Текст книги "Лола ищет подругу"

4. Неправильная краска и настоящие пузыри

Когда я вернулась домой, мама уже ушла на работу в свою больницу. Она говорит, что эта ее больница – лучшая в мире. В эту среду она на дежурстве, а значит придет домой только вечером. Зато папай был дома. Он приготовил бразильские бобы. Бабушка их терпеть не может. Но я просто а-абаж-жаю бразильские бобы, и мама тоже. Несмотря на то что она после них пукает. Но ведь после бобов все пукают, и это очень весело. Но маме не нравится. Она говорит, что знала одного мужчину, который умер от бобов, но мне кажется, что это неправда. Мама иногда рассказывает всякие странные истории, а папай в это время мне подмигивает.

– Ну, Кокада, как дела в школе? – спросил папай, ставя передо мной полную тарелку бобов.

Кокада по-бразильски значит «маленький кокосик». Папай называет меня так, потому что очень любит кокосы.

– Ышо, – ответила я с набитым ртом. Это значит: «Хорошо». Но это, конечно, неправда.

Правда, после переменки стало полегче. Побывав на свежем воздухе, Фло меньше пахла рыбой, но запах все равно остался, и я не могла с ней разговаривать. Хотя и она больше ко мне не обращалась.

Зато на второй переменке Аннализа спросила, не хочу ли я сыграть с ней и Фредерикой в резиночку. Аннализа – это белокурая девочка, а Фредерика – ее подруга с каштановыми локонами. Потом к нам присоединились и Сила с Рикьей. Сила – это девочка с тысячей косичек, а Рикья – с лисьим хвостиком. Хотя они и не похожи друг на друга, но все равно что сиамские близнецы. Так они вдвоем и прохихикали всю переменку, хотя я так и не поняла, почему. Жаль.

Втайне мне немножко хотелось, чтобы Сила стала моей лучшей подругой. Из-за темной кожи. Я еще никогда не дружила с темнокожей девочкой. Но Сила разговаривала только с Рикьей, и только иногда с Аннализой. А если у нее уже есть лучшая подруга, то встревать между ними как-то нехорошо.

Аннализа с Фредерикой очень симпатичные. Хотя мне, если честно, не очень нравится играть в резиночку. Я бы лучше побегала на заднем дворе школы или попрыгала. Или покружилась на мостике. Это такая штука – на нее поднимаются вдвоем, берутся за руки и кружатся. Но там были только большие мальчишки… и Фло. Пришлось сделать вид, что я смотрю совсем в другую сторону.

Но мне не хотелось рассказывать все это папаю. Терпеть не могу сразу после школы рассказывать, как прошел день.

Потому-то я и сказала:

– Ышо.

Папай говорит:

– Рад за тебя.

Естественно, по-бразильски. Но я пишу это по-немецки, потому что иначе никто не поймет.

Потом папай спросил, не хочу ли я после обеда прогуляться с ним в ресторан. Конечно, хочу! Ресторан находится прямо у гавани, и это самый лучший ресторан на свете. Правда, тогда никакого ресторана еще не было, а только строительная площадка. Везде торчали какие-то провода, а с потолка сыпалась штукатурка. Папай и дедушка с утра до вечера трудились, не покладая рук. Дедушка владеет половиной ресторана. Конечно, он не поделен на две половины, просто дедушка заплатил половину его стоимости и помогал папаю с ремонтом.

Когда мы в тот день пришли в ресторан, дедушка уже заделал все провода и выровнял стены. Теперь он собирался смешать краску и начать красить стены. Перед ним стояла большая банка белил, и он хотел добавить в нее зеленой.

– Сто-о-ой!!! – закричал папай. – Ты с ума сошел?

– Что случилось? – дедушка так испугался, что чуть не опрокинул краску на себя.

– Это же зеленый! – воскликнул папай.

– Как зеленый? – нахмурился дедушка. – Почему зеленый? Это оранжевый!

– Никакой не оранжевый! – Тут папай схватился за голову.

Здесь надо пояснить, что мой дедушка – дальтоник. Но он просто отличный маляр и на все руки мастер!

