Текст книги "Пустынные герои (сборник)"

Бенни Брискин. Третья серия

Все наши люди не религиозны, и необходимость отсидеть за столом, соблюдая этот порядок, для них нелегка, но они по мере сил приходят и слушают историю исхода из Египта и ждут возможности чего-нибудь пожевать и выпить в конце церемонии. Озарение случилось у Юрия. Он решил, что в этом году мы усложним задачу, а не облегчим ее. Он предложил организовать пеший поход в Иерусалим из разных точек Израиля…

РОДИЛСЯ В МОСКВЕ, УЧИЛСЯ В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЕДАГОГИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ ИМ. ЛЕНИНА (ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ). В 1985 ГОДУ РЕПАТРИИРОВАЛСЯ В ИЗРАИЛЬ. БЫЛ СОВЕТНИКОМ БИНЬЯМИНА НЕТАНЬЯХУ В ЕГО ДОЛЖНОСТИ ГЛАВЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА, МИНИСТРА ФИНАНСОВ, ГЛАВЫ ОППОЗИЦИИ. С 2011 ГОДА ЯВЛЯЕТСЯ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫМ ДИРЕКТОРОМ РОССИЙСКОГО ЕВРЕЙСКОГО КОНГРЕССА. КОЛУМНИСТ ЖУРНАЛА «Русский пионер».

1. Пустынные герои

Слышали ли вы когда-нибудь что-нибудь про РЕК? Бьюсь об заклад – или ничего, или очень мало. Российский еврейский конгресс не является обязательной частью официальных мероприятий, его руководители не красуются на фотографиях возле первых лиц на торжественных церемониях. Они тихо дают деньги на различные кажущиеся им важными проекты абсолютно свободно, без рекомендаций сверху. В этой части своей деятельности они свободные люди.

Когда мы сидели с Юрием Каннером (глава РЕК. – «РП») в его кабинете и думали, как будем праздновать Песах[3]3
  Песах или, как произносят это в России, Пейсах – важнейший еврейский праздник. Символизирует исход из рабства к свободе. В Библии рассказывается, что фараон, испугавшись усиления еврейского народа, который был у него в рабстве, начинает всевозможные гонения евреев. Моисей, вождь евреев, просит отпустить его народ на свободу. Но фараон не внемлет его призывам. Тогда Моисей апеллирует прямо к Всевышнему, ведь гонения доходят уже до того, что египтяне собираются убить всех первенцев в еврейских семьях.
  Бог слышит обращение Моисея и насылает на египтян десять казней, которые должны вынудить их отпустить евреев. Десятая, самая страшная казнь – убиение первенцев. То, что египтяне хотели учинить против евреев, направлено теперь против них самих. Ангел смерти, проходя по Египту и убивая первенцев, обходит дома евреев. Глагол «ли псоах» означает «обойти, миновать». Отсюда название Песах. Христианская Пасха названием своим обязана еврейской, но говорит о другом. Иисус был схвачен римлянами после еврейской пасхальной трапезы (напомним на всякий случай, что и он, и его апостолы были евреями).


[Закрыть] в этом году, единственное, чего нам хотелось, – это избежать нудной обязаловки. Ведь каждый год мы каким-то образом отмечаем этот важнейший еврейский праздник. Ведь он все о том же – о свободе. И каждый год мы натыкаемся на те же грабли. Еврейский праздник свободы отмечают Седером[4]4
  Седер Песах – это та самая пасхальная трапеза, которую изображают многие художники и называют ее Тайная вечеря.
  Мы, евреи, продолжаем совершать ее каждый год. Порядок проведения трапезы не изменился со времен Иисуса ни на йоту. На Седере отец, старший, глава семьи, рассказывает детям об исходе из Египта. В пасхальной Агаде (инструкции по проведению Седера, существующей более двух тысяч лет) написано, что каждый еврей должен думать, что это он сам спасся от рабства и вышел из Египта.
  Вот почему мы и решили пережить вместе этот переход по пустыне. Мы будем стараться повторять его каждый год.


[Закрыть]. А Седер на иврите – это порядок. Все регламентировано, свобода начинается с порядка.

