Текст книги "Прометей каменный век"

– Стой. Макс отставить, у меня два процента кислорода, думаю у тебя не намного больше. Ты можешь просто не успеть вернуться, открыть шлюз, выровнять давление и снять скафандр. Как старший по миссии приказываю: вернуться на станцию! Я проиграл… Космос победил.

Я слышу тяжелое дыхание, ему критически не хватает кислорода. Отталкиваюсь и лечу, я не брошу его! Долетаю, хватаю за ногу, Михаил молчит, но в микрофон слышу свистящее дыхание. Перехватывая одной рукой, я начинаю выбирать трос, метр за метром. Долго, очень долго… Шлюз приближается, но крайне медленно. В висках начинает стучать, чувствую, что кислорода нет.

Взгляд на датчик – четыре процента. Вот и шлюз, отпускаю ногу и начинаю проворачивать колесо затвора. Черные мушки размером с фасоль, мелькают перед глазами. шлюз открыт, я толкаю Михаила внутрь, ногами вперед, руки мешают, но, кажется, удалось. Наконец, втискиваюсь сам. Падаю, с усилием поднимаюсь, почти ничего не видя, ощупью нахожу и давлю на кнопку. В шлюзе горит красный свет, сигнализирующий о том, что кислорода в шлюзе нет. Внутри отрицательное давление, потому, что я травил воздух перед выходом. Красный свет начинает моргать тогда, когда мои легкие начинают разрываться от желания вздохнуть.

Зеленый свет! Негнущимися пальцами я срываю шлем и, получив глоток райского наслаждения, срываю шлем с Михаила. Неужели опоздал?! Синюшность по всему лицу, выпученные глаза с расширенными зрачками и рвота в шлеме Он умер…

Несколько минут я пробовал делать непрямой массаж сердца. Никакой реакции.

Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять бесполезность реанимационных действий, но инструкция требовала следовать протоколу, и я старался. Убедившись, что все это бесполезно, я прекращаю бессмысленные попытки.

Михаил взирал на меня выпученными глазами медленно планируя, словно хотел поиздеваться. Я оставил его тело в гермошлюзе, здесь низкая температура, нельзя было допустить разложения внутри станции. Отправить тело в космос мне казалось кощунственным. Так и не приняв окончательного решения, в состоянии, близком к отчаянию, я вернулся в жилой модуль.

Глава 3. Депрессия и принятие решения

Оставшись после смерти Михаила один в огромной станции, я ожидаемо впал в депрессию. Вылезая из своего короба, устроенного по принципу спального мешка, чтобы невесомость не мотала из стороны в сторону, я принимал еду, справлял нужду, что само по себе являлось целым неприятным процессом, и снова устраивался в своем «спальнике».

Тому, кто никогда не переносил тяжелой депрессии, не понять всю ужасную и убийственную суть этого состояния. Допустим, вы просыпаетесь утром и не можете встать. Вы пытаетесь поднять руку, но у вас не получается. Что за чёрт? Вы снова пытаетесь поднять руку и встать с кровати. Тело вас не слушается. Оно не хочет. Почему? В итоге вы кое-как справляетесь с собой и встаёте, но не знаете зачем.

Допустим, вы просыпаетесь и на следующее утро. Вы не открываете глаза. Уже сам факт того, что вы проснулись, удручает. Вам нужно что-то делать. Вам нужно куда-то идти. Зачем? Вы откладываете дела и засыпаете снова. Если бы вы могли спать вечно, вы бы спали. Но организм так не может. Вы просыпаетесь, но не открываете глаз. Вы не хотите. Вы не хотите даже разлеплять свои веки. Вы закрываетесь одеялом и пытаетесь заснуть снова. Вы уже проспали четырнадцать часов, и организм не может больше. Борьба становится мучительной. Вы открываете глаза и чувствуете боль.

