Текст книги "Преодоление. Арзамас-16: как это было. Историко-аналитическое исследование"

Глава 4. США приступают к созданию ядерного оружия

Как разворачивались события в США? Об этом много написано западными исследователями. Сегодня практически нет ни одной «ниши» в истории американского ядерного оружия, которая осталась бы незаполненной. Столь уважительное отношение к истории дает пример, безусловно, достойный подражания. Жаль только, что многие западные издания до сих пор не переведены на русский язык и российскому читателю они не доступны. Постараемся в этой книге дать, пусть и краткую, хронику реализации атомной программы США.

Благополучный и удаленный от театра военных действий американский континент привлек многих. По аналогии с тем, чем занимались физики-ядерщики, можно сказать, что собственно американские ученые дали «подкритическую массу» для решения атомной проблемы. А концентрация физического интеллекта, полученная в США в результате эмиграции европейских ученых, привела к движению той самой «критической массы», которая была нужна для создания атомной бомбы.

Вот только некоторые из наиболее громких имен мирового физического сообщества, которых США «приобрели» в годы второй мировой войны: А. Эйнштейн, Э. Ферми, Л. Сциллард, Э. Теллер, Х. Бете, Дж. Франк, Юд. Вигнер, В. Вайскопф, П. Дебай…

В 1943 году через Швецию в Англию прибыл Н. Бор и после непродолжительного пребывания здесь выехал в США, где в дальнейшем давал консультации по урановой проблеме. Кстати сказать, это был типичный, «наезженный» маршрут физиков-эмигрантов. Даже инициатор британской ядерной программы Р. Пайерлс всю войну проработал вовсе не в Англии, а в центре ядерных исследований США – Лос-Аламосе.

Интересное свидетельство приводит в своей книге Р. Роудз. Когда в Н. Бор прибыл в Лос-Аламос, его первым вопросом был такой: «Она действительно достаточно большая?» Имея ввиду атомную бомбу, он хотел узнать, настолько ли она большая, чтобы положить конец второй мировой войне и своей мощью заставить человечество найти новый путь – от взаимного уничтожения к более открытому и гуманному миру.

Вопрос о том, заставило ли ядерное оружие мир стать по необходимости более гуманным до сих пор остается открытым. Но то, что многих участников программы его создание вдохновляло именно идея сдерживания с помощью атомной бомбы любой агрессии, очевидно. Это было общей целью объединения людей самый передовой науки ХХ века – ядерной физики. И если в 20-е годы научно-исследовательские «лиги наций» формировались благодаря единой увлеченности процессом познания в новой области науки, то в условиях полыхавшей войны такие же «лиги» складывались не только под давлением сложных объективных обстоятельств, но и благодаря общей цели – не дать, не позволить фашистской Германии первой овладеть супербомбой и поставить мир на колени. По убеждению ученых, атомная бомба могла заставить нацизм отступить под угрозой собственного полного уничтожения.

Подобная лига, собравшая все лучшие силы мировой физики, сложилась в США. На всех этапах реализация атомного проекта она подпитывалась мощнейшими зарядами интеллекта, являвшегося, по сути, достоянием всего мирового сообщества. Да и сам атомный проект США, также как английский, был принят к осуществлению по инициативе ученых эмигрантов. Ч.П. Сноу так передает атмосферу настроений того времени: «Большинство ученых считало, что нацизм настолько близок к воплощению абсолютного зла насколько это возможно в человеческом обществе… его нужно было уничтожить, и если нацисты могли сделать атомную бомбу, что мы до 1944 года считали возможным и что мучило, как кошмар всех, кто был хоть сколько-нибудь в курсе дела, значит, мы тоже должны были ее сделать…» А вот еще одно из свидетельств: «Изгнанные физики знали, что не будет спасения, если фашистской Германии первой удастся создать атомную бомбу. Даже Эйнштейн, который всю жизнь был пацифистом, разделял этот страх и дал уговорить себя нескольким молодым венгерским физиком, просившим предупредить президента Рузвельта».