Папай поднес банку с краской прямо к дедушкиному носу.

– Зеленый, – сказал он. – Зеленый, как летняя лужайка. Здесь написано.

Дедушка пристально посмотрел на надпись, которая была слишком мелкой.

– Надо же, – вздохнул он. – Какая удача, что вы приехали именно сейчас.

И правда, хорошо. Может, летняя лужайка и должна быть зеленой. Но только не ресторан! Ни в коем случае!

В общем, папай пошел за другой краской, а я осталась в ресторане с дедушкой. Я уселась на перекладину с одной стороны стремянки, дедушка – с другой. Сунула в рот сразу две жвачки со вкусом колы, и еще две дала дедушке.

– Какая желтая! – удивился дедушка, развернув обертку.

– Ничего не желтая, – хихикнула я. – Она коричневая.

Дедушка сунул обе за щеку и начал жевать.

– Точно, – наконец сказал он и поморщился. – Это кола. Ну, знаешь, Лола…

Я давно заметила: взрослые иногда совершенно не разбираются, что вкусно, а что нет.

Потом мы устроили соревнование по выдуванию пузырей, и оба получили большое удовольствие. У дедушки получаются самые лучшие в мире пузыри из жевательной резинки. Один вышел такой большой, что когда он лопнул, то облепил ему все лицо. А лицо у дедушки не маленькое, зато круглое, розовое, с мясистым носом и лукавыми глазами.

Когда папай вернулся, я стала помогать смешивать краски. Дедушка перелил оранжевую в большую банку с белой. Потом папай добавил еще немного желтой и совсем чуток коричневой, и в конце концов получился цвет, который папай назвал «терракотовым».

Можно было начинать. Дедушка красил углы и те места, где стены сходятся с потолком и полом. Мы с папаем красили стены. Для этого мы взяли специальные валики – такие штуки, похожие на лохматые сосиски, которые насадили на ручку от швабры.

Когда мы катали их по стене, они издавали замечательные звуки! Шшшууууухххххх! И ввввжжжжжжжиииххх! Я чувствовала себя настоящим маляром, или, вернее, подмастерьем. Дедушка сделал мне шляпку из газеты. Только вот рабочего комбинезона у меня не было, и мама жутко ругалась, когда мы с папаем вернулись домой. Оказывается, эта краска плохо отстирывается. Мои руки тоже были по локоть в краске, поэтому мама перед ужином отправила меня в ванную.

Тогда еще наша ванная не была закончена. Свет не включался, и на двери внутри не было щеколды. Поэтому дверь можно было закрыть только снаружи, но тогда ее нельзя было открыть изнутри. И купаться приходилось при свечах. Я не думаю, что это так уж плохо, но мама сердилась.

– Когда ты, наконец, все доделаешь? – спросила она папая за ужином.

– Завтра, – ответил папай.

– Завтра, завтра! Всегда это «завтраки», – проворчала мама. – Я знаю одного мужчину, который семь лет обещает жене…

– А я, – перебил ее папай, – знаю одну женщину, которая уже семь дней не танцевала с мужем!

Он подхватил маму со стула и закружил по кухне, еще и напевая при этом.

Мама визжала. Я смеялась. Мне очень нравится, когда папай так делает. Думаю, и маме тоже.

5. Тетя Лизбет и сцена

Перед тем как меня отправили в постель, к нам заглянули бабушка и тетя Лизбет. Тетя Лизбет уже была в пижаме и почему-то икала. Бабушка с мамой пошли на кухню, а тетя Лизбет решила взглянуть на мою сцену.

У меня действительно есть сцена. Это была моя идея, но построить ее помог дедушка. Мы положили на четыре бетонных блока большую доску. Справа и слева поставили две пустые картонные коробки с прорезями. Это колонки. Чтобы они были больше похожи на настоящие, я их выкрасила в черный цвет.

– Ну, тетя Лизбет, как тебе моя сцена? – спросила я.

– Ик, – ответила тетя Лизбет и начала петь: – Ла, ла, ла-ла-ла!

