Текст книги "Четыре унции кофе"
Автор книги: Иван Райли
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
ИСХОД
В ночь на субботу мне приснился сон. Я, как обычно, жарил стэйки в «Берлоге». Стоял солнечный день. Никого, кроме меня, в кухне не было. Вдруг на пороге появился мальчикпосыльный в фирменной куртке и кепке DHL. Он принес мне коробку. Я расписался на планшете с бумажкой, который он мне протянул. Мерзкий скотч долго не поддавался (как всегда), и я даже стал нервничать по этому поводу. Наконец я схватил нож, вскрыл коробку и достал из нее голову Жирдяя Тони в пластиковом пакете, обложенную толстым слоем сухого льда. Как водится, к продукту прилагалась квитанция и еще пакетик с гелевыми шариками внутри – такие обычно кладут в коробки с обувью. Голова была отменного качества, лысая, без единой капли крови. Я промыл ее под напором горячей воды, потер губкой. В кастрюлю залил два галона трехпроцентного уксуса, добавил три ложки соли и семь лавровых листов. Перед тем, как опустить голову в маринад, я оттопырил нижнюю челюсть, обеспечивая доступ в ротовую полость. Накрыл крышкой и перенес кастрюлю в холодильник. Пока она там прохлаждалась, я стал готовить начинку. Отменное телячье филе и печень нарезал полосками и прогрел в кастрюле, пока мясо не побелело. Вытащил на салфетку и отжал. Измельченный лук спассировал на оливковом масле до светло-коричневого цвета. Затем я взял другую кастрюлю. Вылил в нее галон молока и опустил батон белого хлеба. Дал хорошо пропитаться. Потом вытащил и отжал. Раскрошил его в кастрюле с мясом, добавил две луковицы, два яйца, ложку перца и немного мускатного ореха. Тщательно перемешал. На столе в несколько слоев я расстелил марлевую салфетку. Нарезал тонкими пластинами шпик. Достал из холодильника голову и тщательно вытер ее кухонным полотенцем перед тем, как положить лицом в шпик. Внутри она оказалась восхитительно пустой. Я открыл банку маринованных огурцов и нарезал их. Отварил семь яиц, охладил и нарезал вслед за огурцами. Зажал голову вертикально между двумя мисками. Большой ложкой я заложил слой начинки на самое дно черепа, потом слой огурцов, слой яиц. Снова несколько ложек начинки. И так, пока голова не заполнилась. Я обернул ее марлей, намертво связав концы, положил в кастрюлю и залил водой. Из корней петрушки, сельдерея и моркови нарубил ассорти, с доски высыпал в кастрюлю. Ложка перца, две ложки соли. Закрыв крышкой, поставил на огонь. И пошел курить. Знаком ее готовности были широко открытые глаза. Я слил бульон. Загнав вилку в ухо, вытащил голову на блюдо, при этом она сузила губы и выпустила длинный ручей пара. Разрумяненный Жирдяй Тони улыбался. Но не моргал. Меня он не видел. Это был взгляд вникуда. Я нарезал апельсины в кожуре, листья латука, выложил их вокруг, декорируя. Свекольным соком навел на щеках два шутовских румянца и щедро посыпал голову и все вокруг порошком из пряностей и шанхайского пепла. К тому моменту на мне вместо фартука был уже фрак. С подносом в руках я вышел в зал роскошного ресторана. Потолков в нем не было. Из высоких стрельчатых окон лился безмятежный утренний свет. Вдоль стен белели колонны, словно в соборе. По обе стороны от прохода с мраморными плитами на полу располагались столы, застланные белыми скатертями. Бесконечные ряды в шахматном порядке тянулись до самого горизонта. Стулья тоже были белыми, с бархатной обшивкой. Повсюду в больших кадках росли пальмы. Вокруг не было ни души. Я шел, и мои шаги отдавались гулким эхом. Потом заметил никелированную тележку и опустил взгляд на нее. Мне сразу полегчало. Нести блюдо самому больше не было смысла. Я расположил тележку по центру прохода, подравнял, проверил ход колес. Потом со всей дури пнул ее ногой, и она стала стремительно удаляться с громким скрипом колес. И я проснулся. До работы оставалось четыре часа. Я выпил стакан воды и принял душ. Есть мне не хотелось. Блуждая в интернете, просмотрел новости и скопировал пару интересных рецептов. На обед я доел томатный суп-пюре и приготовил на пару котлету из скумбрии. К последней на скорую руку смастерил салат из пекинской капусты, сладкого