Текст книги "Эйвели. Часть третья"

Звенье двести двадцать пятое. Этар и Этне, сыновья Темрин и Иргне

И был день долгой разлуки, положенной Темрин и Иргне, что провели они в посте и молитвах, и было сердце человека полно Любви и радости, как и сердце эу – нежности и Света её. И пришёл Финиар к человеку и сказал ему, что надлежит Иргне вернуться к жене своей, ибо не должно быть жене и мужу в разлуке, и повиновался Иргне и пришёл к жене своей, и нашёл Темрин ожидающей его в молитве. И приблизился он к ней, и отвёл он волосы её, и коснулся губами покорности (1) её, тогда же пришла эу в объятья возлюбленного своего, и легли они вместе как муж и жена, и был так у Темрин ребёнок от Иргне. И радость всего срока её разделили они вместе, и был Иргне с возлюбленной своей неотлучно. Когда же пришёл срок её, отвели эулиен человека в покои эу и завершили тяжкое ожидание его, отправив за Финиаром к сыновьям человека, ибо двух сыновей родила Темрин мужу своему. И пришёл Финиар и не мог различить их ни по лицу, ни по Свету их, тогда же нарёк он старшего сына Эта́р [Etа́r], а младшего Э́тне [Étne], подобно звёздам Великой дороги (2). Темрин же тогда взяла служение своё и встала на путь, что был предначертан ей, и Иргне, отважный светлосердечный муж её – был с ней рядом, ибо в нём обрела эу силу и крепость свою, как и он в ней. Káyeten ímoren Táen, Íl`tankán ah, átu erk fh`íhi im ímori am Tiy áhē im térlent i Íl`e! Ta ni antáreil` anérk yóre Tíiel` im kévhi Temrín im Írgne, ta ímortil` nívhi! Híen a, íl`mintenne, im ífhetenаne fórthaen ímaen íl`mhene im ífleae ámvete íeh, éle el`kér el`rém im el`isúlah el`evhémh íeh téylen. Ta evá Il` ízretē-im-húrtē-im-kéarnē-nói (3) wer erk, ki írnuitamt ev nóel!66
  Славим дела Твои, Создатель наш, ибо каждым дыханием и делом соединяешь Ты нас и направляешь к Свету! Да не воспротивится никто воле Твоей и, подобно Темрин и Иргне, да исполнит её! Мы же, надеющиеся, и вверившие судьбы свои заботам и опеке союза их, о крепком здравии и верном заступничестве их просим. Да пребудет Свет щита-и-меча-и-силы-его со всяким, кто нуждается в нём! (эмл.)


[Закрыть]

^{(1) эфтáх – покорность. Так называют эулиен седьмой позвонок на шее своей, который никому видеть не должно, ибо лишь жене дозволено может быть показать мужу покорность свою, как и мужу жене, потому как есть он источник страсти и соблазна, и лишь Богу видеть можно его в поклоне земном.}

^{(2) так есть на втором Западном небе созвездие, невидимое в подзаконном мире, что называют эулиен У́имýрамор [Úimúramor] – Первая дорога, Великая дорога, арели же зовут его Хeдремердéн [Hedmeredén] – Врата Эйдена. Амелáн [Amelán] и Итáра [Itára] – две ярчайшие звезды в нём, и Э́тар и Э́тне сосветят им. По Первой дороге не ходят в море, по этому созвездию не сверяют дни, но даже арели почитают его, ибо эулиен оно напоминает путь, проделанный Финиаром и его детьми из Ийдена ради человека, а арели подаёт Надежду, которая, кто бы что ни говорил, – свойственна всему живому.}

^{(3) так зовут эулиен между собою союз Темрин и Иргне: щит-и-меч-и-сила-его, ибо, как и обещала Темрин, – стала она щитом и мечом для Иргне во имя Света сердца его. Он же, как и обещал, стал силой и крепостью Темри. Потому так и называют их и никогда отдельно, ибо известно, что Господь пожелал союза их ради спасения многих и во имя всякой Надежды.}

Так были рождены Этар и Этне от Темрин, дочери Гильвёльмрин, дочери Ильтент, дочери Фьихлие, дочери светлейшей Эликлем, младшей дочери Финиара, и от просиявшего мужа Темрин – Иргне, что был человеком, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена, в пределе рода Золотое дерево.

