил, – ухмыльнулся Вася, отключив телефон. – Потерянный какой-то.

– Чего хотел? – буркнул я.

– Приехать ко мне хочет, в гости. Соскучился, говорит. – Вася почесал затылок.

– Когда?

– На этих выходных. Тебя придется засветить.

– Паша не сдаст… Если нечаянно только. С чего это ему приспичило? В любви к родной периферии замечен не был.

– Ноет, что все достало. Отдохнуть решил.

– С Пашкой весело, пока он вменяемый. Не сказал, когда женится?

– Раком встала свадьба. Родня косяка давит, – Вася вытащил из конверта щепотку табака, распределив его по бумажке. – В подробности меня не посвящал. Приедет, сам расскажет.

Визит нашего друга обещал привнести в выходные, ставшие уже пьяной формальностью, разнообразие в намозоливших глаз лицах.

Паша приехал днем в пятницу, что говорило об отсутствии у него трудовых обязательств. Вид банкира был, мягко говоря, безрадостный. Устало поздоровавшись, он изобразил хилое удивление моим присутствием.

– Я тут выпить захватил, – Паша вытащил из пакета два литра черного рома. – Пожрать-то есть чего?

– Корм всегда в наличии, – Вася бодро прошел на кухню, подпалив конфорки с поставленными на них кастрюлями с рассольником и котлетами.

Банкир свалился на стул. Тусклое лицо отливало апатией и беспросветностью. Он молча поел, закинул в себя двести рома.

– Спасибо вам. – Паша отставил тарелку, тяжело вздохнул и, поймав мысль о своем, скрежетнул зубами. – У меня больше и друзей-то кроме вас нет, – продолжил он, начисляя себе очередной полтинник.

– Ладно, Павла, не ной! Поехали проэкскурсируем тебя по вологодским злачностям. Как-никак пятница, – Вася протянул вслед за опрокинутой рюмкой «Бакарди» малосольный огурец с тамошнего рынка.

– Вы езжайте, – Паша жалобно хрустнул огурцом. – На меня внимания не обращайте.

– А ты чего? – Вася недоуменно уставился на друга.

– А я это… Дома посижу. Хотите, супчика вам приготовлю? У меня рецепт такой есть…

– Какой супчик, Павла? Заканчивай. Выедем в город, бухнем, тоску твою разгоним.

– Да я особо не хочу, – упирался банкир. – Правда, лучше дома вас подожду.

– Случилось чего, Павлик? – Я заглянул товарищу в глаза, зацементированные печалью и безнадегой.

– Деньги кончились! – Паша махнул рукой.

– Как это? А я верил, ты будешь последний из нас, кто в этом признается, – мрачно констатировал я. – И ты решил, что на пропой мы денег не найдем?! Хорошо же ты о нас думаешь. Собирайся, поехали. Кстати, а как они у тебя так кончились? Удиви друзей захватывающей историей.

И Паша удивил.

После того, как произошло не совсем ласковое расставание с родней в кредит нарядных обещаний будущего тестя, Паша этапировал Олю в свое жилище, дабы у папы последней не закрались сомнения в искренности намерений. Накопления с прежнего места службы осваивались с жадностью смертельно больных. Оно и понятно. Пугать окружающих скромностью неприлично, а экономить на себе немыслимо. Да и зачем жаться, когда судьба уже улыбнулась тебе кривозубым бриллиантовым ртом. Паша даже не стал дожидаться официального зачисления в штат, заказав форму подполковника в Доме Юдашкина. Материю он ездил выбирать с Ольгой. Долго не ковыряясь, они выбрали самое дорогое сукно. И спустя неделю бывший банкир начал облачаться в милицейский клифт, но пока лишь в ролевых играх со своей невестой.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4.1 Оценок: 8

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации