Текст книги "Выстоять и победить"

Бой начал угасать. С НП было видно, как откатывались назад гитлеровцы, оставляя на поле исковерканные, горящие танки, сотни убитых солдат и офицеров.

Командир 62-й бригады полковник Кудинов, НП которого находился в непосредственной близости от места боевых действий, постоянно докладывал о малейших изменениях в обстановке. Видя, что фашистские войска отступают по всему фронту его бригады, Серафим Павлович хриплым голосом сообщил по телефону:

– Товарищ генерал! Фашисты отступают на всех участках! Не выдержали нашего огня.

Я ответил, что вижу отход противника, и поздравил полковника с успехом:

– Герои твои гвардейцы, Серафим Павлович. Поблагодари их от имени командования.

– Кого поблагодарить конкретно, товарищ генерал?

– Всех! Всю бригаду! Да, вот, чуть не забыл… у нас сейчас кое-где мода завелась – бумагу экономить. Так ты уж, Серафим Павлович, проследи, чтобы бумагу экономили не во время составления наградных листов…

Кудинов пообещал лично проследить, чтобы всех достойных представили к наградам.

А награждать было кого. Гвардейцы били фашистскую нечисть с исключительным мужеством и высоким воинским мастерством, несмотря на то, что в этом бою у гитлеровцев было явное преимущество в военной технике. Противник имел свыше сотни танков, был обеспечен мощной поддержкой авиации, господствовавшей в воздухе. Мы же, почти лишённые танковых частей, смогли противопоставить вражеской технической оснащённости только умелое использование своей артиллерии и личных средств борьбы с танками. А, главное, необычайную силу духа, безграничное мужество и сплочённость. И мы победили.

Оценивая боевые действия наших войск на этом участке фронта, Маршал Советского Союза А. А. Гречко в своей книге «Битва за Кавказ» уделяет сражению у Красной Горки особое внимание, подчёркивая, что в ходе его фашисты понесли громадные потери.

Нанести такой урон врагу могли только люди, слитые в единый боевой коллектив, вдохновленные одной идеей, сплочённые вокруг коммунистов.

Когда становилось особенно трудно, звучал призыв: «Коммунисты, вперёд!». И люди, хранившие у сердца партийные билеты, увлекали за собой бойцов в контратаку, преграждали путь гитлеровским палачам. Таким был комиссар батальона старший политрук Василий Фёдорович Житников, возглавивший атаку четвёртой стрелковой роты и погибший от тяжёлого ранения.

Таким был и политрук роты Аршак Шамирович Амбарцумян, личным примером вдохновивший бойцов на отражение танковой атаки и подбивший фашистскую машину. Как и политрук пулемётной роты Летёмин, или командир батареи коммунист Кочергин, Амбарцумян свято исполнил долг коммуниста и патриота.

Можно назвать много фамилий, описать десятки подвигов, совершённых коммунистами корпуса, в особенности теми, кому партия доверила идейно-политическое воспитание воинов. Они всегда были на переднем крае, в самых трудных местах подавали пример беззаветной преданности Родине. Многие из них не увидели нашей победы в сражении у Красной Горки 6 сентября 1942 года.

Начальник политотдела 62-й отдельной морской стрелковой бригады старший батальонный комиссар Погромский вскоре после боёв рапортовал комиссару корпуса Базилевскому:

 
      «За время боев с 4 по 6 сентября бригада потеряла политруков рот – 12, военкомов батальона – 2. Прошу дать пополнение».
 

Выбыли из строя такие прославленные бойцы, как политрук батареи Железняков, политрук второй роты Пинкин, секретарь партийного бюро артдивизиона политрук Архипов… Эти замечательные люди привели в надлежащую «боевую готовность» солдатскую душу – самое грозное оружие для победы над врагом. А победа была полной.

Начальник генерального штаба сухопутных войск немецкой армии генерал-полковник Ф. Гальдер, получив донесение о результатах боя 6 сентября под Моздоком, в своём военном дневнике 7 сентября 1942 года записал следующее:

 
      «Войска ударного крыла на Тереке лишь незначительно продвинулись вперед».
 

