Текст книги "Гадание по полету журавлей"
Автор книги: Иван Снежневский
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Иван, 2016
Мысленно проклиная Анну, я лез вперед, продираясь через торчащие повсюду высокие сухие стебли.
– Радуйся, что сейчас не лето, – усмехнулась она и пояснила, указывая на ковер пробивающейся поросли: – Это крапива.
Я бы порадовался, но кругом, докуда доставал глаз, была одна и та же негостеприимная равнина, густо утыканная колючими пиками. Моя неугомонная подруга, убежав вперед, вскарабкалась на небольшой холм и ахнула, выхватывая из кармана айфон:
– Ты только посмотри!
Я неспешно поднялся к ней, не ожидая увидеть ничего особенно интересного. С возвышенности открывался вид на бывшую усадьбу – это я сразу понял по проступающим сквозь старые остовы растительности и резвые молодые побеги очертаниям фундаментов, лестниц и дорожек. Картина, должен признаться, была фантастической: затейливый рисунок прежней жизни, который вот-вот скроется под зеленым ковром. Воды большого пруда были по-весеннему темны, и он выглядел чернильной кляксой посреди полустертого эстампа. Наверное, лишь краткий кусочек года, после того, как сойдет снег, но еще не настанет буйное засилье травы, можно наблюдать это печальное зрелище исчезания в пучинах времен. И нам посчастливилось оказаться здесь именно в этот период. Посчастливилось ли?
Анна энергично шагнула вниз, явно устремившись к самому большому скоплению каменных деталей, и мне пришлось последовать за ней. Мы обогнули пруд и по едва читаемой дорожке приблизились к тому, что осталось от постройки, вероятно, бывшей когда-то помещичьим особняком. Пока моя спутница суетилась вокруг, отыскивая свои волшебные ракурсы, я присел на камни.
Я не сразу заметил внутри почти полностью стертого временем нижнего кирпичного яруса здания ступени, ведущие вниз. Думаю, раньше они были полностью засыпаны обгоревшим деревом, но за прошедшее столетие древесина благополучно разложилась, оставив только темный налет органики на шершавой поверхности каменных выступов. Ох, черт, разумеется, Анна захочет туда спуститься! Я заглянул поглубже, прикидывая, насколько это опасно. Лестница исчезала где-то в недрах подземелья. Покидав туда камушки и убедившись, что это не бездонный колодец, а всего лишь что-то вроде подвала, я окликнул Анну.
– Ух ты, – предсказуемо восхитилась она и не менее ожидаемо тут же полезла вниз. Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться следом.
Глубина была небольшая, метра три. Света от двух телефонов было достаточно, чтобы разглядеть довольно просторное помещение, абсолютно пустое, если не считать мусора и грязи. Я осмотрел перекрытия – искусная кирпичная кладка сводов была почти не повреждена, так что обвал, вероятно, нам не грозил. Сбоку уходило в неведомую даль черное жерло узкого коридора. Освещая пространство перед собой, мы двинулись вперед.
Вдоль стен стояли широкие деревянные лавки и стеллажи, довольно хорошо сохранившиеся – видимо, влага сюда не попадала.
– Представь: до нас тут сто лет никого не было, – зашептала Анна, и непривычно тихий голос выдал ее волнение.
Я кивнул, боясь говорить даже шепотом, словно звук мог разрушить изумительное ощущение временной петли, в которой мы случайно оказались. Вдруг Анна, идущая чуть впереди, с шумом втянула воздух, и я сперва на мгновение замер, а затем бросился к ней, шаря глазами по небольшому освещенному пространству и силясь понять, что вызвало такую реакцию. Девушка помогла мне, направив луч света на нишу, возле которой лежали человеческие останки – скелет, едва прикрытый следами иссушенной плоти в струпьях истлевшей одежды. Я пригляделся и понял, что торчащие из стены ржавые железки – это остатки кандалов, которыми человек, вероятно, был здесь прикован. Первой реакцией стало желание с криком бежать прочь. Совладать с собой мне помогла мысль об Анне, пребывающей в неподвижном молчаливом ступоре, совершенно для нее не свойственном. Я знал, что психический шок может вызвать расстройство основных функций организма – кровообращения, дыхания, нервной деятельности, обмена веществ. Я попытался оценить состояние девушки, обняв ее за плечи, и ощутил, как мелко дрожит женское тело.
