Текст книги "В социальных сетях"

Дом был старый, в нем, как ноющие кости, по ночам пели проржавевшие трубы, а после дождя пахло сыростью. После вчерашнего банкета Авдея Каллистратова мучила головная боль, он принял таблетку аспирина и подумал, что, как и дом, давно пережил себя. Потом, чтобы чем-то заняться, заполнил личную интернет-страницу: работа – тунеядец, семейное положение – «в отношениях», политические взгляды – нигилист. Подумав немного, добавил «убежденный». Авдей Каллистратов просидел за компьютером до обеда, отлучаясь только в уборную, где старался не попасться себе на глаза в зеркале; головная боль уже успокоилась, он ждал, как лев в засаде, с кем бы сцепиться, но комментариев так и не последовало.

Кроме общения в группе у ее участников была и своя личная интернетовская жизнь. Зачастую они обновляли свой статус, не публикуя изменения в группе, заводили друзей на стороне, а в ней даже не со всеми числились в дружеских отношениях. Запросы на добавление в друзья Авдей Каллистратов систематически отклонял, считая, что с него вполне достаточно реальных знакомых, которыми был сыт по горло. Группа интересовала его лишь как трибуна, виртуальная кафедра, с которой можно в одностороннем порядке изливать желчь, а выслушивать чьи-то жалобы в его планы не входило. Его оппоненты оставались для него лишь персонажами виртуальной игры, в сущности, он не представлял их живыми людьми со своими чувствами, мыслями и болью, как никогда не задумывался о своих читателях. Первые существовали для того, чтобы слушать его речи, вторые были обречены поглощать его книги.

Пасха выдалась поздней, после церкви, в которой поставил свечи родителям, Авдей Каллистратов уехал на дачу. Природа уже буйствовала, невероятная могучая сила пробуждала все вокруг – у распустившихся бутонов кружились шмели, порхали бабочки, а между норами возле дома сновали мыши. Даша приехала через месяц, в легком ситцевом платье, с дороги свежая, порозовевшая. Авдей Каллистратов отметил про себя, как она похорошела. Держась за толстые морские канаты, он раскачивал ее на качелях, устроенных под веткой разлапистого дуба, она хохотала, взлетая все выше и выше, пока не захватило дух и не закричала:

– Хватит, хватит!

– Проси пощады! – с деланой суровостью ответил он, любуясь коленками под задравшимся платьем.

– Ни за что! – соскочила Даша в его объятия. – Сам проси, негодник!

Она крепко его обняла, и он едва не задохнулся в поцелуе. А вечером они пили чай с крыжовенным вареньем, отмахиваясь ветками от зудевших комаров, и были на седьмом небе.

Авдей Каллистратов числился литературным генералом, входил в жюри престижных премий, и к нему приезжали обсуждать их номинантов. «N или M? – перебрав список, подводил черту критик с маленькой, змеиной головкой. – За N просит Чернобай, за M – Синеглаз». Авдей Каллистратов доставал коньяк, разливал по пузатым рюмкам, и пока шло обсуждение, бутылка пустела. Они, как саперы на минном поле, осторожно взвешивали все за и против, прежде чем вынести решение. При этом кандидаты находились в равных условиях, критику не захотелось тащить их книг, и они так и не открыли ни того ни другого. Проводив критика до калитки, Авдей Каллистратов долго тряс ему руку, точно скрепляя какой-то тайный договор, вернувшись в дом, убирал бутылку под стол, доставал из холодильника моченое яблоко, которое жевал на ходу, чтобы протрезветь. А потом звонил Чернобай или Синеглаз, и он понимал, что поставил не на ту лошадь. Владельцы крупнейших издательств, поделивших рынок, они учредили премии, которые давали своим, – речь шла о дополнительной рекламе. После разговора Авдей Каллистратов выбрасывал огрызок, который держал вместе с телефоном в одной руке, пока другой рубил воздух, звал Дашу, выплескивая на нее раздражение, а если ее не было, залезал в Интернет. В такие моменты он особенно остро чувствовал себя свадебным генералом и клял весь белый свет.