перца, лука, яйца вкрутую и оливкового масла с тмином. Этой заправки мне хватило, чтобы не спеша, в свое удовольствие крутить педали до самой «Берлоги». Как всегда, Жирдяй изображал бурную деятельность. Мы привычно не поздоровались. Он должен был мне зарплату за две недели – еще одна «прелесть» работы нелегалом. Мало того, что вы плюете в собственную старость (и цента отчислений с вашей паханины на стороне не пойдет вам на пенсию), этот мудак, ваш хозяин, определяет сам, когда платить. Я переоделся, вымыл руки и стал разогревать плиты. Трэвис занялся чисткой картофеля для фритюра. Он выглядел слегка задумчивым и в ответ на мои подколки отвечал односложно или что-то бурчал под нос. Клиентов было немного. Во время перерыва мы сидели на заднем дворе. Молча курили. День выдался славный, солнечный, вмеру теплый, с пасторальными ватными облаками на пронзительно голубом небосводе. Последние деньки лета. Я ухожу, шеф, сказал Трэвис. Я понимающе кивнул: нашел что-то поприличнее? Трэвис сбил пепел в банку из-под кофе: дядя зовет в Чикаго. Ммм,промычал я с показной завистью, большой город. У дяди свой ресторан? Трэвис улыбнулся в стиле «если бы»: у него склад где-то на окраине. На той неделе был пожар. Короче, нужны руки. Дядя говорит, работы хватит на пару месяцев. А там посмотрим. Может, что подыщу. Он сузил глаза, затянулся, по-ковбойски уставившись на горизонт. Возражать не было смысла. Мы оба понимали, что в этой заднице ловить нечего. Тем более молодому парню, который уже нахватался азов достаточно, чтобы стать хорошим помощником шефа. В большом городе больше возможностей. Я был рад за него, хотя успел к нему привыкнуть. Когда?– спросил я, раздавив бычок об асфальт. Трэвис добил свой: самолет во вторник. Пытливые воробьи в поисках крошек почти вплотную подобрались к нашим ногам. Я прикинул, что так быстро замену ему не найдут, но на всякий случай уточнил: Жирдяй знает? Трэвис покачал головой, улыбнувшись, как заговорщик: сначала я хочу получить чек. Ну да, согласился я. Было ясно, что после того, как он скажет об уходе, никакого расчета не будет. Значит, требовалось забрать последний чек и свалить по-английски, не прощаясь. Судиться с этим хмырем за пару сотен себе накладнее. Жирдяй это прекрасно понимал. Мы вернулись в кухню. Линда принесла свежие заказы, и я подвесил их на стойке. Все оставшееся время Трэвис вел себя с прежним рвением, как ни в чем не бывало. В конце смены, уже заполночь, персонал стали приглашать в кабинет менеджера, по одному. Каждый выходил с конвертом в руках. Я стоял последним, хотя по статусу должен был получать деньги одним из первых. Но я не заморачивался. Чисто технически можно было оправдаться, что они забирали свое по ведомости, а мне полагался голый кэш. Поэтому я не делал особой трагедии. Когда я вошел, Жирдяй выглядел удивленным. Он уже свернул свою бухгалтерию и с ключами от машины в пухлой руке собирался на выход. А, насупившись, недовольно простонал он. Вернулся к столу. Достал из кармана засаленный кожаный портмоне и отслюнявил мне четыре бумажки. Я вопросительно вскинул брови. У нас упала клиентура, пробурчал он, не глядя на меня. Я показательно покрутил эти четыре сотни в руке: ты должен мне за две недели, Тони. Он взглянул на меня исподлобья, тяжело, по-звериному: больше дать не могу. Зайдешь потом. Он сгреб сумку, телефон и ключи. По дороге на выход, пересекая зал, у меня было достаточно времени, чтобы подумать, ничего ли я не забыл. Свои ножи я держал дома. Униформа была чужой, обувь со мной. Чтож, говнюк, не мешало бы сжечь твою богадельню на прощанье. Или приготовить последнее парфе, насрав тебе в праздничную пиалу. Пожалуй, кто-нибудь из местных так бы и поступил. Но мне не хотелось мараться. Жирная тварь! Он понял, что своим ежедневным говноедством так и не смог меня достать, и решил бить рублем. Заставить выклянчивать заработанное. Причем отныне он платил бы мне в несколько порций, растягивая собственное удовольствие. Хрен с тобой, урод. Гори в аду. На улице я подошел к машине Трэвиса. Он убрал GunsnRoses. Я наклонился к окну: до Чикаго подкинешь? Я только что уволился.