– Ты как? – спросил я, осторожно ее тормоша.
– Как думаешь, от чего она умерла? – в ответ спросила Анна срывающимся шепотом.
– Почему ты решила, что это она? Даже я, без пяти минут врач, не смогу сходу отличить мужской скелет от женского, – поинтересовался я, испытывая облегчение от того, что моя подруга приходит в себя.
– При чем тут скелет? Посмотри на одежду, – она слегка повела лучом света, и я согласился, что едва заметные остатки ткани, несмотря на свою эфемерность, сохранили форму длинной юбки.
– Господи, кто и зачем мог держать здесь женщину? – потрясенно пробормотал я, забирая у своей спутницы айфон, пока ее слабеющая рука не выронила дорогое устройство на каменные плиты пола.
Крепко обняв ее, я предложил:
– Наверное, сейчас нам лучше уйти отсюда и вызвать кого-нибудь.
Анна молча кивнула. Я дернул рукой со светящимся айфоном, луч скользнул по дальней стене, и девушка взвизгнула. Я посветил в то место, где тоже заметил нечто, чего мой взгляд не сумел так быстро распознать. Полусгнившая вата отчетливо сохранила форму игрушечного медвежонка.
В душе безумно боясь увидеть мумифицировавшиеся останки ребенка, я начал опасливо шарить лучом вокруг. К счастью, в сравнительно небольшом зале со множеством колонн, поддерживающих свод, куда привел нас подземный коридор, скелетов больше не было. У стен громоздились груды хлама, в некоторых из которых при наличии воображения можно было опознать бывшие лари или шкафы. Было бы здорово найти здесь какие-нибудь бумаги, но едва ли они могли сохраниться. Взяв Анну за руку, я направился к самой большой куче неизвестно чего, лежащей в нише между колоннами.
Отбрасывая на кирпичную стену причудливые тени, в дрожащем в такт моей руке луче света появились какие-то доски и металлические предметы. В трухлявой древесине я не без труда опознал остатки большого кофра, а вот железяки поставили меня в тупик. Они не были похожи ни на рабочие инструменты, ни – слава Богу – на орудия пыток. Взгляд остановился на единственной хорошо сохранившейся и легко опознаваемой вещи – прямоугольном металлическом ящичке сантиметров двадцати в длину. Я ни в коей мере не был знатоком старины, но живя в Санкт-Петербурге невозможно вовсе не получить представления об искусстве предшествующих эпох. И на изящные шкатулки работы русских и иностранных мастеров последних столетий этот простоватый, покрытый странным орнаментом сундучок совершенно не походил. Он выглядел куда более грубым, вызывая ассоциации скорее со Средневековьем. Приглядевшись, я увидел, что внешние поверхности ларца украшают не узоры, а надписи. Латынь – определил я, но прочитать ничего не смог и потянулся к загадочной находке, но Анна меня опередила. Она двумя руками подняла ларец, оказавшийся, судя по всему, довольно тяжелым, и поставив его на относительно чистый кусок пола, схватилась за кольцо.
– Не открывай! – неожиданно для самого себя вскрикнул я, но было уже поздно: крышка легко поддалась и откинулась в сторону. Я посветил внутрь. Не знаю, что мы ожидали увидеть. Полагаю, Анна воображала старинные драгоценности, я же грезил о неиспорченных временем бумагах.
В ларце было пусто, и лишь вековая пыль хранила очертания какого-то предмета неправильной формы, вероятно, когда-то в нем лежавшего.
– Что, черт возьми, все это значит? – от переживаний звучащий на октаву выше голос Анны отразился от старинных сводов и эхом прокатился по подземелью.