Взяли эулиен красоту свою от матери и народа её, рост же высокий и глаз синий цвет от отца своего, и велика была красота эулнори, двукровная. Исполнены Света и верности были сердца Этара и Этне, и во всяком дне и деле, с первых вздохов своих были они неразлучны, и, кроме Иргне и Темрин, мало кто мог различить их. Всюду были они вместе, и к одним и тем же знаниям лежали сердца их, и мирный нрав был дан им и доброта совершенная, доступная лишь детям и святым. Тогда же просил Иргне заступничества наставников из Оленьего рода за сыновей своих, и с радостью откликнулись они. Тогда же Ану и Эвхели наставляли братьев в смирении и кроткой радости их до самой смерти Ану. Кроме того, окрепнув, пожелали эулиен наставничества Шьорни и с великим послушанием вняли учению его и Иври, а потому подолгу пропадали с ними в лесах и рощах, так что шутили эулиен, что не обучаются маленькие эулиен, но дичают день ото дня. Тендерли же и Иври передали им великую Любовь и заботу обо всякой душе и братом называть научили эулиен каждого, в ком есть искра Света Божиего, её же научены были Этар и Этне видеть во всём, от земли до небес, в прекрасном и неказистом, большом и малом. А потому, когда подошёл срок их, привёл Шьорни юных эулиен в предел их, под учение Итерлена, ибо его знания достойны были они и искали. Когда же сердца братьев были готовы, то по желанию своему вернулись они под опеку Эвхели и от неё приняли тоны свои, её же утешали они по силам своим в горькой утрате её. И так, взрастив и воспитав Этара и Этне, а вместе с ними и многими добрыми эулиен, кому была сама и вместе с Ану наставницей, удалилась Эвхели в обитель Энари и Эа, что называют ныне эулиен Элáс [Elás], у смертных же мирной земли есть другое её название. И там служила и трудилась Эвхели среди людей до самого заката обители. Труд Эвхели и ныне угоден Богу, да не оставит Он эу в заботах её!

Когда же коснулось знание сердца Этара, пришёл он к родителям своим просить благословения их, чтобы отпустили его. Но просился Этне с возлюбленным братом своим, ибо не желал ни на минуту разлучаться с ним, и так отправили Темрин и Иргне сыновей своих к Финиару, он же, всемудрый, рассудил, что Этару под силу позаботиться о брате своём и завершить обучение его, ибо сила сердца его велика и знание его крепко. Так было позволено им состранствовать вместе, и, как и предрекал Финиар, остановилось время Этне под опекой Этара, и знание пришло к нему. Тогда же во всех делах и путях своих были они неразлучны, будто бы были не два эу, но один. И во всяком труде и деле была забота их едина – о человеке, ибо так научили их, и высокой честью почитали юные эулиен служение своё, и презирали хвори и тяготы свои, а также гонения и опасность смертельную, что таилась для них всюду.

И был день, когда пришли эулиен в земли, разорённые междоусобной бранью, и остались там. Велики были труды их, но скрыты от глаз человеческих, ибо не искали эулиен славы и скрывались в лесу, где жили подобно братьям их лесным – в благодатных кронах широколистных дубов, столпов доброй мудрости их. Но случилось однажды спасти им одного человека, пострадавшего на охоте в лесу, и был он так удивлён и щедр, что пожелал привести спасших его ко двору короля своего. И так стали вскоре Этар и Этне при дворе короля их лекарем и учёным.

Был дан Этару белый дворец с конюшнями, полными лошадей чистой и благородной крови, но роздал их эу и собрал в конюшнях растения и снадобья свои. И всё ценное, что было во дворце его, роздал, но соорудил в нём комнаты и кровати, и так стал дворец его школой для желающих постичь науку лекарскую и получить помощь. Так всегда были открыты двери дворца его для простых людей и знатных, также в башне принимал Этар и животных, что приносили и приводили к нему со всех окрестных земель. Себе же поставил он кровать в конюшнях и тканью плотной завесил её, и ночью спал там недолго, ибо с Ирдиль начинался труд его. И шёл он во дворец свой через разбитый сад, где розы соседствовали с морковью и сельдереем, ромашка с гиацинтом и благородный гладиолус с аконитом, и приходил в покои, что были в самом низу, и трудился над недужными, что лежали там, и принимал хворых, что приходили к нему и ожидали его в покоях. Там же могли они получить еду и ночлег, если пришли издалека и устали с дороги. Когда же поднимался Этар в верхние покои, то встречали его ученики его, и до самых звёзд учил он их и сотрудился с ними над недужными, знакомил их с травами и целебными дарами их, наставлял на борьбу со всякой хворью и слабостью плоти и духа. Когда же ученики оставляли его, удалялся Этар в башню, один или с несколькими из учеников его, чьё сердце лежало к помощи всякой душе, и трудился с ними или в одиночку над братьями своими, животными, до глубокой ночи. Когда же оставалось до Ирдиль всего несколько шагов луны, возвращался он в конюшню и ложился там, чтобы в соследовании и недолгом сне встретить рассвет, зовущий его на служение его.

