Текст книги "Совместить несовместимое. Роман"

***

Дискуссия, в которой никто никого не слышит, не имеет шансов привести к конструктивному результату – к реальным действиям в направлении действительного решения проблем. Они могут только «выпускать пар» и позволять участникам «пиариться» на рейтинговых телеканалах. Но всё это «бряцающий кимвал», пустое сотрясание воздуха. И когда в поисках понимания и решений не работает диалог, срабатывает социальная иерархия. «Я начальник, ты дурак», и наоборот. У кого социальный и материальный статус выше, тот прав. «Истину» диктует сильный и богатый. Можно высказать «неправильную» точку зрения, и быть за это уволенным, подвергнуться уголовному преследованию, а то и физической расправе. В России всегда права только власть. А все остальные не имеют ни прав, ни шансов.

В России почему-то всегда ищут и успешно находят невидимую соломинку в глазу ближнего. «Ближние» и «братья», то есть все люди, не воспринимаются, как ближние, но как «дальние», чужие, до которых нет дела. Как враги, от которых может исходить угроза. И которых даже в превентивном режиме лучше, на всякий случай, заранее поставить на место, чтобы не возникало сомнений, «кто здесь главный». У русских почему-то всегда виноваты все остальные – американцы, мировая закулиса, иностранные шпионы и враги народа. Они не понимают, что развалить СССР извне было бы абсолютно невозможно, если бы была действительно сильной его экономика, и если бы идеология и управление действительно держались на всенародной поддержке. А не на инерции страха, доставшегося от эпохи «великого Сталина», постепенно деградирующего в «оттепель» и «застой» и временно притупившегося с гласностью и перестройкой.

Русскому человеку нужно обязательно верить во что-то светлое, в коммунизм или любое другое светлое завтра и послезавтра. Это просто необходимо, чтобы проявлять лучшие качества – доброту, бескорыстие и человечность. А без мечты, просто хорошо и интересно жить и работать для своей семьи и страны как-то не получается. Когда рушатся светлое будущее и идеалы, наступает летаргическое разочарование. «Общество на перепутье» теряет цели и ориентиры, и впадает в бездействие. А люди начинают обвинять во всех проблемах «обстоятельства» и «врагов».

Глава вторая. Плен Зигфрида

С Зигфридом, бывшим военнопленным des Archipels GUPVI1111
  Archipel GUPVI (нем.) – Архипелаг ГУПВИ – система лагерей Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД СССР. В ГУПВИ входили сотни лагерей, более двух тысяч лагерных отделений и почти двести специальных госпиталей.


[Закрыть], мы особенно подружились. Меня удивляло, что в «Союзе вернувшихся домой», несмотря на длительное пребывание в советском плену, немногие говорили по-русски, хотя, конечно, понимали отдельные слова: «лагерь», «начальник», «госпиталь» и «давай-давай», знали много фразеологических и ненормативных оборотов. Зигфрид по-русски говорил. Он знал много русских слов и правильно выстраивал грамматические конструкции, но воспроизводил слова с определённым акцентом, так, что если мы говорили, как он иногда выражался, «на языке Пушкина», время от времени приходилось переспрашивать или уточнять. В наших беседах я обращался к нему по имени и, как он просил, «на ты» (сначала он шутил, что когда я говорю ему «Вы», приходится оглядываться по сторонам, «кто здесь ещё»). Но в мыслях я всё же иногда называл его дядей Зигфридом, потому что ему было семьдесят, а мне двадцать. И он казался не только опытным и проницательным человеком, но и настоящим героем уже хотя бы потому, что выжил в советском плену. А «не пойти» на войну против СССР уж точно никак не мог, потому что в начале сороковых был «лицом призывного возраста». Конечно, он также, как и большинство сверстников и соотечественников, ожидал закончить Молниеносную войну на Восточном фронте к зиме 1941-го. Точнее, по его словам, большинство немцев тогда мало о чём думали, так как были «напичканы» идеями превосходства Германии и прочими идеологическими лозунгами Третьего Рейха. А значит, мало кто сомневался в быстрой победе над слабым и недостойным «неарийским» коммунистическим противником.