7 сентября части 11-го гвардейского стрелкового корпуса сами перешли в наступление и отбросили противника на девять километров в северном направлении. И хотя нам не удалось полностью ликвидировать плацдарм немцев южнее Моздока, всё же это явилось показателем роста наших сил и военного мастерства.

За время боёв с 1 по 12 сентября противник в этом районе понёс следующие потери: 118 танков, 80 орудий и миномётов, 59 автомашин с грузом и более 4 тысяч солдат и офицеров.

Военный совет Северной группы войск Закавказского фронта в своём обращении к личному составу 11-го гвардейского стрелкового корпуса от 12 сентября 1942 года подчёркивал, что гвардейцы, стойко и самоотверженно отражая удар гитлеровцев, нанесли значительный удар врагу, разгромив его 3-ю танковую дивизию и основательно потрепав 370-ю пехотную дивизию.

Военный совет объявил благодарность всему личному составу корпуса, всех приданных ему частей и выразил уверенность в том, что гвардейцы и впредь будут также самоотверженно сражаться за родную землю, бить врага до полного уничтожения.

Глава 4.
НА ПОДСТУПАХ К ОРДЖОНИКИДЗЕ

Два месяца вела напряжённые бои 1-я танковая армия противника, стремясь прорваться к Орджоникидзе и Грозному, а оттуда – на Тбилиси и Баку. Понеся в районе Моздока и Эльхотово значительные потери и не добившись успеха, противник решил действовать на новом оперативном направлении. Сосредоточив в районе Прохладной 13-ю и 23-ю танковые, 2-ю румынскую горнострелковую дивизии, полк «Бранденбург» и другие части, он нанёс удар по боевым порядкам нашей 37-й армии, овладел Нальчиком и продолжал развивать наступление на Восток. Передовые части 13-й танковой дивизии уже подходили к Чикале. Над столицей Северной Осетии нависла смертельная опасность.

В это время 11-й гвардейский стрелковый корпус находился в резерве командующего Северной группой и располагался в районе Средних Ачалуп. Из состава корпуса вышли 8-я и 9-я гвардейские стрелковые бригады. Вместо них влилась 34-я стрелковая бригада полковника Ворожищева, сформированная в Сумгаите и укомплектованная курсантами пехотных и военно-морских училищ. Это были молодые бойцы. Движимые высокими патриотическими чувствами, они рвались в бой. И я крепко верил и надеялся, что такие люди не подведут.

Выполняя приказ, корпус совершил марш в шестьдесят километров и к утру 28 октября занял оборону по внешнему обводу Орджоникидзевского оборонительного района. 34-я стрелковая бригада заняла оборону на участке Фиагдон – Дзуарикау, прикрыв наиболее вероятное направление главного удара. 62-я морская стрелковая бригада заняла оборону севернее – на правом фланге.

31 октября с самого утра через передний край начали отход части, державшие оборону на реке Ардон. Было уже известно, что после захвата Нальчика противник продолжал продвигаться в юго-восточном направлении, занял города Дигора, Алагир, Ардон и теперь находился в пятнадцати километрах от нашей передовой.

Бойцы 34-й бригады суровыми взглядами провожали отходившие поротно, повзводно и отдельными группами части. Порой кто-нибудь из курсантов бросал:

– Драпаете, соколики?

Однако насмешника тотчас одёргивали:

– Заткнись, герой кухонный! Сам сначала повоюй!

Отходившие бойцы, покрытые пылью и копотью, в разговор не вступали. Шли молча, угрюмо глядели в землю.

На северной окраине селения Майрамадаг к повозке с ранеными подошел крепко сбитый моряк-автоматчик. Нацелившись глазом на снайперскую винтовку одного из отходивших раненых красноармейцев, он негромко сказал:

– Отдай винтовку, парень!

– А вот это видел? – раненый показал внушительный кукиш.

– Да ведь теперь она вроде бы тебе ни к чему.

– Ошалел, что ли?

