Текст книги "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях"

В больших хоромах обширные сени соединяли горницу или комнаты с повалушею, или повалышею, которая всегда ставилась особняком от жилых хором, с передней их стороны, также на жилом или глухом подклете, в два или в три яруса. Это был обширный летний, т. е. холодный, покой, соответствовавший клети в крестьянском дворе и служивший большею частию в качестве столовой или вообще приемной комнаты. В иных случаях повалыша служила также для сохранения разной домашней рухляди. В богатых и особенно в государевых хоромах она соответствовала древней гридне, а впоследствии столовой, т. е. парадной комнате, в которой давались праздники и пиры, принимались гости. С этою, может быть, целью повалуша и ставилась подалее от жилого помещения и всегда против передней комнаты, так что не имела сообщения с задними клетями.

Кроме горницы и повалуши, в состав старинных хором входили еще светлица и сенник. Светлица – та же горница, с одними только красными, косящатыми окнами, которых в ней было больше, нежели в горнице, и которые, разумеется, давали более свету, нежели окна горницы и всякого другого покоя. В светлице окна прорубались во всех четырех стенах или по крайней мере в трех, между тем как горница имела красные окна только с лица или с двух сторон, если была угловая. Светлицы ставились по большей части только на женской половине и всегда служили рабочими комнатами для женских рукоделий, особенно для вышивания шелками, золотом и для белого шитья. Вообще, светлица была комнатою, назначаемою для работ разного рода и для всяких занятий. Сенник, от слова сени, – также холодный покой, без печи, с немногими волоковыми окнами, служивший летом спальнею; от теплых хором он отличался особенно тем, что на дощатом или бревенчатом его потолке, как и на потолке сеней, никогда не насыпалась земля, что необходимо было при устройстве теплого покоя. От этого сенник получал весьма важное значение во время свадьбы: в нем обыкновенно устраивалась брачная постель; а древние обычаи не допускали, чтоб у новобрачных над головами была земля, как такой предмет, который среди радостей жизни во время «веселия», как называли самую свадьбу, мог подать повод к размышлению о смерти; по крайней мере, так объясняет этот обычай англичанин Коллинс, посещавший Москву при царе Алексее Михайловиче. Сенником и сенницею назывался также и сарай для сена, сеновал. Мы упоминали уже о значении сеней в древних постройках; этим словом называли все части хором, расположенные пред входом в жилые и нежилые покои и соединявшие все отдельные хоромины, т. е. горницы, повалуши, клети, светлицы и т. д. В богатых и государевых постройках, на женской половине хором сени приобретали значение теперешней залы и потому устраивались обширнее, чем в других частях хором. Здесь сени служили местом для девичьих веселостей и игр. Сени, находившиеся вне общей кровли, непокрытые или покрытые одним навесом, назывались переходами и крыльцом, если при них была лестница со двора. В горницах и повалушах, преимущественно же в сенях, устраивались чуланы и каморки; в горницах они служили спальнями, а в сенях – кладовыми. Где-нибудь позади к сеням прирубались задцы, или придельцы, для необходимого назначения. Над сенями иногда делался верх, или вышка, светелка, а внизу – подсенье. Верхний этаж древних хором составляли светлые чердаки, известные также под именем теремов и вышек. Они устраивались под самой кровлей здания, были со всех сторон открыты, почему и пользовались обширным видом; к ним пристраивались иногда смотрильни – небольшие башенки, с которых смотрели на окрестность. Отличительною чертою теремов или чердаков были красные, нередко двойные окна, прорубленные на все четыре стороны терема. В древних народных песнях терем носит эпитет высокого, каким он всегда и был. Около теремов или чердаков почти всегда устраивались гульбища, парапеты или балконы, огороженные перилами или решетками.

Таким образом, древние наши хоромы состояли преимущественно из трех этажей: внизу – подклеты; в среднем житье или ярусе – горницы, повалуши, светлицы; вверху – чердаки, терема, вышки[19]19
  Ср. другой наш очерк хоромного состава в нашей статье «Черты самобытности в древнерусском зодчестве. Древняя и Новая Россия». Т. I. 1878. С. 193 и след. (Статья эта в отдельном издании (М., 1900) озаглавлена «Русское искусство. Черты самобытности». – Ред.)


[Закрыть].