Зигфрид попал в советский плен сразу после Сталинграда – начала конца Третьего Рейха, в феврале 1943-го. В плен тогда попали порядка ста тысяч немецких военнослужащих, 24 генерала и командующий 6-й армией Вермахта генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс. Сатрапа (оперативный псевдоним Паулюса) потом долгое время обрабатывала советская контрразведка, склоняя к руководству антифашистскими организациями немецких военнопленных в СССР. К выступлениям против гитлеровского фашистского режима. К обращению «К военнопленным немецким солдатам и офицерам и к немецкому народу» уже после открытия Второго фронта.

Паулюс, безусловно, был знаковой фигурой. Удивительная судьба, от незавершённой учёбы в Мюнхенском университете и ухода на армейскую службу в 1910 году до поражения 6-й армии под Сталинградом, ставшего переломным моментом Второй мировой войны. Первый за германскую историю сдавшийся в плен генерал-фельдмаршал – которого Гитлер произвёл в фельдмаршалы уже после пленения, таким образом склоняя к самоубийству. Паулюс провёл первые месяцы плена в лагере для военнопленных в подмосковном Красногорске, с апреля 1943 года некоторое время в Суздале, а затем ещё несколько лет на подмосковных дачах. Сначала он пытался отстаивать национал-социалистские взгляды и возражал против создания в СССР антифашистских организаций немецких военнопленных. Но после полутора лет «идеологической перековки» в СССР, неудачного покушения на Гитлера и казни в августе 1944 года генерал-фельдмаршала фон Витцлебена, разочаровавшийся в режиме, Паулюс выступает по радио против Гитлера и становится членом антифашистского Союза немецких офицеров и Национального комитета «Свободная Германия». В феврале 1946-го Паулюс выступил на Нюрнбергском процессе, а в 1953 году репатриировался в ГДР, в общей сложности пробыв десять лет в советском плену. По сравнению с другими пленными немецкими фельдмаршалами, объявленными военными преступниками, весь плен проведшими в тюрьмах НКВД и МВД или даже умершими в советском плену (как, например, Эвальд фон Клейст), судьба высокопоставленного военнопленного Паулюса сложилась многократно более позитивно. В 1979 году в Кёльне была издана книга бывшего переводчика Паулюса Александра Бланка «Немецкие военнопленные в СССР». А в 1990-м году в Москве на русском языке вышла знаменитая книга «Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса».

***

Если в истории с Паулюсом было много политики и высших государственных интересов, то Зигфрид в первой половине 1943 года был сначала рядовым двадцатитрёхлетним немецким солдатом, а потом рядовым советским военнопленным. Семидесятилетний Зигфрид, после возвращения на Родину получивший высшее образование в области германистики и сравнительной литературы, обладал удивительным чувством юмора и тонкой самоиронией. Например, он шутил, что далеко не случайно оказался на берегах Рейна на Скале Дракона, потому что, по преданию, именно Зигфрид, вождь Нибелунгов, в пещерах Драхенфельса победил пожиравшего людей и животных Дракона. Убив Дракона, Зигфрид стал властителем несметных богатств, и прежде всего, волшебного кольца, позволявшего править миром:

 
Кровавая месть,
Предательство и грабёж,
Пепел к пеплу,
Прах к праху.
 
 
Выковано из рейнского золота,
Потребовано Богами,
Уничтожающее проклятье,
Кольцо Нибелунгов1212
  Стихи из цикла эпических опер Рихарда Вагнера «Der Ring des Nibelungen» – «Кольцо Нибелунга»: Blutige Rache Verrat und Raub Asche zu Asche Staub zu Staub. Aus Rheingold geschmiedet Von Gottern erzwungen Vernichtend der Fluch Der Ring der Nibelungen.


[Закрыть].
 

В 1913 году, через сто лет после рождения Рихарда Вагнера, на Скале Дракона были открыты зал Нибелунгов «Нибелунгенхалле» и каменная статуя Дракона. «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов» были гениальными мистическими реконструкциями немецкой мифологии. Несмотря на то что Вагнер умер ещё в 1883 году, мистика его произведений и антисемитские взгляды были умело использованы в первой половине ХХ века сторонниками немецкого национал-социализма. За что потом многие в Германии и за её пределами осуждали великого композитора. Или считали, что антисемитизм несовместим с музыкальными и эстетическими достоинствами, так как делает музыку «чересчур тяжеловесной». Вагнер, действительно, был антисемитом. Но точно не был основателем немецкого национал-социализма и фашизма. И всё же был великим, замечательным композитором. Отделить «зёрна от плевел» и «не выбросить вместе с водой ребёнка» «широким народным массам» бывает достаточно трудно.