Она поднесла ко рту мой микрофон. Это была просто пластиковая бутылка из-под колы. Тетя ее чуть в рот не засунула, пришлось отобрать у нее микрофон. Но тетя не успокоилась и продолжала голосить:

– Парам-парам-парам-ра-ра-рам!

– У вас все нормально? – крикнула бабушка из кухни.

Я сунула в рот тете Лизбет жвачку.

– Нормально! – крикнула я в ответ.

Бабушка всегда беспокоится, если дело касается тети Лизбет. Ведь моей тете Лизбет всего два года, и она не очень похожа на первого бабушкиного ребенка. Первый ребенок, естественно, моя мама. Но когда она родилась, бабушке было всего семнадцать лет, а дедушке двадцать два. Тогда они были очень-очень-очень юными родителями. Теперь они очень-очень-очень пожилые родители. Когда родилась тетя Лизбет, бабушке было уже сорок пять, а дедушке пятьдесят. Но они по этому поводу не слишком переживали.

– Если мы смогли стать хорошими родителями в семнадцать и двадцать два, то в сорок пять и пятьдесят будем еще лучше, – говорит бабушка. И дедушка с ней соглашается.

Бабушка с дедушкой действительно хорошие родители и отличные бабушка с дедушкой! И тетя Лизбет – отличная тетя, хотя росту в ней всего восемьдесят сантиметров и она еще не все понимает.

– А теперь, – сказала я тете Лизбет, снимая ее со сцены, – ты сядешь на пол и будешь публикой. Я Джеки Джонс, и буду для тебя петь. Ладно?

– Джек, – сказала тетя Лизбет. Думаю, это означало «да», и теперь ее можно было поставить на пол.

Я взяла свой микрофон и начала.

– Оу-йеа, йе-йе, йееееееее! – пела я. – Йеее, йеее, йееееееееа!

При этом я закатывала глаза и вертела попкой. Именно так ведут себя настоящие певицы. Закончив, я раскланялась.

– Теперь ты должна хлопать, тетя Лизбет, – заметила я. – Если хочешь, можешь визжать и падать передо мной на колени.

Ведь именно так ведут себя настоящие фаны.

Но тетя Лизбет не хлопала и не визжала. Она только хватала ртом воздух. И вдруг лицо у нее стало стремительно синеть…

– Ну сколько раз говорить: нельзя давать ребенку жевательную резинку! – возмущалась бабушка после того, как перевернула тетю вверх тормашками и основательно встряхнула. К счастью, жвачка выскочила сама, а заодно и икота прошла.

– Но если бы я не дала жвачку тете Лизбет, она бы съела мой микрофон, – пробормотала я.

Мама, утешая, погладила меня по голове.

– С маленькими тетями нужно быть поосторожнее, сокровище мое. Ты и сама это знаешь.

Когда бабушка с тетей Лизбет ушли, я еще немного попела для себя. Но без особого подъема – скучно петь без публики. И когда я, уже лежа в постели, снова попробовала стать Джеки Джонс, мне тоже почему-то стало скучно. Тогда я пригласила на свой концерт Аннализу.

Мы с ней пели дуэтом и выступали на грандиозном шоу. Наши поклонники визжали и падали на колени. Ох и классно было!

А потом мы вместе отправились в мой четырехэтажный дом. И я раздала всем по круглой жвачке «Hubba-Bubba» со вкусом кока-колы.

Папай сварил всем картошки и сосисок, а потом мы отплясывали на дискотеке, пока у нас не заболели ноги. Отличная выдалась ночка!

Перед тем как заснуть, я подумала, захочет ли Аннализа выйти со мной на сцену. Попробую спросить у нее во сне.

6. Курица, яйцо, петух и козы

Но спросить об этом у Аннализы по-настоящему мне удалось не скоро. До этого прошло еще порядочно времени. Если точно – два дня в школе и выходные. А когда я все-таки ее спросила, случилось кое-что ужасное. Но тут подруга подсказывает мне, что рассказывать нужно по порядку.

Следующий день был четверг, и когда я снова пришла в класс, место рядом со мной опять оказалось пустым. У нас был урок природоведения, и мы проходили курицу и яйцо. Фрау Вигельманн хотела знать, что появилось первым.