В заключение этого обзора древних деревянных хором нужно упомянуть, что в больших хоромах расположение частей не было подчинено никакому особенному, общепринятому плану: они ставились совершенно произвольно, смотря по удобству и различным требованиям, которые условливались значением строившего лица, многочисленностью его семьи и т. д. Впрочем, как бы ни были обширны хоромы, они всегда сохраняли в своем составе общий тип клети и избы с их подклетами.

Способ постройки деревянных изб, клетей и всяких хоромин, вообще плотничное дело с незапамятных времен и до настоящих дней едва ли потерпело какие изменения. Конечно, в настоящее время при других потребностях общества оно уже не пользуется тем значением, какое видела в нем старина, любившая жить исключительно только в хоромах деревянных. Может быть, по тем же причинам оно утратило некоторую долю искусства, каким славилось в те времена, выстраивая скоро и прочно огромные дворцы, высокие церкви, обширные городские стены с башнями, раскатами и т. п. Теперь всего этого стало не нужно и каменные постройки все больше и больше вытесняют, по крайней мере из городов, зодчество деревянное. Но в старину плотничное дело процветало в полной силе.

Припомним, что вся Великая Русь была по преимуществу земля лесная, как ее постоянно и называют южные князья, в которой, следовательно, лесной материал был ни почем и по своей дешевизне оставался надолго почти единственным строительным материалом. Это самое служило немалым препятствием распространению и улучшению кирпичного производства, нужда в котором была очень незначительна. Деревянные постройки ставились так скоро, были так удобны, сообразны обычаям и потребностям времени и так были дешевы, что, несмотря на беспрестанные пожары, опустошавшие в несколько часов целые посады и даже большие города, кирпичное производство не принималось до тех пор, пока не стал ощутительно дорожать лесной материал. В конце XV в. итальянский архитектор Аристотель Фиораванти, призванный строить в Москве Успенский собор, именно по случаю окончательной несостоятельности в этом деле русского каменного зодчества нашел, что мы не совсем хорошо делали кирпич. С того времени благодаря ему и другим итальянцам, научившим нас этому производству или, по крайней мере, указавшим лучшие его способы, можно было ожидать, что оно утвердится хотя в самой Москве, где требования на каменные здания стали с каждым годом увеличиваться. Однако в начале XVII столетия мы принуждены были опять вызвать кирпичного мастера из Голландии и снова учиться тому, чему были выучены почти за 150 лет назад. Так могущественны были не одни только старые обычаи, а именно выгоды, доставляемые дешевизною обычного строительного материала – дешевизною, неимоверным удобством и скоростью, с которыми строились деревянные здания. Само собой разумеется, что в таких обстоятельствах процветание плотничного дела было вполне обеспечено. Из простого домашнего мастерства с первобытными приемами, которое так знакомо было почти каждому селянину, оно сделалось в некотором смысле художеством; созидало высокие и обширные церкви о тринадцати верхах, какова, например, была София Новгородская еще в начале X в., о двадцати стенах, какова была Успенская церковь в Устюге (1492 г.), о двадцати пяти углах, какова была церковь Св. Николы «вельми преудивленная и чудная во всей Псковской волости»[20]20
  Летописец (Устюжский). М., 1781. С. 169, 171; Псковские летописи в ПСРЛ. Т. IV. С. 240.


[Закрыть]; строило еще более обширные городские стены с башнями и воротами, весьма красивыми, по отзыву Маскевича о московских деревянных стенах, и с тем же искусством выстраивало огромные дворцы и хоромы государевы.

Подобные постройки, конечно, требовали немалой опытности и знания не одной только техники мастерства, но и искусства архитекторского, знания разных механических условий, без которых невозможно было возводить столь обширные постройки.

Доморощенные наши архитекторы того времени и вместе с тем начальники плотничных артелей назывались плотничьими старостами; плотники же назывались иногда и рублениками, от главного занятия в их мастерстве – рубить. Замечательным памятником их искусства, о котором мы можем иметь понятие, хотя по сохранившимся рисункам, служит деревянный Коломенский дворец XVII столетия. Заброшенный и оставленный еще с первых лет XVIII столетия, он стоял почти без всякой поддержки более 60 лет и был разобран только в 1768 г. Представим несколько подробностей, характеризующих старинное плотничное дело и вообще способы построек.