Глава вторая Печальные птицы
Филипп, 1914
Филипп привязался к новому учителю, и не только из-за того, что их объединяла любовь к музыке. Будучи человеком широко образованным, мосье Деви, с его неблагозвучным голосом, обладал превосходным даром рассказчика. Уже через пару минут урока Филипп не замечал скрипучих интонаций и натужных покашливаний, всем существом впитывая лишь суть рассуждений, слетающих с уст учителя. Прежний гувернер излагал науки сухо и скучно, заставлял выучивать наизусть целые страницы учебников и строго спрашивал ответа. Мосье Деви вообще не признавал никаких учебников, просто время от времени предлагал Филиппу прочитать ту или иную книгу из своей личной библиотеки или только что привезенную им из Петербурга. Быстро уловив, что доминирующей системой восприятия мальчика является слух, он сделал упор на устное изложение материала, проводя занятия не в специально отведенной классной комнате, а в самой непринужденной обстановке, зачастую – на прогулке по усадьбе или окрестностям.
Латынь, считавшаяся прежде Филиппом до невозможности нудной, вдруг обрела краски в мелодичном звучании строф Горация и Овидия, а когда мосье Деви изящно перевел для него Pollio Вергилия, предсказывающего золотое будущее человечества, мальчик был полностью очарован и уже сам страстно желал проникнуть в душу языка, познать его порядок и структуру. За латынью следовал древнегреческий – язык расцвета античной философии и литературы, все невероятное богатство которых разворачивалось перед Филиппом постепенно, превращая его жизнь в череду завораживающих открытий.
Математика и физика, вопреки всем стараниям учителя, мальчика не увлекли, но неожиданно заинтересовала биология. Внутреннее, потаенное устройство жизни было изумительно, и на батюшкино желание сделать из него лекаря, Филипп уже не так сетовал, как прежде.
Тем временем и в мире, и в стране, и в усадьбе происходило множество и судьбоносных, и незначительных событий, и отличить одни от других было непросто. В Лондоне состоялась премьера бродвейского мюзикла «Adele», что дало Филиппу повод подшучивать над своей младшей подругой. Аэроплан-тяжеловес «Илья Муромец» Сикорского был переоборудован в «летающую лодку» и принят морским ведомством – эта новость несколько дней занимала думы Якова Ильича. В вежинскую начальную школу, по-прежнему содержащуюся на средства барина, из Петербурга был выписан новый учитель – выпускник Учительского института имени императора Александра II, человек умный и прогрессивный, вооруженный новейшими идеями педагогической науки, что очень взволновало обеих девочек. А в усадьбу из Парижа приехал погостить дядюшка Герман Ильич, о котором до того дня никто и слыхом не слыхивал.
Барин объявил о скором приезде брата за ужином, равнодушно и отстраненно, как о каком-то незначительном явлении, но Пелагея Ивановна и Катрин, благодаря причудам Якова Ильича постоянно живущие в усадьбе без всякой возможности светского общения, разумеется, тут же пришли в ажитацию, забросав его вопросами:
– Яков Ильич, отчего вы никогда не упоминали о брате? Вы с ним не в ссоре ли? Он все эти годы жил в Париже? А женат ли Герман Ильич? Он прибудет один или с семьей?
Пелагея Ивановна, состоя с Яковом Ильичом в дальнем родстве и с младых лет живо интересуясь делами семьи, припомнила, что барыня Элоиза, покойная матушка Якова Ильича, была француженкой. Она родила двойню, но один из младенцев оказался то ли больным, то ли еще каким ущербным. Более о том мальчике никто из родственников не упоминал, и подразумевалось, что он умер. А теперь, значит, выясняется, что он рос и воспитывался во Франции, в поместье графа – родного брата Элоизы. Приехав поздравить любимую сестру с рождением первенцев, тот застал барыню умирающей от родильной горячки. Бездетный француз увез рожденного хилым и немощным мальчика с собой, обещая обеспечить ему должное лечение и впоследствии усыновил его. Так что братья были разлучены вскоре после рождения и встретились лишь уже взрослыми, когда Яков Ильич стал наезжать во Францию по своим загадочным делам.