ДРУГИЕ БЕРЕГА
По сравнению с бегством из Мэдфорда и Флаинг Спэрроу, мой отъезд из Бактейла был почти плановым. У меня оставалось пару дней, чтобы собрать манатки. Повезло даже взять последний билет до Чикаго на тот же рейс. Трэвис строил из себя деловую колбасу, но скрыть радость ему удавалось плохо. Из Охары я взял такси. Мы доехали до парка на 17-й стрит. По словам Трэвиса, его дядя должен был подхватить нас у восточного входа, однако добравшись туда, мы не увидели никакой машины. Пока летели, мне стало известно, что дядя Роджер когда-то дослужился до торгового директора в «Кодаке», но потом ушел в собственный бизнес. Стал торговать тканями. Теперь у него было много клиентов, в основном среди пошивочных мастерских. Правда, в последнее время дела шли не так гладко. Китайцы стали выбивать с рынка посредников и выходить на самый мелкий опт напрямую. Работать стало труднее. А теперь еще и пожар. Трэвис печально замотал головой: дядя старше моего отца на двадцать лет, уже почти старик. Но еще держится. Слава Богу, стены не пострадали. Говорит, с одной стороны полки сгорели почти полностью. Вместе с рулонами. С другой огонь почти ничего не тронул, но дым и пена сделали свое дело, и теперь даже ту ткань, что вроде бы уцелела, всеравно придется выкидывать. Дела, вобщем. Я на этом складе лет с пяти себя помню. Большой такой дом, каменный. Дядя говорил, его когда-то построил голландский фермер. Летом такая жара вокруг, а туда зайдешь —холодок, что в погребе. И запах стоит интересный – шерсть. Трэвис улыбнулся по-детски. Я допил свой мартини: ничего, получит страховку, отремонтирует, всебудет в порядке. Трэвис отвернулся к окну, помолчал. Потом взглянул на меня кислым взглядом: не все так просто. Дядя сказал, страховая возместит убытки только по зданию. Я многозначительно поднял брови. И понимающе кивнул. В наше время страхуются все. Самый последний лавочник стремится защитить себя от любых рисков и, в первую очередь, страхует товар. Если это не было сделано, и я угадал суть, то похоже, наш дядя Роджер имел на своих полках продукцию, которая могла заинтересовать федеральную таможенную службу. Такое случается. Тем более, если главная его клиентура – швейные цеховики. Эти ребята повсеместно не гнушаются припахивать липовых иммигрантов. Шить из левого материала им не привыкать. Тут уж с кем поведешься, как говорится. Я не осуждал подпольного контрабандиста, мне скорее было интересно, как он выберется из этой передряги. При необходимости я мог бы даже помочь в плане лишних рабочих рук. Кто сказал, что дипломированный педагог, ставший поваром, не может подсобить на стройке? Где наша не пропадала? Держаться Трэвиса мне следовало еще и потому, что снимать жилье в таком мегаполисе, как Чикаго, всегда легче с кем-то. Для одного выходит слишком накладно. Конечно, оказаться в комнате после собственных апартаментов и съемных домов как-то неожиданно. Но мне ли привыкать к сюрпризам. После трех лет в «Берлоге» я почти одичал. Пора пробиваться на свет Божий. Посмотреть, как живут люди там, наверху.