Высоко оценил король мудрость и ум Этне. Выше своих учёных поставил он его и не жалел ничего для нужд его и науки. Этне же просил он составить для учёных его звёздные карты, и так трудился эу при короле своём как астроном и звездочёт, и все покои, что были пожалованы ему, отдал науке своей. Когда же не мог он наблюдать звёзды, то помогал на кухнях, подобно слугам, и также учил детей слуг и придворных чтению и счёту, за что те любили его, ибо был нрав его добр и мягок, и всё прощал Этне ученикам своим и никогда не был строг с ними.

Был же тогда при дворе человек, именем Каблестрáт [Kablestrát], что положил жизнь на то, чтобы постичь многие науки и из нищеты своей подняться над другими. Был он прежде первым из учёных при дворе короля своего и трудился при нём также над звёздными картами, коих составлял он много, предрекая по ним судьбу короля и семьи его и составляя гороскопы для приближённых его и самого господина их. По слову его вершились многие судьбы, ибо слушался король его и боялся, и много календарей и гороскопов написал ему Каблестрат, за что и был щедро одариваем всегда и не знал опалы. Золота много собрал он, но желал большего и для науки своей требовал его снова и снова. Золотом болен он был и бредил им. Захватило оно разум его и душу. Так стал Каблестрат служителем алхимии и посвятил себя цели её желанной, создать золотой камень и через него достичь бессмертия и славы. И много комнат дворца и залов его, что были под самым небом, были отданы ему, и жил он во дворце как король, и не знал печали. Но вот пришли два брата, и поставил их король выше Каблестрата, и отдал юному Этне труд его и покои, и отвернулся от него самого, ибо назвал эу учение Каблестрата – обманом и ложью. Зол был Каблестрат на эулиен и люто возненавидел их, и искал всякого случая очернить их и опорочить, но не мог найти, ибо чиста и честна была служба их, и любили их все, от слуг до высоких чинов. Неотступно, но скрытно следовал Каблестрат всюду за Этне в Надежде узнать его тайну или уличить его, и не знал усталости в чёрном деле своём. А потому настал день, и обнаружил Каблестрат странности, что не видели другие и не замечали, и разузнал, что да как, и так понял, что Этне не из народа смертных, как и брат его. Тогда же задумал он погубить врага своего и раздобыл книг чёрных, служащих магии и искусству её, и нашёл там, что высоко ценится сердце эу за золотую кровь его и Свет невинный. Так пожелал Каблестрат сердца эу, и немедля пришёл к Этне и нашёл его на кухне в труде его. Знал Каблестрат добрый нрав Этне, и о верности эулиен долгу своему было ему известно, а потому сказал он эу, что пришёл к нему с просьбой о помощи и с мольбою о ней. И видел Этне ложь его, и недобрый нрав Каблестрата был известен ему, но не мог он отказать человеку, ибо просил он о помощи. И сказал Каблестрат, что отрёкся он от прежней науки своей и дел её и желает теперь создать лекарство от всякой хвори, ибо открыто ему такое средство, оно же способно исцелить всех недужных и любую болезнь, нужно лишь для средства его ни больше ни меньше – сердце эу, чтобы завершить его. И смотрел эу в глаза ему и не верил ему, ибо Господь заповедовал эулиен любить человека и служить ему, но ничего не сказал про доверие смертным, но сказал Каблестрат эу, что желает спасения многих и не знает, где найти ему сердце, что завершило бы средство его. И сказал ему эу: – Мой долг повелевает мне никогда не отказывать человеку в помощи. Тогда снял Этне с шеи тон свой и оставил на месте своём, и спросил Каблестрат его, как должно умертвить отдателя сердца, чтобы сердце его не пострадало и осталось полнокровным. И искал Этне среди орудий на кухне и нашёл нож, которым рубят мясо, его же протянул он человеку. И привёл Каблестрат эу на задний двор в загон под навесом, где рубили мясо, и велел там Этне встать на колени, ибо был ростом мал, и спросил эу, как надлежит ему убить его, чтобы не вышло много крови, ибо страшится он вида её. И сказал ему эу, ибо тело, и строение его, и особенности его знал хорошо. Тогда же просил Каблестрат эу отвернуться и не смотреть на него, и послушался эу, и когда отвернулся Этне, ударил его человек, как научен был, и так забрал жизнь эу одним ударом своим и ждал. Когда же оставил Свет глаза эу и упал он, вырезал Каблестрат сердце его и спрятал Этне среди прочего мяса в бочках. Сам же человек, вернувшись и доверившись колдовским книгам своим, использовал сердце эу и кровь его, но не вышло философского камня у него и на этот раз, и был Каблестрат в жестоком отчаянии. Тогда же, желая получить хоть малую выгоду от смерти Этне, продал он магам и колдунам сердце его, ибо высоко ценили они сердца эулиен и кровь их. И так, вернувшись, достал алхимик тело эу и на многие части разделил его, и в ткань завернул их, и распродал их все для магов и чародеев, но они обманули его и золотом фальшивым наделили его, и так не осталось у Каблестрата ничего, кроме книги его и науки, погубившей его.