Все наши люди не религиозны, и необходимость отсидеть за столом, соблюдая этот порядок, для них нелегка, но они по мере сил приходят и слушают историю исхода из Египта и ждут возможности чего-нибудь пожевать и выпить в конце церемонии. Озарение случилось у Юрия. Он решил, что в этом году мы усложним задачу, а не облегчим ее. Он предложил организовать пеший поход в Иерусалим из разных точек Израиля. Я немедленно вспомнил, что в древние времена, когда иерусалимский храм существовал, было принято, чтобы правоверный еврей трижды в году совершал паломничество в Иерусалим. Ну а дальше пошло и поехало. Юра обговорил идею с несколькими нашими людьми. Они согласились поддержать. Еще немного подумав, мы поняли, что идти надо пешком и по пустыне, тогда мы убьем сразу двух зайцев: совершим паломничество и частично переживем то, что пережили наши праотцы под началом Моисея, скитаясь по пустыне в поисках Земли обетованной.

Михаил Фридман (президент «Альфа-Групп». – «РП») подбросил телефон своего знакомого, который ходил в поход по пустыне и знал израильтян, способных организовать это на высоком уровне.

Я позвонил по телефону и понял сразу, что не ошибся адресом. Я почти ничего не расслышал. Шая (так зовут нашего израильского Моисея) действительно находился в пустыне. Позже мне удалось поговорить с ним обстоятельно и договориться о приезде в Москву.

Когда я увидел его в Москве, я вновь подумал, что с ним можно идти по пустыне. Шая выглядел как настоящий библейский еврей. Очень худой и жилистый, длинный и бородатый, с загорелым лицом и кудрявыми спутанными волосами. Прямо персонаж рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Он говорил тихо и медленно и производил впечатление человека, живущего в другом измерении. Впрочем, когда мы перешли к практической части проекта, он и его жена Лали проявили себя вполне жесткими переговорщиками, умеющими отстаивать свои денежные интересы.

На предварительную встречу в Москве не все участники проекта сумели приехать, но те, которые пришли, задали все возможные вопросы. Ответы мы разослали всем по электронной почте. План стал ясен. На повторение исхода из Египта в миниатюре было решено отвести три дня. После окончания путешествия мы решили провести совместный Седер в Иерусалиме.

Один из изъявивших желание принять участие в нашем походе всерьез поинтересовался, надо ли брать с собой охрану, на что Шая ответил, что нет в мире более безопасного места, чем пустыня Арава, пролегающая от Мертвого моря до Эйлата, его люди будут вооружены, и этого вполне достаточно. Кстати, впоследствии спросивший не принимал участия в нашем путешествии.

Второго апреля вечером все участники похода собрались в иерусалимской гостинице «Мамила», а часть из них, включая меня, еще выпивала не спрятанный к празднику виски примерно в час ночи в соседнем отеле «Кинг Дэвид». Следует отметить, что в Иерусалиме перед Песахом убирают из магазинов все квасное (не кошерное к празднику), а большинство ресторанов и вообще закрываются на все восемь дней праздника, чтобы не заморачиваться со сложными законами пасхальной кошерности, так что найти выпивку было непросто. Похоже, бармен вынул свою бутылку из-под прилавка и отдал ее, даже не открыв и не разлив. Свободные граждане еврейской страны не очень умеют прислуживать. Надо сказать, что наши олигархи выдержали это стоически и не церемонясь разливали сами.

А утром в 10.00 все уже были в холле. Мы погрузились в автобус, к нам присоединились двое мужичков с телекамерой и микрофоном и мой друг и замечательный гид Гриша Тышлер, и мы выехали на юг. Спустились вниз к Мертвому морю, с высоты 830 метров над уровнем моря в Иерусалиме до 400 метров ниже уровня моря. Мы проехали вдоль всего Мертвого моря, начиная постепенно погружаться в вечность. Если вы бывали в этих местах, я уверен, вы понимаете, что я имею в виду. К часу дня мы прибыли к точке начала нашего путешествия.

Под деревом с широкой плоской кроной расположился импровизированный лагерь, который раскинул там Шая со своими людьми. Там же мы впервые встретились с верблюдами, замечательными животными, без которых пройти по пустыне приличное расстояние просто невозможно.