«Посмертная слава сегодня никому не нужна, всем подавай прижизненную! И памятники сегодня рукотворные, и народную тропу к ним сами прокладывают. Современная литература, как и все, делается ногами, зубами и локтями. Бегают по редакциям, хлопочут, суетятся. Тут – встреча с читателями, там – телевидение. Мы – профессионалы, нам не до музы! И десять лет писать роман нам никто не даст! – Каллистратов отбил абзац. – Музыкантам и живописцам легче – их язык не стареет, не надоедает, его можно слушать бесконечно. А книга? Одноразовый шприц! Вот издатели и задирают нос: «Евангелие-то любой напишет, а кто разнесет о нем благую весть?»»

«Тоже мне, удивил, – спустя полчаса ответил Сидор Куляш. – И Христос – бренд, вроде кока-колы».

«Злобствующая бездарность!» – пригвоздила Ульяна Гроховец.

«Если всем недоволен, почему не бросишь?» – спросил Раскольников.

«Пойти лес валить? – ответил ему Авдей Каллистратов. – И потом – кругом дерьмо, а к своему принюхался».

«Откровенность делает тебе честь, – оценила Дама с @, с аватары которой смотрела рыжеволосая красотка. – Но ты забыл главное – слава развращает».

Авдею Каллистратову сделалось грустно. «Они не поймут, – думал он, – они не художники». Лето еще не кончилось, а его, как червь, уже точила осень – вчера Даша собирала граблями опавшие в саду листья, то и дело отправляя за уши спадавшие на глаза длинные волосы, а сегодня целый день лил дождь. Мерно стуча по крыше, он незаметно проникал внутрь, поселяясь в сердце, одновременно присутствуя и в шумах водостока, и где-то глубоко в душе. Авдей Каллистратов смотрел на сырые пятна, проступившие на обоях, и, зажмуривая по очереди глаза, видел в их очертаниях то свернувшуюся клубком кошку, то чье-то показавшееся ему знакомым лицо; переменив положение, он увидел косматого, оскалившегося медведя, потом согнувшегося в три погибели худого старика с нищенской сумой и подумал, что искусство – это способность наблюдать жизнь, по вкусу придавая ей смысл и значенье, в то время как сама по себе она остается всего лишь разводом на стене. Потом он долго смотрел, как дождь рисует струйками пейзажи на окне, которые тут же смывает, оставляя их следы лишь в памяти, куда тоже глубоко залез дождь, и ему вдруг вспомнились его книги, которые были ориентированы на непритязательные вкусы и житейскую мораль. «А она права, – неожиданно для себя согласился он вслух с Дамой с @. – С приходом известности каждая своя строка кажется гениальной».

В последнее время Даша зачастила к молодым недавно поженившимся художникам, живущим на соседней даче, и Авдею Каллистратову было особенно тоскливо. Выкурив сигарету и бесцельно потоптавшись по дому, он нашел в чате Даму с @. «Я трагически одинок!» – написал он ей. Ответ не заставил ждать: «Я тоже. Вчера лучшая подруга отказалась со мной спать. Фу, дура! Я ей ничего такого и не предлагала. Правда, у меня было такое желание. И я благодарна, что она его угадала. У тебя есть друг?» – «Подруга». – «У меня тоже есть парень. Недавно он оплатил мне Карибы. Но я тебя понимаю. Кто из вас строит стену в отношениях?» – «Я». – «Честно?» – «А зачем врать?» – «Тогда я не въезжаю, чего тебе надо?» – «Если бы я знал». Каллистратов уже жалел, что вступил в переписку, оборвать которую мешало воспитание. «Депрессуха?» – «Что-то вроде этого». – «Тогда травка. Поверь, лучшее средство». – «Ладно, пойду курну». Авдей Каллистратов был рад, что свернул разговор. А когда через час пришла Даша, посмотрел на нее другими глазами.

– У тебя есть подруги?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно.

– Нет. Были в университете. Но ты всех разогнал.

– Я?

– Ну, ты не виноват, просто в моем сердце не так много места.

Авдей Каллистратов расчувствовался, по дряблой, обвисшей щеке покатилась слеза. Только сейчас он осознал, как много значит для него эта хрупкая девушка с умными интеллигентными глазами. Впервые он почувствовал за нее ответственность, которую раньше никогда не испытывал в отношении женщин, и вдруг подумал, что будет с ней, когда его не станет.

