Текст книги "Эйвели. Часть третья"

Звенье двести двадцать девятое. Ильитам

Многие подвиги разделила отважная Виамари с Мирьи и Наатом, соединив Свет свой со Светом возлюбленного своего мужа Эдра, что всегда молитвенно пребывал подле жены своей. Когда же добился Пушинка права для рода своего покидать пределы Светлого Дома, тотчас отправился Эдр по следу Мирьи и Наата, чтобы воссоединиться с женой своей и более не оставлять её ни на мгновение их жизни. И, найдя их, заключил Эдр Ардели в свои объятья. И так взял Эдр жену свою, и оставили они Мирьи и Наата и пошли своею дорогой, соединив служение, как и сердца свои. Об их же Свете и чудесах слагают легенды и эулиен, и люди. И на землях Инарфьих воспеты их имена в балладах и песнях. Любовь явилась им в своих трёх ликах: уважение, нежность и забота, они же извечно требуют служения сердца, ибо Любовь всегда требует своего исполнения. Высоко почитали супруги сакральные лики Любви и трепетно чтили друг друга и священное чувство, оберегающее их.

И был день служения Эдра и Виамари и странствий их, и посчитал Господь союз любящих неполным и поселил нужду Ардели и Эдра друг в друге, ибо до того дня не знали они друг друга женой и мужем и помыслить о том не смели прежде. Но вот взглянул Эдр на жену свою взором Любви, и новая нежность наполнила его, и откликнулась Виамари ему улыбкой, исполненной Света. Тогда же легли любящие под сенью осенней рощи, и радость их друг в друге была совершенна. И так был ребёнок у Ардели, и узнала она вскоре и сказала мужу. И взял Эдр жену свою и вместе с ней вернулся в Светлый Дом, ибо сильно недужила Ардели, и трудна была ей светлая ноша её. В час же положенный пожелала она, чтобы был Эдр рядом, ибо было ей тяжело и страшно, и лишь муж её мог поддержать её и придать ей сил. И пришёл Эдр и обнял жену свою, и был с Ардели неотступно в каждом вздохе её и слезе, с ней же прошёл он весь путь её, разделив тяготы Виамари, и вскоре поднесли ему дочь его, что родила Ардели, и увидели любящие, как светла она и мила, и не плакала она, но улыбалась родителям своим. И тотчас был послан эу за Финиаром, и пришёл Всеспрашиваемый и, взяв эу, нашёл её похожей на Ардели и нарёк девочке имя Ильи́там [Il`ítam] – Светлое сердце, он же благодарил Эдра и целовал руки Ардели, и велел всем эулиен, что собрались у покоев, прийти позднее, чтобы могла Чистейшая отдохнуть с мужем и маленькой Ильитам. Так была рождена Ильитам от Эдра, сына доблестного Кройне, сына Элигмрина Воробушка, сына Ильта, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от Ардели Чистейшей, из народа Адама, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, в Сумеречные времена, осияв их верным Светом своей улыбки.