В перерывах между сном и полусонным состоянием, я жалел себя, снова и снова проклиная свой выбор, связавший меня с космосом. Я был единственным сыном обеспеченных родителей. Мой отец, Серов Сергей Николаевич, был потомственным военным, ракетчиком. Его военная часть в лесу за Красногорском входила в третье кольцо противоракетной обороны, чем папа гордился всю жизнь. Само собой, что он имел тесные контакты с Плесецком, с конструкторскими бюро и с детства прививал мне любовь к ракетам.

Но вопреки его ожиданиям, я выбрал профессию врача. Уже на пятом курсе, наслушавшись разговоров докторов в больницах, где у нас проходили практические занятия, решил, что не буду вкалывать на тридцать тысяч в месяц. Так мой выбор и любовь отца к ракетам нашли общую канву, я выбрал редкую специальность – космическую медицину. После окончания института попал в центр подготовки космонавтов.

Моя мама, Янович Елена Анатольевна, была из семьи музыкантов, но сама выбрала специальность ветеринара и работала руководителем ветеринарной клиники «Доброе сердце». Я с детства часто бывал у нее на работе, мешая ей работать, Мне нравилось смотреть, как она лечат животных.

Благодаря отцу, отношение ко мне в центре подготовки космонавтов было лояльным. И когда Волков Иван Сергеевич, тридцатипятилетний врач, попал в автокатастрофу, переходя дорогу на красный свет, решение о выборе напарника Михаилу было принято в мою пользу. В пользу новичка, который всего два года назад переступил порог Центра. Не попади Волков под машину, не будь влияния моего отца, я бы сейчас на Земле занимался чем-нибудь, а не торчал бы на высоте четыреста километров на орбите над мертвой пустынной Землей.

Сегодня был третий или четвертый день после смерти Михаила, я просто не знал точнее. Вылез из «спальника» в очередной раз, чтобы сходить в туалет, и остановился. Мне послышался посторонний шорох.

«Галлюцинации… Скоро начнутся необратимые психологические расстройства», – поставил я себе диагноз.

И тут же представил, как на станции мечется, натыкаясь и отлетая от стен, заросшее существо, некогда бывшее Максимом Серовым. От этой картины у меня прошли по коже мурашки.

За последние несколько дней я впервые прошел в модуль управления. Посмотрел на дисплеи, непрерывно выводящие данные скорости и курса, альтиметр, который показывал высоту триста шестьдесят километров. Получается, что за неделю станция снизилась примерно на десять километров. Каждые две недели приходилось корректировать курс, возвращая станцию на прежнюю высоту, орбита была низкой, чтобы пренебрегать гравитацией.

Допускалось значение высоты орбиты до трехсот сорока километров, но тогда при коррекции курса затраты топлива были большие. Чем ниже спускалась орбита, тем быстрее начиналось снижение в последующем из-за увеличения трения в более плотных слоях атмосферы. Высота ниже трехсот километров считалась критической, топлива на станции просто не хватит, чтобы поднять ее. После этого падение со сгоранием в атмосфере станет неизбежным.

Восстановлением курса обычно занимался Михаил, а его действиями управляли с ЦУПа. Теперь не было ЦУПа, а труп Михаила лежал в гермошлюзе. За все эти дни я не смог заставить себя пойти туда. Передатчик Морзе он так и не успел собрать, значит, никакого сигнала я послать не мог. Мне оставалось только растягивать продукты, оттягивая неизбежный конец. Теперь, я остался один и мог растянуть запас продовольствия на два месяца при средней экономии.

Но было одно критическое НО: если не включить двигатели и не поднять станцию повыше, то максимум через три недели, она войдет в плотные слои атмосферы и превратится в горящий факел. МКС летела на неосвещенной стороне планеты и камера в автоматическом режиме делала фотографии темного пятна, именуемого планетой. Режим автоматической съемки с кратностью снимка каждые пять минут установил Михаил ещё до того злополучного выхода в космос.