То же касается посмертной судьбы другого великого немца, в течение некоторого, довольно непродолжительного времени дружившего с Вагнером – Фридриха Ницше. Несмотря на то что Ницше умер в 1900 году, задолго до национал-социализма и Третьего Рейха, его идеи были востребованы этой человеконенавистнической идеологией, а музей Ницше был объявлен музеем германского национал-социализма. Важную роль в посмертном искажённом формировании отношения немцев к философии Ницше сыграла его сестра Элизабет. Она была активной сторонницей национал-социализма и в популяризации музея брата пользовалась всесторонней поддержкой Гитлера. Ещё более вероломно и отвратительно, хотя, после воспоминаний о Вагнере и Ницше, уже не так удивительно, что для организации еврейских преследований и погромов Гитлер разносторонне использовал образ Мартина Лютера, четырьмя веками ранее призывавшего силой обращать евреев в лютеранство.

Великие идеи могут быть разными. Иногда недостаточно светлыми и потенциально опасными, с точки зрения их нравственного и социального содержания. Ответственность за то, как в своекорыстных интересах ими могут распорядиться тёмные силы, добавив масла в огонь и даже всецело извратив первоначальное содержание, в значительной степени лежит на подобных предприимчивых псевдопоследователях.

***

Мой друг Зигфрид удивительно тонко и ярко высказывался по поводу европейских и советских политиков: Конрада Аденауэра, Хельмута Коля, Шарля де Голля, Маргарет Тэтчер, Леонида Брежнева и Михаила Горбачёва, обращая внимание на детали, незаметные для большинства. Как я понял, он долгие годы ни с кем особенно не делился своими советскими воспоминаниями, ведь жены у него не было, а у каждого из товарищей по Союзу бывших военнопленных были свои жизненные истории. Для воспоминаний и размышлений он почему-то выбрал меня – двадцатилетнего гёттингенского студента, который был на 50 лет моложе и ничего не знал о кровопролитной войне и советских лагерях. Может, сказалось, что я имел некоторое отношение к СССР, будучи сыном советских диссидентов. И при этом всё же был абсолютно своим – немцем по паспорту, воспитанию и образу мыслей. Возможно, чтобы понять глубину и особенности его связанной с советским пленом жизненной истории, нужно было хоть немного быть русским. А может, я просто был одним из первых встреченных им «обычных» русских, ведь в 1990-м «железный занавес» ещё оставался, и в западногерманской столице Бонне можно было наблюдать только советских дипломатических работников. Всего через несколько лет для меня оказалось полной неожиданностью, что интересная и примечательная, но в целом, не такая уж редкая для того времени жизненная история дяди Зигфрида потрясающим образом изменила и мою жизнь.

***

В начале девяностых «железный занавес» СССР открылся. «Перестройка» внесла в жизнь советских людей дополнительные мотивы, побудила что-то делать и на что-то надеяться. В ноябре 1989-го была разрушена Берлинская стена, когда-то официально названная «Антифашистским оборонительным валом», и две Германии, политически и физически разделённые на долгие 28 лет, вновь стали едиными. «Позорная стена», как называл её Вилли Брандт и многие граждане обеих Германий, наконец-то пала, позволяя немецкому народу окончательно воссоединиться к октябрю 1990-го года. Эти великие немецкие события я также выразил в стихотворной форме, и тоже по-русски. С точки зрения литературных достоинств этого раннего «творения», пожалуй, получилось не слишком. Но я искренне стремился передать всеобщее настроение:

 
В ожидании чуда стою у Стены.
Кирпичи и рисунки – мне словно награда.
От стихов и стенаний холодной войны
Ухожу – больше нету преграды.
 

***

Это было всеобщее ликование. Всем казалось, что больше никогда не будет не только преград, но и вообще никаких проблем. Какие могут быть преграды, когда Стены больше нет, а две Германии снова представляют собой единое целое? Разве могут быть какие-то проблемы, экономические или политические, когда СССР побеждён, ФРГ и так крупнейшая экономика Европы, и может становиться только ещё сильнее после присоединения ГДР?