И не смог Этар вдруг сделать и вздоха, ибо на миг остановилось сердце его, и упал тут же, тогда же окружили ученики его в великом волнении и подняли его, но, поднявшись, оставил учитель их и бросился вон. И искал Этар брата своего всюду и не мог найти. Тогда же спустился он на кухню и нашёл там тон брата своего, и так понял, что нет больше Этне среди живых. И искал он друзей его и кого-нибудь, кто бы знал последний путь его, но никто не знал, где Этне. Тогда же решил Этар спросить Каблестрата, ибо всегда тот был подле брата его, и не нашёл человека во всём дворце, и так понял он, что случилось.

Смертные не знают всю правду о счастье. Его ждут, его ищут, о нём рассуждают. Покажи им, докажи им, что счастье – в щедрости сердца. Лишь отдавая – узнать его можно. Свет крепнет через сердечную щедрость, ибо она есть то, что держит миры и все вселенные разом. Отдавая – ты обретаешь, разделяя свой Свет и раздавая его – соединяешь всё в замысле Божием. (4)

^{(4) L. I. I. V. E. 5:46}

Тогда же, не возвращаясь, отошёл Этар в пределы соседнего королевства и вскоре вернулся в Дом свой в величайшей скорби о брате своём, чьё служение в память о нём он взял также, и ныне прежний труд Этне и его труд.

Я видел, я знаю, что роднит эу с человеком. Как только рождается дитя для новой жизни – ощеривается весь мир против него и готовит путь ему тернистый и мрачный, которым пойдёт дитя, окрепнув, и или осветит его Светом своим и одолеет, или сгинет во мраке отчаянья и бессилия.

Всякое добро обращается во зло, и Свет становится тенью, если не воюют за него, не служат ему, и не сулит покой и сладкую власть, Свет же рождается от огня, что сжигает себя ради попрания всякой тени. То же, что не способно гореть и сердечного огня своего устрашится – врагом обернётся для чистого сердца.

Этот мир справедлив, как строгий отец. Ни сильным, ни слабым – не будет поблажек, ибо не по силе и слабости судит он, как и Отец наш судить будет, но по правде Своей. Ты же, узнав эту правду или сохранив её от чистой юности – её держись и за ней следуй, и пусть тогда хоть все миры против тебя одного поднимутся и обратятся – будет с тобою правда твоя, и весь Свет названный соберётся в ней, ибо всё вещное восстаёт против Любви вечной, как восстаёт тень против Света, но мы все, что названы, соединены ею – единственной правдой – и сильны ею. (5)

^{(5) L. I. I. V. E. 240:20—23}

Так услышь, Господин Садов, плач мой и мольбу мою прими благосклонно! Да иссякнет, как тень перед Светом Ирдиль, скорбь в сердце Этара, и прежняя твёрдость да вернётся к нему, ибо истинно достоин он великих Надежд Твоих и велению Твоему послушен! Этне же, брата нашего, чистейшее сердце его, успокой в садах Своих, да не минет его милость Твоя и светлый труд, положенный ему от века!

Велика и светла Любовь Темрин и Иргне. Истории их Любви дивятся многие, ибо даже неверящим показывает она истинную силу Любви и молитвы. Многие годы в труде и радости были влюблённые друг другу поддержкой и опорой, добрыми родителями сыновьям своим и верным наставниками и защитниками народов людей и эулиен. В величайшей заботе друг о друге и уважении провели дни счастья своего человек и эу. Видел Иргне всю Любовь и нежность, что дарила ему верная эу. С великим трепетом и болью думал о днях, ожидающих его, когда придёт час Темрин отвратить своё многосострадательное сердце от нужд сердец, ищущих заступничества её и молитв, и положить дни непреходящей юности своей в уходе за немощным стариком, а затем и принять неизбежную смерть его, что разобьёт ей сердце, ибо он, Иргне, смертен. В день же, когда исполнилось Иргне пятьдесят лет, пришёл он в покои жены своей и последнюю ночь провёл с ней в праве мужа её, а наутро, пока все спали, оставил Светлый Дом, дабы не видела возлюбленная дней его старения, немощи и смерти. И как ни искали эулиен, не смогли найти Иргне, а через несколько лет и свеча его погасла перед глазами Финиара. Тогда же вернулась Темрин в обитель свою, и ныне труд её в землях Хайнуи высок и светел, как и песни эулиен об их Любви с Иргне.