Клеть как первообраз и основа всякой хоромины, какое бы название она ни носила и как бы обширна ни была, ставилась обыкновенно в четыре стены, из бревен или, при достаточном хозяйстве, из брусьев, т. е. бревен, тесанных со всех четырех сторон. Бревна на углах стен связывались или срубались в обло и в присек, в лапу и в замок, как обыкновенно рубились избы в деревнях; в ус, как вообще рубились хоромы, особенно брусяные: в ус, в брус, также в косяк, в угол. Связанные таким образом по углам, четыре бревна или бруса составляли венец, ряд; количеством венцов или рядов, друг на друга положенных, определялась часто, смотря по толщине бревен, и вышина клети или ее стен: говорили, например, «вышиною на пятом венце». Окладывались, т. е. ставились, клети или прямо на пошве, т. е. на земле, или же, как бывало в хоромных постройках, на столбах и режах или обрубах, что называлось подрубать реж. Режи и обрубы составляли как бы фундамент и рубились клетками или избицами, иногда, для большей крепости, в две стены. Избы и клети иногда даже и в царских хоромах рубились во мху, т. е. перекладывались по каждому венцу мохом. Хоромы зажиточных людей и царские конопатились обыкновенно плохим льном, пенькою или паклею; сверх того, потолки и стены обивали иногда белыми полстьми и войлоками.

Мост или пол мостили на кладях или лежнях половыми досками в причерт с вытесом, т. е. ровно и гладко, также взакрой и всегда выверстывали. В подклетах клали мост пластинный или бревенчатый. Подволоку или потолок утверждали на матицах, настилая брусьями или накатывая бревнами, которые также, снутри клети, почти всегда вытесывались в брус или клались в подтес, взакрой. Большие хоромы всегда укрепляли связным железом – скобами, наугольниками, подставами, веретенными гвоздями и т. п.

Нарядить нутро значило отделать клеть начисто внутри, т. е. вырубить и околодить окна красные и волоковые, сколько понадобится: покласть у стен лавки с опушками, на стамиках; устроить, где следовало, коник; навесить двери, сделать опечек, или место для печи, и т. д. К тому же наряду относилась и окончательная уборка стен и потолка. Стены, особенно если они были бревенчатые, внутри и снаружи обшивались красным тесом в закрой; брусяные же отделывались вскобель или выскабливались в лас. Потолок точно так же подшивался тесом или липовыми досками в закрой. В жилых клетях потолок сверху вымазывали глиною и по просушке насыпали просеянною землею – черноземом, наволакивали землю.

Связь обыкновенной двускатной кровли состояла из князя, иначе князка, также коня и конька, верхнего продольного бруса, от которого вниз с обеих сторон протягивались курицы, или деревья с закрючинами, на коих клались застрехи, нижние продольные брусья кровли, составлявшие ее свес. С лица клети эти деревья, или курицы, закрывались узорочно вырезанными причелинами, которые спускались по сторонам очелья (фронтон), закрывавшего чердак, или верхнюю подкровельную часть клети. Затем кровля решетилась латоками, или продольными решетинами, и подстрелинами. Связь хоромных кровель, которые большею частию крылись по-полатному, т. е. со скатами на все четыре стороны, также состояла из князя, который опирался на подстрелины и быки, связанные решетинами.

На хоромах кровли крыли в два теса со скалою, т. е. с берестою, которою перекладывали тес, чтобы не проходила теча, что называлось поскалить; иногда крыли драницами со скалою же. Кроме того, тесовые кровли делались в нижней части почти всегда с полицами, т. е. небольшими переломами или отводами вроде полок, предупреждавшими сильный сток воды. Это было необходимо в том отношении, что кровли устраивались очень круто. Под полицы клали желоба большие охлупные и малые; устраивали также водяные скаты. По полицам нередко ставили балясы, а самый свес украшали подзоринами. Наверху по князю ставили резной гребень, с маковицами по краям. В таких кровлях устраивали нередко выпускные или выводные окна, освещавшие чердак; а чаще чердашные слухи, окна слуховые.