Аннализа подняла руку.

– Курица, – уверенно заявила она.

Фрау Вигельманн улыбнулась.

– Откуда тогда взялась курица?

– Из яйца! – выкрикнул с места Сол.

Сол – это мальчик за моей партой. У него темная кожа и очень длинные волосы.

– Правильно, – сказала фрау Вигельманн.

– Значит, сначала появилось яйцо! – воскликнула Рикья.

Фрау Вигельманн склонила голову набок.

– Но кто же тогда снес яйцо?

– Курица! – закричал Ансуман, второй мальчик с моей парты.

Класс застонал, а фрау Вигельманн рассмеялась.

– По этому поводу не раз спорили очень-очень умные люди, – сказала она. – И никто не нашел правильного ответа. Мы знаем только одно: куры появляются из яиц, а яйца несут куры.

– Значит, так, – выкрикнул Сол, вскакивая со стула. – Куры несут яйца…

Он присел на корточки, потом подскочил, замахал руками и загорланил:

– Куд-кудах, куд-кудах, я снес яйцо! Куд-кудах, я так волнуюсь из-за этого!

Все засмеялись. Я, конечно, тоже. Сол постоянно откалывает всякие смешные штуки.

– Сядь, Сол, – сказала фрау Вигельманн и достала из сумки куриное яйцо. – Вы знаете, откуда берутся такие яйца?

– От секса! – закричал мальчик по имени Йонас.

Все захихикали и стали коситься на фрау Вигельманн. Тогда она объяснила нам, как петухи запрыгивают на кур и делают свое дело.

– Это называется «оплодотворение», – добавила она. – В результате получается яйцо. В принципе, так же, как и у людей.

Теперь пришла моя очередь тянуть руку.

– Но ведь мужчины не запрыгивают на женщин! – возмутилась я.

Я даже представить не могла, чтобы папай вдруг начал кудахтать и вспорхнул на маму.

На этот раз смеялись не только мои одноклассники, но и фрау Вигельманн.

– Это точно, Лола, – заметила она. – Думаю, мы, люди, в таких обстоятельствах устраиваемся поудобнее.

В этот момент дверь распахнулась. В класс влетела растрепанная девчонка, и фрау Вигельманн вздохнула. А я, наоборот, – задержала дыхание. Фло опять пахла, как жареная акула.

– Извините, фрау Вигельманн! – чирикнула она, плюхнулась на стул рядом со мной, зевнула – и через пять минут уже спала.

«Бум-с!» – с таким стуком голова Фло упала на стол.

Сол бросил в нее скомканную бумажку. Я сердито покосилась на него. Пусть спит – по крайней мере, я могу хотя бы не обращать внимания на запах.

Но фрау Вигельманн это не понравилось. Она разбудила Фло, отметила что-то в своей записной книжечке и снова вздохнула.

Когда прозвенел звонок на переменку, я направилась к парте Аннализы, почесывая в затылке и готовясь спросить: «Ты бы не хотела…», – но ничего из этого не вышло. Аннализа не обратила на меня никакого внимания. Она шмыгнула к двери, а когда я вышла во двор, она уже сидела на скамейке с четырьмя девочками из другого класса. Они наклоняли головы друг к дружке и все вместе были похожи на кур на насесте. Я так и не осмелилась к ним подойти.

Между прочим, сегодня Аннализа мне даже не улыбнулась.

Пришлось идти к козам. Я разве не говорила вам, что в нашем школьном дворе есть загончик для коз? Одну козу зовут Снежинка, другую – Пятнышко. Снежинка вся белоснежная, как вата, а Пятнышко – светло-коричневая с черными пятнами. Загончик вообще-то довольно просторный, там даже есть настоящий дом для коз.

– Эй, вы двое, – обратилась я к ним.

– Ме-е-е-е, – ответила Снежинка.

– Вам хорошо, – сказала я.

– Бе-е-е-е, – согласилась Снежинка.

– Ведь вы тут вдвоем, – добавила я.