В тени густой, в тени печальной,

Где птицы песен не поют,

Однажды в скорбный день прощальный

И я найду себе приют.

Я вечность вынесу отважно,

Не споря с горем, не ропща.

Но я приду к тебе однажды

Под сень погоста и плюща.

Не обессудь за дни в разлуке, —

Живу я именем твоим.

Но будет день, и наши руки

К Творцу цветком потянутся одним.

Звенье двести двадцать шестое. Эфьи

Была Эфьи рождена от Бранвен, дочери Гильвёльмрин Благой вести, дочери Ильтент, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Олиэна, вернейшего мужа Бранвен, по исходу, на земле ínen ek hi anírrtetil`77
  Имя которой я скрою (эмл.)


[Закрыть], в Четвёртом Эйдене родителей своих, в Сумеречные времена. И было это так. С первыми лучами солнца поднялись Бранвен и Олиэн на молитву, но сонными были от многих трудов прежнего дня, ибо обильны были они для всех эулиен молодого Четвёртого Эйдена. И вот, опустившись на колени, склонили эулиен головы на плечи друг друга, и каждый в сердце творил молитву свою, не имея сил воздеть рук и открыть глаз. Но, чувствуя верное плечо супруга, улыбались они и в сердце знали об улыбках друг друга, как всегда знает любящий о том, что на сердце у его Света. И вот, когда была окончена молитва их, отворили эулиен глаза свои и в улыбках встретили друг друга, и рассмеялись светло, и вошли в объятья друг друга. Так был ребёнок у Бранвен от Олиэна, перешедший по добрым объятьям их, исполненных радости и благодати. И в срок свой родила Бранвен дочь мужу своему, и Финдэри, как старший в Четвёртом Эйдене и господин его, поставленный Ислисином, принял маленькую эу и нарёк её Эфьи́ [Efyí]. Так укрепился народ Керникевиль и Свет рода Эйвели. Все, кто любил и знал Бранвен и Олиэна, пришли почтить и благословить их, а также маленькую Эфьи, которая красотой своей озарила стены своего дома, и все, кто видел её улыбку – утешались ею. Вскоре же по крепости своего Света нашла Эфьи верных наставников в Четвёртом Эйдене, надёжных и мудрых эулиен. Им же поклон за Эфьи и выпестованный Свет её.

Как мог, обустроил Ислисин в Четвёртом Эйдене всё, как и в Светлом Доме, и тот же порядок, и те же обычаи положил там, он же сам поставил Финдэри над народом Керникевиль в Четвёртом Эйдене и благословил его. Под заботой и мудростью господина Финдэри процветает и стоит Четвёртый Эйден, приумножая Свет эулиен. Да будет так и впредь! Сами же Ислисин и Рэйе всегда в трудах и заботах о людях и своём народе, в пути между Эйденами и в соследовании нуждающимся. Однако, узнав о рождении Эфьи, и Ислисин и Рэйе посетили свой дом, дабы наставлять её некоторое время, пока нужды смертных не призвали их. Так Эфьи получила прекраснейшее воспитание и приняла мудрость достойнейших из своего народа. И вот, когда настал срок, пришла она просить Финдэри отпустить её к людям, ибо также желала послужить им. Желая же уберечь её, прежде отправил Финдэри Эфьи в путь в сопровождении отца и матери, дабы они оберегали её в пути. Но вскоре Бранвен и Олиэн вернулись под очи Финдэри, ибо Эфьи покинула их, пожелав странствовать в одиночку и в одиночку нести своё служение и послушание. Ничего не сказал Финдэри, хоть и был встревожен этим известием, ибо знал нрав Эфьи, многоотважной и щедрой эу. С того дня, как и родители её, много молился о ней Финдэри, их же молитвами и была эу сохранена для мира.

Среди смертных взяла на себя эу труд по защите их, подобно воину, встав против притеснений и гонений смертных, руководствуясь велением сердца и совести и не внимая страху. Каждый день трудом своим пыталась эу пробудить сердце человека к неустанному благодарению Бога и в том была верным и достойным примером. Далеко от Хайнуи проходили труды Эфьи, но беспощадно сражалась она с изосаровой тенью и разрывала оковы её и коварные сети, наброшенные на сердца и души. Так светлый путь свой утвердила она шагами благих дел и уже в юные свои лета заслужила почтение и Любовь среди своего народа и ненависть многих смертных, что лишь явственно показывает, насколько обширным и честным был труд Эфьи. Многие из верных учению Неоглашаемого искали погибели ей, многие из арели сами или же по приказу Владыки чинили ей множественные препоны и обстоятельства, из которых происходила погибель. Но сердце эу и Свет её были милы Господину Садов, и, кроме того, была Эфьи охраняема молитвами Финдэри и родителей своих. Всё это уберегало её, и оставалась она невредима долгое время.