Вообще, кровли в старину служили немалым украшением зданий, особенно в больших, обширных постройках. Они устраивались высокими шатрами в виде башен, сводились в виде бочек, в виде кубов, причем то и другое соединялось нередко вместе, т. е. шатры стояли на бочках. Шатры, кубы и бочки искусно кожушились мелкими решетинами и покрывались большею частью гонтом (лемехом) в чешую. Кроме того, верхи хором украшались чердаками или теремами, род бельведеров, с красными, иногда двойными окнами на все стороны. Около таких чердаков устраивались гульбища, балконы, огороженные балясами, или перилами, гудками (род балясника). Самые верхние чердаки или собственно бельведеры строились или на четыре угла, или же в виде шестерика и осмерика. Верхи чердаков, шатров, бочек, кубов украшались прапорцами, флюгерами, а бочки, сверх того, резными гребнями.

Само собою разумеется, что верхние жила, т. е. чердаки и терема, строились легче нижних ярусов и обыкновенно ставились на стойках или столбах, забирались брусьями или нетолстыми бревнами и обшивались тесом взакрой или вкосяк.

Тем же почти способом устраивались и сени. Они ставились также на стойках или подставках и обвязывались тесом с брусьями. Двухъярусные сени ставились на лежнях на подборе бревнами; подбирать – значило ставить бревна в стену стоймя, что также называлось забирать в столбы; так обыкновенно устраивались сени исподние, или подсенье; верхний ярус забирался досками вкосяк. Чуланы в сенях забирались тесом взакрой. Крыльцо в малых клетях устраивалось на выпускных бревнах; в больших – на подрубах. Лестницы клали на тетивах, в которых вставлялись ступени, обшиваемые тесом. Смотря по высоте клети, лестницу всегда переламывали, т. е. делали с отдыхами и по сторонам почти всегда опериливали, т. е. делали поручни или перила с балясами или решетками. В больших хоромах перед лестницею взрубали рундук на один, на два и на три всхода о трех или более ступенях. Рундук почти всегда покрывался шатриком на точеных столбах, который подбирался тесом вкосяк.

Около двора заметывали замет или заплот, т. е. забор. В достаточных дворах забор рубили из бревен в лапу и в замок, скоблили на оба лица, приводили в черту, чтоб щелей и в углах дыр не было. Забор красился воротами, которые устраивались на столбах или столбцах и связывались в один щит, а в достаточном хозяйстве делались створчатые из двух щитов, с калиткою; а нередко и тройные, т. е. с двумя калитками, обшивочные, т. е. обшитые тесом. Почти всегда ворота покрывались тесовою кровлею с полицами, а на князьке украшались резным гребнем или же небольшими бочками и шатриками. По уборке и отделке ворот всегда можно было судить о достаточности хозяина, ибо двор красился воротами, изба – углами, т. е. внутренним нарядом, хоромы – теремом.

Этих подробностей, которые все, до слова, заимствованы нами из строильных записок XVII столетия (начиная с 1614 г.), весьма достаточно для того, чтоб дать понятие о старинном плотничном деле, а главное, о том, что оно и до сих пор держится на тех же способах и приемах, какие, без сомнения, употреблялись еще в первые века нашей истории. Все плотничные термины сохраняются до сих пор; их почти вовсе не коснулась немецкая, вообще иноземная техника, и самое производство существует без всяких пособий со стороны ученых архитекторов, которые в отношении языка техники, если б захотели, многое могли бы заимствовать из этого родного и, следовательно, наиболее для всех понятного источника родных же слов и названий.

Выше мы представили общие, типические черты старинных деревянных построек вообще в Древней Руси, и особенно в Московской стороне. Эти же самые черты, только в более широких размерах, повторяются и в хоромах московского великого князя. Мы упоминали уже о набережном тереме, средней горнице, столовой гридне и повалушах. По этим названиям можно судить и о прочих частях великокняжеских хором: они были совершенно сходны с описанными выше. Уклонения от общего характера были весьма незначительны и условливались теми требованиями, которые вытекали собственно из жизни великого князя как государя всея Руси. Вообще великокняжеские хоромы – как древнейшие, так и строенные во времена царей сообразно назначению их в домашнем быту государя – можно рассматривать как три особых отделения. Во-первых, хоромы постельные, собственно жилые, или, как называли их в XVII в., покоевые. Они были не обширны: три, много – четыре комнаты в одной связи служили весьма достаточным помещением для государя; одна из этих комнат, обыкновенно самая дальняя, служила постельною, опочивальнею, ложницею; подле нее устраивалась крестовая или моленная; другая имела значение теперешнего кабинета и называлась собственно комнатою, и, наконец, первая по входе именовалась переднею, но не в таком смысле, в каком употребляется это слово теперь: эта передняя была собственно приемною; нынешней же передней в древности соответствовали сени, которые в государевых хоромах почти всегда были теплые. Эти сени перед переднею назывались обыкновенно передними сеньми. Точно такие постельные хоромы были, например, у царя Ивана Васильевича; они находились позади Средней Золотой палаты в связи с нею и заключали в себе передние сени, переднюю и две комнаты с прозванием: что слыл чердак (терем) государыни царицы Настасьи Романовны, потому что на верху их высился ее терем[21]21
  Дворцовые разряды. Т. I. СПб., 1850. С. 1152.