Наши проводники вывалили перед нами на выбор различные виды одежды, удобной для передвижения по пустыне. Там были легкие марлевые рубахи и штаны белого цвета, колониальные шляпы с широкими полями, куртки и брюки цвета хаки, белоснежные кафии (головной убор бедуинов, платок, наматываемый на голову).

На костерке уже варили чай из пустынных растений и душистый бедуинский кофе, резали фрукты и овощи, готовили легкий и вкусный ланч перед началом похода. Наши чемоданы, рюкзаки и саквояжи загрузили на верблюдов, мы выбрали себе кое-что из предложенных нарядов и надели на себя, разобрали фляги и бутылки с водой – главный и необходимый атрибут похода по пустыне.

Погода была прекрасной, дул легкий ветерок, и нам не терпелось начать поход. Нас задерживал мой приятель, гендиректор израильского Гостелерадио, просил дождаться его команду, которая должна была отснять начало паломничества для новостей Первого канала.

Народ уже начал недовольно роптать, все рвались начать маршрут. Наконец маленькая корреспондентка догнала уже начавшую двигаться колонну и задала нам сакраментальный вопрос: «Зачем и на хрена вам все это нужно?» Такой перевод мне кажется наиболее точным. Ответы некоторые из путешественников давали уже на развалинах древнего набатейского города, с которого начинался наш маршрут по пустыне. Набатеи – древний и могущественный народ пустыни, который исчез, растворился в ней много сотен лет назад, оставив лишь руины нескольких поселений.

Именно с этой точки мы начали погружаться в другое измерение, в другой мир, начали чувствовать взаимную близость.

Тут я должен отметить, что не все путешественники знали друг друга, но даже те, кто был знаком, не проводили столько времени вместе. К тому же Миша Фридман позвонил перед походом и, как дисциплинированный член команды, спросил, может ли он пригласить в поход своего друга не еврея. Конечно, ответ был положительным, а когда мы познакомились с Ваге Енгибаряном (бизнесмен. – «РП»), то поняли, что он обогатил нашу команду, внес в наши споры и разговоры очень интересный элемент.

Шая был несколько удивлен тем бодрым темпом движения, который мы взяли с самого начала. Оказалось, что в наших бизнесменах есть упрямство, воля и несгибаемая жизненная сила. За послеобеденное время мы прошли более десяти километров. Основной трудностью было движение по пересеченной каменистой местности, утыканной колючками и острыми камнями. Не привыкшие к таким переходам ноги натирались даже в дорогих и удобных походных ботинках и кроссовках, которые мы взяли с собой в поход.

Кстати, об обуви и носках, простите за прозу. Это важнейший элемент похода, особенно для людей, не привыкших к хождению пешком. Миша Фридман, например, посмотрев на Шаю и его погонщиков верблюдов, решил идти в сандалиях, и это было не очень правильно, так как на третий день он изрядно натер ноги. Ошибки других паломников были либо в том, что они купили новые ботинки и не разносили их заранее или же использовали тонкие носки, которые не защищали ногу от натирания.

К семи часам вечера, даже несколько раньше, чем ожидалось, мы добрались до места нашего первого привала. Организаторы устроили его не слишком далеко от дороги. Бедуинские шатры уже были установлены, и мы с наслаждением разулись и улеглись на коврах и циновках. Большой популярностью по вечерам пользовались два раскладных кресла, сидя на которых можно было вести беседу, откинувшись на спинку.

Огромным наслаждением для усталого путника вечером были походные душевые с горячей водой. Ребята подключали генератор за холмиком, и мы по очереди блаженствовали, принимая душ в пустыне. Чистые полотенца в неограниченном количестве, простыни, наволочки и прочее были всегда под рукой. Ребята начинали готовить ужин. Каждый день пекли хлеб по-бедуински на железном противне, называемом табун. Сначала мы получали чай, кофе, фрукты и сладости, а затем уже и суп и второе.