– Так чем же нынче занимается ваш брат? И почему только теперь он решил навестить родные места? – едва ли не клещами вытащив из Якова Ильича все вышеизложенное, не унималась любопытная женщина.
Барин хмуро обвел глазами сидящих за столом домочадцев, на секунду задержав взор на своем четырнадцатилетнем сыне. Филипп единственный вел себя спокойно и сдержанно, хотя новость о приезде неизвестного доселе дядюшки и его взволновала тоже.
– Герман – спирит, – только и произнес он, заставив присутствующих изумленно ахнуть.
Спиритизм, давно превратившийся в столицах в массовую практику, чуть ли не в салонную игру, здесь, в провинциальной глуши был все еще окружен притягательным ореолом неизведанности. Вопреки тому, что отец Амвросий, местный приходской священник, неоднократно упоминал это загадочное действо в своих проповедях, обличительно именуя его «бесовством», женская часть семьи, представленная Пелагеей Ивановной и Катрин, не только не утрачивала интереса к теме, а словно еще больше ею зажигалась. И вот, оказывается, скоро в усадьбе появится настоящий живой медиум, да еще и французский граф! Ну как тут не взволноваться!
Вечером того же дня Филипп поинтересовался у мосье Деви, знаком ли тот с батюшкиным братом. Учитель лаконично кивнул, демонстрируя явное нежелание отвечать подробнее.
– И каково о нем ваше мнение? – все-таки спросил мальчик, безмерно уважавший суждения француза.
Тот только покачал головой:
– Филипп, ты сам все поймешь, едва его увидишь. Мне не хотелось бы своей оценкой как-то повлиять на твое отношение к дядюшке.
Прибытия графа ждали с большим нетерпением. Пелагея Ивановна совсем загоняла лакеев, горничных и даже садовника, стремясь придать усадьбе как можно более презентабельный вид, хотя никаких указаний «привести в совершенство» от барина не поступало. Несколько дней в особняке и вокруг него царила суета: паркетные полы натирались до блеска, столовое серебро тщательно начищалось, окна намывались, кусты подрезались, на клумбы высаживались цветы, задний двор посыпался чистым песком.
Знаменательный день выдался по-летнему теплым, окна стояли открытыми, дабы выветрить тяжелый дух половой мастики и чистящих средств, и сидя в гостиной, Филипп наблюдал, как Адель ковыряется в земле маленькой лопаткой, что-то пересаживая и подправляя в стремлении придать весенней клумбе идеальный вид. Девочка подоткнула подол юбки, и время от времени ему были видны ее белые изящные, словно у фарфоровой статуэтки, лодыжки. Завороженный этим зрелищем, он пропустил раздавшиеся прежде времени звуки, знаменующие приезд гостя. Он выбежал из парадного, когда все семейство уже было там, а к крыльцу подкатил элегантный экипаж, запряженный шестеркой великолепных, один к одному, вороных коней – невиданная роскошь для здешних мест. Филипп, обожавший лошадей, все свое внимание сосредоточил на дивной стати животных, и момент торжественного появления самого дядюшки пропустил. Лишь спустя минуту он перевел взгляд на человека, неспешно вышедшего им навстречу из экипажа. Вдруг все словно поблекло, как если бы солнце внезапно зашло за тучу. Мальчик потер глаза, но темная пелена не исчезла, а сердце дрогнуло от странного предчувствия, и почудилось, будто все в одночасье переменилось на каком-то ином, незримом уровне. Так бывало и в музыке, когда одно настроение – вальяжная россыпь неторопливых звуков – разом сменялось другим, бурными волнами наползающих друг на друга тревожных аккордов. Филипп часто думал потом: как это за одно мгновение он сумел ухватить суть происходящего?
Герман Ильич оказался высок и строен, одет богато и со вкусом, но не это бросалось в глаза, а его необычная внешность, совершенно лишенная красок, не считая прихотливо изогнутых губ, рдеющих на беломраморном неживом лице с почти невидимыми бровями и ресницами, обрамленном абсолютно белыми длинными волосами. Кем еще быть с таким обликом, как не колдуном, магом или спиритом, подумал Филипп.