– Что с тобой толковать, – и автоматчик попытался силой отобрать винтовку. Но за снайпера вступились товарищи. Подошёл начальник медсанбата, пожилой военврач.

– В чём дело, товарищ! Кто вам дал право отбирать оружие?

– Никто мне такого права не давал, товарищ военврач 3-го ранга, – хмуро ответил автоматчик. – А только не с руки мне автомат. Снайпер я. Винтовок с оптическим прицелом не хватает. А эта попусту в тыл едет!

– А что? Моряк дело говорит, – заметил военврач. – Может, передадите товарищу оружие? Оформим документально. А?

– Зарубки на прикладе видишь? – сказал тогда снайпер моряку. – Семнадцать зарубок – семнадцать фашистов. Доведёшь счёт до сотни. Ясно? А я подлечусь и проверю. На!

– Благодарю!

– Как звать-то тебя?

– Старшина первой статьи Николай Громов, – отчеканил моряк.

Наступил полдень, а отходящие подразделения и отдельные бойцы всё шли и шли через передний край бригады. Парило. С северо-запада наползали клочковатые облака, сбивались в тяжёлые тучи. Порывы ветра колыхнули уцелевшие остатки кукурузного поля.

Бригада Ворожищева была уже в полной боевой готовности. Занял свои места на НП командный состав. Изготовились к бою орудийные и пулемётные расчёты.

К середине дня через расположение бригады прошли последние части прикрытия. Теперь между гитлеровцами и нашим корпусом не было ни единой живой души, если не считать разведки, которую комбриг вчера ещё отправил в населённые пункты Хаталдон и Рассвет. Перед разведчиками была поставлена задача – замаскироваться и наблюдать за действиями гитлеровцев, определить силы противника и предполагаемое направление удара.

К вечеру 31 октября в селение Хаталдон вступил передовой отряд противника – несколько десятков мотоциклистов и не менее тридцати танков. Видимо, это были разведка и авангард 13-й танковой дивизии вермахта. Установив всё это, наши разведчики возвратились под покровом ночи в расположение бригады.

Проснувшиеся до срока бойцы передней траншеи начинали первый день ноября непривычно тихо. Над долиной клубился туман.

Вдоль траншеи протянулись сизые струйки махорочного дымка. Забулькала во флягах вода. А общий любимец сержант Маркевич переделал пушкинские строки на фронтовой лад:

 
Клубился над рекой туман.
«Лаптей» фашистских караван
Гудел над нами. Приближалась
Весьма горячая пора…
Стоял ноябрь уж у двора…
 

– Дайте ему кто-нибудь кусок хлеба! – крикнул старший сержант Приходько. – Пусть рот заткнет, а то, ей-богу, накличет пикировщиков.

– Воз-ду-ух! – раздалась команда.

Послышался протяжный воющий гул, и не менее сорока Ю-87, или «лаптей», появились над нашими позициями.

– Ну, что я говорил? – только и успел крикнуть Приходько.

Бомбы, обрушившиеся на передний край обороны, вздыбили землю. Более двух часов продолжалась непрерывная бомбардировка позиций второго и четвёртого батальонов 34-й бригады. Особенно старательно пикировали «юнкерсы» на противотанковый ров, стремясь разрушить его. Не были забыты и наши артиллерийские позиции.

Часам к одиннадцати последняя волна пикировщиков, отбомбившись, ушла восвояси. Стихло. Медленно оседал дым. Бойцы второго батальона, чихая, кашляя и отчаянно ругаясь, выкапывались из земли. Командир, старший лейтенант Сатаев, старался разглядеть со своего НП, насколько пострадал передний край.

– Товарищ батальонный комиссар, – обратился он к начальнику политотдела бригады Петру Григорьевичу Петибскому. – Я вас оставлю на несколько минут.

– В роты мотнуться хотите? – сказал, улыбнувшись, Петибский. – Ну, идите-идите, беспокойная душа.

Комбат исчез в ходе сообщения. Спотыкаясь, перескакивая через завалы, он спешил в роту Смирнова. Судя по действиям вражеской авиации, основной удар был нанесён именно здесь. Необходимо было уточнить, как обстоят в роте дела, велики ли потери. А связь, как назло, вышла из строя: провод был перебит.