В Москве мы договаривались о том, что в пустыне будем есть рыбу, но бунт подняли Фридман и Раппопорт (Андрей Раппопорт – председатель попечительского совета школы «Сколково». – «РП»). Бизнесмен Борис Белоцерковский, например, промолчал. Они не присутствовали на встрече с Шаей в Москве и сказали, что, как истинные украинские евреи, не представляют свою жизнь без мяса. Впрочем, это не помешало им в первый вечер с большим аппетитом съесть отлично запеченную морскую рыбу.

Ближе к ночи с верблюдов сняли две гитары. Вокруг гитар образовались группки приверженцев песен у костра и любителей рока. Последних в нашей группе оказалось намного больше. И когда Юра Зельвенский (Юрий Зельвенский – директор Томского отделения РЕК. – «РП») заиграл песни «Битлз», подтягивать, извлекая из памяти забытые слова, стали очень многие. Израильский гид Гриша, больше двадцати лет живущий в Израиле и имеющий квартиру в иерусалимском районе Писгат Зеев, я – израильтянин, родившийся в Москве и на время в нее вернувшийся, несколько фигурантов списков журнала «Форбс» и некоторые другие. Мы спали лучше, чем нам спалось в Москве, и в семь утра все уже проснулись. Нас кормили прекрасным завтраком из местных сыров, фруктов и овощей, наливали пустынный чай из желтых медных чайников, а после завтрака притащили снятый с верблюдов мешок с галабеями. Это длинный белый халат, закрывающий все тело, с длинными рукавами и застегивающийся впереди на пуговицы. Хитрый Шая понял, что клиенты созрели. Мы почти все переоделись в эти одеяния. Не знаю, как остальные, а я ничего не надел под галабею. Решил, что все тело должно проветриваться и именно в этом глубинный смысл пустынного одеяния.

Второй день пути был самым эффективным. Мы прошли больше всего километров. На второй день мы также поняли, что в пустыне торопиться некуда.

Примерно в двенадцать Шая начинал подыскивать удобное тенистое место для дневного привала. Он объяснил нам, что по возможности надо делать его в тени скалы или в пещере, а не под деревьями, так как там намного прохладнее. За время пути мы убедились в том, что это чистая правда. Так, по всей видимости, делали и опытные погонщики караванов во все времена. С двенадцати до трех караваны останавливались для дневного отдыха и пережидали самую лютую жару. Шая рассказал нам, что закон пустыни, скрупулезно соблюдаемый бедуинами до сегодняшнего дня, говорит о том, что одинокого путника в пустыне надо принять как родного, дать ему еду, питье и ночлег на три дня, и лишь после этого обязательства хозяина перед гостем заканчиваются.

Мы уже втянулись в поход, жара еще не была сильной, а ноги еще не натерлись. Единственный, кто получил серьезные повреждения, был Боря Минц (Борис Минц – совладелец финансовой компании «Открытие». – «РП»). Он держался весь день абсолютно стоически и прошел весь путь, как все. Вечером у него на ногах были кровавые мозоли. Наши проводники наложили ему повязки и мази, а мы начали отговаривать его от идеи продолжать идти с нами на следующий день. В этот вечер Фридман сказал фразу, которая живо дает представление о трудностях нашего похода: «Великое изобретение человечества – унитаз!»

Да, друзья, поверьте на слово, у нас с собой не было не только джипов с охраной, но и туалетов с унитазом, и мы вынуждены были справлять нужду в пустыне точно так же, как наши далекие предки.

На второй вечер кроме наших гитар израильские ребята достали свои инструменты и играли замечательную протяжную музыку, так подходящую к пустыне. Этим вечером я узнал, что одно из дел, которым Фридман по-настоящему гордится, – это то, что он привез в Москву, на Красную площадь, Пола Маккартни. Лично меня это заставило почти прослезиться. В этот вечер мы пели с Зельвенским и другими кусочки из рок-оперы «Иисус Христос». Мы помянули и «Дип Пёрпл», и «Лед Зеппелин», а украинские евреи радовались куриным шашлыкам и баранине. Если честно, у остальных тоже только за ушами трещало. Конечно, подвезли уже и виски, и водку. Разговоры оживились, завесы упали. Компания взрослых и много повидавших мужчин обсуждала вопросы мироздания. И то, что нас занимает всю жизнь в той или иной степени. Что такое евреи, чем они отличны от других народов, за что нас не любят и есть ли в этом что-то рациональное. Мы обсуждали и тему богатых и бедных и спрашивали себя о том, сколько надо давать на благотворительность и кому. Суровый еврейский закон повелевает давать не менее десяти процентов. Выполняем ли мы его? Душ и на второй вечер был великолепен, и мы пошли спать немного другими.