Долгожданный гость довольно холодно поприветствовал брата, что составило резкий контраст той веселой шутливости, с которой он представился остальным:
– Герман де Вержи, дамы и господа. Прошу любить и жаловать!
Филиппу сразу вспомнился отвратительно жестокий граф из итальянской оперы Гаэтано Доницетти, о коей мальчику было известно со слов мосье Деви. Из-за этой ассоциации образ дядюшки приобрел еще более зловещую окраску.
Хотя назначенное время обеда уже почти наступило, Филипп все мешкал в своей комнате. Он не хотел спускаться вниз, но неведомая сила влекла его туда. Любопытство, конечно, но и не только – так стремятся скорее встретиться с тем, что, возможно, погубит, но перед этим принесет неизведанные ощущения. Когда он все-таки возник на пороге столовой, остальные уже заняли места за большим дубовым столом, накрытым по случаю торжества самой роскошной скатертью, какую только смогла отыскать в сундуках Пелагея Ивановна. По белоснежной льняной поверхности драгоценными бриллиантами были рассыпаны бесчисленные блики от электрической люстры, отраженные от сверкающих серебра и фарфора. Яков Ильич, то ли ошарашенный всем этим непрошенным великолепием, то ли озадаченный приездом брата, выглядел погруженным в себя и немного печальным, зато Пелагея Ивановна и Катрин веселились от души, слушая занимательные речи гостя. Дядюшка, по-видимому, привыкший в полной мере эксплуатировать свою причудливую внешность, был одет в черный старомодный сюртук, расшитый серебром, удивительно ему шедший. Четырнадцатилетняя Катрин в новом незнакомом платье с завышенной талией и длинной ниспадающей юбкой, искусно украшенном цветочными вышивками, смотрелась совсем взрослой барышней. Необычно женственная и смирная, она буквально пожирала глазами графа, заливисто смеясь его шуткам. Филиппу непривычно и отчего-то неприятно было видеть ее такой.
Голос у де Вержи оказался мягким, благозвучным, с богатейшим арсеналом интонаций – от сладких, мурлыкающих при обращении к дамам до четких, требовательных в общении с прислугой и елейно-снисходительных по отношению к брату. Филиппу все это казалось ненастоящим, как представление в театре.
– И с какими же духами вам доводилось беседовать? – интересовалась Пелагея Ивановна. – Я слыхала, в столице из известных людей все больше Пушкина вызывают, но у вас во Франции, должно быть, другие предпочтения?
– О, у меня случались весьма интересные собеседники! – не разочаровал ее Герман Ильич. – Парацельс, например. В потустороннем мире он нашел подтверждение своей идее о существовании у человека, наряду с физическим, сидерического тела, связанного с движением звезд. Мне и с самим Месмером довелось пообщаться. (Тетушка восхищенно ахнула.) Покинув земную юдоль, он продолжает разрабатывать свою концепцию животного магнетизма – особого рода флюидов, которые позволяют устанавливать телепатическую связь с другим человеком…
Филипп слушал галиматью, которую нес дядюшка, и думал: ну не могут они быть такими идиотками, особенно Катрин. Не далее, как вчера Филипп ей рассказывал, как Дмитрий Иванович Менделеев, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, еще тридцать лет назад разоблачил это шарлатанство, создав специальную научную комиссию для расследования спиритических дел. А месмеризм – это и вовсе отсталое учение, прошлый век.
– Отец Амвросий утверждает, что на спиритических сеансах являются бесы и, представившись вызываемыми духами, над людьми куражатся. Что вы на это скажете? – Катрин таки очнулась от гипнотизирующих речей дядюшки и не подвела.
– Не стоит судить о том, чего сам не изведал, – умело парировал граф де Вержи. – Давайте как-нибудь на днях устроим сеанс, и тогда вы сами во всем убедитесь. Яков, надеюсь, ты не будешь против? Нет?