Но историческая справедливость требует отметить, что первую попытку привлечь внимание военного ведомства США к проблеме нового оружия сделали все-таки американские физики. 16 марта 1939 года декан физического факультета Колумбийского университета профессор Дж. Пеграм, тот самый, который позже активно содействовал восприятию американцами достижение ядерщиков, работавших в Англии, обратился с письмом к заместителю начальника морских операций по техническим вопросам адмиралу С. Хуперу. Он привлек внимание этого представителя высших военных кругов США к возможности использования урана в качестве взрывчатого вещества, и предложил использовать физиков-эмигранта, особенно Ферми, для работы в данном направлении.

Это обращение не имела никаких последствий, хотя, возможно, и отложилось в сознании отдельных представителей руководящих верхов. Нельзя не отметить в этой связи, что военные ведомства во многих странах, включая и Германию, и США демонстрировали в этот период достаточно стойкий консерватизм и слабую восприимчивость к новому. В частности, к такому новому, каким было атомное оружие. Но первое слово принадлежало все-таки политическому руководству, и не случайно следующая попытка, предпринятая уже физиками-эмигрантами, была нацелена на ознакомление с проблемой самой высокой политической инстанции США – президента. Для выхода на него был необходим мировой научный авторитет. Выбор пал на Эйнштейна, который согласился подписать письмо соответствующего содержания.

Относительно авторства этого письма существует несколько версий. По одной из них сам Эйнштейн принимал участие в составлении, хотя этому противоречит часто приводимые слова самого ученого: «Я выполнил роль почтового ящика». В соответствии с другой, которая представляется более правдоподобной, Эйнштейн только подписал текст, написанный Л. Сциллардом и Э. Теллером. Некоторые историки считают, что их соавтором был А. Сакс, советник президента США. Но это кажется сомнительным, поскольку само письмо шло президенту ни мало как три с половиной месяца. Столь близкий к Рузвельту человек, как его советник, пусть даже неофициального характера, мог осуществить эту операцию значительно быстрее в случае своего личного участия в подготовке документа и понимания важности того вопроса, которому он посвящен.

Но как бы там ни было 11 октября 1939 года Рузвельт получил письмо с приложением. Им был меморандум Л. Сцилларда, где излагалось содержание исследовательских работ по ядерной физике и анализировались возможные перспективы использования их результатов в военных целях.

Отклик Рузвельта на письмо последовало довольно быстро. Был создан Консультативный комитет по урану (Урановый комитет). Его возглавил Л. Бриггс, директор национального бюро стандартов. При первом обсуждении вопроса Комитет высказался против государственных ассигнований на реализацию атомного проекта – перспектива казалось многим слишком зыбкой. Определенную роль сыграла и позиция самого Бриггса. Был он по натуре медлителен, консервативен, излишнее методичен. И привык действовать по правительственным канонам, сложившимся в мирное время.

Повторное обращение ученых к Рузвельту 7 марта 1940 года стало более результативным, но опять-таки не решающим. Выделенные средства далеко не могли обеспечить полностью финансирование такого грандиозного проекта, каким был атомный. Государственные мужи США еще слабо представляли себе масштабность и сложность дела, которое им предлагали осуществить люди, собравшиеся со всего света.

Однако, определенные сдвиги, особенно в вопросах, координации деятельности и общего руководства ею произошли. В круг заинтересовавшихся атомным проектом лиц включился признанный авторитет американского научного мира Э. Лоуренс. В июне 1940 года, кроме Управления научных исследований и разработок, для руководства оборонной тематикой был создан Национальный комитет по оборонным и научно-исследовательским работам. В него влился и недавно организованный Комитет по урану. Организационные структуры все больше приобретали необходимую для столь сложного дела централизацию. Во главе Национального комитета был поставлен В. Буш, опытный специалист в области организации научной деятельности.

Начиная с весны следующего года пошел мощный информационный поток с Англии, напомнивший на первых порах улицу с односторонним движением. В апреле 1941 года Бриггс, получив доклад «Мауд Комитти», проявил, наконец, некоторую заинтересованность. Надо сказать, что этому в немалой степени способствовал документ-приложение к докладу, написанный Р. Пайерлсом. Он был буквально пронизан убежденностью в благоприятных перспективах реализации атомной программы.