Чтобы чем-нибудь забить мозги я вывел все снимки на экран, перелистывая один за другим. Ничего нового, ни следа человеческой деятельности. Ночные снимки я поставил на автоматическую перемотку – чего пялиться в темное пятно, обрамленное светлячками звезд. Как вдруг глаз уловил что-то странное. Это было еле заметное пятнышко.

Я остановил перемотку и вернул слайд. Увеличил еле заметное пятно… Что это вулкан? Пожар в лесу? Я заинтересовался и сделал максимальное увеличение. Вероятно вулкан, ничего другое не приходило в голову. А если костер? Меня даже пот прошиб при этой мысли. Если это костер, то, возможно, на планете остались люди. Посмотрел на дату снимка, наложил траекторию движения станции. Получалось, что снимок сделан над территорией современной Франции, но там нет, насколько мне известно, вулканов. Может природный пожар, но на всех последующих снимках, сделанных после, пятнышка не было.

Люди или природное явление?

Сердце билось как бешеное, до этой минуты мысль о том, что на Земле могли остаться люди, не приходила в голову. Над территорией Франции МКС должна появиться на следующем витке, сейчас я пересекал границу тени, внизу было видно голубое пятно Атлантического океана. Сорок пять минут на освещенной стороне тянулись как сутки и вот, наконец, станция нырнула в тень. Теперь я рассматривал темень через камеру, на максимальном разрешении.

Еле видное мерцающее пятнышко чуть не заставило моё сердце остановиться от радости! Я сделал серию фотографий, которые сразу бросился рассматривать на дисплее. Сомнений быть не могло, это был источник света, либо маленький вулкан, либо костер. На пожар не было похоже. Не может пожар локализовано стоять на одном месте двое суток. Если это костер и его развели люди, значит, планета пригодна для жизни!

Только сейчас я вспомнил о целом ворохе лабораторных модулей на МКС, несколько часов занимался спектральным анализом. Данные ошеломили – кислорода в атмосфере было двадцать три процента!

«Это же насколько Земля очистилась, стоило человечеству покинуть ее», – промелькнула в моей голове мысль.

Впервые за долгое время впереди забрезжил просвет, как бы я не экономил еду и воду, им придет конец и тогда моя смерть неминуема от голода и обезвоживания. Из этого следовало, что только попытаться выжить можно лишь на Земле. Конечно, оставался вопрос, есть ли там жизнь вообще, если планета была покинута людьми. Первая мысль была о том, что многие животные организмы на суше и в мировом океане, за время своей эволюции подвергались куда большим испытаниям, но выжили. Значит, вопрос необходимости попасть на Землю практически не оспаривается.

Вторая мысль была более практичной, как попасть на Землю, покинув станцию? Теоретически в этом проблемы небыло: на МКС есть собственная спасательная капсула. Её роль исполняет модифицированный космический корабль «Союз». За все время работы МКС с 1998 г. спасательной шлюпкой не пользовались. Каждая новая миссия меняла запас продуктов и контролировала работоспособность капсулы путем подачи питания и проверки работы дисплея, показывавшего состояние оборудования. Спасательная капсула, стоявшая в безвоздушном пространстве в гермошлюзе, не подвергалась никакому разрушительному воздействию.

Теоретические знания по эвакуации с МКС у меня были, как и у любого космонавта. Учения по экстренной эвакуации со станции были одними из самых важных и много раз отрабатываемых еще в Центре. Модуль пристыкован к российскому стыковочному узлу РСС, к нему легко добраться из любого модуля на станции.

Сценарий спасения был следующим: если работа МКС в управляемом режиме невозможна, экипаж станции переходит в «шлюпку» через люк в верхней части аппарата. После размещения в тесной кабине космонавты надевают противоперегрузочные костюмы и закрепляются в креслах. На все операции, включая закрытие люка и герметизацию, уходит две-три минуты. Штатная отстыковка от МКС занимает десять минут, но в аварийной ситуации все происходит в ускоренном темпе.