Но вот узнала эу о том, что есть в одной стране человек именем Дафиáн [Dafián], и люди дрожат от одного имени его, ибо он суров и жесток без меры и отмечен редкостным уродством, согласующимся с уродством его души. Говорили люди, что он безбожник, притесняет народ и не делает ни для кого послаблений, сам истязает людей, сам варит зелья и ведает в колдовстве, а потому живёт в неприступном замке и там творит свои тёмные дела. Рассказы об ужасном и могущественном Дафиане всюду слышала Эфьи, и вот наконец решила пойти к нему, чтобы усмирить тирана. Долгий и опасный путь был проделан ею, но вот пришла она в замок, укреплённый добротно и выдержавший прежде не одну осаду, и без труда вошла в него и спрашивала одного из слуг, где ей найти Дафиана. Долго слуга рассматривал эу, и был его взгляд неуютным и колким, подобно льду, обжигающему пальцы. От самых волос до рта, через глаз был у слуги того страшный шрам, и голос его был жёстким, подобно скрежету стали. Взглядом своим вселил он в эу немалую робость, и с трепетом размышляла она о виде самого Дафиана, раз уж собрал он таких слуг. И вот, посмеявшись, велел слуга эу пройти в башню и там ожидать Дафиана. Как было велено ей, сделала эу. И пока поднималась, смотрела вокруг и видела многих людей, одетых в дорогую и хорошую одежду, столы, накрытые, как для славного пира, но от них вкушали и слуги, и гости, и не было среди них пировавших, но полдничавшие. Также видела она из узких окон благодатные пашни и обширные рощи, где трудились люди и собирали урожай. Иные же из них тащили рыбу, и гружёные повозки то тут, то там катились по мощёным дорогам, и на площади кричали торговцы, верные тщете перекричать друг друга. Всё это видела эу и не видела недостатка и нищеты, но крепкое королевство, находящееся под надёжной защитой, изобилующее и не лишённое процветания. Так поднялась она на башню в приятные и изысканные покои, полные книг и карт, но без особого блеска. Ни золота, ни камней не было тут, ибо обустроены были покои те в военном стиле, как шатёр воина, хоть и выделаны были под стать королю из дорогого дерева и камня. Долго ждала эу господина Дафиана, и многажды успела помолиться и изучить карты и книги. Всё это внушило ей, что она, должно быть, ожидает в покоях достойного человека, возможно, и самого короля, ибо, вне всяких сомнений, живущий здесь был блистательно образован, не хуже эу, и имел весьма пытливый и острый ум и сердце, не лишённое милости и заботы о ближнем. Здесь же были и расходные книги с записью нужд простых крестьян, и записи о нуждах замковой прислуги, а также обширные отчёты о ведении хозяйства и довольстве воинов. Везде в бумагах были пометки, решительно и твёрдо свидетельствующие о том, что тот, кто оставил их – радел о народе и всячески старался приумножить его блага и облегчить быт. Однако, как бы то ни было, и это следовало из карт и оружия у постели – хозяин этих покоев был человеком военным, и война была его жизнью, отнимая время от книг и сочинительства изысканных стихов и песен. Когда же эу была истомлена ожиданием и приклонила свою главу на постель господина, явился и сам Дафиан, и Эфьи испугалась, ибо не слышала его шагов и не видела, как он вошёл. С робостью и волнением подняла эу свой взор на тирана и тут же узнала его, ибо встречала прежде, так как это был тот же господин, что проводил её в эти покои, только ныне он был одет как подобает благородному человеку – в красный атлас и золото, и одежды слуги не было на плечах его. С любезностью и поклоном приветствовал Дафиан эу, поинтересовавшись у Эфьи, не будет ли она столь щедра, чтобы высказать свои замечания по его работе, ибо, несомненно, она уже ознакомилась с записями и отчётами, что лежат здесь. Много смутилась эу, но более была поражена тем, что ни капли лукавства не было в речи того человека, и для эу было совершенно очевидно, что тот, кто говорил с ней, прекрасно знал, кто она есть. В то же время голос Дафиана, хоть и оставался прежним и был далёк от приятного слуху, вместе с тем излагал весьма учтиво и мудро вещи, достойные благородного человека. Предложив эу яств и пития, Дафиан много беседовал с ней, как