Летом Бриггс познакомился с состоянием и ходом исследовательских работа по ядерной тематике. Но после этого все опять застопорилось. Р. Роудз, известный исследователь проблемы, считает, что летом 1941 года американская атомная программа ещё не родилось, была в опасности. В американском правительстве были серьезные люди, объясняет он, им требовались серьезные аргументы. Англичане предоставляли их в избытке. Но эффект сказался не сразу.

В августе 1941 года в США приехал Марк Олифант – руководитель физического отделения Бирмингемского университета. По признанию Сцилларда и Конэнта, он в значительной мере помог стимулировать разработку американской программы. В многочисленных встречах с представителями правительственных и военных ведомств США он настойчиво проводил мысль, что урановая бомба требует таких затрат, которые просто не по силам Англии, и поэтому эту миссию должны взять на себя Соединённые Штаты.

Тем временем все более активными сторонниками осуществление американского атомного проекта становились элитарные круги американской науки. Особо выделялась позиция Лоуренса, Конэнта, и Лоомиса, каждый из которых использовал свои возможности и контакты. Лоуренс – свой, признанный научный авторитет, Конэнт – административные каналы, Лоомис, кроме всего прочего, – личные связи (он был двоюродным братом и близким другом военного министра США Л. Стимсона).

Осенью 1941 года для руководителей Соединенных Штатов наступила пора прозрения. Совершенно неожиданно для себя они увидели, что США находятся перед реальной возможностью обладания новым сверхмощным оружием. Отношение к идее ядерного проекта изменилось. Удивительно быстро и кардинально. В рекордно короткие для подобного рода решений сроки Белый дом подготовил заключение и 6 декабря 1941 года принял атомную программу к реализации. Были выделены все необходимые средства и ресурсы. На следующий день Япония напала на Перл-Харбор. США вступили в войну. Разработке атомного оружия был дан карт-бланш.

Зададимся вопросом: а была ли успешная реализация принятой программы, давшая миру первую атомную бомбу, «заслугой» собственно США? Сила здорового американского прагматизма, умение впитывать и использовать во благо себе опыт других общеизвестны. И в этом, очевидно, нет ничего плохого или ущербного. Скорее наоборот, это – проявление одной из положительных черт, столь специфичной нации, какой является американская. Ведь умный, как известно, учится на ошибках других. Но речь в данном случае идет не об этом. Могли ли США без заимствования английских достижений, интернациональных по своему происхождению, и без импорта научных умов создать атомное оружие в те сроки, которые зафиксированы в истории?

То, что в принципе могли бы, особых сомнений не вызывает. Эта страна располагала всем необходимым для того, чтобы осилить атомную программу и в одиночку. Если говорить о сроках, то однозначно положительный ответ дать трудно. Более того, есть все основания предположить, что разобщение исследовательских усилий по национальным квартирам в тот период могло бы продлить на некоторое время безъядерное военно-политическое миросуществование. Ведь нельзя не видеть, что определенную роль в том, что нацистская Германия не овладела атомным оружием, кроме всего прочего, сыграла и изолированность ее ученых от всего мирового физического сообщества. С другой стороны, война обусловила не только форму использования ядерной энергии (атомная бомба), но и максимально ускорила прогресс в области ядерных исследований и технологий, дала ему четкий, практически ориентир. Аморальная разрушительная его сторона с лихвой компенсировалось вполне нравственным стремлением спасти мир от нацистского порабощения. Это стремление подчинило себе всю логику развитие физической науки. А естественным центром притяжения стали США, где возникло интернациональное объединение физиков-ядерщиков. Сложение усилий максимально сократило сроки обеспечения успеха, который вскоре стал символом только одной страны – США и стал связываться только с ее достижениями.

После принятия решения о финансировании атомного проекта события развивались по нарастающей. На заседании Военно-политического комитета 16 декабря 1941 года В. Буш сделал ряд предложений по строительству предприятий, которые должны были стать производственной базой для создание нового оружия. Решение всех вопросов, связанных с этим, было поручено инженерным войскам США. Программа работ была оперативно одобрена президентом Ф.Д. Рузвельтом.