– Хочешь ребенка?

Даша подняла свои большие глаза.

– Останется на память, – улыбнулся Каллистратов.

Даша молча обняла его, прижавшись горячим телом.

Ночью они занимались любовью, и кровь у Авдея Каллистратова бегала по жилам, как жилец, осматривающий новый дом. А днем Даша ушла к художникам. Он проводил ее долгим поцелуем и, насвистывая, немного побродил по саду, думая, что ему повезло. Какая девушка! Чистая, неиспорченная, немного наивная. Правда, она чаще, чем бы ему хотелось, бросает его в одиночестве, но скоро ее жизнь переменится, так что пусть погуляет. Авдей Каллистратов налил себе рюмку коньяка и, не зная, чем заняться, залез в Интернет. Там его ждало сообщение. «Помогло? А я вчера с тобой за компанию забила «косяк». Может, это симпатия?» Авдею Каллистратову стало весело. «Так быстро? Разве я дал повод?» – «Дядя, о чем бы ни говорили мужчина и женщина, речь всегда идет о сексе. На аватаре мое фото. Ничего?» – «Выше крыши», – подыграл Авдей Каллистратов, отметив, что внешне Даша ей уступает. «И мне сдается, Иннокентий, ты на меня запал?» Авдей Каллистратов расхохотался. «Учти, я очень хороший, но у меня масса проблем». – «Не упакован?» – «Ты про деньги?» – «А про что же еще?» – «Как раз с этим порядок». – «Так в чем же дело? Твоя стерва? Мы можем жить втроем». Авдей Каллистратов представил Дашу. «Она не согласится. Но проблема в другом». – «В чем?» – «Этого не объяснить». – «А ты попробуй». – «Похоже, мы с тобой живем в разных мирах и на твоем языке ее даже не сформулировать». Повисла пауза. «А че ты мне тогда по ушам ездишь? В разных мирах живем? А тремся на одном форуме». От приподнятого настроения у Авдея Каллистратова не осталось и следа. «Извини, ты права». – «Еще бы! А ты старый никчемный дурак, пропахший нафталином. Знаешь, почему я «Дама с @»? Потому что и укусить могу!» Она вышла из Сети. А Авдей Каллистратов еще долго сидел, просматривая посты, которые оставляла в группе

Дама с собачкой

«Это чё форум анонимных лузеров? – строчила она, не соблюдая орфографии. – Типа поплачем дружно легче станет? Не станет тока жилетка будет мокрая. Пролетала как стрекоза над вашим болотом – полный отстой! И че вы ерзаете? Жизнь прикольна, вы можете трахаться, летать в самолетах, трещать по мобиле. Вы родились, и это чудо, редкая удача оказаться на этом свете!»

«А на том?» – прилепил грустный смайлик Модест Одинаров.

«И я про то же, – кивала Ульяна Гроховец. – Жизнь одна, чтобы так бездарно ею распоряжаться».

«Быть или не быть? Не тот вопрос! Как быть и с кем – об этом надо думать!» – оставил свое предложение Олег Держикрач.

Это понравилось Зинаиде Пчель и Даме с @.

«Именно «с кем», а не «зачем»! – писала Дама с @. – А тот, кто не думает «как», прирожденный мудак!»

«Эт точно! – не удержался Авдей Каллистратов. – Жить – классно!»

Он сидел перед монитором и всерьез думал о том, как сделать предложение Даше. Нарвать цветов? Лучше ромашек, но за ними далеко тащиться. Жениться! И как я раньше этого не понимал? Авдей Каллистратов отвернулся к распахнутому окну, в которое лезли кусты калины с красными, но уже тронутыми чернотой гроздьями. Однако полетит к черту налаженная жизнь, прощай, заведенный годами распорядок. «В первую половину ведешь тот образ жизни, который во вторую ведет тебя», – пришло ему на ум. Фраза показалась красивой, и он занес ее в записную книжку. Потом снова посмотрел в окно. А тело? На погоду реагирует. Здоровье уже не то, перемены обязательно дадут о себе знать. Может, подождать? До конца лета? А к осени будет видно…

Даша вернулась оживленная, раскрасневшаяся.