Однако эйфория долгожданного воссоединения не сразу, но довольно быстро проходит. Возникают трудности в немецком экономическом и социальном развитии, утрата темпа и потенциала, проблемы «новой европейской империи» – Европейского союза. Среди множества объяснений можно встретить экономические, демографические, цивилизационные и даже эзотерические. Пергамский музей (Pergamonmuseum) с грозными древневавилонскими артефактами в гэдээровском центре Берлина Berlin-Mitte, приносивший несчастья Восточной Германии и приведший к её краху, после немецкого воссоединения становится достоянием всей страны и приносит проблемы единой Германии и Евросоюзу. Можно с различной степенью доверия относиться к подобным запредельным объяснениям. Но события, всецело находящиеся не в потусторонней, а в нашей реальности, тоже свидетельствуют, что сразу после объединения в единой Германии прежние достоинства начали обрастать противоречиями и превращаться в недостатки, вызывая многократное увеличение числа и масштабов имеющихся проблем.

Незыблемая и великая, возродившаяся из послевоенного пепла Западная Германия, после объединения, и особенно, после создания Евросоюза, утратила главное, чем обладала – национальный дух, национальную уникальность и национальную элиту. Пресловутая «евроинтеграция» настолько оттянула и связала силы немецкого народа, что из уникального европейского авангарда страна превратилась в заурядного, хотя и имеющего условную ведущую роль, члена Евросоюза, политические органы власти которого находятся в Брюсселе и Страсбурге. От великого немецкого духа и культуры предыдущих столетий в современном Евросоюзе, пожалуй, сохранилась только инструментальная аранжировка написанной на стихи Фридриха Шиллера, бетховенской «An die Freude» – «Оды к радости» – в качестве гимна.

***

Главная причина продолжающегося ослабевания – превращение, особенно после подписания в 1992 году Маастрихтского «Договора о Европейском союзе», когда-то мононациональной страны в многонациональную и мультикультурную. За счёт союза с десятками стран «на периферии Европы», значительно отличающимися, с точки зрения цивилизационных ценностей и уровня социально-экономического развития. В сущности, в 1990-е годы была окончательно сформирована новая европейская империя с обширной территорией, центром и периферией, и вызревавшей ещё с середины XX столетия, уникальной управленческой конструкцией. С социокультурными и этноконфессиональными противоречиями, возможно, непримиримыми и фатальными. Возможно, уже достигшими такой степени сверхразнородности, что для более эффективного функционирования могут потребовать определённой унификации и авторитарного усиления управленческой жёсткости. Если Европейские экономические сообщества 1950-80-х годов существовали в границах Западной Римской империи, и в них входили похожие друг на друга Германия, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург, то присоединение двух десятков новых стран в рамках Евросоюза создало новые имперско-управленческие проблемы.

А в XXI столетии на сцену европейской истории вышли ещё более чуждые для Европы, ближневосточные и североафриканские ценности, дух и образ жизни. Прежде казавшийся рациональным и развитым, крепким и монолитным, Запад стал разрушаться изнутри под натиском незападных ценностей. Решая демографические задачи и привлекая с Востока дешёвую рабочую силу для подъёма экономики, в течение многих послевоенных десятилетий Германия постепенно становилась многонациональной и многоконфессиональной страной. Ощущение пропасти, к которой движется Европа, только сегодня начало в какой-то мере осознаваться, приводя к ужасающему и однозначному выводу: мононациональное государство всегда было, есть и будет многократно более эффективным, чем многонациональное. Потому что многонациональные имперские образования вынуждены затрачивать на разрешение внутренних конфликтов и противоречий огромные силы и средства. Они могут становиться эффективными только в случае жёсткого вертикального управления для подавления сверхразнородности и «кто-во-что-гораздности».

***

А самая многонациональная, многоконфессиональная и территориально разнородная страна в мире знаете, какая? Представляете, как им там в России сложно приходится, моим виртуальным соотечественникам? Все силы и огромные ресурсы уходят только на борьбу с разновекторностью и тысячами неупорядоченных частных интересов и неразрешимых противоречий. Прямо как Лебедь, Рак и Щука из басни действительного члена Императорской Российской академии Ивана Крылова. Чтобы хотя бы частично минимизировать разнонаправленные интересы и обрести минимальную направленность общего развития, необходимо крайне жёсткое управление, авторитаризм и тоталитаризм.