13 августа 1942 года администрация США утвердила «Манхэттенский проект» как организацию и план деятельности по разработке и производству атомной бомбы. Руководителем проекта 17 сентября был назначен полковник Лесли Гровс, произведенный пять дней спустя после назначения в бригадные генералы. Участникам проекта его представили уже в этом звании, поскольку сам Гровс считал важным, чтобы люди, с которыми ему предстояло работать, с самого начала видели в нем генерала, а не повышенного в чине полковника.

«Манхэттенский проект» – это колоссальный комплекс организационных, научно-исследовательских, конструкторских и промышленно-технологических работ, направленных на создание первых образцов атомного оружия. Щедрое финансирование (2 миллиарда долларов были по тем временам огромной суммой) позволяло масштабно и всестороннее развернуть дело. К его осуществлению было привлечено больше людей, чем в ряды экспедиции корпуса Эйзенхауэра во время высадки союзнических войск в Северной Франции в 1944 году. Американцы затратили на этот проект тысячу раз больше, чем в свое время получили на ядерные исследования немецкие ученые.

Службу безопасности проекта возглавил Борис Паш, сын митрополита русской православной церкви в США, известной своей непримиримостью к послереволюционной России.

Одной из центральных задач «Манхэттенского проекта» было строительство ядерного реактора, который должен был обеспечить получение делящегося материала – плутония путем осуществления управляемой цепной реакции. Теоретические исследования и разработки проводились в ведущих американских университетах – Гарварде, Принстоне, Беркли, а также в Мичиганском университете в Чикаго, где работал Ферми. Большинство ведущих участников работ во всех центрах исследований были или эмигрантами, еще не получившими официального гражданства США, или свежеиспеченными американскими гражданами. Руководители же чаще всего назначались из американцев более или менее американского происхождения.

Для Э. Ферми было сделано исключение, и он возглавил работы по строительству уран-графитового реактора в Чикаго. Место для него было выбрано оригинальное – под трибунами университетского стадиона. В конце 1941 года жители Чикаго, проживающие рядом с футбольным стадионом, могли наблюдать необычное оживление, царившее на территории стадиона. К массивными воротам, ведущим к западным трибунам, один за другим подкатывали грузовики с грузом, тщательно укрытым от постороннего взгляда. Многочисленная охрана, выставленная вокруг стадиона, не разрешала даже приблизиться к ограде. По всему было видно, что за оградой стадиона ведется какая-то таинственная работа. Об этой работе, проводимой в строжайшей тайне, знали очень немногие. На территории стадиона под его западными трибунами в помещении теннисного корта Энрико Ферми вместе с группой ученых готовил необычный и опаснейший эксперимент – осуществление первой в мире контролируемой цепной реакции деления ядра урана. К концу 1942 года реактор, выглядевший как груда сложенных в определенном порядке графитовых кирпичей, был готов. 2 декабря в 15 часов 25 минут он был запущен. Об успехе соответствующим инстанциям было сообщено заранее заготовленной фразой: «Итальянский мореплаватель высадился в Новом Свете».

Сегодня университетский стадион Чикаго имеет мемориальную доску с надписью: «2 декабря 1942 года человек впервые осуществил здесь самоподдерживающуюся цепную реакцию, чем положил начало освобождения ядерной энергии». Нельзя не признать историческую корректность содержания надписи. Подчеркивая эпохальность события, она совершенно справедливо не фиксирует чьих бы то ни было приоритетов. Действительно, это был прорыв в познании природы, обеспеченный мировым физическим сообществом во имя защиты человеческого сообщества в целом.

Успех с реактором в Чикаго внушил надежду на то, что самая дорогостоящая и трудоемкая часть «Манхэттенского проекта» – строительство производства для промышленного получения делящихся материалов будет выполнена. В конце 1942 года – в начале 1943 года, еще до завершения исследований в лабораториях университетов по всем намеченным направлениям (разработка технологии промышленного производства плутония, электромагнитное разделение изотопов урана, промышленная технология получения урана-235 газодиффузионным способом), было начато строительство комбинатов. Их месторасположение было определено еще осенью 1942 года. Выделили три основные зоны: зона «Х» – в восточной части штата Теннеси, зона «W» – в бесплодной пустыне на южном берегу реки Колумбия (штат Вашингтон), зона «Y» – за пределами города Санта-Фэ (штат Нью-Мексико). Здесь немного позже была создана Лос-Аламосская национальная лаборатория.