если бы эу была советником, осведомлённым о положении дел. И многое из услышанного Дафиан записал и взялся обдумать. Видя его, никак не могла понять эу, кто решился называть его тираном, ибо при всей суровости, присущей этому человеку, он был и не в пример многим скромен, и уважителен, и милосерден, и даже более – не лишён мудрости шутить над собою. Видя всё это, наконец посмела эу назвать Дафиану истинную цель своего визита и была свидетелем его неловкой улыбки, родившейся в тот самый миг, когда она всё рассказала ему. – Что ж, – сказал Дафиан. – Я действительно не даю пощады тем, кто вредит королевству. Я слуга короля, и первейший мой долг, возложенный на меня моим господином, – охранять вверенные мне границы. И пусть упрекают меня те, кто стремиться попрать их с недобрым намерением, что я суров и бываю жесток с ними. Также пусть не ждут снисхождения от меня ни воры, ни разбойники, ни предатели, ни клеветники, ни те, что не слушаются моего господина и не повинуются его приказам. Я всего лишь воин, милости не обучен, а потому в том, что вы слышали, больше правды, чем лжи, и я даже рад этому, ибо подобные слухи хоть и порочат меня, но удерживают в страхе желающих учинить беспорядки или напасть на королевство. Так сказал Дафиан. И эу с почтением поцеловала его руку. Она же просила милости у Дафиана остаться при нём, дабы облегчить труд его и многие заботы. Был Дафиан против, ибо желал уберечь эу, но Эфьи была настойчива и упорна, а кроме того, её взгляд горел рвением, и, видя это, смягчился Дафиан и позволил эу остаться, дав ей самый мирный труд – труд писчей, и так получила Эфьи возможность оставаться при Дафиане и под его опекой продолжать свой труд и помогать людям ещё усерднее и свободнее, чем прежде, ибо Дафиан не настаивал на том, чтобы эу всегда пребывала в замке, но дал ей верных людей и охрану, как если бы охранял возлюбленную свою или дочь. В радости шли дни эу, ибо король оказался милосердным и мудрым, внимая советам своего друга и советника, коим был Дафиан. Ещё же узнала эу, откуда был шрам на лице господина, и о том, что прежде случилось в его жизни. Так были король и Дафиан друзьями ещё прежде, чем король получил своё право, и дружили с детства. Видя одарённость своего безродного друга, король даровал Дафиану и титул, и возможность получить воспитание и образование, лучшие из тех, что мог себе позволить знатный юноша их королевства. Так король вскоре обрёл верного друга, с которым был неразлучно в дни войны и мира. Когда же случилась война, Дафиан ослушался своего господина и, зная, где будет битва, направил ложным донесением королевский отряд подальше от грядущей сечи, а сам выступил против врага меньшим числом, но большей доблестью. В том сражении был он ранен и пленён и истязаем без жалости и сострадания ради того, чтобы он сказал, где стоит воинство его господина. Дафиан же, преданный и верный дружбе, не выдал принца и, претерпев все мучения, уготованные ему, был брошен на смерть при отходе противника в своё королевство. Так нашли его воины короля, но не знали, кто он – враг или свой, и не могли узнать его, ибо так был Дафиан обезображен истязаниями и измором, что и сам король не признал его. Однако распорядился выходить этого человека, ибо был милосерден и устрашился вида перенесённых им мук. Он же тогда сказал: – Кем бы ни был этот несчастный, я не тот, кто воздаст ему сверх меры. Долгие месяцы пролежал Дафиан в лазарете, под опекой лекарей и вверенный их заботе, и никого король не пускал к нему, ибо всякий, кто видел Дафиана – бледнел от испуга, и прежняя твёрдость покидала его. Но прошли месяцы и многие годы, и затянулись раны и струпы, и хоть был Дафиан лишён прежней своей силы и крепости тела, остался тем же, и когда смог говорить, король узнал его и счастлив был вновь обрести своего друга и брата. Тогда же поставил король Дафиана над всем своим воинством и доверил ему охрану границ, а также с великим вниманием был склонен слушать его советы и мнение об устройстве жизни в своём пределе. Такова была история Дафиана, и, узнав её, ещё больше привязалась к нему эу и восхищалась мудростью и смирением этого человека.