[Закрыть]. Порядок, в каком комнаты следовали одна за другою, бывал различен; но обыкновенно они располагались так: передние сени, передняя, крестовая, комната четвертая (считая от передней) или задняя; наконец, сени задние. Иногда за переднею следовала комната, потом третья, четвертая, как было, например, в каменном Кремлевском Терему. Когда хоромы были в две комнаты, то за переднею следовала комната и потом комнатные или задние сени. Если в хоромах было более комнат, нежели сколько мы здесь поименовали, что, впрочем, случалось редко, то все эти комнаты не носили никаких особенных названий; их просто называли: третья, четвертая, пятая и т. д. или, смотря по местоположению, средняя, задняя, сторонняя и т. п. Иногда в комнатах устраивались чуланы, собственно для спальни, имевшие поэтому значение алькова. Вообще же чуланы и каморки, устраиваемые в комнатах и особенно в сенях, составляли вместе с подклетами обыкновенные принадлежности постельных хором. Сенник и мыльня, принадлежавшие также к постельным хоромам, соединялись с ними сенями или переходами; мыльня же часто помещалась в подклете. Верхний этаж таких хором составляли светлые чердаки или терема с частыми окнами, с гульбищами кругом всего здания, украшенные башенками, прорезными гребнями и маковицами.

Княгинина половина, хоромы государевых детей и родственников ставились отдельно от жилых хором государя и с небольшими изменениями во всем походили на последние.

Ко второму отделению государева дворца мы относим хоромы непокоевые, назначенные собственно для торжественных собраний. В них государь, следуя тогдашним обычаям, являлся только в важных торжественных случаях среди бояр и духовных властей. В них происходили духовные и земские соборы, приемы послов, давались праздничные и свадебные государевы столы – одним словом, это были в деревянных хоромах парадные залы, которым соответствовали разные палаты выстроенного впоследствии каменного дворца. Сообразно такому назначению хоромы этого отделения были обширнее прочих и стояли впереди хором постельных, которые помещались обыкновенно в глубине двора. Что же касается до названий, то эти хоромы не носили особенных имен, за исключением разве гридни, а были известны под общими именами Столовой избы, горницы и повалуши.

К третьему отделению принадлежали все хозяйственные дворовые постройки, службы, располагаемые почти всегда особыми дворами или дворцами, которым и давались названия, смотря по их значению в дворовом обиходе государя. Известны дворцы Конюшенный, Житный, Кормовой или Поваренный, Хлебенный, Сытный и пр. Что же касается до великокняжеской казны, заключавшейся обыкновенно в серебряных и золотых сосудах, дорогих мехах, дорогих тканях и тому подобных предметах, то великий князь, следуя весьма древнему обычаю, сохранял эту казну большею частию в споях и подвалах или подклетах каменных церквей. Так, из летописей узнаем, что казна великого князя Ивана Васильевича хранилась прежде в церкви Рождества Богородицы и Св. Лазаря, а казна его супруги, великой княгини Софьи Фоминичны, – под церковью Иоанна Предтечи на Бору, у Боровицких ворот[22]22
  Летописец 6714–7042. М., 1784. С. 297; Русский временник. Ч. 2. М., 1790. С. 169.


[Закрыть].