Наконец, у обочины напротив нас остановилась видавшая виды «Шэви», отрыгнув облачком черного дыма. На месте водителя сидел дед в клетчатом котелке. Он с трудом повернул голову. На лице его застыла гримаса то ли раздражения, то ли скорби. Огромный нос, мешки под глазами. Он смотрел сквозь нас, пока его тонкие губы медленно обретали подобие улыбки. Трэвис, тихо выдавил он. И также неспешно потянул рычаг, освободив крышку багажника. Мы закинули свои пожитки, потом расположились на задних сиденьях. В салоне пахло мочой и какой-то индийской хренью. Дядя Роджер тронул с толчком. Машина плавно набирала ход. Трэвис представил меня дяде, но тот только кивнул, не проронив ни слова. Было похоже, что езда отнимает все его силы и внимание. Он включил какую-то местную радиостанцию. Из динамиков позади нас понеслось кантри. Я сидел на растрескавшейся кожаной обшивке, борясь с подсознательным желанием отодрать от нее кусок. Освежевать пластами. Или хотя бы запустить пальцы в поролоновую вагину. Мы долго петляли по бульварам и дважды застревали в пробках, прежде чем выбраться на шоссе. Но даже за городом машин было предостаточно. Я успел отвыкнуть от такой толчеи. Мне было как-то некомфортно. Дядя Роджер вел с бесстрашием манекена, его профиль висел над рулем с той же неизменной гримасой. Сморщенной рукой он нащупал сигарету в кармане пиджака. Прикурил ее от серебристой зажигалки. Как мама?– спросил он, не поворачиваясь. Трэвис ответил, что все в порядке. Старик выпустил сизую струйку дыма краем рта. Минут через десять мы остановились у придорожной забегаловки, чтобы перекусить. Местечко было не лучше «Берлоги», мы с Трэвисом даже переглянулись. Старик купил нам омлет с беконом и по чашке черного кофе. Сам он стрескал подогретый кусок черничного пирога с подливкой из мороженого. Я попытался заплатить, он остановил мою руку. Снова поморщился, не поднимая глаз. Похоже, его что-то беспокоило физически. Мой статус оставался неопределенным до той минуты, пока он, справившись, не изрек безапеляционно: остановитесь у меня, завтра отвезу вас на место. Мы вернулись к машине. Часа через полтора я уже принимал душ, перед тем как забыться невинным сном в розовой комнате со скошенным потолком, которая когда-то давно принадлежала его дочери. Трэвис спал за стеной. Дом поскрипывал на ветру. Ветки разросшегося ореха царапали крышу при каждом порыве.
ОСТОВ
Ранним утром меня разбудил стук в дверь. Дядя Роджер был уже при полном параде – в шляпе и подтяжках. Двигался он бодро, на впалых щеках поселился легкий румянец. Его супруга, дородная женщина, накрыла нам завтрак в гостиной. После овсянки с беконом и тостеров мы снова погрузились в «Шэви». Старик выглядел живее, чем вчера, хотя мимика осталась неизменной. Минут сорок мы пилили по шестьдесят четвертому шоссе на юго-запад. Потом свернули в сторону Уитона. Когда-то это был отдельный город, сказал дядя Роджер. Но Чикаго растет. Пять лет назад они изменили межу, теперь это уже не пригород. Кхе-кхе. Он откашлялся глубоко и душевно. Я подумал, что земля в этих края наверняка взлетела в цене, как только отошла к Чикаго. Всюду одно и то же. А если так, то отчего бы ему не продать эту недожженную недвижимость с участком какому-нибудь фонду или корпорации, тем более, что,как я понял, дела с бизнесом на тканях явно не так хороши. В этот момент мы как раз проехали через кленовую рощу. Старый, покрытый глубокими трещинами асфальт упирался в парковку, посыпанную гравием. Перед ней возвышался двухэтажный каменный дом, когда-то переделанный под склад. Стену, где раньше была дверь, расширили под ворота. Вместо крыльца пристроили рампу для грузовиков. Дом выглядел древним, с отвалившейся местами штукатуркой фасада, но еще вполне