Третий день обещал быть физически самым трудным. С утра чувствовалось, что будет очень жарко, а ноги были натерты, хоть немного, почти у всех, да и мышцы побаливали.

Даже Юра Каннер, наш президент, несмотря на то что он опытный ходок (проходит почти каждый день в Москве от офиса до дома по нескольку километров), признал, что поход не так уж и легок.

День третий действительно выдался трудным. Было очень жарко, у многих болели ноги. Было и еще одно новое обстоятельство. По крайней мере у двоих путешественников острые колючки пробили насквозь подошву обуви и впились в ногу. Человек, с которым такое случается, сначала не понимает, что стряслось. Ведь не поверишь же, что тонкая колючка способна прошить насквозь толстую подошву крепкого ботинка или сандалии. Только сняв обувь и обнаружив кровь на ноге, Миша Симонов (Михаил Симонов – вице-президент РЕК. – «РП») понял, что произошло.

То, что интересно в нашей пустыне Арава, – постоянная смена пейзажей, и это можно увидеть в нашем фильме. Представление о пустыне как об однообразной бесконечной поверхности абсолютно ошибочно. Мы видели тут и немало пустынных зверюшек и птиц. И часто находили на иссохшей и морщинистой земле гильзы. В Израиле не слишком много места, поэтому в пустыне проводят военные учения.

Один раз над нами на высоте метров ста пролетели военные вертолеты, напомнив нам о реалиях нашего времени.

Последний вечер был вкусным, интересным и грустным, как это всегда бывает. Подъехали опять музыканты, поиграли, исполнили даже с нашим Юрой песенку.

Кроме того, нам устроили индейскую баню, главным элементом которой было то, что мы на корточках забирались в темный вигвам, куда затем забрасывались раскаленные камни. Все чувствовали себя одинаково беспомощными, сидя потными внутри, с измазанными в песке руками, которыми было невозможно утереть обильно текущий с лица пот.

Это не помешало нам после душа вновь заговорить о вечном. Спор о еврействе и христианстве не был бы таким интересным, если бы не Ваге. В нашей компании упрямых и довольно подкованных людей он с честью представлял свою позицию. Я рад, что мы познакомились с этим интеллигентным и тонким человеком.

Утром шестого апреля для нас было приготовлено особое символическое действо. После завтрака Шая принес некий деревянный аппарат, который оказался машиной для изготовления муки из зерна. Он сыпал туда зерно, и машина медленно перемалывала его, превращая в муку. Из этой муки мы должны были своими руками сделать мацу!

По закону весь процесс не должен занимать более восемнадцати минут, магическое каббалистическое число, а кроме того, время, за которое смесь из муки и воды начинает закисать. Напомню – смысл мацы на Песах в том, что она делается без окисления.

Мы успели, каждый изготовил свою пластинку теста и возложил ее на раскаленный табун. Вечером мы, люди не религиозные, а некоторые из нас необрезанные безбожники, будем читать благословение на эту мацу на пасхальном Седере.

Так закончился наш поход. После выпечки мацы мы начали выбираться на шоссе.

По дороге мы еще заехали в Кумран, место, где нашли самый древний сохранившийся текст Торы, а дальше – подъем в Иерусалим.

Наш Седер, завершающий этот проект, мы проводили в замечательном месте у стен Старого города, некоторые олигархи, как дети, рвали из рук испеченную ими мацу. Желая благословить именно ту, что испекли сами.

Конечно, не обошлось и без доброй еврейской шутки. Ведущих для Седера я пригласил заранее. Они должны были за это получить определенные деньги. Человек, с которым я договаривался, видимо, решил дать подхалтурить бедному еврею. Этот соведущий, как правильно заметил один из наших людей, имел целых три дефекта речи. Он заикался, шепелявил и картавил одновременно. Кроме того, он хлебнул перед началом вечера дорогого хорошего винца, к которому не очень привык, и поэтому его невозможно было остановить. Я вспомнил анекдот про картавого диктора, который уверяет, что антисемиты в России не взяли его работать на радио.