Сатаев, ругая в душе связистов, повернул вправо по ходу сообщения и столкнулся с курсантом Алексеем Хилько, тащившим телефонный аппарат и катушку.

– Товарищ старший лейтенант! Связь с НП батальона восстановлена, – доложил Хилько.

– Ты бы ещё до вечера копался… – проворчал Сатаев.

– Так ведь в трёх местах обрыв был!

– Ну, есть ли в трёх, тогда ладно, – дружелюбно улыбнулся комбат.

В роте уже навели относительный порядок. Бойцы торопливо поправляли обвалившиеся кое-где стенки траншей, восстанавливали местами разрушенный бруствер.

– Потери есть?

– Потерь нет, товарищ старший лейтенант, – ответил командир роты. – Разве что ров противотанковый потеряли.

Ров теперь представлял собой хаотическое смешение земляных глыб, осыпей, воронок и не был уже препятствием на пути танков.

– Новый копать некогда, – жёстко сказал Сатаев. – Будешь держаться так.

…Подминая гусеницами высокие стебли кукурузы на наши позиции двигались вражеские танки. Они шли со стороны Хаталдона по обеим сторонам дороги Алагир – Орджоникидзе, намереваясь прорвать оборону бригады Ворожищева на стыке второго и четвёртого батальонов. Атаковали двумя эшелонами, шедшими с интервалом триста – пятьсот метров. Первый эшелон двигался на значительной скорости и немного снизил её, проходя разрушенный противотанковый ров. Этой небольшой задержки оказалось достаточно для артиллеристов взвода ПТО второго батальона, которые меткими выстрелами поразили два вражеских танка.

Однако остальные машины продолжали двигаться вперёд и вскоре перевалили через первую траншею. Приходько послал в моторную часть одного из танков бутылку с горючей смесью. Над остановившейся машиной бушевало пламя. Танковые пулемёты пытались поразить укрывшегося старшего сержанта, но безуспешно.

Танки двигались дальше, но тут вспыхнул ещё один, подожжённый бутылкой с горючей смесью, брошенной рядовым Салиджановым. Танки замедлили ход. Теперь они выбирали свой путь осторожно, ведя непрерывный огонь из пулемётов, не давая нашим бойцам возможности поднять голову для броска бутылки или гранаты.

Открыли огонь приданная батальону батарея истребительно-противотанкового дивизиона и расчёты ПТР.

Наводчик противотанкового ружья старший сержант Бессонов открыл огонь по танкам при переходе через ров, однако на таком расстоянии поразить цель ему не удалось. А когда враг приблизился, слишком узкий сектор обстрела дзота не позволил вести прицельный огонь.

– Дур-рацкая затея – пэтээровцев в дзоты прятать, – ворчал старший сержант, выбираясь из-под наката и деловито устраиваясь с ружьём на открытой позиции.

– Теперь все гады, как на ладони! – И Бессонов шутливо скомандовал: – По порядку номеров р-рассчитайсь!..

Прогремел выстрел, за ним – второй. Замер, дёрнувшись, первый танк, из смотровых щелей повалил серо-чёрный дым.

– Следующий! – весело крикнул Бессонов, но тут же схватился за предплечье.

Стиснув зубы, он продолжал вести огонь и, подбив второй танк, оторвался от ружья, чтобы наложить повязку.

Ожесточённый бой разгорелся и на участке четвёртого батальона. Здесь противник пытался прорваться через боевые порядки первой роты лейтенанта Виноградова. Курсанты – ещё необстрелянные – с поразительным хладнокровием встретили врага.

Танк, подорванный связкой гранат сержанта Короткова, потерял гусеницу и завертелся волчком. Пушка и пулемёт его продолжали вести огонь. Однако командир сорокапятки сержант Анатолий Трифонов сразу приметил эту остановленную машину – приземистая противотанковая пушка стремительно развернулась и ударила прямой наводкой. Тогда, обходя горящую машину, к траншее двинулись два других танка. Навстречу одному из них полз по-пластунски красноармеец Штерн. Недаром говорится, что смелость города берёт. Маскируясь, боец поравнялся с Т-IV и метнул в него бутылку с горючей смесью. Танк загорелся, а Штерн тут же возвратился к себе в траншею.