В этом главная причина гибели всех исторических империй! Разнородность и разнонаправленность становятся большими, чем управленческая жёсткость, которая прежде была достаточной, но теперь уже не поспевает за развитием и скоростью изменений! Великий Рим развалился только потому, что уровня и степени управленческой жёсткости не хватило, чтобы «держать на коротком поводке» одновременно и западные, и восточные провинции. «Восток империи» начал отдаляться, проводить самостоятельную политику, развивать конфессиональную специфику. И прежнего «окрика» из Центра, чтобы «приструнить» «распоясавшихся вольнодумцев», становилось уже недостаточно. Так возникла Византия, всё больше и больше отличающаяся от когда-то языческого, а потом и католического Рима. И великую Римскую империю, прежде наводившую ужас на всю Евразию, уже невозможно было спасти.

Это системные законы, и с ними бессмысленно спорить. Но активисты евроинтеграции, на словах признавая, что «мультикультурализм провалился», на деле продолжали руководствоваться мультикультурной идеологией, интересами и амбициями, и принимать новых иностранцев. Кажется парадоксальным, что своим мультикультуралистским ослаблением Германия обязана событиям 1968-го года, идеологически сформировавшим современную либеральную евроинтегрирующую политическую элиту. Поэтому я всецело за дообъединенческую, и уж тем более, доевросоюзную «старую» и «добрую» Западную Германию, в которой не должно было быть ни советско-коммунистических, ни ближневосточно-североафриканских влияний, от которых она умирает! За всецело-западное общество немецкого послевоенного экономического чуда, которое многие политики и писатели справедливо считали высшим человеческим идеалом, «раем на Земле», почти лишённым «земных» проблем. Моя великая, прекрасная немецкая Родина 1970—80-х! Неужели тебя невозможно вернуть?!…

***

Вернуть оказалось невозможно. И если объединение Германий было естественным и необходимым, хотя и проблемным процессом, которого нельзя было избежать, потому что это был один народ1313
  Точно как присоединение Крыма к России в 2014-м, утраченного в результате сиюминутных и недальновидных партийно-бюрократических решений Никиты Хрущёва в 1954-м и Бориса Ельцина в 1991-м.


[Закрыть], то необходимость «евроинтеграции» в рамках ЕС именно в тех формах, в которых это происходило, была далеко не очевидна. Идея Соединённых Штатов Европы, вызревавшая в западном социально-политическом пространстве с конца XVIII века, нашедшая широкое отражение в работах Владимира Ленина и выступлениях Уинстона Черчилля, получила непосредственное практическое воплощение после Второй мировой войны. Сначала она отражала необходимость экономического сотрудничества и общего рынка между западноевропейскими странами. Но к концу XX века всё более значимыми становились политические объединительные импульсы.

В переживаниях и дискуссиях со сверстниками и приятелями отца я встретил 1990-е. Если в этот период о европейской интеграции (Европейское сообщество, Europäische Gemeinschaft, EG, Echt Gut! – «По-настоящему хорошо!») ещё говорили в абстрактно-лозунговом формате, то Маастрихтский договор двадцати восьми европейских государств, вступивший в силу в 1993 году, юридически зафиксировал создание новой сверхгосударственной структуры – Европейского союза. На фоне сверхважных для любого европейца событий даже прежний интерес немцев и других европейцев к Советскому Союзу в значительной степени отошёл на второй план. Понимая, что в России и других советских республиках тоже происходит что-то серьёзное, мы были настолько сильно вовлечены в немецкие дебаты, что на внимание к «восточному соседу» не оставалось времени и сил.

Как случилось, что на рубеже 1980—90-х годов и в Германии, и в СССР, – довольно обособленных друг от друга странах, – одновременно начали происходить настолько колоссальные, судьбоносные изменения? Распад СССР, воссоединение Германии и возникновение Европейского союза произошли, по историческим меркам, практически одновременно, символизируя, что что-то в современном мироустройстве начало коренным образом меняться. В те годы мы ещё не могли всецело осознать, что начала меняться сама Ялтинская система мироустройства – относительный, хрупко-равновесный мир после Второй мировой войны, очертания которого были сформулированы в решениях Крымской конференции союзных держав в феврале 1945-го. До этого международные отношения складывалась после Венского конгресса 1815 года, отразившего результаты наполеоновских войн. А ещё раньше решающее значение имел Вестфальский мир 1648 года, констатировавший завершение Тридцатилетней войны и ознаменовавший начало эпохи суверенных государств и международных отношений. Что в XXI веке придёт на смену развалившейся на наших глазах Ялтинско-Потсдамской системе?