Тысячи тысяч арели клялись уничтожить Землю и подзаконный мир, призывая на то стихии, подвластные Хаосу, породившему их, и колдовство, забывая о том, что вся вселенная гибнет каждый раз, стоит заплакать ребёнку, и воздвигается снова, возрождаясь в прежнем величии, когда встречаются две улыбки любящих. Тысячи тысяч смертных приносили священные клятвы, что разорят подзаконный мир или подчинят его своей воле, но где те смертные? Каковы имена их? Властвует только Любовь, ибо выше её – никому не подняться. От первого дня выслушивает подзаконный мир подобные клятвы и сносит оскорбления. Произнесены ли они в тиши сердца или выкрикнуты в гневе – колеблют они устои и устройство мира, то же, что следует за подобными клятвами – губит его и разрушает. Ибо всякое разрушение, кроме самой смерти, задуманной естественным и таинственным благом – пощёчина самому Создателю, опасная для Его хрупкого творения. И хоть сама истина всегда остаётся непоколебима и недосягаема для оскорблений и грязи невежества – ни один из миров не пребывает в совершенном покое и мире, пока гордыня доступна хоть одному живому созданию и порождает из своего плодовитого чрева все остальные грехи, подобно химерам, пожирающим и тверди, и звёзды, и имена, и жизни, и души. Так повелось от первого Слова, что эулиен сильны своим Светом, который доступен им, так как нет за их народом вины перед Создателем, и Свет Его совершенный питает эулиен и доступен им в полной мере. Но также и в полной мере эулиен соприродны Его хрупкой задумке, являясь частью Его замысла, молодой народ, ещё не окрепший от пробуждения. В бессилии Света, в его ослаблении – недуг эулиен. Там, где хвора Надежда и Любовь лишена уважения и чести – страдает народ надеющихся и иссякает его светлая сила. Подзаконный же мир – переполнен подобными недугами. От Эйдена взялись эулиен уврачевать раны подзаконного мира, наиболее уязвимого из всех, от Эйдена в сердцах своих принесли ему эффе своих молитв, заботы и жизней, но так и не стали его частью, и потому в подзаконном мире эулиен лишь гости. Вечные гости, которые никогда не обретут покоя, ибо он невозможен, пока Свет соперничает с тенью и Любовь попирается дерзновениями гордыни бессмертных и смертных. Не имея щитов в смертельных битвах, меж тем положили для себя эулиен, разойдясь по свету, стать щитом этого многострадального мира, и битвы многих из них не затихают веками, не прерываясь ни на миг в пределе сердца. Но это не проклятие, а удел эулиен, и нет никого из надеющихся, кто тяготился бы этой долей и не считал её величайшей честью, ибо мёду гордыни эулиен предпочитают нектар смирения и ищут источник радости среди скорбей и плача. Не утолить надеющимся своей вечной жажды, не склонить к себе милость подзаконного мира, но вот прошло некоторое время (1) со дня исхода, и подзаконный мир полюбил их песни и весёлые танцы. Цветы и травы, звери и птицы, все те, в ком не требует утверждения и укрепления Воля создавшего их, откликаются на речь эулиен и не противятся им, как Свет звёзд не противится Свету солнца, как улыбка не противится другой улыбке, ибо все они – единый Свет и задуманы с величайшей Любовью. Однако бессчётное множество опасностей и ловушек подстерегает эулиен в подзаконном мире, обрушиваясь на их некрепость плоти, на чуткое сердце, склонное к живому состраданию, предлагая, причём весьма щедро – любую смерть на выбор эу, или же подводя к ней и лишая этого королевского права. Возможно, если и подзаконный мир отвратился от эулиен и ощерился против них, восставив также и самого человека, он поглотит забвением и всякое слово, которое будет ему неугодно. Но если иные кричат о разрушении или громогласно пророчат своё величие, я также почту силу священного Слова, у которого от первого из них я в услужении. Пусть подзаконный мир лютует и беснуется себе на милость, моё намерение остаётся твёрдым – рассказать об Эйвели, а вместе с ними о народе эулиен. Im duh Éar mórtil` te yíli99
  И пусть История завершит эту повесть (эмл.)


[Закрыть].

^{(1) «Некоторое время назад» говорят эулиен. Они плохо чувствуют время, особенно минувшие дни, как и многие бессмертные, ибо вечность каждым новым днём и событием расширяет границы прошлого. Эулиен прекрасно помнят события и их участников, но, случается, забывают, как давно это случилось. Поэтому для любого случая, свершись он несколько дней назад или несколько столетий прежде – есть прекрасная и надёжная формула речи: érki skr/dúeh` údu. Так начинаются многие инги надеющихся и, конечно же, сказки, а вместе с ними и оправдания нашкодивших юных эулиен.}

Человеческая глупость похожа на плесень. Она отравляет всё, чего касается, но хуже того – самого человека. (2) Так была в своё время научена светлосердечная эулнори Ильитам, и ради того, чтобы бороться с этим недугом, упорно и долго наставлялась в своём пределе и пределе Ирдильле, дабы обрести обходительность и мудрость наставника и смирить многоречивую и пылкую юность, впадающую в печаль и робость от недугов подзаконного мира или же воспламеняясь праведным недовольством. Наставлением старших была вразумлена эу, что всякое смущение разума – недопустимо для того, кто собрался наставлять другого, ибо через смущение чрезмерным воодушевлением, происходящим от радости или гнева, а также печали – происходят многие искушения и беды, и потому некрепок разум, исстари уступающий в силе чувствам, проистекающим из сердца. И потому, чтобы избегать ошибок, неверных выводов и заключений – стоит смирять свои ум и разум и следовать сердцу. Его же прежде следует научиться внимательно слушать и узнать хорошенько, что возможно единственно с уважением и Любовью, что происходит в своё время – по обретении знания, ибо в нём обретает эу и знание о своём собственном сердце, и о том, что в нём. В сердце же каждого живого – весь мир, соназванный Тем, кто его создал. И так через каждое живое создание он соединён и пребывает живым и нераздельным, как сам Создатель.