Мы уже сказали, что правильного, симметричного плана в древних больших постройках не было, почему и дворец великокняжеский в своем расположении представлял огромную массу зданий, раскиданных без всякого соответствия в частях. Довольно полное и наглядное понятие о характере древних великокняжеских и царских жилых построек или хором дают описания загородных дворцов XVII столетия. Из них особенно любопытно описание Коломенского дворца потому именно, что сохранились его фасады и план, которые во многом могут пояснить описание. Считаем не лишним упомянуть об этом дворце как о типическом памятнике древних деревянных построек. План обнаруживает, что дворец заключал в себе несколько отделений или особых хором, соединенных между собою переходами и частию сенями; что постройка этих отделений происходила в разное время, смотря по надобности; что постепенно к старым пристроивались новые клети, избы, избушки, сени, крыльца, переходы, так что целое лишено всякой симметрии и того порядка в соответствии частей, к которому приучены теперешние вкусы строителей. Хоромы, крыльца, переходы разбросаны с мыслию не о правильности плана или о его красоте, а об удобствах, какие представлялись местом постройки или отношением и зависимостью этой постройки от других отделений дворца.

В лице всех построек с восточной их стороны стояли передние хоромы государевы, заключавшие пять комнат жилых, с отдельными сенями при каждом выходе: именно две впереди, в лице, передняя и комната, и три, составлявшие как бы особое отделение, назади, глубже во двор. Противоположно передней, дальше к северу, стояла обширная столовая. Она соединялась с комнатами посредством весьма обширных столовых сеней, над которыми в три яруса возвышались светлые чердаки или терема с открытыми галереями или гулбищами со всех четырех сторон. Кровля столовой была устроена кубом четвероугольным и на вершине украшена глобусом с изображением орла промежду льва и единорога, или инрога. Кровля двух передних комнат крыта бочкою с резным гребнем наверху и прапорцами или флюгерами. Задние комнаты с принадлежащими к ним сенями покрыты четырехскатною кровлею; над четвертою и пятою был светлый чердак – терем и шатровая кровля, дававшая строению вид башни, тем более что вершина ее была украшена двуглавым орлом. Над рундуками или отдыхами, площадками крыльца и над сеньми возвышались также стройные шатры. Все кровли крыты гонтинами в чешую. Высота этих шатровых строений или башен простиралась от 7 до 15 сажен. Нижний этаж хором занимали подклеты, в которых помещались кладовые, жилье для дворовых людей и для стрелецких караулов, находившихся: один – подле крыльца под передними комнатами; другой – подле ворот, под столовою.

Еще глубже во двор, за комнатами государя, стояли хоромы царевича с двумя комнатами и с теремами наверху, крытые двумя шатровыми кровлями в виде башен, соединенных в верхних чердаках переходцами. Далее, за хоромами царевича, стояла государева мыленка, а за нею оружейная и стряпущие избы. Из мыленки шла лестница вверх на сени царицыных хором, которые стояли лицом к северу, позади хором государевых, и заключали в себе три комнаты с обширными теремами наверху, крытые бочкою, и одну комнату также с теремами, крытую шатром в виде башни. Обширные передние сени этих хором были покрыты также шатром, а крыльцо – шатром с бочками.

Взади дворца, с западной стороны, размещены были четыре отделения хором больших и меньших царевен, каждое из трех комнат, с теремами наверху, с мыленками, стряпущими избушками и другими принадлежностями старого быта, крытые также шатровыми кровлями наподобие башен. Нижний этаж всех хором точно так же состоял из подклетов, которые служили помещением для дворовых людей, для кладовых и для стрелецких караулов.

Хоромы царевен соединялись длинными крытыми переходами с хоромами царицы и с церковью. Точно так же переходами соединялись и другие отделения коломенских хором.

Несмотря на то что Коломенский дворец построен в половине XVII столетия, он сохранил неизменно – и в плане, и в фасадах – все типические черты древнейших построек и потому, как мы упомянули, может служить характеристикою как древних, так и современных ему деревянных построек. В этом убеждают также планы и фасады и других царских и боярских хором, изданные в особом Сборнике при Записках Археологического общества. Отделение русской и славянской археологии, т. 2. Нет никакого сомнения, что таков, по крайней мере в общих и главных чертах, был и первоначальный Кремлевский дворец. Да и самые подробности не могли слишком уклоняться от общего типа, а тем более резко изменяться. Вкусы и потребности жизни в допетровской Руси в течение целых столетий были одни. Основною мыслью было жить так, как жили отцы и деды, по старине и по пошлине, что пошло исстари, как было при отцах, при дедах и при прадедах. И если прапрадедовский кафтан, переходя к праправнуку, нисколько не изменял своего покроя, то в отношении жилищ, в их постройке и устройстве еще неизменнее сохранились старые привычные порядки и предания, тем более что неизменны были потребности и общий склад жизни и быта, от которых вполне зависели и все материальные их формы.