Проплыв до российского стыковочного узла, я открыл гермошлюз. Спасательная капсула стояла, надежно пристыкованная к шлюзу внешней стороны.

Я открыл люк и спустился внутрь. Четверо космонавтов здесь сидят как сельди в бочках, но для одного это бизнес-класс. Я повернул тумблер включения питания. Засветились лампочки дисплея, встроенного в стенку. Вроде все работает. Я выключил тумблер. Время до спасательной операции есть, теперь надо проработать все от, «а» до «я». Время отстыковки от станции, предполагаемый маршрут приземления и еще массу других моментов.

Я вернулся в командный модуль «Заря», прихватив с собой из капсулы «Руководство по аварийной эвакуации» еще в редакции 1998 года. Теперь надо было просчитать массу моментов. Обычно космонавты при спуске с собой не берут ничего лишнего, я же во многом буду теперь зависеть от того, что удастся доставить с собой вниз, исходя из того, что кроме предполагаемого костра, никаких следов человечества нет.

Спасательная капсула отстреливается автоматически, и приземление тоже происходит на автопилоте. На нужной высоте открывается парашют, и срабатывают тормозные двигатели. Главные вопросы – где приземляться и как рассчитать траекторию? Что из того что есть на корабле пригодится внизу, не считая продуктов. У меня было примерно две недели на подготовку, пока орбита станции позволяет не спешить.

За это время надо собрать необходимые вещи, продукты, предметы быта, инструменты, короче все, что мне могло пригодиться. Все это надо перенести и разместить в капсуле так, чтобы не травмировать себя во время приземления. Надо рассчитать момент пуска спасательной капсулы, причём расчет произвести с учетом траектории и скорости движения. А в этом я был слаб, это не было моей сильной стороной. Нельзя было забыть о лекарствах, на станции всегда был солидный запас медикаментов, включая набор хирургических инструментов, шовного материала, перевязочного материала, дезинфицирующих средств.

Надо было отобрать продукты максимально длительного. Это на станции есть возможность хранить их вечно, а внизу непонятно какие меня ждут сюрпризы, кроме повышенного содержания кислорода.

Итак, я определил для себя приоритеты, исходя из того, что, возможно, окажусь на необитаемой, но пригодной для жизни планете. Максимум продуктов, одежда, инструменты и оружие. На станции были столовые приборы из пластиковых вилок и ножей, ножи не ахти себе, но для приема пищи годились. Рассчитывать на пластиковые ножи и вилки как на оружие было нелепо, значит, оружия у меня нет. Инструментов на станции было много: гайки с барашками и карабины, усиленные тонкие тросы, ключи накидные и рожковые, даже домкрат был. Предназначение некоторых инструментов я даже не знал, поэтому надо будет определяться на месте.

Кроме того, в самой спасательной капсуле тоже должен быть аварийный запас питания и воды, предназначенный на несколько дней. Я решил собирать необходимые мне вещи в модуле «Рассвет», с которым через гермопереходник был соединен стыковочный узел. Собирать начал с одежды, стараясь брать только все необходимое для длительного ношения.

Когда горка одежды была прихвачена шнуром, чтобы она не летала в воздухе, настал черед инструментов. Все ключи, которые впоследствии могли быть переплавлены, нашли себе место в сумке, также зафиксированной шнуром. Медикаменты я носил сразу на станцию, в пластиковых боксах, в которых они находились в модуле «Заря» в отдельном шкафу.

Три дня заняло, чтобы перетащить все, что я смог наскрести на станции на модуль «Рассвет», а потом в капсулу. За раз удавалось взять не очень много груза, который мешал передвигаться. Задевая стену, он получал импульс движения в невесомости и увлекал меня за собой, приходилось хвататься за что попало, чтобы остановиться.