^{(2) L. I. I. V. E. 253:32}

В долгих беседах и уединённых молитвах проходили дни Ильитам, не лишённые между тем и весёлых танцев, и состязаний, и детских забав и игр. Глядя на Ильитам, утешались сердца Эдра и Виамари, ибо в Свете детей своих утешаются сердца родителей, и Свет их торжествует и крепнет. Много от матери своей взяла Ильитам, и прежде всего красоту и скромность. Ради них, а также ради многого её Света, едва достигла Ильитам дозволенного для амевиль срока, стали отважные юноши из её народа искать с ней знакомства и встречи, и так стала эу завидной невестой, желанной во всех пределах Светлого Дома. Зная о том, просила Ильитам отца уберечь её, ибо не желала огорчать юношей, ищущих её расположения и взгляда, и уговорила Эдра отвезти её в Коби Йин, в святую обитель, где никто бы не помешал ей завершить учение и где она бы не стала причиной чьей-либо печали. Так вместе с Ильитам отправились в Коби Йин и трое наставников её, чтобы привести свою ученицу к просиянию знания. Они же своими трудами и молитвой оградили её от тех, кто мог её потревожить. Октруин же тогда писала: Imfyóren-é Il` Il`ítamē1010
  Берегите Свет Светлого Сердца (эмл.)


[Закрыть]. И, вняв ей, эулиен придерживались совета вечно юной провидицы Оленьего рода.

Когда же пришёл срок, а случилось это на двадцатый год жизни Ильитам, стала эу просить наставников дозволения покинуть обитель, чтобы послужить подзаконному миру и людям обретённым знанием и укреплённым Светом. Тогда же после совместной молитвы отпустили эу, ибо больше никто из наставников не имел возможности удержать её.

В людях Ильитам взяла на себя послушание в служении детям. Всякое дитя, рождённое в подзаконном мире, могло рассчитывать на её защиту и наставление. Не отказывала эу ни зверям, ни людям, ни рани, ни Данах, если они искали её Света. Из золота сделала эу себе прекрасную книгу, украсив её драгоценными камнями, создав превосходный образец искусства. В той книге она записала буквы языков смертных и арели, а также песни бессмертных и смертных и некоторые любимые ей молитвы. С этой книгой ходила Ильитам по дорогам подзаконного мира и учила всех, кто желал учиться, не взимая платы и не требуя крова. От первого дня положила себе эу дом и кров – в ветвях деревьев, и они достойно хранили и оберегали эу в часы её сна и соследования в пределе сердца. Всем желающим показывала Ильитам свою книгу, и многие, прельщённые её красотою, интересовались затем и тем, что записано в ней, а иные даже желали прочесть это. Тогда Ильитам наставляла желавших, обнаружив таким образом в них нужду в учении. В свою книгу со временем эу записала также и множество инг и легенд смертных, снабдив её также прекрасными иллюстрациями, выполненными в манере монахов мирной земли, чему она была обучена в Коби Йине.

Так случилось, что три раза похищали книгу Ильитам. Один раз арели и два раза люди. Но всякий раз книга чудесным образом возвращалась к эу, ибо тем, кто похищал её, было потребно лишь её драгоценное обрамление, и всякий раз эу изготавливала для книги новый панцирь, роскошнее того, что был прежде. Историю самой книги, её похищений и чудесных возвращений эу также записала в ней в виде песен. Всякий раз, обретая снова свою книгу, радовалась эу, но и была опечалена также, ибо снова становилась свидетелем того, что является ценностью в подзаконном мире. Однако это не сломило её, но, напротив, не имея страха и не доверяя слабости тела, продолжала Ильитам своё путешествие, вселяя нужду и тягу к знаниям в детские души и сердца смертных.