Остальные танки продолжали атаку, ведя на ходу бешеный огонь из пушек и пулемётов. Потеряв ещё две машины, противник сумел наконец прорваться через первую линию наших окопов. Но здесь врага встретил огонь ПТР и сорокапяток.

Наводчик противотанкового орудия сержант Собко дважды ловил в перекрестие прицела головной танк. Но тот, словно чувствуя опасность, то резко сбавлял скорость, то круто разворачивался на месте. Снаряды ложились на метра полтора впереди. Тогда командир расчёта сам занял место у прицела. Как только передний каток танка попал в перекрестие, скомандовал:

– Огонь!

Выстрел был меткий – в танке взорвались снаряды.

Другие танки немедленно перенесли огонь на орудие Собко. Во время перестрелки загорелись ещё два танка, подбитые из ПТР сержантами Кудрей и Борисовым.

На выручку боевым друзьям пришёл и расчёт четвёртого орудия первой батареи 337-го истребительно-противотанкового дивизиона. Этот расчёт под командованием сержанта Горба подбил одну и серьёзно повредил другую вражескую машину.

Теперь, когда танки первого эшелона противника сосредоточили свой огонь на сорокапятке Собко, расчёт четвёртого орудия решил сделать всё возможное, чтобы не допустить гибели боевых товарищей, дружба с которыми окрепла ещё в боях под Севастополем.

Наводчик краснофлотец Пётр Тимофеевич Бурый прильнул к прицелу, тщательно навёл орудие. Один из вражеских Т-IV, проявлявший особую активность, был поражён…

Противник пришёл в замешательство, танки остановились, затем дружно стали пятиться назад. Один за другим скрывались они в высокой кукурузе. Бой затихал. Надолго ли?

Судя по всему, это была разведка боем, потому что в атаке не принимала участие мотопехота, а отсутствие артподготовки свидетельствовало о том, что артиллерия противника ещё на подходе.

Командующий Северной группой войск Закавказского фронта озабоченно поглядывал на оперативную карту, по которой я докладывал ему обстановку. После неудач 37-й армии генерал Масленников здорово сдал. Черты лица его заострились, глаза приобрели нездоровый блеск, между бровей залегла глубокая морщина. Чувствовалось, что Иван Иванович глубоко тревожится за судьбу столицы Северной Осетии.

Неподалёку взорвалась авиабомба. Посыпались стекла и штукатурка.

– Это уж, похоже, по нашу душу. Товарищ командующий, прошу пройти в щель, – сказал адъютант.

Мы спустились в щель. Масленников покряхтел, удобнее устраивая ногу, повреждённую ещё в гражданскую войну. Слышны были яростные хлопки зениток 54-й батареи, прикрывавшей штаб корпуса. Внезапно ошеломляющей силы взрыв потряс воздух – в щель сыпануло рыхлой землей. Всё вокруг заволокло едким дымом.

Отряхиваясь, мы выглянули наружу. Дом, стоявший рядом, смотрел чёрными глазницами выбитых окон.

«Юнкерсы» бомбили Гизель. Прерывистый гул их моторов заглушался грохотом разрывов и звонкими хлопками зенитных орудий. 54-я батарея мужественно отражала вражеский налёт, небо над Гизелью было в белых облаках разрывов.

– Слабовато бьют зенитчики, – недовольно заметил генерал Масленников. – Кто там у вас командует?

– Командир батареи старший лейтенант Кравченко, – ответил я. – Опытный артиллерийский командир, товарищ командующий.

– Отчего же батарея такого опытного артиллериста ни одной цели поразить не может?

Словно в ответ Масленникову один из Ю-88 качнулся, задымил правым мотором и, заложив крутой вираж, потянул восвояси. Вскоре с оглушительным грохотом разлетелся на части второй бомбардировщик. Видимо, зенитный снаряд угодил ему в боезапас.