Мы увидим, что и каменный дворец, построенный на месте деревянного итальянскими архитекторами в конце XV в., нисколько не уклонился от заветного типа. Вместо деревянных были построены те же, только более обширные, клети, гридни, горницы, названные палатами. Клеть, изба и здесь послужила неизменным типом, который не допустил связать в одно целое, в один общий цельный план особые комнаты нового дворца, каковы, например, приемные парадные и жилые покои. По-прежнему они были размещены, придерживаясь, без сомнения, старому основанию хором, отдельно, как размещались во дворах избы и клети, смотря по местному удобству и по неизменным требованиям и условиям тогдашнего быта, которые уже заранее указывали места для той или другой постройки. Старое оставалось даже и в названиях: так, нижние этажи каменных зданий по-прежнему именовались подклетами, хотя были всегда со сводами и только по своей местности соответствовали подклетам деревянных хором. Крыльца и при каменных палатах сохранили свое древнее значение хоромного крыла и ставились с совершенным подобием крыльцам деревянным, каково, например, было крыльцо и при Грановитой палате, названное Красным. Но что особенно напоминало древний характер хоромных строений – это переходы или открытые сени, которые и в каменном дворце, по отдельности разных палат и зданий, составляли такую же необходимость, как и в хоромах деревянных.

Мы сказали, что в конце XV в. на месте великокняжеского деревянного дворца воздвигнут дворец каменный. Мысль построить каменный дворец возникла вследствие новых потребностей, вызванных новым политическим положением московского государя. В конце XV в. великий князь Московский сделался самодержцем всея Руси; к Москве стали постепенно присоединяться разные области Древней Руси, жившие дотоле независимо, самобытно. Мысль о самодержавии Московского государя с каждым днем приобретала более силы, более сознательности, а с этим вместе совершенно другое значение получал и государев дворец в Москве. Прежние формы, прежние обряды быта великокняжеского становились уже недостаточными в жизни государя-самодержца. Сверх того, это новое государственное направление, только что возникшее в Москве естественным ходом ее истории, было приведено в полную сознательность и определенность с приездом в Москву греческой царевны Софьи Палеолог, с которою великий князь Иван Васильевич вступил в супружество. Последствия этого брака, имевшие важное значение в государственном отношении, не менее важны были и в частном быту московского государя: его двор и дворец с этого времени стали постепенно преобразовываться, заимствуя многое от угаснувшей Византии. Притом этот брак завязал самые тесные сношения Москвы с европейскими государствами; начались частые приезды иноземных послов, прием которых при новых политических отношениях Московского государя требовал большей церемониальности, большего великолепия; поэтому новый дворец, более обширный и более соответственный новым потребностям, был необходим. Вообще исход XV в. составляет блестящую эпоху не только в истории государева дворца, но и в истории всего Кремля, который, по мнению некоторых иностранных путешественников XV и XVI вв., составлял собственно дворцовую крепость. Никогда – ни прежде, ни после – не было в Кремле такой напряженной деятельности в поновлениях и постройках. Соборы и церкви, палаты государевы, городские ворота, стены, стрельницы, башни с тайниками – все это быстро воздвигалось при помощи итальянских зодчих, нарочно для того вызванных, и не более как в 20 лет наружность Кремля совершенно изменилась. На месте прежних деревянных зданий были уже новые, каменные, более обширные, красивые и более прочные. Зубчатые стены со стрельницами, окруженные глубокими рвами, придавали Кремлю грозный, величественный и красивый вид, который еще с большею яркостью обрисовывался на темном грунте деревянных построек тогдашней Москвы и на зелени ее многочисленных садов или, правильнее, огородов, находившихся почти при каждом доме.