Хорошо, что есть Израиль, подумал я, ведь где-нибудь в Харькове или Ростове его бы ежедневно мордовали только за внешность, а если бы его слышали, то добавляли бы по первое число, а если бы пытались разобрать, что он несет, то могли бы дойти и до смертоубийства.

Дмитрий Филимонов. Четвертая серия

Истинный Ван Гог был горазд писать подсолнухи. Три подсолнуха в вазе. Пять подсолнухов. Двенадцать. Пятнадцать. Джао переплюнул Ван Гога. За десять лет он написал не меньше пяти тысяч ваз с подсолнухами. И с подписью на вазе: «Vincent»…

ЖУРНАЛИСТ. РОДИЛСЯ В СЕМЬЕ ПИСАТЕЛЕЙ, ПОЭТОМУ В ДЕТСТВЕ ПОКЛЯЛСЯ НЕ БЫТЬ ПИСАТЕЛЕМ. УЛИЦА ИМЕНИ ДМИТРИЯ ФИЛИМОНОВА В МИНСКЕ ИМЕЕТ ПРЯМОЕ К НЕМУ ОТНОШЕНИЕ. СЛУЖИЛ В ГАЗЕТЕ «БОЕВОЙ ПРИЗЫВ» В ДОЛЖНОСТИ КОРРЕКТОРА-МАШИНИСТА. ВЕЩАЛ В ЭФИРЕ БЕЛОРУССКОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ, ТРУДИЛСЯ В ФОНДЕ СОРОСА, РАЗДАВАЛ ГРАНТЫ ЖУРНАЛИСТАМ, ОТЧЕГО ИСПОРТИЛ ОТНОШЕНИЯ СО ВСЕМИ КОЛЛЕГАМИ. ЧЕТЫРЕ РАЗА РАБОТАЛ СПЕЦКОРОМ В ГАЗЕТЕ «ИЗВЕСТИЯ», А ТЕПЕРЬ – В ЖУРНАЛЕ «Русский пионер»

1. Тепленькая ишшо!

Ой, срамная Строма! Сиськи – во! Глазищи накрашены, губищи намазаны. Всем дает, самогонку пьет – теперь помират. В клубе. На втором этаже.

Деревня Шутилино спит. Только звезда в небе светит да окошко в клубе. Дверь нараспашку. Из двери песнь: «Виновата ли я? Виновата ли я? Виновата ли я, что люблю?»

Участковый подъехал – на белой «Ниве». Без фуражки, но при погонах. Заходит в дверь.

– Та-ак! Чего тут у нас?

А в клубе молодежь. На лавке сидит, лимонад пьет, огурцом закусыват, чего-то под лавку прячет.

– А ничё! – отвечат молодежь, плечами пожимат. – Лимонад пьем, огурцом закусывам.

– А под лавку чего прячем?

– Так ничё, праздник жа ж! – удивлятся молодежь такому вопросу.

– Та-ак, – говорит участковый и на второй этаж подниматся. А там Строма лежит. Голова отдельно, тулово отдельно, ноги отдельно. И лаковы туфли Mott сорок четвертого размера. Мама родна – расчлененка! Три бабы над нею склонились, одна сено в тулово запихиват, вторая нитку в иголку вдеват, третья лаковы туфли Mott напяливат. А четвертая баба ничего не делат, она через Строму прыгат. Туда-сюда, прыг-скок, по ляжкам себя хлопат: «Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему?»

На ней кепка дурацкая, грудь фальшивая. Прыг-скок! Участковый глядит на грудь, укоризненно головой киват:

– Ай-яй-яй, тетя Нюра!

– Кака ж я тебе тетя Нюра?! – кричит тетя Нюра. – Я Софи Лорен!

«Целовал-миловал! Целовал-миловал! Говорил, что я буду его!»

Прыг-скок, прыг-скок.

«А я верила все! И как роза цвела! Потому что любила его!»

Прыг-скок.

– Вы уж потише тут, – ретируется участковый, – перед чужими людьми-то.