крепким. Не знаю, кем был построивший его фермер, однако на материал (каменная кладка в два фута толщиной) он явно не поскупился. И, судя по размерам этого строения, у него была большая семья. Конечно, окна потом заложили кирпичом на две трети, когда отапливать такую громадину стало накладно. Эта болезнь почти всей старой архитектуры. Люди девятнадцатого века тянулись к свету, а двадцатого к теплу. Поэтому вторые почти повсеместно изуродовали окна фасадов. Уменьшили их до необходимого минимума. Пройдитесь по главной улице в любом провинциальном городе, этого не скрыть. А на складе дневной свет вообще не нужен. Поэтому все окна, кроме одного внизу и двух на верхнем этаже, просто заколотили наглухо. Пара таких разломанных щитов теперь валялась на земле перед домом. Во время пожара их просто выбили. Глубоко в гравий впечатались вмятины от колес пожарных машин. Вокруг было намусорено битой плиткой, обгоревшей мебелью и кусками дерматина. Старик вылез из машины и долго копался в карманах брюк, прежде чем ему удалось выудить нужный ключ. Он отпер замок, широкая дверь ворот подалась с лязгом. Уже здесь на крыльце, еще не войдя внутрь здания, я почувствовал сильный запах гари. Каменный пол был усыпан осколками стекла, кусками гипса, обгоревшей шерстью. Света не было.Старик прихватил с собой увесистый фонарь. Стены и потолок покрывал густой слой сажи, создавая подобие некоего грота. Остов сгоревших полок торчал острыми сколами посредине зала. Потолок над ними прогорел в нескольких местах, но крыша не пострадала. По крайней мере, заглянув в эти черные пятна, я не увидел неба. Аккуратно ступая, мы чавкали в грязи, образованной сажей и пеной ярко-бурого цвета. Проводка, тихо пояснил старик, высветив на стене место, откуда пошла искра. Поскольку полки были придвинуты почти вплотную, огонь тотчас перекинулся на ткани. А вообще ему повезло. Могло быть гораздо хуже. Товар, конечно, пропал, но здание пострадало не сильно. Я попытался вглядеться во тьму. В дальнем конце зала с правой стороны винтовая лестница шла на второй этаж. Но меня заинтересовало не это. Я сделал несколько шагов вперед. Остановился, почувствовав преграду под ногами. Старик метнул луч фонаря в дальний угол, и я заметил очертания древнего камина, припорошенного пеплом. Солнце проникало внутрь слоистыми пучками света. Отраженные слизью на полу, они рассеивались, не освещая. В одном Трэвис был прав – внутри царила прохлада. Но общая картина от этого лучше не казалась. Скорее, наоборот. Я не знал, что собирался делать с этим зданием его дядя. И все же увиденного хватило, чтобы понять: прежде, чем сюда ступит нога плотника или маляра, надо будет убрать последствия стихии, просто чтобы обеспечить доступ к стенам и комуникациям. А работы здесь не на одну неделю. Если же он решит реставрировать стены, то мы застрянем на месяц. Нахрапом старую школу не взять, придется играться перфоратарами. Я посмотрел на старика. Он стоял, задумчиво обшаривая фонарем обгоревшие дыры в поисках вчерашнего дня. Чтож, лиха беда начало. В багажнике «Шэви» дядя Роджер привез пару совковых лопат, веники и рабочие комбинезоны. Последние он купил в Уолмарте. Мой был слегка узковат. Тачка, пила и совки ждали нас внутри. Мы начали с того, что освободили окна, чтобы впотьмах не поубиваться. Затем я вооружился топором, а Трэвис был на подхвате. Старые полки, вернее, то, что от них осталось, нужно было разобрать и вынести на улицу. Полуобгоревшие рулоны ткани, пропитавшись сыростью, отяжелели неимоверно. Нам приходилось брать их вдвоем, чтобы с пола загрузить на тачку. И больше трех за раз увезти бы не удалось. Все это время центральные ворота оставались раскрыты настежь, поддерживая сквозняки. Так появлялась