Я перестал убирать мусор и теперь упаковки от еды временами мешали движению, возникая из ниоткуда. Почти целый день ушел на то, чтобы разместить все это внутри спасательной капсулы, которая теперь оказалась забитой всевозможными тюками с одеждой, медикаментами и внушительной сумкой с инструментами. Места оставалось мало, а продукты я еще не трогал. Пришлось убрать часть одежды и выбросить из медикаментов одноразовые системы для переливания растворов. Не знаю, какой умник догадался их доставить на станцию – трансфузия в условиях невесомости была нереальной. Один из кейсов с комплектов инструментов также пришлось отложить. Труднее всего было расстаться с ноутбуком, но какая от него польза, если электричества нет и не будет? Солнечные панели станции-целый комплекс и у меня нет переходника, чтобы запитать ноутбук. Да и сама мысль выхода в открытый космос, вызывала страх. Не раз потом придется пожалеть о своём глупом решении. Оглядываясь назад, могу сказать, что вел себя как испуганный школьник. а не как космонавт. Набрал слишком много продуктов, порой оставляя самое необходимое.

Теперь я засел за расчеты, многократно проводя математические выкладки по расчёту траектории станции. Приземляться я хотел во Франции, где на фото было мерцающее пятнышко. Спуск в автоматическом режиме с преодолением орбитальной скорости в восемь километров в секунду занимал около восьми минут, с учетом снижения скорости после срабатывания парашюта. Это означало, что команду на отстыковку капсула должна получить примерно над проливом Ла-Манш.

МКС должна была пролетать над той территорией через восемь витков, поэтому в моем распоряжении оставалось чуть больше десяти часов. Следовало еще перенести продукты, чем я и занялся, обливаясь потом. Время моего старта было назначено на двенадцать часов дня по московскому времени. Дальше около десяти минут полета и я должен приземлиться примерно в районе Орлеана.

В одиннадцать часов дня, перетаскав солидный запас продуктов, я решил остановиться. Именно в этот момент станция снова нырнула в темноту. Сорок пять минут полета в тени, и я снова увижу солнце.

Пересечение границы тени я встретил уже капсуле, одетый в противоперегрузочный костюм. Включенный дисплей показывал время отсчета: ровно десять минут до отстыковки от станции. Цифры замелькали на табло показывая начало отсчета, в капсуле было тихо, я лежал вертикально, зажатый тюками и амортизирующими подушками самой капсулы. Шесть цифр «ноль» остановились на табло в тот момент, когда и стрелки на моих часах встретились на двенадцати.

– Аварийная отстыковка, – возвестил механический голос, и в этот момент меня ощутимо тряхнуло. Это пиропатроны отстрелили капсулу от станции, и секунд пять продолжалось падение в невесомости. Затем по корпусу спасательной капсулы прошла дрожь, включились маршевые двигатели, и огромная перегрузка вдавила меня в пол, На скорости девять километров в секунду капсула устремилась к земле, вращаясь вокруг своей оси.

Перегрузка продолжалась около трех минут. Потом резкий толчок и остановка вращения возвестили о выстреливших парашютах. Обычно это происходит на высоте пятнадцати километров.

Через небольшой иллюминатор в верхней части капсулы проникали солнечные лучи, которые через минуту потускнели.

«Прохожу облака», – догадался я. Еще три минуты продолжалось мягкое падение, потом капсула практически зависла в воздухе – это сработали тормозные двигатели. Спустя секунду она мягко погрузилась во что-то мягкое и заколыхалась, вызывая неприятную тошноту. С усилием дотянувшись до внутреннего затвора, открывающего люк, я провернул его три раза и, натужившись, откинул его. Внутрь ворвался свежий воздух с запахом моря. Моря?!

Подминая под себя тюки, я вскарабкался наверх, задыхаясь от напряжения. Волнуясь, я высунул голову и огляделся – со всех сторон меня окружала вода. Небольшие метровые волны несли покачивающуюся капсулу к темной полоске вдалеке.