Ещё же был юноша Адл [Ádle], страдавший из-за врождённого уродства. Был Адл так страшен, что сама мать стыдилась его, и не имел он друзей и покровителей, однако сердцем был юноша чист и светел и не держал в нём обид и зла. Много раз в соследовании пребывала Ильитам с Адлом, ибо в то время как плоть его ужасала и отторгала многих, душа его, нежная и светлая, была нужна ещё большим. И был день, когда пришла эу к юноше, пока он спал, и положила руки ему на лицо и прочла свою особую молитву, и во время её оказался плащ юноши – вывернутым обратной стороной на свет, а все, кто впредь смотрел на Адла, не видел больше его уродства, но лишь красоту его души и сердца, ибо они сделались явны всем, как и обратная сторона его плаща. Так сотворила Ильитам для Адла, но не наставляла его, ибо знание его было совершенным для человека, так как единственный закон, которому внимал Адл – был законом милосердия и Любви.

Видя труд эу, многажды посылали за ней и наставники её, и Элкарит, призывая вернуться и стать одной из майарен, но кто бы ни призывал Ильитам, она оставалась верна выбранной прежде дороге и не оставляла смертных своей заботой, а также тех малых, кто был вверен ей.

В своих трудах далеко ушла Ильитам, чтобы не искать возвращения в обитель, и в наставлении смертных и заботе о малых нашла она наслаждение Эйдена, непреходящую радость и непоколебимый покой, происходящий от исполнения Его Воли. Поэтому напрасны были все призывы Ильитам, ибо Свет её – сияет и ныне в пределе смертных, и где-то меж ними блуждает и её золотая книга, бесценная не столько своей обложкой, сколько Любовью, дремлющей между страниц. Так Ильитам и ныне продолжает свой труд, изобретая всё новые и новые случаи склонить сердце к Свету истины и обнаружить в себе нужду в обретении знания, достойного своего народа. За труд её и смиренный подвиг – наши молитвы и цветочный поклон, да будет Создатель доволен Ильитам и каждым из тех, кто может носить это имя!

И был день, и снова пришёл Златовласый смиренно к отцу своему с поклоном в ноги, дабы просить его разрешения помочь одной из скорбящих из своего народа. Была мать эу в его пределе, чей сын недужил и был уже обращён к Эйдену предков. Никто из лекарей не находил для него исцеления, для матери же он был младшим сыном – последним, кто смог вернуться в её объятья от служения людям, ибо ни мужа, ни братьев у неё не осталось, и родители её также погибли. Всех, кто был дорог той эу, она потеряла, и ныне сын её был отдан смерти, и вот просил Элкарит у ног Финиара, дабы тот позволил ему отдать Свет своей жизни юному эу, ибо в нём – Надежда его матери, её спасение и отрада вечности. Самому же Элкариту его Свет в тягость, но с ликующим сердцем он отдаст жизнь эу, чьё время – Любовь и цветение жизни. И, выслушав сына, вновь запретил ему Финиар и призвал Эликлем потрудиться над недужным эу, Элкариту же Всеспрашиваемый запретил рисковать своим Светом, упрекнув его снова, что он не ведает его цену в Доме своём. Но так Элкарит пёкся о своём народе, не жалея себя. В том нет и не может ему быть упрёка. И, отказав сыну снова, как прежде, был им горд Финиар, знающий Свет Эйдена, своего старшего сына, анýри [anúri] (3) Надежды.

^{(3) так называют эулиен полагателя рода, царя над царями, мудрейшего из мудрейших. Нет спора в том, что для эулиен, покинувших пределы Эйдена – Элкарит, сын Финиара – анури. Так его называют, так почитают его, хоть его сердцу это совсем не мило.}

Звенье двести тридцатое. Сирдеф и Сагдатар, сыновья Кивну и Онаир

Когда же пал запрет Златовласого покидать Светлый Дом потомкам своим, собрались светлейшие Эвларилиэ и Ильтейли и вместе отошли к людям, ибо служение их было среди смертных, и среди них продолжили они его, изготовляя органы и играя на них ради спасения и мира. С того дня редко Свет их озаряет обитель, но верно сияет среди народа Адама! Да охранит и наставит нас музыка Любви их!