Обычно весьма сдержанная Пелагея Ивановна от этого предложения чуть не захлопала в ладоши. Яков Ильич нахмурился, но промолчал, тем самым как бы позволяя брату творить все, что тому в голову взбредет.
– Отлично! Тогда назначим, скажем, на следующей неделе. Сегодня уже поздно, а завтра я хотел бы прогуляться верхом, осмотреть поместье. Филипп, ты составишь мне компанию?
Неожиданное обращение дядюшки, который до этого, казалось, не замечал мальчика вовсе, застало Филиппа врасплох.
Он неуверенно кивнул, понимая, что иного выхода у него нет.
– Будет весело, – пообещал граф, и в его голосе мальчику послышалась угроза.
Иван, 2016
Вернувшись в общежитие после смены, я еще в коридоре услышал голос Анны, беседовавшей, очевидно, с Дольче Витой.
– Представляешь, в архиве работают такие странные люди! По идее их, имеющих дело с различными старыми документами, должна сразу заинтриговать загадочная история, случившаяся в начале века, а они смотрят на меня рыбьими глазами и талдычат: «Уточните, какой именно фонд вас интересует?»
По возвращении в город Анна развила бурную деятельность, в результате чего на старое пожарище выехали одновременно полиция, представитель фонда культуры и съемочная группа телеканала, где она работала помощником редактора.
Человеческие останки полицейские довольно равнодушно забрали для определения срока давности и причины смерти, с точки зрения культурной ценности некоторый интерес представлял разве что обнаруженный нами ларец, но тележурналисты не без влияния моей неугомонной подруги сумели раздуть из этого дела целую детективную историю, попутно призвав граждан, знающих что-либо об усадьбе, поделиться информацией. Пятиминутного сюжета в местных новостях я не видел, поскольку на тот день как раз пришлась моя смена в приемном, но Анна пересказала мне его практически слово в слово. Теперь она металась по архивам и музеям, азартно отыскивая любые упоминания о Вежино, я же полностью погрузился в медицину, готовясь к летней сессии и продолжая трижды в неделю санитарить.
Я вошел в комнату и увидел Анну сидящей в кресле напротив Виталика в моей любимой позе со скрещенными лодыжками длинных изящных ног. Вита внимал словам девушки с неподдельным интересом на лице. Догадываюсь, что он неровно дышал к моей подруге, но, зная ее крутой нрав и острый язык, подступиться не решался, только смотрел умильно и – подозреваю – мысленно пытался ее раздеть. Грудь Анны соблазнительного третьего размера колыхалась в такт словам под тонкой тканью блузки и, справедливости ради, я должен признать, что это весьма способствовало течению мыслительного процесса именно в таком направлении.
Завидев меня, девушка подскочила, тут же разрушив всю композицию. С радостным возгласом:
– Ну наконец-то! Переодевайся скорее, нас ждет Вадим Валерьянович, это, если ты забыл, эксперт, которому я передала шкатулку из подвала. Он обещал рассказать что-то интересное, – она принялась кидать мне заранее приготовленную чистую одежду.
– А поспать? – уныло осведомился я, поскольку смена выдалась довольно хлопотной.
– Потом выспишься! – категорично бросила она. – Только не говори, что тебе не интересно, что было в том ларце!
Мне было интересно, к тому же спорить с Анной, когда она вошла в раж, себе дороже, так что я покорно собрался и поехал к эксперту.
В метро, стараясь перекричать царивший вокруг шум поездов и гомон толпы, моя подруга делилась результатами своих изысканий:
– В историческом архиве мне удалось узнать не так уж много. Это поместье до революции принадлежало Якову Ильичу Вежину, а до этого – его отцу Илье Серафимовичу.