– Бе-е-е-е, – подтвердила Снежинка.

Я не понимаю козьего языка. Но ответы Снежинки мне понравились. Наверное, она самая разговорчивая из них, и мне даже показалось, что она меня понимает. Подруга говорит, что ей тоже так кажется.

Я протянула Снежинке корочку хлеба от школьного завтрака. Теперь пришел и мой черед вздохнуть. Мне бы тоже сейчас хотелось быть рядом с подружкой!

Но на следующей переменке Аннализа снова исчезла с девочкой из другого класса. Рикья и Сила под ручку прогуливались по школьному двору. Фредерику нигде не было видно, а Фло играла в футбол с мальчишками из четвертого класса.

В пятницу мы писали сочинение про кур и яйца, а на первой переменке Целовальник спросил меня, не хочу ли я поиграть с ним и с Ансуманом в льдинку.

Вообще-то, Целовальника зовут Марио, но все называют его Целовальником, потому что он то и дело целует девчонок. В первую очередь, Аннализу и Фредерику. Он подкрадывается сзади и чмокает в щеку. Но меня он еще ни разу не захотел поцеловать, наверное, потому, что я новенькая. Ну, а поскольку Аннализа снова шепталась с девочкой из другого класса, я играла с Ансуманом и Целовальником в льдинку.

Игра в льдинку похожа на догонялки, только веселее. Выбирают одного игрока, который будет ловцом. Тот, до кого ловец дотронулся, должен неподвижно застыть на месте, – превратиться в «льдинку». Если он сумел «заморозить» всех игроков, то выиграл. Тогда выбирают нового ловца, и все начинается сначала.

На второй переменке Фло и Фредерика тоже играли с нами. Фредерика визжала всякий раз, когда до нее дотрагивались. А Фло так никто и не поймал. Оказывается, она очень быстро бегает. Правда, один раз она упала и разбила коленку. Из ссадины потекла кровь, но Фло даже не поморщилась, и я решила, что она очень храбрая. Кстати, на переменке от нее не так пахло рыбой. Но уж в классе запах стоял просто невыносимый. Мне приходилось все время дышать ртом. Ну почему мне нельзя сесть с другой девочкой? И почему Аннализа больше не приглашает меня играть в резиночку, как в самый первый день?

Прыгать через резиночку можно часами, и тогда я бы могла спросить, не хочет ли она взглянуть на мою сцену. Я даже начала подумывать, не позвать ли вместо нее Фредерику.

Но когда раздался звонок с последнего урока, Аннализа снова мне улыбнулась. «Сейчас или никогда!» – подумала я и уже направилась к ней, однако фрау Вигельманн позвала меня к своему столу и попросила продиктовать наш адрес. Ей нужно было заполнить классный журнал. Я живу по адресу: улица Бисмарка, дом 44, Гамбург. Почтовый индекс – 20259, номер телефона – 4017034498.

Пока я все это диктовала, Аннализа опять исчезла…

– Как ты думаешь, Аннализа захочет стать моей лучшей подругой? – спросила я у Снежинки, угощая ее морковкой перед тем, как пойти домой.

Снежинка посмотрела на меня своими блестящими темными глазами и сказала:

– Бе-е-е-е!

7. «Чистый Гамбург» и я в обмороке

В субботу мы с мамой и тетей Лизбет ходили в книжный магазин к бабушке. В воскресенье в ресторан привезли барную стойку, а в понедельник снова надо было идти в школу. Полночи я представляла, что я – Джеки Джонс, поэтому утром еле-еле продрала глаза. За завтраком у меня отчаянно чесалась голова. Во-первых, потому что я переживала из-за Аннализы, а во-вторых, из-за уборки.

Сегодня фрау Вигельманн заявила, что мы будем принимать участие в важном проекте. Он называется «Чистый Гамбург», и наш класс тоже поможет очистить город от мусора. Всем нам выдали настоящие мусорные мешки и мусорные перчатки.