надежда, что мы не угорим от копоти раньше времени. Старик копошился рядом с нами, помогая по мелочам. Медленно, но верно, мы продвигались дюйм за дюймом. Когда расчистим пол, сказал я, нужно будет что-то вроде длинной швабры. Старик согласился. Мы курили на улице, расположившись под навесом, прямо на рампе. За парковкой начинался овраг, поросший орешником и кустами сирени. Я подошел поближе. Футах в двухстах по ту сторону велась стройка. Высился башенный кран, я видел сложенные в штабель плиты перекрытий и аккуратные пластиковые времянки для рабочих. Синими огоньками искрила сварка. Похоже, некогда отдаленный пригород теперь активно обживался. Мы работали до позднего вечера с перерывом на перекус. После обеда грузовик доставил большой контейнер для мусора, старик пожаловался, что фирма запросила за эту ржавую посудину «все его деньги». И зашелся кашлем. Проще было бы по-тихому закопать этот хлам. Все равно натуральное – перегниет, и шут с ним, без вреда природе. Мы перегрузили то, что успели вынести, в контейнер. Пол еще скользил под ногами, но уже начал подсыхать. Мести его пока не было смысла. Нужно было сначала разобраться с пеплом на потолке, стенах, а потом простучать штукатурку. Трэвис перемазался, на чем свет стоял, и утверждал, что я был не лучше. Мы вдоволь наржались. Самым смешным было то, что я даже понятия не имел, сколько мне заплатят. Просто работал и все. За еду и ночлег. Вырваться из «Берлоги» само по себе казалось праздником, поэтому меня все устраивало.
ЗАПАДНЯ
Перед тем, как уехать, уже в потемках я застолбил местоположение в GPS айфона так, чтобы этого никто не заметил. Дома у старика был WiFi. Я посидел с лэптопом до полуночи. И вот что я нарыл. Район, где находился склад дяди Роджа, назывался Тахома Крик. Как и любой уважающий себя муниципалитет, мэрия города Чикаго имела план развития на ближайшую декаду. И документ этот был опубликован в открытом доступе для обсуждения с общественностью. Обычная, стандартная процедура. Интересным оказалось другое. Стройка, увиденная днем, принадлежала подрядчику «Симменс и Майер», который за ближайшие десять месяцев обязался возвести новый бизнес-центр. Стоило бросить взгляд на карту в той же GoogleEarth, чтобы понять, что на десять миль в округе ничего подобного нет. Недалеко от центра по планам архитекторов и планировщиков должна была пройти дорога. Университет Тринити согласовал строительство двух дополнительных корпусов и студенческого городка для физико-химического факультета. А сразу за ним должен был вырасти жилой район. Им даже нарезали наделы. «Грехем Электрикс» год назад начала тянуть ветку в Тахома Крик, но меня порадовало еще и то, что при посредничестве университета нашлись доноры, оплатившие строительство нового хаба. Теперь, хвастался ректор, ученые Тринити получат сверхновые испытательные площадки и лаборатории с самым скоростным интернетом. На месте бывшего машиностроительного завода планировалось разбить промышленный парк, у них уже были крупные инвесторы для переноса и расширения производств. Словом, слегка углубившись в планы Чикагского муниципалитета, я понял, что в скором времени сюда подтянется индустрия развлечений – торговые центры, клубы и рестораны. Пока же ничего подобного не было. Я еще раз внимательно отследил круг радиусом в пять миль, центром которого был склад дяди Роджа. На всю эту площадь только две забегаловки. И, судя по всему, не самого высокого толка. Вот почему старику сегодня днем пришлось пилить минут двадцать за более-менее сносными сэндвичами и пивом. Вобщем, Гугл меня определенно раззадорил. Здесь было, о чем подумать. Положительным моментом были амбиции Трэвиса. Отрицательным – закрытая от моего сканера мозговая деятельность