– Каки ж они чужие! – кричит тетя Нюра. – Это корреспонденты!

Участковый покидает заведение, и власть без промедления переходит к заведующей клубом. Метнувшись в свой кабинет, Наталья Алексеевна является с полным подносом. Пахнет огурцом и самогоном.

– Хорош, девки, трудиться, – говорит она, – пора и подкрепиться.

Поскольку стульев на всех не хватает, корреспондент «Русского пионера» галантно уступает место дамам.

– Сиди, корреспондент! – командует Наталья Алексеевна и, взявши за грудки, с треском усаживает обратно.

От кресла отлетает подлокотник.

– Сиди! Пей. И слушай.

Строма – это прошлогоднее сено. Труха. Сорная баба. В грехах – как в репьях. Из передачи «Клуб кинопутешественников» приезжали. При советской власти еще. Похороны Стромы по телевизору показали. Ну и сказали, будто это обряд «для привлечения урожая». После той передачи этнографы толпами повалили. Рефераты, диссертации. «Обряд прощания с весной», «Обряд встречи лета». Какой урожай? Какое лето? Бабы грехами своими Строму набивают, тащат на берег Аладыря и там раздирают, развеивают по ветру – от срама своего избавляются.

– Слышь, как мягко по мозгам шибат? Это Надюха гонит. Надюх, ты из чего самогонку гонишь?

– Известно дело: вода, хлеб, хмель да любовь.

– Вот от любви она така мягкая. Сиди, корреспондент! Пей. Слушай.

Строма была всегда. Бабки рассказывают, что их бабки рассказывали, как их бабки Строму набивали да по деревне таскали. Каждый год. На первое воскресенье после Троицы. И ни разу не было перерыва. Ни при царе, ни при Советах. Ни в империалистическую, ни в Гражданскую, ни в Отечественную.

Известно, Екатерина в эти места колдунов ссылала. Ну, может, от тех колдунов и Строма пошла. Вон у Татьяны Геннадьевны, бывшей завклубом, бабка колдуньей была. Марьяша. Всякую боль снимала. Да и сама Татьяна Геннадьевна головную боль снимать может.

– Ой, сволошна! Чего ж ты мне головну боль не снимала ни разу?

– А ты просила, бля?

(Целуются.)

– Сиди, корреспондент! Пей. Слушай.

А еще француз приезжал, тоже корреспондент. Тоже при советской власти. Негр, хоть и француз. Бабы Строму наряжать бросили, стали приглашать француза на танец. Чтоб потом всю жизнь рассказывать, как с негром танцевали. А он сидит на этом самом месте, самогонку молоком запивает, «Ес!» – приговаривает. Все ждали – сейчас в туалет побежит. Нет, не побежал. Встать не смог. А заметку написал. Про светлый праздник русских женщин. Тоже ничего не понял.

– Эх, запиши, корреспондент: мечта моей жизни с негром станцеват, – рубит рукой завклубом.

– Все, девки, ходу домой! – вскакивает тетя Нюра. – А то и мне пришла мысль голой канкан сплясат!

– Правильно! Пьем по последней – и по домам!

– Стойте! Каким маршрутом пойдем хоронить завтра?

– Давай через куток!

– Охрана будет?

– Кака охрана? Не встанет рано!

– Ты Грибоедова люби, Татьяна!

– К черту, Нюра, я Гоголя люблю!

– Ты ни хрена не понимаешь про себя, – горестно взмахивает руками тетя Нюра, отчего из-под майки выпадает фальшивая грудь – пластиковая бутылка от пива.

– А я бляндинкой хочу быть и бляндинкой стану! – поет, надевая белый парик, завклубом.

Женщины гасят свет и расходятся по домам, поддерживая друг друга и с песней: «Ой ты, мама моя! Ой ты, мама моя! Отпусти ты меня погулять! Ночью звезды горят! Ночью ласки дарят! Ночью все о любви говорят!»

Поутру народ собирается у клуба. Дети вытащили Строму на крыльцо. Лаковые туфли Mott сорок четвертого размера то и дело сваливаются с ее ног. Эти туфли бывшая завклубом Татьяна Геннадьевна себе купила. В Москве. Да велики оказались. И Строме – тоже.