Анна открыла блокнот и принялась зачитывать оттуда:
– Илья Серафимович Вежин, 1850 года рождения, умер в 1908. Его жена – Элоиза Вежина, урожденная де Вержи, год рождения неизвестен, умерла в 1874, родив двух мальчиков – Германа и Якова. О первом нет никаких данных, кроме записи о рождении в метрической книге, а второй умер насильственной смертью в феврале 1917 года, подробности неизвестны. В 1888 году Яков Ильич женился на Ольге Павловне Ильинской, она скончалась в 1908 году. У Якова Ильича был всего один сын, Филипп Яковлевич, 1900 года рождения. Как видишь, с женщинами в усадьбе было не густо, и совершенно непонятно, кому принадлежат те останки, разве что кому-то из прислуги.
– А судмедэксперт тебе что-нибудь рассказал?
Анна скривилась, и я понял, что очаровать специалиста ей не удалось.
– Он старый и хромой? – высказал я догадку.
– Она. Это женщина. Не хромая, но пожилая и очень суровая.
– Тогда понятно. Ну так все же, что-то ты узнала?
– Женским останкам действительно около ста лет, это была совсем юная девушка, на момент смерти ей было примерно 15-17 лет. Причину смерти установить не удалось, никаких видимых повреждений. Возможно, она умерла при том самом пожаре, отравившись угарным газом, но это пока только предположение, не подтвержденное анализами, которых ждать неизвестно сколько. Это, видишь ли, дело далеко не первой важности, а лаборатория загружена. Да, и, конечно же, самая большая проблема – установление личности. Как теперь, спустя сто лет, выяснить, кем она была? Все, знавшие ее при жизни, давно умерли.
– А что на счет причин пожара? – я попытался переключить внимание Анны на другую тему, разговор о найденных нами останках меня почему-то расстраивал.
– О, – тут же оживилась она, – у местных жителей мне удалось выяснить, что усадьбу сожгли служащие ВЧК, но о причинах толком никто не знает. Мы недавно делали сюжет о музее КГБ на Адмиралтейской, я там познакомилась с очень интересным человеком с большими связями в соответствующих архивах, возможно, он поможет разыскать какие-то документы, касающиеся этого дела. Если они, конечно, существуют.
За разговором я почти не заметил, как мы доехали до нужной станции метро. Эксперт с витиеватым именем Вадим Валерьянович обретался в не менее вычурном месте – антикварном салоне на набережной Фонтанки. В отличие от Анны, я не благоговел перед стариной, как таковой, хотя искусно сделанные творения мастеров прежних времен, мне, безусловно, нравились больше, чем современные конвейерные изделия.
Помещение салона вовсе не было плотно заставлено пыльной мебелью и предметами интерьера, как мне это представлялось. У хозяина явно было все в порядке не только с финансами, но и со вкусом. Войдя в дверь под скромной вывеской, мы оказались в просторном зале, где ненавязчиво играла музыка Рахманинова, что меня сходу очаровало. Разумеется, здесь соседствовали различные стили и эпохи, но они не смешивались в кучу, создавая ощущение исторического хаоса, а расположились отдельными экспозициями, в хронологическом порядке – возле входа царил век двадцатый, постепенно сменяясь девятнадцатым, и перемещение по залу выходило своеобразным продвижением все дальше вглубь времен.
Возле дальней стены стоял стол, который я отнес к раннему итальянскому барокко, но мог и ошибаться. Из-за него нам навстречу поднялся высокий, очень элегантный, я бы даже сказал, холеный мужчина лет сорока. Увидев Анну, он приветливо, без малейшего намека на сладострастие улыбнулся, чем сразу завоевал мою симпатию. После кратких приветствий он быстро перешел к делу, и заработал еще один плюс.
– Итак, этот ящичек, – он указал на стоящий на столе предмет, в котором я с трудом узнал наш ларец из подвала, поскольку, тщательно очищенный от грязи и ржавчины, он выглядел несколько иначе, – сделан не позднее конца девятнадцатого века, работа довольно грубая, можно предположить, что творцом сего был отнюдь не искусный мастер, скорее даже обычный кузнец. Но тем интереснее цель его создания…
– Цель? – удивилась нетерпеливая Анна. – Разве у подобного предмета может быть иное назначение, кроме как хранение чего-либо?