Первые две зоны предназначались для строительства комбината по производству делящихся материалов. Зона «Х» располагалась вблизи небольшого (80000 жителей) городка Ок-Ридж. В ней намечалось построить комбинат по получению уран-235. Комбинат включал два завода – электромагнитный и газодиффузионный. Подряд на строительство завода получил концерн «Юнион Карбайд». Первая очередь электромагнитного завода была пущена в ноябре 1943 года. Темпы реализации атомного проекта были исключительно высоки, со средствами американцы не считались. До декабря 1946 годах этот завод был единственным источником получения урана-235 для снаряжения первых образцов атомных бомб. Взрывчаткой, полученной здесь, была начинена бомба, известная в история как «Литл бой» или «Малыш» (иногда еще называют «Худышкой»). Она была сброшена на Хиросиму.

Зона «W» находилась недалеко от городка Ханфорд (60000 жителей). Здесь, на купленных правительством США в основном пустующих 200 тысячах гектаров земель, была построена полупромышленная установка для получения плутония. Технология этого производства была несколько проще, чем технология получение урана-235. Но американцы осваивали этот процесс впервые в мире, и одно дело – получать плутоний для исследовательских целей, а другое – для промышленных. Тот способ, которым пользовался Г.Л. Сиборг, когда выделил и открыл плутоний, для промышленного производства был непригоден. Этой проблемой специально занималась металлургическая лаборатория Чикагского университета, которой руководил А. Комптон. Состав сотрудников лаборатории был, как и все исследовательские коллективы атомной программы США, интернациональным.

Разработки ученых обеспечили выход первой партии радиоактивных блоков из Клинтоновского реактора зоны «W» в декабре 1943 года. В марте 1944 года был получен плутоний. Им была снаряжено бомба «Толстяк» или «Флэт мэн», сброшенная на Нагасаки.

Для создания атомной бомбы иметь делящийся материал недостаточно. Необходимо и соответствующая конструкция. До начала строительства комбинат ученые, работавшие в США, этим специально не занимались. Официально ответственность за разработку конструкции бомбы была возложена на А. Комптона, который в середине 1942 года поручил заняться этим вопросом Р. Оппенгеймеру, над чем тот и работал вместе с небольшой группой физиков-теоретиков в Калифорнийском университете Беркли. По мере углубления в проблему становилось ясно, что объем задач, которые предстояло решить в данной области, был настолько значителен, что требовалось участие специалистов самого разного профиля и координация их деятельности. Так возникла проблема создания специального научного центра в рамках «Манхэттенского проекта». Одновременно необходимо было решить вопрос и о его руководстве.

Вспоминая историю назначения Оппенгеймера директором проекта «Y» (по названию зоны обозначалось и направление работ), Л. Гровс пишет: «Среди ученых, незанятых в работах проекта, можно было найти еще несколько подходящих кандидатур, однако все они были заняты важной работой или по квалификации не могли сравниться с Оппенгеймером. В кандидатура Оппенгеймера меня смущало то, что он не обладал опытом административного руководство и не был лауреатом Нобелевской премии». Да, действительно, американскому руководству было из кого выбирать при таком столпотворение умов, прибывших в США со всего света.

Комитет по военной политики далеко не единодушно поддержал кандидатуру Оппенгеймера. Обсуждение заняло две недели. Непримиримым противником назначения Оппенгеймера был начальник службы безопасности «Манхэттенского проекта» Б. Паш. Его поддерживал коллега по линии военной разведки Джон Лонсдейл. По мнению представителей спецслужб, в прошлом Оппенгеймера было слишком много «темных пятен». Речь шла о его связи с левыми организациями, хотя эти контакты носили преимущественно личный характер. Оппенгеймер длительное время был близок с Джейн Тетлок, дочерью профессора английской литературы Калифорнийского университета, коммунисткой по политическим убеждениям. Эти отношения сохранялись и после того, как он женился на Катрин Гаррисон (вдове опять-таки коммуниста) и начал работать в зоне «Y».