– Жаль, тебя не было, такие милые люди.

– В следующий раз бери с собой.

– Сколько раз было «в следующий раз»?

Даша рассмеялась. А Авдею Каллистратову стало неприятно за свои мысли, за чуть не сорвавшееся с языка предложение, его опять раздражала эта неуемная жажда жизни, злило, что у Даши все впереди. «Зависть? – думал он. – А хоть бы и так! Не жениться же с ней». Мир принадлежал уже другому поколению, а он продолжал упрямо цепляться за прошлое, хватаясь за седло, из которого его давно вышибли. Ему захотелось отвлечь Дашу от вчерашнего разговора, заболтать, чтобы она забыла о нем и все шло как прежде. Авдей Каллистратов стал шутить, вспоминая забавные случаи своей долгой жизни.

– А знаешь, как меня дразнили в детстве?

– Как?

– Влюбликом. А знаешь почему?

– Догадываюсь.

– А вот и нет. Просто учительница раз загадала нам загадку: «Кто бубнит, тот бублик, кто рубит – рублик, в тюбетейке – тюбик, а в юбке – кто?» – «Влюблик», – брякнул я. Так и пошло.

– Значит, ты уже тогда со словами играл. А какая разгадка?

– Поверишь, не помню! Проклятый «влюблик» все вытеснил. Может, это и не загадка была, а скороговорка.

– А может, шотландец?

– Или черт в юбке. Хотя для детей такое рановато. Замечала, в памяти часто какая-то ерунда остается? Когда меня в Африке леопард ранил, я полз к лагерю, истекая кровью. А в уме крутилось: «Голуби на дереве – к войне!» Так вот – ни как дополз, ни как меня перевязывали, не помню, а присказка эта сохранилась. Как и хромота. А зачем они мне?

Авдей Каллистратов знал, что может быть интересен, и вскоре увидел загоревшиеся глаза, которые глядели на него, не отрываясь. «По ушам ездишь… – вспомнил он. – Так это, голубушка, еще заслужить надо!» Авдей Каллистратов был в ударе, и ему казалось, что он видит жизнь насквозь, погружаясь в ее глубины, взлетая в поднебесье, откуда ничто не может укрыться. Но он не знал, что Даше известна его тайная переписка. Как-то он забыл выйти из браузера, и она, заглянув в историю его интернет-путешествий, попала в группу. Это случилось еще в городе, когда она хотела быть к нему ближе, и, зарегистрировавшись как Дама с @, писала: «Это че форум анонимных лузеров? Типа поплачем дружно легче станет?» Отвечая Авдею Каллистратову, Даша кусала губы, роль дуры ей давалась с трудом. Молодожены-художники были в курсе ее дел, участливо предоставляя ей кресло за компьютером.

– Ах, бедняжка, какой же он все-таки негодяй, какой черствый эгоист!

– Я больше не хочу его обсуждать. Я хочу отомстить.

Художники сочувственно кивали, вспоминая ее исповедь: «Три года я потратила впустую! Целых три года! Он водил меня на поводке, как собачку, видел перед собой влюбленную дуру. А теперь он мне противен. И зачем я ему? У него же есть зеркало. Он всю жизнь притворялся, имитировал, а честным стал только в группе, из чего я заключила, что себе он никогда не врал. Искренне заблуждался? Это не про него! Разве такие заслуживают снисхождения? Я понимаю, в писательском мире по-другому не пробиться, если ты не чей-то сват-брат, надо изворачиваться, предавать? Но при чем здесь я?»

Всего этого Авдей Каллистратов не знал. «Ты изумительная, необыкновенная, – шептал он, жадно целуя волосы, рассыпанные по подушке. – Я на пике блаженства, на пике блаженства…» Он провалился в сон. И тут ему тоже снились волосы, рассыпанные по подушке, которые пахли горной лавандой и дарили ему молодость. А когда проснулся, их не было, постель была пуста. «Верно, в саду», – решил Авдей Каллистратов, сладко потягиваясь. Но Даши не было и там. «Пошла в магазин». Он набрал ее номер, мобильный был отключен. «Не иначе у художников заболталась, – раздраженно подумал он, когда она не вернулась к обеду. – Могла бы хоть позвонить». Достав вазу, он набрал в саду палых яблок и, прежде чем поставить на стол, несколько изгрыз. Постепенно его раздражение сменилось тревогой. Взяв трость, Авдей Каллистратов отправился к художникам. Звонок не работал, и Каллистратов, просунув руку к щеколде, открыл калитку снаружи. На крыльце он громко постучал тростью в дощатый пол. На пороге появилась молодая пара.