Глава 4. Здравствуй Земля

Спасательные капсулы «Союз», разработанные еще на заре освоения космоса, отличаются удивительной надежностью. В нескольких случаях они спасли жизни экипажу во время космических стартов, успевая сработать и безопасно приземлиться. В них заложен хороший запас плавучести, четырехбалльное волнение на море они переносят хорошо, лишь переваливаясь с бока на бок.

Погрузившись почти до верхней трети в воду, капсула медленно дрейфовала по ветру, дувшему в сторону полоски земли. Остров ли это, материк или просто песчаная банка, обнажившаяся во время отлива, пока невозможно было разобрать. Чтобы не подвергать остойчивость капсулы ненужным нагрузкам, я спустился вниз.

Душа ликовала, хотелось сплясать, но не было места, и к тому же оставалась тревога – вдруг земля окажется небольшим островком? По моим расчетам, я должен был приземлиться в долине Луары, но вместо этого приводнился. Оставался вопрос – куда именно? Это море? Океан? Или большое озеро?

Несколько раз я высовывался из люка. Земля приближалась медленно, но верно. Можно было различить холмистую поверхность, однако детали различить было трудно на таком расстоянии. Через два часа приливная волна вынесла мою «шлюпку на берег. Дно капсулы коснулось песка, и она остановилась, немного накренившись в сторону суши.

Убедившись, что капсула прочно стоит на песчаном грунте, я выбрался наверх. Спрыгнул и ушел в воду почти по плечи. Нехилая глубина у берега! Помогая руками, дошел до берега. Идти пришлось немного на подъем. Накатывающиеся сзади волны, словно торопя, подталкивали меня в спину.

Первый шаг на Земле… Отвыкшие от физических нагрузок ноги дрожали. Немного пошатываясь, я прошел метров пятнадцать. Полоска песка была неширокой, метров десять максимум, дальше она переходила в смешанную с песком полоску серой земли, наверное, с примесью глины. Вслед за ней пышно росла трава, доходившая мне до колен. На расстоянии двухсот метров начинались заросли кустарников, переходящие в лес.

Я повернулся к морю. Течение пригнало мою капсулу в уютную бухточку, слева и справа к морю подступала невысокая каменная гряда, вдававшаяся природным волнорезом в морские воды. Бухта была небольшая, на мой взгляд, расстояние между грядами было порядка семисот метров. Такая уютная небольшая бухта, где могла бы разместиться рыбацкая деревенька.

Первым делом я опорожнил мочевой пузырь, освободившись от памперса, надетого еще на МКС перед стартом. Два месяца я был лишен удовольствия слышать журчание, одновременно получая облегчение. Сразу после этого я за стропы вытянул парашют, такое количество прочной и легкой ткани вкупе с прочнейшими верёвками для строп нельзя было упустить. Ткань парашюта и стропы решил использовать только в случае крайней необходимости, это были невосполнимые вещи.

Прилив тем временем достиг пика, теперь вода в бухте практически не накатывала, её уровень был неизменным. На часах было три часа. Оставалось посмотреть, когда начнется отлив. Насколько он сильный и как долго продлится.

В зарослях кустарника слышались шорохи и звуки. Значит, животный мир выжил, но никакого рева или других признаков присутствия хищников пока не было. По траве и листве кустарника можно было сделать вывод, что сейчас была поздняя весна. Пару часов я сидел на песке, вдыхая чистейший воздух и испытывая головокружение. Ослабевшие мышцы после невесомости в космосе были еще слабы.

Начинало темнеть и оставаться на берегу было небезопасно. Отлив пока еще не начинался. Снова хорошенько промокнув, я добрался до капсулы и не без усилий поднялся на нее. Закрыл люк, предварительно открыв вентиляционное отверстие в нем, и при свете химического источника света поужинал.

Когда на часах было двенадцать ночи, я почувствовал еле заметную вибрацию. Высунувшись из люка, я убедился, что моя догадка была верна – начинался отлив. Предварительно можно было сделать вывод, что прилив и отлив делят сутки примерно наполовину.