– Вы не дослушали, милая барышня, – мягко пристыдил ее наш собеседник. – Разумеется, сей сундучок предназначен для хранения, вопрос лишь в том, чего именно.
Он снова сделал паузу. Моя подруга, явно умирая от любопытства, на сей раз сумела промолчать.
– Приведу такой пример: для каждой святой реликвии по заказу церкви создавались специальные ларцы или ковчеги, чаще всего с соответствующими подписями, указывающими на святыню. Встречаются и охранительные тексты, типа: «кто дерзнет похитить, от церкви да отлучится». Но здесь мы имеем дело совсем с другим видом надписей, встречающихся на предметах средневекового периода, да и то нечасто. Я бы назвал их оградительными. Я не особенно силен в латыни, но вот это вроде довольно понятно.
Ведя пальцем по неровной линии полустертых букв на крышке сундучка, Вадим Валерьянович перевел:
– «Да пребудет сей камень в земле на веки вечные».
– Камень? В ларце хранился камень? – вновь не утерпела Анна.
– Можно предположить, что да.
– Драгоценный?
– Едва ли, – ответил я, тоже в некотором роде с латынью знакомый. – Латинское lapis означает просто камень, драгоценный был бы gemmis.
Слегка разочарованная, она пожала плечами:
– И что все это значит?
– Давайте пофантазируем, – предложил Вадим Валерьянович. – Чтобы камень удостоился создания специального, пусть и не особенно изысканного вместилища для хранения, он должен обладать какими-то необычными свойствами. В старину камни часто в воображении людей наделялись особыми силами, правда, обычно это были большие валуны, оставленные ледником. Но встречались и так называемые «небесные камни».
– Метеориты! – догадался я.
– Они самые, – согласился антиквар. – Увидел, к примеру, крестьянин, как камень упал с неба. Перекрестился, поднял его, принес в дом. Думал – теперь счастье к нему потечет рекой. А, допустим, случилось наоборот. Корова там померла или урожай сгнил. Он – к батюшке в церковь за советом. Священник понимает, что суеверие, но помочь-то прихожанину надо. Сказать: выбрось камень – тот не поверит, все равно все несчастья станет ему приписывать. Ну и велит батюшка крестьянину: закажи кузнецу специальный сундучок, а на нем надпись вот такую, и закопай в том сундучке небесный камень в землю, тогда он и силу свою потеряет. Похоже на правду?
– Похоже, – вздохнула Анна. – Только непонятно, кто и зачем этот камень выкопал и куда его дел. И как ларец в подвале барского особняка очутился.
Наш собеседник тонко усмехнулся и промолвил:
– Не расстраивайтесь, барышня. Я эту версию просто придумал, а настоящая история может оказаться гораздо более занимательной. Здесь еще много разных надписей, но они хуже сохранились, разберем их – может, что-то прояснится. Я вас прекрасно понимаю, меня и самого порой так зацепит какая-нибудь вещица, либо сама по себе необычная, либо при странных обстоятельствах обнаруженная, так и хочется узнать ее историю. Но увы, не всегда удается. Некоторые тайны… – тут Вадим Валерьянович умолк на полуслове, словно вспомнив о чем-то. С полминуты помолчав, он все же решил поделиться с нами тем, что пришло ему на ум:
– Знаете, есть у меня в Москве знакомый коллекционер, он как раз собирает не просто старинные предметы, а только те, что как говорится, «с историей». Присутствовал я у него на ужине в узком кругу людей, имеющих отношение к антиквариату. И там было что-то вроде представления: некто, называющий себя экстрасенсом, брал в руки раритеты из коллекции хозяина и рассказывал, что он при этом видит. Конечно, все могло быть подстроено, но коллекционер мне потом признался, что гость ни разу не ошибся и даже добавил кое-что новое к известной информации. Мне самому несколько претит идея пользоваться столь сомнительными услугами, но если вам совсем не от чего будет оттолкнуться, чтобы завершить свое расследование, то где-то у меня была визитка того ясновидящего. Сейчас мне некогда, но потом я обязательно найду и попытаюсь с ним связаться.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