Генерал Масленников тотчас отдал должное мастерству батарейцев:

– Молодцы артиллеристы! Зря я на них ворчал… Настроение у меня паршивое. Где уж тут объективным быть…

После бомбёжки в Гизели не осталось ни одной целой крыши – черепичная кровля отнюдь не лучшее прикрытие от «стального дождя».

Мы торопливо пошли к штабу. Под сапогами хрустели битое стекло и обломки черепицы. За ворот набилась земля, песок скрипел на зубах. Но в тот момент больше всего беспокоило меня только одно – связь!

Связи с бригадой Ворожищева все ещё не было. О том, что происходило на её участке, судить можно было только по непрерывному грохоту да густой туче пыли и дыма, которые застилали весь горизонт от Фиагдона до Дзуарикау.

Лейтенант Смирнов очнулся от того, что его настойчиво тянули за ногу. Он попробовал пошевелиться, но не смог. Грудь, плечи и руки были сдавлены, свободными оставались только ноги и голова. Было трудно дышать, мешала тупая боль в затылке. Кто-то настойчиво продолжал дергать ногу. Теперь Смирнов услыхал насмешливый голос Карибского:

– А ну, вылазь! Ночевать там собрался, что ли?

Лейтенант пошевелился. Со спины покатились комья земли.

Выбравшись с помощью Карибского из завала, Смирнов осмотрелся. На позиции второго и четвёртого батальонов двигалось не менее ста вражеских танков. За ними шли автоматчики. Дальше виднелись бронетранспортёры с пехотой.

– Мать честная! Вовремя ты меня вытащил, Пётр Андреевич. Ну, спасибо! И будь здоров! Побегу, в роту надо!

Лейтенант Карибский, качнув головой, посмотрел ему вслед и, согнувшись, пошёл в противоположном направлении – на левый фланг батальона. Там выбрал себе огневую позицию пулемётный расчёт Приходько. Но лейтенанту не удалось добраться туда. Танки почти вплотную подошли к первой линии окопов. В полный рост шла за ним пехота противника. А у Николая Науменко, старшины пулемётной роты, как на грех, вышел из строя «максим».

– Что случилось, Николай?!

– Заклинило, товарищ лейтенант.

Карибский и старшина хладнокровно устраняли повреждения, когда Т-IV тяжело навалился на их укрытие. Науменко рванулся было к нише с гранатами и бутылками, но лейтенант удержал его. Танк прогрохотал над головами, обваливая стенки окопа. Гитлеровские автоматчики показались буквально в сотне метров от бруствера. Но тут наконец заговорил «максим» старшины. Автоматчики залегли, а прикрывавший их танк с неожиданной быстротой развернулся и снова двинулся на окоп. Карибский метнул под его заляпанное грязью днище противотанковую гранату. Подорванная машина остановилась в нескольких метрах от бруствера. Соседние танки немедленно открыли огонь по пулемётчикам, но те оставались неуязвимыми.

– Молодец, старшина! – похвалил лейтенант Науменко. – Хорошую позицию выбрал. Так и продолжай действовать.

– Да это не я, – отозвался старшина. – Пулемёт-то Алёхина.

– А где Алёхин?

– Нету Алёхина, Пётр Андреевич. И расчёта его нету. В бомбёжку погибли.

А на стыке флангов второго и четвёртого батальонов, где земля, казалось, колебалась под тяжестью десятков танков, мужественно дрались пулемётчики Приходько. Здесь уже пошли в ход гранаты и бутылки с горючей смесью. И пока наводчик отсекал короткими очередями пехоту, старший сержант метнул гранату и повредил гусеницу Т-IV, шедшего прямо на его позицию.

Танк, крутнувшись на месте, открыл огонь. Экипаж не подпускал к машине наших воинов. Но Приходько не был новичком в единоборстве с танками. Используя каждую воронку, каждую неровность на местности, он подобрался к подбитой фашистской машине почти вплотную. Сверкнула в воздухе бутылка с горючей смесью, и багровые языки пламени заплясали на моторной части обречённого танка.