В то же время, как оставили Эвларилиэ и Ильтейли обитель эулиен, были рождены и сыновья Кивну. И было это так. Раз пришла к Пушинке и Онаир эу Калху́ри [Kalhúri], что прислуживала в покоях Коврен. Велико было смущение эу, и подобно маку горело прекрасное лицо её, однако поведала она супругам, что в ответ на столетия её молитв было ей во сне чудесное видение, где сообщилось ей, что обретёт она мужа, если попросит его у Кивну и Онаир, чтобы они родили ей славного мужа во исполнение её молитв. – Господь свидетель, – сказал Кивну, – долго тебе пришлось ждать! Тогда, если будет Создатель милостив и явит то, что объявил тебе, скоро мы утешим тебя, Калхури. Ради этого встань на молитву с нами, да исполнится то, о чём ты просишь! Так вместе молились Онаир, Кивну и Калхури, затем супруги отпустили эу. – Свет мой, – сказл Кивну – велика нужда прекрасной Калхури, разве нам дозволено будет не утешить её? Мой Свет крепок, мой Свет щедр, ибо ты его госпожа и хозяйка. Подойди же, возьми его, ибо я благословляю его стать нашим сыном! И подошла Онаир и опустилась у ног мужа, она же исполнила ифхёлье над руками его, а Кивну положил свою руку на кудри Онаир и передал ей свой Свет, благословлённый стать их сыном. И так обрела Онаир дитя, но утаила это от Калхури, чтобы не тревожить её. Когда же пришёл срок и родила Онаир, то велела позвать Финиара и Калхури. Эу же, получив известие о рождении сына Кивну и Онаир, преисполнилась великой радости, но не пришла к нему, а удалилась в обитель Тщилин, сказав, что вернётся в свой срок, когда суженый её будет готов к их встрече. Финиар же, что пришёл по зову, взял сына Онаир и Кивну и дал ему имя Сирдéф [Sirdéf]. Так был рождён Сирдеф от Кивну Пушинки, сына Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, сына Финиара, и от всесветлейшей Онаир, жены Кивну, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена. Когда же исполнилось Сирдефу пять его лет, взглянула Онаир на то, как играет и резвится сын её с другими детьми эулиен, и обратилась к своему мужу, также наблюдавшему за этим. – Смотри, о морошка, – тяжко друзьям Сирдефа тягаться с ним в играх. Он и сильнее их, и крепче, и это приводит их в огорчение. Он же ещё слишком мал, чтобы смирять свою крепость и силу. Нет среди сверстников ему равных, кто стал бы ему достойным соперником в играх и состязаниях, среди же тех, кто старше, нет у Сирдефа опоры. Окинул взглядом Пушинка играющих и не нашёл эу, который бы был равным их крепкому и сильному сыну. Тогда посетил он предел Седби, и там не нашёл среди погодок и ровесников сына равных ему, и огорчился. Тосковал и сам Сирдеф, ибо видел, что легче и проще даётся ему то, что тяжелее для других детей, но ничего не мог сделать, и из-за этого стал эу отказываться от многих игр. Видя же всё это, пришёл Кивну к своей супруге и сказал ей так: – Госпожа, мой Свет, я видел то, что ты говоришь. Так и есть. Несомненно, печаль посетила и сердце нашего сына, ибо он видит, что огорчает многих, но не может изменить этого. Мы можем дать ему время, чтобы он подрос и научился смирять свою силу, и обучить его уступать в играх, но можем и укрепить его, дав ему равного ему самому брата, который бы ни в чём не уступал ему и стал бы со временем его другом и доброй опорой. Услышав же это, вновь поцеловала Онаир руки мужа, и они опустились на молитву эулиен. Свет от заходящего солнца, который падал на них через резьбу галереи, окружил их головы золотым сиянием, похожим на облако. Завершив молитву, взял Пушинка голову своей супруги и поцеловал её золотистые кудри, благословив Онаир. Любовь их была велика, и Свет её был угоден Богу. Тотчас по молитве и слову Кивну зачала Онаир и в срок свой родила ещё одного сына, такого же сильного и крепкого, как Сирдеф, чьи глаза излучали свечение такой силы, как если бы он был уже взрослым эу и внутренним напряжением мысли усиливал их сияние, как делают эулиен, когда темно, и им приходится придавать свечению своих глаз особую силу. Финиар же, пришедший дать имя брату Сирдефа, нарёк его Сагдатáром [Sagdatár]. Так был рождён Сагдатар от Кивну Пушинки, сына триждыпрекрасной Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Онаир, возлюбленной Пушинки, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Cумеречные времена. С величайшим трепетом и радостью принял Сирдеф своего младшего брата, и на некоторое время все игры и забавы ему заменила забота о нём. С радостью наблюдали Кивну и Онаир, как изменился Сирдеф, повзрослев и сделавшись мудрее, едва впервые взял на руки Сагдатара. Сирдеф же не желал расставаться с братом и сам укладывал его и заботился о нём, отбирая это светлое право у Онаир. Он же беседовал с Сагдатаром, вверяя ему и всю свою нежность, и то, что лежало на сердце. Когда же прошло ещё немного времени, обрёл Сирдеф достойного и равного себе друга, ибо юный Сагдатар обладал такой же силой и крепостью, как и сам Сирдеф, а во многом и превосходил могущество его, и всё же хоть Сагдатар и был младше, но во всём был равен брату, так что те, кто не знал их, могли подумать, что это два близнеца, светлоликих, могучих и буйнокудрявых эу, склонных к шалостям и всяким проказам. Так уж повелось между Сирдефом и Сагдатаром – Сагдатар придумывал и исполнял шалость, а Сирдеф защищал младшего брата, не испытывая меж тем никакого раскаянья, ибо всегда гордился им и радовался за его успехи. О шалостях их знали все в Светлом Доме, ибо с детства посягали эти двое на служение взрослых и пытались вторить ему по мере своих сил и знания. И когда-то это удавалось, и старшие эулиен делали вид, что не знают, кто сотворил это нежданное, но щедрое благо. Иногда же и Сагдатар терпел неудачу, и бедный Луриен прибирал за ними, что также случалось довольно часто. Много поломано и разрушено было братьями в Светлом Доме, но и многие из живущих в нём получили от них нежданную помощь, явленную в дарах, поступках и исполнении поручений. Видя склонность своих сыновей, привёл их Кивну в предел рода Щита и поручил сыновей заботе Элрельты и Хеллаха. Они же быстро разглядели склонность братьев, и вскоре Финиар благословил обучать их среди ийреттен. Также обучены были братья в пределе своём, и доброе мастерство взяли от родополагателя своего и прославились как искусные мастера и резчики по дереву. Всякий раз, если недужил Светлый Дом и часть деревянных конструкций его хирела или нуждалась в замене – звали Сирдефа и Сагдатара, как лучших из плотников, способных воссоздать всё в прежнем величии и надлежащей крепости, как было задумано в дни возведения Светлого Дома, когда сам Элкарит Златовласый создал его великолепие своим трудом, покрыв всё искуснейшей резьбой, следуя задумке и чертежам своего младшего брата. Так стали Сирдеф и Сагдатар соблюстителями Светлого Дома, как и Удачливый, вписанный в золотую книгу, и были им вверены просторнейшие светлые залы, устремлённые ввысь, своды и своды – всё изумительной красоты и от самого пола покрытое тончайшей резьбой, которая пропускала свет и создавала иллюзию парения. Украшенный этой резьбой, весь Светлый Дом и ныне как будто дышит Светом. Все колонны его, все стены его – объёмны, но и почти прозрачны. Однако ежели кто желает уединиться в своих покоях – то занавешивает изнутри стены плотной яркой атласной тканью. Нигде более нет такой полноты восторга, приходящей в сердце от созерцания жилища, кроме как в Светлом Доме – истинно светлейшей обители!