По какому-то роковому стечению случайных обстоятельств, жизнь выводила Оппенгеймера на женщин, так или иначе связанных с коммунистическими взглядами. Даром для него это не прошло. Но относится это уже к другой истории, более позднего периода. В то время, когда решался вопрос о назначении директора проекта «Y», Л. Гровс взял на себя риск проигнорировать рекомендации служб безопасности. 20 июля 1943 года он писал в Пентагон: «Считаю целесообразным немедленно оформить допуск Роберта Оппенгеймера к секретной работе независимо от тех сведений, которыми вы располагаете о нем. Его участие абсолютно необходимо для проекта».

Принципиальное решение по созданию ядерного центра и его руководителю были приняты. Но оставался открытым вопрос размещения сверхсекретной исследовательской лаборатории. Вначале предполагалось остановиться на Ок-Ридже. Однако он находился в опасной близости к Атлантике и считалось, что с немецких подводных лодок могли проникнуть немецкие диверсанты и шпионы. Потом рассматривался участок в Калифорнии. Но он находился рядом с крупными городами, а потому не подходил по соображениям и секретности, и безопасности. По одной из версий, предложение о Лос-Аламосе было выдвинуто именно Оппенгеймером.

В ноябре 1942 года к сельской школе в Лос-Аламосе, небольшом, малонаселенном поселке штата Нью-Мексико, изолированном от остальной окрестности горами и каньонами, проявили интерес неожиданные посетители. Сутулый, щурившийся интеллигент выступал в роли проводника (Оппенгеймер был здесь раньше, приезжал лечить легкие). Его спутником был человек с властным голосом и военной выправкой. Это был Гровс. Здание школы конфисковали. С этого началась история Лос-Аламосской лаборатории. Ей был дан условный кодовый адрес: «армия США, почтовый ящик 1663». В течение двух с половиной лет этот населённый пункт не имел официального статуса, не значился ни на одной карте Соединенных Штатов, его жители не числились в списках избирателей. Так возник первый атомный город на земле. Географически он расположен очень удачно: в 50 километрах от него – город Санта-Фе (здесь многие сотрудники будущей ядерной лаборатории жили в нерабочее время), к северу на расстоянии 100 км – город Альбукерке, связанный железнодорожными линиями с Чикаго, Сан Франциско, Лос-Анжелесом и Вашингтоном, а также с крупным аэропортом континентальных воздушных линий. Основной контингент научных кадров для Лос-Аламосской лаборатории подбирался из Калифорнийского и Гарвардского университетов. Предварительно запланированная численность научных сотрудников составляла 100 человек. Причем намечалось, что в это количество должны войти и инженерно-технические работники. Однако уже концу 1945 года эта первоначальная цифра значительно выросла и составила 6000 человек. Среди них были лучшие представители физической науки Старого Света: Нильс Бор (в Лос-Аламосе он имел вымышленное имя Николас Беккер), Энрико Ферми (Генри Фармер), Ханс Бете, Рудольф Пайерлс, Отто Фриш, Эдвард Теллер…

В Лос-Аламосской лаборатории свирепствовала служба безопасности. Каждый отдел исследовательского коллектива работал абсолютно не зная, что делают другие. Информированы об общем объеме задач, да и то не детально, были лишь руководители атомного проекта. Многие представители инженерно-технического персонала вообще не представляли, что участвуют в создании атомной бомбы. Координация работ осуществлялось исключительно сверху, согласно правилам военной иерархии. Гровс жестко добивался, чтобы каждый знал только то, что относилось к его непосредственной работе. При этом он заботился, как сам считал, не только о сохранении тайны, но и о том, чтобы повысить производительность труда сотрудников, ибо их внимание сосредоточивалось на определенной задаче.

Стратегия в области обеспечения секретности по признанию Гровса сводилась к трем основным задачам: предотвратить попадание в руки немцам любых сведений о нашей программе, сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника и насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов.

Полностью решить третью задачу, как известно, не удалось.