– Даша у вас? – властно спросил он, не здороваясь и не представляясь.

– Даша уехала, – в тон ему ответил муж. – Сказала, что встретила молодого человека, с которым будет счастлива.

Каллистратов онемел. Все это походило на глупый розыгрыш, сейчас из дверей выйдет Даша, и они все посмеются. От его грубой бравады не осталось и следа, он нелепо топтался, и помимо его воли на лицо наползла виноватая улыбка.

– Она… – начал он хрипло, закашлявшись в кулак. – Она ничего не передавала?

Художники смерили его взглядом.

– Она советовала вам оставить искусство, – сказал муж.

– И перечитать «Даму с собачкой», – быстро добавила жена.

Авдей Каллистратов остолбенел. Жена сощурилась:

– Хотя какой из вас чеховский герой…

– Откуда вы знаете? – взорвался Авдей Каллистратов. – И нечего на меня так смотреть!

Распрямив спину, он зашагал к калитке. «Все проходит, – собрав остатки гордости, твердил он. – И быстро». Вздохнув, он ускорил шаг, а за калиткой, перевернув трость, застучал по забору массивным набалдашником. «Кси-ло-фон, кси-ло-фон», – отзывалось у него в ушах, а когда штакетник кончился, он, размахнувшись, зашвырнул трость в овраг. С пригорка открывалось бескрайнее поле, полное солнца, гудевших пчел и пуха от облетавших одуванчиков. «И сюжет всегда один, – окунувшись в его марево, плыл Авдей Каллистратов. – Смычка, случка, стычка – смычка, случка, стычка…» Солнце зашло, а он все бродил по полю кругами, едва ворочая языком, прилипшим к засохшей гортани: «Смычка, случка, стычка…» Вечера были холодные. Укутавшись на веранде пледом, Авдей Каллистратов допил коньяк. Он точно оглох, не слыша кружившую вокруг лампы мошкару, окрики пастухов, которые щелкали кнутами, прогоняя через деревню мычавшее стадо. Он застыл в тупом отчаянии, погрузившись в особую тишину, которую рождает одиночество.

– Должна быть записка, – вдруг произнес он с пьяной уверенностью. – Конечно, должна быть.

Стукнув себя по лбу, он открыл шкаф, увидев, что исчезли Дашины платья, выбросил на кровать свои мятые костюмы, вытряхнул из серванта все мелкие вещи, перерыв их, наткнулся на ее духи, ударившие в голову запахом лаванды, и – разрыдался. Ему вдруг стал невыносим разом опустевший дом, каждый угол которого кричал о ней. Он вышел в сад, сел на качели – она была и там. Не находя себе места, Авдей Каллистратов обошел кругом дом. Казалось, сама земля, помнившая прикосновение ее босых ног, шептала о ее присутствии. Авдей Каллистратов опустился на заросшую мхом ступеньку и, глядя на мерцавшие звезды, плакал, плакал…

Забрезжил рассвет, сизое небо повисло клочками над уснувшей деревней. Горькая обида, разъедавшая Каллистратова, прошла, теперь он ясно увидел себя со стороны. Сгорбленный, с опущенными плечами, он давно проехал повороты, где мог встретить ту единственную, которая его ждала и которой теперь не будет. Он совершенно успокоился, осознав, что искать Дашу бесполезно, что в этом ему не поможет целый штат детективов, что единственный способ смириться с одиночеством, на которое обрекла его старость, – это честно признать его победу, подтвердив все права над собой. Он открыл Интернет и добавил сообщение Даме с @: «Перечитай «Страшную месть» Гоголя».