Утром я проснулся очень рано, часы показывали пять утра. Высунувшись в люк, я чуть не присвистнул – капсула стояла на песке, а само море находилось метрах в тридцати. Значит приливы и отливы здесь достаточно сильные. Первое время я мог спать в капсуле, но мокнуть, выбираясь и забираясь в нее, и ориентироваться по времени прилива и отлива, было некомфортно.

Пользуясь отливом, я перенес часть вещей на берег. Продукты брать не стал, чтобы не приманить животных. После каждой такой ходки приходилось отдыхать, свой вес казался очень большим, но здесь не было спасателей, чтобы мне помочь. Превозмогая боль в мышцах и усталость, я исправно трудился, пока не выбился из сил.

Над морем летали птицы, похожие на чаек. Несколько крупных птиц, рассмотреть которых мне удалось, тяжело взлетели с кустарника. Среди вещей в спасательных капсулах, начиная с 1976 г., неизменно находится спасательная палатка, рассчитанная на трех человек. Вначале это были отечественные палатки защитного цвета. После падения железного занавеса, палатки закупались в США, хорошие качественные, предназначенные для экстремальных экспедиций.

На границе интенсивного роста травы, оставив метр в запасе, я поставил палатку, куда отправились все вещи. Вскоре усталость заставила меня прекратить работу. Пот шел с меня градом, а мышцы болезненно отзывались на каждое движение. Парашют я сложил многократно, он теперь будет моим одеялом и подушкой, пока не найду лучшего применения. Веревки я смотал в клубок: это неприкосновенный запас, который использовать буду лишь в крайнем случае.

Я съел кусочек хлеба и паштет из вакуумной упаковки. С левой стороны, почти у самой границы каменной гряды, цвет травы был сочнее и насыщеннее. Движимый догадкой, я двинулся в ту сторону, взяв с собой в качестве оружия, суковатую палку. С тихим журчанием у самой гряды тек небольшой ручей. Прорыв себе русло в песке, он, незаметный с пляжа, впадал в море.

На вид вода была кристально чистая. Зачерпнув её руками, я понюхал – запаха не было. Не удержавшись, я сделал глоток. После вторичной очищенной воды на станции, вкус был великолепен, в меру холодная и очень вкусная. Я пил, пока не почувствовал, как она плещется в желудке. По крайней мере, вопрос водоснабжения был решен. В капсуле было несколько пластиковых бутылок, а, учитывая прочность пластика, бутылки должны были прослужить долго.

Сам ручей тек в метрах двухстах от палатки, и я стал думать, не перенести ли мне палатку ближе к ручью. Но решив, что двести метров мне сходить не проблема, решил пока ничего не трогать. Вынесенные вещи были в палатке, начинался прилив, лениво ползли волны, сокращая расстояние до капсулы.

Вернувшись к капсуле, я вытащил две литровые бутылки и, освободив их от вторичной очищенной воды, превозмогая усталость, сходил к ручью. Вернулся к капсуле, когда вода начала облизывать ее подножие. Не закрывая люка, я развалился отдохнуть. Все мышцы болели, словно я пробежал марафон. А ведь это всего два месяца в невесомости.

Теперь было понятно, как космонавты, пробывшие на орбите полгода и больше, даже самостоятельно вылезти не могли из капсул. А после случая посадки Леонова и Беляева в тайге, были пересмотрены многие моменты, касающиеся аварийной посадки и возможностей космонавтов при отсутствии помощи.

Я вспомнил, как нам демонстрировали спасательную операцию. Перед глазами возник образ пистолета в руках космонавтов. Память услужливо подсказала: ТП-82. Я рывком сел. Застонав и отбрасывая тюки с вещами, я начал рыться под сиденьями противоперегрузочных кресел. Рука наткнулась на какой-то предмет. Едва сдерживаясь от нетерпения, я извлек из-под груды вещей небольшой кейс размером пятьдесят на двадцать сантиметров и глубиной порядка десяти.