Великий князь Иван Васильевич начал постройку нового каменного дворца с церкви Благовещения, что на Сенях, воздвигнутой еще при великом князе Василии Дмитриевиче. В 1484 г., разрушив дедовскую постройку, он заложил новую, на каменном подклете, который обложил казною, т. е. палатами для своей казны. Сверх того, с восточной стороны этой церкви, между нею и Архангельским собором, заложил кирпичную палату также с казнами и с большим белокаменным погребом, известную впоследствии под именем Казенного двора. Таким образом, не нарушая древнего обычая, великий князь и в каменном дворце устроил свою казну подле церкви. Почти в то же время, в 1487 г., с западной стороны Благовещенского собора, на великокняжеском дворе, вероятно, на том месте, где был набережный златоверхий терем при Дмитрии Донском, – фрязин Марко Руф заложил каменную палату, которая, быть может, относительно Большой Грановитой называлась малою, а также набережною[23]23
  Карамзин отнес 1487 г. к заложению Грановитой палаты, которая была окончена постройкою в 1491 г. Последующие описатели кремлевских древностей повторяли слова историографа. Но в летописи под 1487 г. сказано, что Марко Фрязин заложил палату на дворе великого князя, где терем стоял, а под 1491 г. упомянуто о совершении большой палаты на площади. Основываясь на этом различии местности на дворе и на площади и припомнив древний Набережный терем, мы должны были отнести 1487 г. к заложению не Грановитой, а Набережной палаты. Выражение большая палата указывает, что существовала малая. Малая палата, именно Набережная, упоминается в 1490 г. по случаю приема цесарского посла Юрия Делатора; следовательно, еще до совершения Грановитой она служила уже приемною. В первое время Грановитая палата именовалась только Большою. – Памятники дипломатических сношений. Т. I. С. 26; Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. X. Примеч. 111.


[Закрыть]. В августе 1489 г. Благовещенская церковь на государевых Сенях была уже освящена. Между тем постройка каменных зданий на дворе великого князя продолжалась. В 1491 г. Марко Руф и Петр Антоний выстроили на площади большую палату, которая сохранилась до нашего времени под именем Грановитой. Эта палата как передний приемный покой дворца заменила древнюю гридню, а в царском быту получила значение главной церемониальной залы. В 1492 г. апреля 5-го великий князь, переехав со всем семейством из своего старого двора в новые хоромы князя Ивана Юрьевича Патрикеева, стоявшие против церкви Иоанна Предтечи на Бору, повелел свой «старый деревянный двор разобрать и нача ставити каменный двор». Между тем в то же время он велел поставить себе свой собственный двор за Архангельским собором, деревянный, в котором временно намеревался поселиться. Но это начало постройки каменного дворца было не совсем благополучно. 28 июня 1493 г., в воскресенье утром, случился один из тех страшных, опустошительных пожаров, которые бывали довольно часто в древней столице и которые истребляли деревянные ее постройки почти каждый раз с конца в конец. Загорелось за Москвою-рекою, и при ужаснейшей буре в один миг «нечислено нача горети во мнозех местех». В Кремле прежде всего загорелся новый деревянный двор великого князя (Патрикеевский) у Боровицких ворот, в котором он только что поселился. Потом занялись житницы под горою, на подоле Кремля; оттуда новый двор великого князя за Архангельским собором; и все это место с другими близлежащими частями Кремля выгорело дотла. Летопись, описывая этот пожар, говорит в заключение, что «по летописцам и старые люди сказывают, как Москва стала, таков пожар не бывал». Великий князь выехал из опустошенного Кремля на Яузу, к Николе Подкопаеву; поселился на крестьянских дворах и стоял там до ноября, когда и переехал в Кремль, в новые хоромы, выстроенные для него на пожарище. Опустошение, произведенное этим пожаром, было чувствуемо долго. В несколько часов Москва превратилась в огромное пепелище; жители остались без имущества, без крова; более 200 чел. погибли в пламени. При таких обстоятельствах великому князю вовсе нельзя было думать о сооружении нового каменного дворца: нужно было прежде всего обстроить город, помочь его жителям, которые все более или менее пострадали от пожара… Точно так и было. Летописи этого времени не говорят ни о каких значительных постройках – ни в самом Кремле, ни на дворе великого князя. Напротив, в них находим известие об одних только распоряжениях великого князя, касавшихся более городского благоустройства. Еще после пожара, случившегося в Кремле в этот же 1493 г. весною, великий князь велел очистить от строений и церквей Занеглименье, близость деревянных построек которого всегда угрожала Кремлю и на этот раз, вероятно, была причиною его опустошения. Несмотря на жалобы и неудовольствия некоторых лиц, все хоромы и церкви отнесены были от Кремлевской стены на расстояние 110 сажен. После июльского пожара, который начался за Москвою-рекою, великий князь велел также очистить от строений часть Замоскворечья, лежавшую против Кремля, и в 1495 г. развел там сад, называвшийся в XVII столетии государевым Красным садом и Царицыным лугом.