его дяди, спорадическая, в жесткой борьбе с атеросклерозными бляшками, усугубленная старыми болячками и общим скептическим восприятием жизни. Достаточно взглянуть на его вечно недовольное лицо. С такими людьми тяжело иметь дело. Если он упрется, ни деньги, ни здравый смысл не заставят его свернуть. Это не поза, а состояние души. Однажды моя мать в шутку упрекнула деда, что его ранчо, обычно такое ухоженное, выглядит слегка запущенным. Так и есть, согласился дед, и добавил: видишь ли, я так долго разгребал все это дерьмо, что теперь мне самому на все насрать. Хотя тогда он был еще бодр и в прекрасной памяти. Но что-то изменилось, что-то глубоко внутри. У старика Роджера вполне определенно могли быть свои виды, и к этому следовало быть готовым. Ибо больнее всего судьба в этом мире лупит именно по раскатанной губе. Я решил осмотреться. Начать с технических моментов. Моим первым открытием уже на следующее утро была дверь в глубине склада, слева от камина. За ней оказалась натуральная подсобка, захламленная донельзя, но тоже с окнами, довольно просторная, если вынести все ненужное. И еще там был древний умывальник, ржавый, нерабочий. Ни дым, ни копоть в чулан не проникли, хотя и без них ремонт был просто жизненно необходим. Затем по дубовой лестнице я поднялся на второй этаж. Пол основательно прогорел в двух местах. В одном из них особенно сильно и неудачно, так что без замены двух балок было не обойтись. Гарью здесь пахло невыносимо. Но крыша была цела, ни единого потека. Маневрируя между сугробами старой рухляди на полу, присыпаными пылью, я отметил прерасный вид из окна, которое так же безвкусно обкорнали кладкой. Белые стены, подумалось мне, и побольше цветов.
Когда мы с Трэвисом привели в порядок каменный пол первого этажа, я заметил, что дядя Родж встал перед дилеммой. Он ничего нам об этом не говорил. Однако, наблюдая за ним, я понимал, о чем он думает. После того, как мы смахнули сажу со стен, вид лучше не стал. Грязные жирные потеки вгоняли в тоску как его, так и потенциальных покупателей. Приглашенный электрик залупил цену за ремонт проводки. Дядя Родж полдня плевался и возмущенно бормотал что-то себе под нос, пока мы монотонно, дюйм за дюймом простукивали стены. Как я и предполагал, штукатурка пережила стихию. Меня это не особенно радовало. Стены были кривыми, как и полагалось старому дому фермера, но я сильно сомневался, что местные мастера захотят играться с выравниванием поверх старой облицовки. Обычно такие парни любят сбивать ее до кирпича, а уж потом наносить новую. Так дороже для хозяина и, соответственно, доходнее для них. Своего они не упустят. Там, где горели полки, прислонившись почти к стене, и с другой стороны, между окон, мы отвалили на пол почти восемь ведер растрескавшейся смеси. Картина стала еще «веселее». Продавать этот «курятник» в таком виде можно было только на слом. То есть незаслуженно дешево, почти по цене земельного участка. С другой стороны, любое улучшение требовало вложений. Хуже того, прежде, чем отстегивать на ремонт, надо было определиться с его будущим назначением, а у дяди Роджа, как я понимал, не было конкретной позиции в этом вопросе. Он попросту не знал, кому это сбагрить. Для хознужд хватило бы починить проводку и выбелить стены. Для производства нужно было тянуть еще одну фазу, разбираться с водопроводом и сливом и еще черти с чем. Кстати, о чертях. Если подновить фасад, снять мох с крыши и навести марафет внутри, здесь вполне можно было бы обустроить молитвенный дом. Поэтому, когда к нам нагрянул убеленный сединами преподобный Найджел, а следом за ним предводитель общины менонитов, я понял, что медлить больше нельзя. Действовать следовало быстро, но тонко. Я начал с Трэвиса. Просто