Разработка первых образцов атомного оружия США велась по двум направлениям – урановому и плутониевому. Варианты бомбы отличались таким образом ядерной взрывчаткой, а также по принципам конструкции урановой бомбы. В урановой бомбе («Малыш») переход делящихся материалов в надкритическое состояние происходило за счет быстрого сближения двух частей ядерного заряда, в плутониевой «Толстяк» – через сферическое обжатие материалов взрывом обычных взрывчатых веществ.

Бомба второго типа требует меньше делящегося материала и допускает использование плутония, который (при отлаженности промышленной технологии) получить легче, чем уран-235. Поэтому именно «Толстяк» был избран в качестве прототипа для всех следующих бомб. Для транспортировки бомбы к цели был специально усовершенствован бомбардировщик БЕ-29. Эти работы осуществлялись в 393-й авиационной эскадрильи 509-го комплексно полка, который базировался недалеко от Лос-Аламоса и был приписан к ядерному центру.

Для проверки действия созданных бомб было решено взорвать опытный образец. Им стал технически более сложный плутониевый вариант. Местом первого в мире испытания ядерного заряда была выбрана пустынная местность, расположенная к югу от Лос-Аламоса и к западу от города Аламогордо на 450 и 50 км соответственно. На территории, выделенной под авиационную базу, было обозначено поле размером 27 на 40 км. Полигон получил звучное название «Тринити». На нем возвышалась стальная башня высотой более 30 м, где должен был быть помещен заряд бомбы. В 16 километрах от башни находился командный пункт.

12 июля 1945 года под усиленной охраной плутониевый заряд прибыл на «Тринити». 14 июля он был со всей тщательностью и осторожностью установлен на башне. Испытания были назначены на следующий день, но они не состоялись – помешала погода. Грозой встретила природа намерение людей. Интересно, что много позже, в 1949 году, когда испытывался первый ядерный заряд в СССР, реакция природы была такой же. Но ненастье редко когда останавливает тех, кто последовательно и неуклонно движется к поставленной цели.

16 июля в 05 часов 30 минут была успешно проведена операция «Тринити». Освобожденная природная сила атома дала взрыв, невиданные ранее мощности. Стало ясно, что атомное оружие не имеет конкурента, равноценного по силе разрушения.

16 июля 1945 года та дата, которая завершает переход человечества из одного без ядерного в другой ядерной мир. Главное событие этого дня, связанное, к сожалению, с созданием средств уничтожения людей, сделало возможным следующей трагической – акт в истории человечества. В это же время работала Потсдамская конференция, подводившая итоги многолетней и кровавой мировой войны. Такое историческое совпадение – испытание первой атомной бомбы и работа международной конференции, призванной определить главные черты послевоенного устройства мира, было неслучайным. Американское руководство настойчиво давило на исполнителей атомного проекта, требуя провести испытания супербомбы либо до потсдамской конференции, либо во времени работы. В этом случае позиция США, как лидера западного мира, упрочивалась. Имидж СССР, как главной силы, обеспечившей разгром фашизма, на этом фоне тускнел. Таким образом, наглядно демонстрировалось изменение в расстановке сил, произошедшее после завершения войны, в которой США и СССР были союзниками.

Президент США Г. Трумэн получил краткое сообщение об успехе в Нью-Мексико. В ходе конференции несколько дней спустя пришло и более детальные донесения Гровса, в котором описывалась мощь нового оружия. По свидетельству многих авторитетных наблюдателей, поведение Трумэна заметно изменилось, стало более жестким и решительным.

24 июля по окончании дневного заседания Трумэн подошел к Сталину и, отведя его в сторону, сообщил, что Соединённые Штаты произвели эксперимент с новым типом оружия, превосходящем любое другое. Каким именно он не уточнил? Все западные источники сходятся в оценке реакции Сталина на это сообщение. Он, как говорится, и бровью не повел, не задал никаких вопросов. Как вспоминал сам Трумэн, Сталин поздравил его с успехом.

Внешняя незаинтересованность сообщением Трумэна, продемонстрированная Сталиным, дала основания думать, что он или не понял смысла или преднамеренно сходу отверг попытку американской стороны использовать новую, теперь ядерную карту, в дипломатической игре США на завершающем этапе Потсдамской конференции. Думается, Трумэн был бы сильно удивлен, если бы он мог знать, что известно Сталину о работах в США над созданием атомного оружия.