Дети обступили Строму:

– Она жмур уже!

– Она сдохла!

– Она воняет!

– У нее челюсть отвисла!

– Ей п…ц, – молвит самый младшенький мальчик.

Пацаны на «жигулях» подъехали, торсы голые, бицепсы поигрывают, татуировочки подмигивают.

– Здоров, Колян, ху…во тебе?

– А кому счас не ху…во?

– Пить меньше надо! – кокетничают девчонки, подставляя щечки для поцелуя.

– Дети, матом не ругайтесь, – грозит пальцем Колян, – а то по еб…лу счас!

Тетя Нюра явилась. Прикид вчерашний, бутылка под майкой – поболе прежней, полторашка небось.

Гармонисты подошли.

– Здорово, шутиловцы!

– Здрасте, Курочкины!

Дети понесли Строму в подстилке. Пацаны откупорили пивко и сели в «жигули». Процессия тронулась. Человек сорок. А еще один мопед, детская коляска и две гармошки. Мужик с рыжей косой и крашеной физиономией заводит частушку: «Пойду плясать! Вы поверьте, братцы! В одну руку грудь возьму! А в другую яйцы!»

Это Коля Кнутов. Нет, не пидор он, просто веселый. Из клана Курочкиных. В Шутилове три клана – Русины, Ламановы и Курочкины.

На перекрестке у мостка процессия останавливается. Бабы кладут в подстилку только что сорванные ветки жасмина, припадают к покойной.

– Тепленькая ишшо, ё-моё! – причитает тетка в белой косынке и делает Строме искусственное дыхание.

– Ты чё? Померла так померла!

– Дышит жа ж!

– Ни хера не дышит!

Процессию объезжает самосвал, доверху груженный свежим навозом. Водитель притормаживает, улыбается, машет рукой. Запах навоза ударяет в нос.

– Тепленький ишшо, – замечает тетка в белой косынке.

Процессия трогается дальше. Народу заметно прибавилось. Уже два мопеда, три коляски, «жигули» и один джип.

«Мою Дашу только тронь! Вся пылает, как огонь! Потому я с ней в стогу обниматься не могу!»

Процессия заворачивает на лужайку и снова останавливается. Три бабки, самые старые в деревне, сидят рядком на лавке. Баба Саня, баба Таня, баба Дуся. К их ногам кладут Строму. И тут – мать честная – вторую Строму несут. Из джипа ее достали и тоже перед бабками положили. Вторую Строму Курочкины привезли. Да такую красивую! Сиськи – во! Губы – во!

– Ой! – всплескивает руками баба Саня. – Прям как в старые времена!

– Ага, – кивает баба Дуся, – в каждом дому свою Строму набивали.

– А народу-то сколько было! – вздыхает баба Таня.

– Много нас перемерло, бл…ский потрох, – замечает баба Дуся.

Процессия единогласно переименовывает первую Строму в деда Афоню. Биографию придумывают на ходу. Дед Афоня был ходок по бабам. Строма давала всем, но деда Афоню любила больше других, поэтому хоронить их нужно вместе.

«Созревают помидоры и другие овощи! Бабы – дуры! Бабы – дуры! А мужчины – сволочи!»

– Чё не подпеваете, бабушки?

– Да поем, только тихо, – говорит баба Саня.

– Зубов нету, – объясняет баба Таня.

– За сто лет съели все зубы на х…, – уточняет баба Дуся.

Процессия двигается дальше, выходит на косогор. Брошенный коровник, ржавая водонапорная башня, внизу речка Аладырь.

– Раздевай бабулю!

– Раздевай дедулю!

– Рви их на х…!

Дети раздирают кукол, яростно вопя. Сенная труха, подхваченная ветром, осыпает людей. Косогор усеян линялыми тряпочками – обрывками старых Стром.

– Ух, жарища! – молвят девушки, бесстыдно снимая с себя псевдорусские платья из клубного гардероба, подтягивают трусики, подставляют лицо ветру.

– Где поминки справлять будем? – интересуется гармонист.

– А в каждом дворе, – отвечает Колян, – она ж со всеми еб…ась.

И понеслась жизнь по новой.