Когда же знание коснулось сердец Сирдефа и Сагдатара и стали они просить Финиара отпустить их, пришла в Светлый Дом эу Калхури, и Финиар призвал Сирдефа, чтобы рассказать ему о той, что ожидала его. Сирдеф же, смущённый, не пожелал видеть Калхури, ибо счёл себя недостойным её светлого взора. Он убедил Финиара позволить ему отойти на служение с братом, и лишь испытав себя и став достойным Надежд Калхури, предстать перед ней, чтобы быть ей верным мужем, исполнением её молитв и чаяний, а не послужить огорчением и разочарованием её сердца. Выслушав доводы и страхи эу, позволил Финиар Сирдефу отойти с Сагдатаром тотчас, а затем принял Калхури и утешил её. Всеспрашиваемый поселил Калхури в соседних покоях, наказав ей молиться за Свет Сирдефа, пока он стяжает его ради их амевиль. Так братья отошли к людям и трудились там делом Христа, также защищая слабых и борющихся за правду.

Как и желали Онаир и Кивну – были братья друг другу во всём поддержкой. И рядом с Сагдатаром научился Сирдеф смирять свою силу и сделался много мудрее и мягче, Сагдатар же, подражая брату и желая быть его достойным, накопил в душе многие блага и украсил себя многими добродетелями и трудами милости и милосердия.