Утром, собрав чемодан, Авдей Каллистратов закрыл дом, спрятал ключ на притолоке и побрел на станцию ковыляющей походкой, точно его ноги, подгибаясь, пересчитывали прожитые дни. Он пришел слишком рано, так что, купив билет, успел еще выкурить полпачки, зажигая сигареты одну от другой, прежде чем первым автобусом уехал в город.

– В этом году вы что-то рано с дачи, – приветствовала его консьержка. – Насовсем вернулись?

– Насовсем.

Дом показался ему пустым и холодным. Чтобы быстрее к нему привыкнуть, Каллистратов тут же разобрал чемодан, повесив одежду в скрипучий шкаф, потом, листая записную книжку, сел за телефон. «Да, уже приехал. Какие новости?» «Привет, уже из города. Нет-нет, не заболел. Когда у нас ближайшее мероприятие? Увидимся». «Хочу пораньше приступить к работе, сколько можно отдыхать…»

Повесив трубку, он стал насвистывать какой-то веселый марш. Потом вдруг произнес, точно продолжая говорить по телефону: «Ничего, мы еще повоюем, все что ни делается – к лучшему!» Дернув за веревку, он раздвинул глухие шторы, с которых полетела пыль, распахнул окно, впуская свежий воздух и уличный шум. Глядя на мокрый тротуар, еще не высохший после ночного дождя, он думал, что его единственное спасение – это вернуться к прежнему распорядку, погрузиться в работу, не откладывая сев за новый роман. В приподнятом настроении он приготовил кофе, сел в кресло, и тут на глаза попалась полка с его книгами. «Ну не настолько они и плохи, раз читают». Сдвинув тугое стекло, взял одну он наугад. Мало ли что он писал про себя в Интернете – недовольство собой присуще настоящему художнику. Разве оно не признак истинного таланта? Он пробежал глазами пару абзацев, пролистав, выхватил еще несколько строк, и от его настроения не осталось и следа. Книга полетела на пол, топорщась страницами, как взъерошенный воробей. Он взял следующую. Через мгновенье она накрыла первую. От растерянности Каллистратов никак не мог достать очередную книгу, стекло заело, и он стал бить ладонью по торцу. Стекло лопнуло, клинообразные осколки обнажили акулью пасть. С порезанной ладони закапала кровь, но он не обратил внимания. Третья, четвертая… Гора на полу росла, пока полка не опустела. Авдей Каллистратов беспомощно опустился на сваленные в кучу книги и дико захохотал…

Премию вручали ранней осенью. На награждении были Чернобай и Синеглаз, раздававшие похвалы жюри за выбор лучших, а в президиуме, передавая микрофон, долго распространялись о лауреатах, подчеркивая несравненные достоинства их книг.

– Это современная проза, – шамкал лысоватый старик, перепутавший на юбилее имя Авдея Каллистратова. – Настоящая современная литература. – Он многозначительно замолчал, давая понять: он вкладывает в слово «современная» больше того, что представляемые авторы еще живы.

– Мы оценивали только текст, – вертел змеиной головкой критик, приезжавший к Авдею Каллистратову на дачу. – Только художественность и мастерство.

В зале сосредоточенно молчали, ожидая объявление победителя, но в жюри все тянули и тянули. Невзирая на нетерпеливый скрип стульев, говорили о великой силе искусства, возрастающей роли слова, при этом каждый из выступавших не преминул напоминать о себе. Авдей Каллистратов равнодушно обводил взглядом зал, механически кивал, замечая знакомые лица. Он вполуха слушал привычные речи, изредка аплодировал, а сам думал о том, почему всю жизнь писал бог знает о чем, но не о том, каким увидел мир, куда пришел, и теперь его впечатления останутся тайной, которую он унесет с собой. Оставить слепок своего времени – может, в этом было его предназначение? Может, для этого он и родился? Когда до него дошла очередь выступать, он долго молчал, перебирая пальцами провод от микрофона.

– Говори же, – с недоумением толкнули его в бок.

– А что говорить? – хрипло произнес он. – Что вы лжете? Что мы все здесь мертвые души?

Динамик разнес его слова по залу, и, когда Авдей Каллистратов, обхватив голову, шел к двери, стояла гробовая тишина.