бросил зерно, почти оговорился. В духе, как славно было бы иметь свой ресторан в твои годы. Большой зал внизу, маленький наверху. В подсобке можно оборудовать кухню – до газа футов триста. Парнишка повздыхал с глупой улыбкой. Потом задумался. Я понял, что он мой. Здесь ни одного кабака поблизости, подливал я время от времени. Вокруг стройки, через год народу тут будут толпы, и они захотят есть. Они скажут, накорми нас, Трэвис. А где будешь ты? Жарить куриные стейки в «Маме Джо»? Я видел, что задел его не нашутку, и взял следующее полено: дядя любит тебя, я знаю. Не упусти шанс. Поговори с ним. Потом я дал ему потомиться пару дней на медленном огне. Прежде, чем сделать финальный пас. Я сказал, что готов вложиться в ресторан на правах партнера. Для Трэвиса это было бы серьезное подспорье в разговорах с дядей. Как ни крути, а дядя Родж почувствует запах денег. В этом я не сомневался. Через пару дней за ужином, когдя тетя Полли, покончив с посудой, ушла к себе, и мы остались втроем, чтобы пропустить по стаканчику вермута, старик взглянул на меня: Трэвис говорит, ты собираешься открыть ресторан. На его лице не было ни тени улыбки, ни издевки, ни заранее принятого решения. Он просто излагал. Я кивнул: у меня есть сорок штук, хватит, чтобы привести здание в порядок. Старик поморщился в смысле «допустим». Еще двадцать я готов вложить в оборудование – плиты, холодильники, вытяжки. Семь – на мебель и посуду. Пять на рекламу. Плюс покупка лицензий. Если вы поможете с парковкой – у нас все получится. Он посмотрел на Трэвиса. Тот сидел, потупившись. Старик поднес к губам бокал и пустил глоток вермута в закадычье. А зачем мне весь этот цурес? Я пригубил свой: и дом, и земля останутся ваши. Мы откроем компанию – я и Трэвис. Ресторан будет в аренде. На десять лет. 25 сотен в месяц после открытия и 3 тысячи после года. Если мы облажаемся, у вас останется готовый бизнес. И стоить он будет подороже того, что вы можете выручить сейчас. Вы ничем не рискуете. Он продолжал молча цедить вино. Трэвис проглотил язык, и мне это казалось забавным, хотя и играло против меня. Молится чтоли, сукин сын. Мог бы поддакнуть, расшевелить старика. Стакан опустел, он потянулся к бутылке, плеснул еще четверть. Грузно закупорил. Повел бровью: а чем вы собираетесь купить людей? Никто не станет ехать сюда ради обычной забегаловки. Местные вам не подмога. Я поймал на себе взгляд Трэвиса. Старик был прав. Рано или поздно в Тахома Крике будет людно, но пока солнце взойдет, роса глаза выест. Времени на раскачку у нас впритык. Ресторан должен выстрелить. Как насчет блюд из конопли? Первый
в Иллинойсе ресторан «Волшебный горшок»,даже в Колорадо обзавидуются. Я не стал озвучивать такие мысли. Вместо этого заверил тихим голосом, как можно более убедительно: мы что-нибудь придумаем. Старик закивал: ну да. Он встал, убрал бутылку в стенной шкаф и отнес свой стакан в умывальник. Я вижу, деньги у вас есть. Хм. Осталось разобраться с мозгами. Он произнес это, удаляясь к себе, и я не видел выражения его лица. Шутил он, подтрунивал или откровенно издевался – так и осталось загадкой. После того, как мы разбрелись, действие продолжилось в спальне хозяйки. Говорили они негромко. Акустика деревянного дома позволяла угадывать интонацию, но не разбирать слова. Я долго ворочался в постели. Оно и понятно. В случае, если он согласится, мне предстояло рискнуть всем, что у меня было. На Трэвиса я не расчитывал, понимая, денег у него нет. Внизу тетя Полли говорила о чем-то менторским тоном, а старик все больше отмалчивался. Наконец, он выдал какую-то тираду слов на десять, которую она оборвала более громким и решительным «все». На этом дом уснул.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