И был день, и нашла Эфьи Дафиана в глубокой печали. И, молчаливый, был он ещё молчаливее прежнего. Тогда спросила эу Дафиана о причине его печали, и он рассказал ей. Так дошли до него вести, что встал у границ соседнего королевства, к слову, того, с которым они враждовали прежде, некий разбойник, называвший себя Кéрбан [Kérban], он же закрыл проезд по дороге и установил непомерную плату. Тех же, кто противился и не решался платить ему – он убивал и головами их украсил колья вдоль дороги. Так никто не мог въехать и выехать по главной дороге, и королевство несло убытки, а люди его жили в страхе, ибо, кроме того, совершал Кербан набеги на соседние поселения и города и учинял там бесчинства. Никто же из воинов и героев не мог одолеть его, ибо был Кербан огромного роста и одарён такой могучей силой, что руками хватал воина, препоясанного мечом и облачённого в панцирь, и разрывал его, как стебель цветка, и так за раз мог разорвать и убить он по пять воинов. Таким был злобный великан Кербан. Ещё же его не брали стрелы, и мечи смертных не могли его ранить. А потому стали говорить, что он заколдован и сам защищает себя своим колдовством. Тем же, кто приходил восстать против положенного им порядка, давал Кербан пройти испытание, уверяя, что если герой пройдёт его, то он, Кербан, оставит те земли и прекратит бесчинства. Что же это было за испытание – никто не мог рассказать, ибо никто не возвращался, отправившись на подвиг. Был Дафиан опечален этим известием, ибо сочувствовал народу того королевства, и стал искать возможности упросить своего господина отпустить его, чтобы он мог сразиться с тем великаном. Пока же Дафиан смиренно умолял короля дозволить ему совершить тот подвиг, не спросив самого Дафиана, Эфьи оставила после себя лишь письмо к господину, дабы успокоить многотревожное сердце его, и покинула своё прежнее место, и перехитрила свою верную стражу, и пришла туда, где жил Кербан, и сказала ему, что недовольна его делами. Был великан удивлён немало и даже спустился с огромного дуба, на котором соорудил себе подобие жилища. Он осмотрел эу, оценив её как противника и как еду, и рассмеялся. Выслушав смех великана, повторила эу, что им недовольна. Она же велела ему оставить свои разбойства и удалиться в прежнее место. Кербан же отвечал ей, что уйдёт лишь только тогда, когда найдётся тот, кто пройдёт его испытание и тем разрушит его чары и одолеет его силу. И эу тут же спросила Кербана о том испытании. Тогда достал великан небольшую чашу, выделанную из коры эо, и протянул эу. Так не осталось у Эфьи сомнений, что эохтин был в этой чаше. И сказал Кербан, что тот, кто испьёт из неё – тот его одолеет, но никто прежде не пошёл на это, ибо всем известна сила и нрав эохтина, а кому не была известна – рассказывал Кербан живописно и вдохновенно, как разъедает своим огнём сей яд всё, чего прикоснётся, и заставляет все внутренности вздуваться, пениться и выходить наружу, и прочее, прочее, прочее, что, конечно же, знала эу, иначе бы не называли эохтин эулиенским ядом. Тех же, кто страшился и отступал – Кербан разрывал на куски и так оставался в своей власти, ибо никто не решался принять эохтин, зная или узнав о его свойствах. Услышав же это, сказала Эфьи: – Кому, как не мне, предназначена эта чаша?! И, сказав так, приняла она ту чашу из рук Кербана и осушила её одним глотком. Тотчас развеялось колдовство великана, и уменьшился он в росте и сделался тощим и тщедушным и, видя муки, постигшие эу, сам страшился и бежал прочь, ибо чары его были разбиты, и прежняя сила покинула его. Эфьи же немедля обратилась к смерти, ибо эохтин не знает пощады и промедления. На крики эу вскоре собрались люди, но в ужасе никто не смел и приблизиться к ней, пока не ворвался в толпу некий юный воин, криками и силой проложив себе в ней дорогу. Он же пришёл и забрал Эфьи, упрекая её и восхваляя в одном слове. В тот же день, будто бы по волшебству, со скоростью, не известной смертным, была Эфьи доставлена в Светлый Дом, и Элигрен никого не подпустила к ней, велев принести ей вино и воду, а также огонь и сталь для прижигания. Никто не посмел перечить Пылющей, и исполнили всё, как она просила, ибо всем было известно, что ей, как никому, известны и нрав, и сила, и слабости эохтина. Вскоре же Элигрен отворила покои, но велела не беспокоить Эфьи, поручив её заботе Морковки. Сама же госпожа пришла к мужу, ибо не виделись они уже более года. Смиренно припал Онен к рукам возлюбленной своей и сетовал ей, что в разлуке их он ослабел и сделался немощен, подобно пустыне, высохшей без дождя, подобно маленькому цветку, вырванному из благодатной земли и оставленному на погибель. С радостью утешила Элигрен мужа, поцеловав его руки. Она же ему возразила, говоря стихами: – О нет, и все твердыни мира перед тобой не устоят! Терпенью твоему они давно завидуют безмолвно. Тогда же вошли любящие в объятья друг друга, и весь Светлый Дом просиял их Светом.