Наш участок находился в парке возле пруда, недалеко от школы. Фрау Вигельманн, естественно, была с нами. Она даже пригласила настоящего репортера из газеты и настоящего фотографа. Фотографа звали Олаф Вильденхаус, он оказался знакомым мамы Фредерики. Репортера звали герр Леттневич. Он сказал, что через неделю приглашает нас к себе в редакцию. Конечно, это здорово. Но еще лучше, что сегодня мне не нужно было сидеть за одной партой с Фло.

Во время уборки я держалась поближе к Аннализе. Но ей, похоже, вся эта затея не нравилась. Она то и дело морщилась, подбирая своими тонкими пальчиками окурки, а однажды даже громко сказала «Фу-у-у!», когда увидела поломанную Барби, которая валялась на берегу пруда.

– Супер! – завопил Ансуман, оказавшийся рядом. – Утопленница!

Фотограф несколько раз сфотографировал Барби. Потом он сфотографировал Силу. Она нашла в траве пустой шприц.

– Эй, посмотрите, что здесь! – крикнула она и протянула руку, чтобы поднять шприц, но фрау Вигельманн остановила ее.

– В таких шприцах могут остаться наркотики, – объяснила она. – Никогда не трогайте их.

Наркотики – это гадость, мне мама рассказывала. Некоторые люди вкалывают их себе в руку и из-за этого сходят с ума. Это опасно еще и потому, что у человека появляется болезненная зависимость от наркотиков, сказала мама. Мне кажется, что колоть себе отраву – это просто кошмар. Даже представить не могу, как можно зависеть от такой дряни.

Фрау Вигельманн осторожно подобрала шприц рукой в перчатке и положила в мешок для мусора. К счастью, никаких шприцов больше не попалось. Правда, мы нашли огромное количество банок из-под пива, а Сол – пустую бутылку из-под водки.

Целовальник нашел новенькую губную помаду. Естественно, он не мог обойтись без своих штучек: накрасил губы и тихонько подкрался к Фредерике. Она как раз присела на берегу пруда и подбирала крышки от картонных коробок. Чмок! – и на щеке у нее остался ярко-алый след от поцелуя.

Фредерика ругалась, но мы смеялись до упаду. Надо же, что именно Целовальник нашел губную помаду!

Я тоже нашла любопытную штучку – сережку.

Она лежала под деревом и блестела. Я подумала, что могу показать ее Аннализе, а заодно спросить, не хочет ли она взглянуть на мою сцену.

Я похлопала Аннализу по плечу:

– Смотри!

– Ух ты! – Аннализа наклонилась над моей ладошкой. – Какая прелесть!

– Дарю, – сказала я.

– Спасибо! – ответила Аннализа.

– Если хочешь, приходи ко мне в гости, – тихо проговорила я, чуток запнувшись, потому что у меня вдруг ужасно зачесалась голова. – Я покажу тебе свою сцену.

Аннализа открыла рот. Я напряженно ждала ответа. И тут случилось ужасное.

– А это мусор или не мусор, – услышала я голос Фло за спиной. Я обернулась и уставилась на ее протянутую руку. Подбежал фотограф. «Клац-клац!» – защелкал затвор камеры.

И тут Аннализа завопила:

– А-а-а!!! Дохлая лягушка! Фу-у-у, какая бо-о-о-ольшая!

Я не вопила, потому что не успела даже закрыть глаза ладошками. И вообще не могла пошевелиться.

Я чувствовала только жуткий зуд. На этот раз – прямо в голове. Будто миллионы крохотных муравьев ползали внутри. «Шур-шур-шур!» – шуршали их тонкие лапки.

«Клац-клац-клац-клац!» – продолжала щелкать камера.

Потом муравьи побежали по моим рукам, ногам, коленкам и пяткам. Кто-то спросил:

– Лола, ты чего так побледнела?

И тут стало темно.

Когда свет снова включили, моя голова лежала на коленях фрау Вигельманн. Вокруг стоял весь класс.

– Ты потеряла сознание, – сказала фрау Вигельманн.

Некоторые захихикали. Другие стали перешептываться. Кто-то сказал «Ква-ква!»

Это была Фло.

Противная, мерзкая, воняющая рыбой Флора-Фло!