Щелкаю замками и поднимаю крышку. Матово блеснуло три ствола специального оружия, разработанного для космонавтов: многоцелевой трехствольный пистолет ТП-82. Под пистолетом лежит мачете в легком чехле, под ним инструкция по использованию с тактико-техническими характеристиками.

Читаю, пока свет хороший, возможно это моё оружие выживания в этом безлюдном мире: «ТП-82 – охотничий неавтоматический трёхствольный пистолет, входящий в состав комплекса СОНАЗ (стрелковое оружие носимого аварийного запаса) советских и российских космонавтов для защиты от опасных зверей, добычи пищи охотой и подачи световых сигналов визуального наблюдения в случае приземления или приводнения в безлюдной местности, а также прокладывания пешеходной тропы в зарослях, заготовки дров и строительных материалов для шалашей, рытья канав, ям и с помощью приклада-мачете. Имеет два верхних горизонтальных гладких ствола 32-го охотничьего калибра и расположенный под ними нарезной ствол калибра 5,45 мм. В боекомплект СОНАЗ входят специально разработанные патроны калибра 5,45 мм, 32-го калибра – дробь и 32-го калибра – сигнальный».

Так мачете также есть в наличии, оно имеет широкое лезвие длиной около двадцати сантиметров, расширяющееся от рукояти, которая имеет паз. Пистолет, вставленный в этот паз, становится практически ружьем.

Читаю дальше: «В состав СОНАЗ входят: ремни и закрытая кобура, подвесной чехол для приклада-мачете, два патронташа по 5 дробовых патронов, два патронташа по 5 сигнальных патронов, один патронташ на 11 пулевых патронов». Осматриваю кейс, он действительно имеет второе отделение сбоку, прикрытое наглухо фольгой. Рву фольгу и поочередно вынимаю перечисленные вещи. Патронташи уже снаряжены патронами, только одевай и заряжай. Еще имеется небольшой тюбик на двадцать миллилитров с ружейным маслом. Лепота!

Переворачиваю инструкцию. Дальше идут тактико-технические характеристики патронов, способ заряжания и чистки, перевод из одного положения стрельбы в другой. Пистолет имеет два курка. Левый используется как для выстрелов из гладкого ствола, так и для выстрелов из нарезного, есть рычажок для перевода курка, спусковой крючок один. Гильзы из гладких стволов выбрасываются переламыванием ствола, а из нарезного при нажатии кнопочки. С этим разобрались.

Глаз пробегает инструкцию дальше, цепляясь за следующие характеристики: «ТП-82 имеет съемный приклад, состоящий из мачете и матерчатого чехла с металлическим затыльником, надеваемым на клинок для упора в плечо. Рукоятка мачете имеет пазы для присоединения к рукоятке пистолета и фиксируется защелкой, расположенной на рукоятке мачете. ТП-82 имеет длинное деревянное цевьё, рукоятка пистолета выполнена также из дерева, а рукоятка мачете из пластмассы. Приклад обеспечивает более точную стрельбу, мачете используется как рубящее средство, позволяющее: прокладывать тропу в зарослях, заготавливать дрова и строительные материалы для шалашей, рыть канавы, ямы и окопы».

Ну, окопы, предположим, рыть незачем, но функциональность мачете поражает. Вытаскиваю его из ножен. Металл тускло блестит, при щелчке ногтем звук долгий, но не звонкий. Ясно, долговечность и прочность в приоритете, тупиться будет довольно быстро, но не лопнет при нагрузке.

Пробегаю глазами последний листок инструкции, где идет информация о том, что металл мачете износостоек, выдерживает колоссальные нагрузки, а пистолет всеяден и может использоваться при любых погодных условиях.

Кусочком ткани тщательно прочищаю пистолет, заряжаю и ставлю на предохранитель. В оба гладких ствола вставляю сигнальные патроны, мне здесь подавать сигналы некому, а для проверки работы обоих курков они подойдут. Дробовые патроны лучше сохранить на дичь или мелкого зверя.