Не раз подзаконный мир призывал их к румне, и случалось братьям сражаться вместе с государями смертных против воинств Владыки. Среди людей Сирдеф и Сагдатар, могучие и доблестные воины, покрыли свои имена благородной славой и были воспеты как герои, но никому они не называли своих настоящих имён, поэтому в песнях и легендах, что мы знаем, поётся и говорится о богах и людях. Так принимали братья участие в знаменитой Каптáрской [Kaptárh] битве, Битве при Сýте [Súta], в Битве на Лок-Эллéй [Lockh-Elléy] и во многих других великих сражениях и битвах, где пролилось много крови и просияло много имён героев. В любой битве стояли братья плечом к плечу, и был Сирдеф благородной румной, а Сагдатар его щитом, в иных же битвах Сирдеф защищал своего брата, и двое они как один – были несокрушимы в своём Свете. На востоке умельцы выковали им золотые шлемы, щедро украсив их россыпями камней, и изысканные панцири поднесли им, лёгкие и прочные, как удобно для битвы, и тяготились братья этими дарами, ибо не могли отказать одарившим их, но и укрывать своё тело в бою – было не в их традиции и привычке, и многие из смертных дивились их отваге, и, уже позабыв о народе эулиен, говорили между собой, что эти двое не боятся смерти, что они – воплощение их божеств, и смерть не пристала этим героям. В тени же лекарских пределов и Сирдеф, и Сагдатар врачевали раны друг друга, дабы люди не видели их немощи и увечья и верили своим фантазиям, в которых себя убедили, ибо так было лучше для самих смертных.

Сирдеф же, хоть и обрёл равного себе по силе, тяготился крепостью своей плоти, столь необычной для его народа. Сражаясь прежде с самим собою – изнурял он себя непрестанным постом, и не пил вина, и не ел мяса, питаясь лишь ягодами и хлебом, а также тем, что готовил ему Сагдатар, зная о том послушании, что взял на себя его брат. Но плоть Сирдефа была крепка, исполнена сил и торжества жизни, кровь играла в ней, и Сирдеф без труда мог ворочать скалы и ломать сталь в одной ладони. Ничего не стоило ему опрокинуть лошадь с наездником её, облачённым в латы, и две лошади, и все десять. Мог также в одной ладони Сирдеф искрошить усилием мышц камень, и всё это не вселяло в него радость, но печалило эу, ибо он полагал, что, одарённый столь щедро телесно, он много теряет в Свете сердца, и ради того ещё истовее молился и под одеждой сковал себя тугими цепями, что причиняли боль и смиряли торжество его могучей плоти. Лишь это давало Сирдефу успокоение, а также и песни его брата, который пел вечерами для Сирдефа, чтобы отвлечь того от боли или печалей.

Раз случилось Сагдатару сражаться с могучим Ры́не [Ryíne], воином арели, вызвавшим его на поединок. Единственное условие поставил Рыне, посланный Владыкой, – кто выйдет из поединка того живым, того и судьбы собравшихся в том месте смертных. Сам же Рыне был древним арели благородного рода, знавшим Землю ещё до прихода Владыки. Силой своей был он равен удунаи, а колдовской красотою мог тягаться со своим господином. Три раза отказывал ему в битве Сирдеф, три раза отказывал ему в битве Сагдатар, но Рыне желал сражаться лишь с равным, ибо не в его правилах было биться с тем, кто слабее. Законом чести он принудил Сагдатара к сражению, и эу принял бой и бился с Рыне три дня и три ночи, окружённый следящими за их битвой. Было у Рыне три чудесных оружия – волшебный меч, волшебное копьё и волшебная дубинка. Все их боялись. Но, явив их, будто сотворив из воздуха – положил их арели у ног Сагдатара и взял простой меч смертных, чтобы биться на равных, без чар и притворства, используя только силу и ловкость, а также своё умение и искусство. Так стали они биться, и, нанося удары, благодарили друг друга, ибо радовались их сердца такому поединку. Люди же, стоявшие вокруг, онемели от восхищения. Много ран нанесли друг другу Сагдатар и Рыне и под конец третьего дня уже были подобны двум израненным львам, бросающимся друг на друга. Семь мечей сменил эу за три дня битвы, четыре меча он сам разбил Рыне. Кровь их текла рекою, и те из людей, что стояли к ним близко – были красными от крови воинов. Через раны на теле Рыне те, что стояли за его спиною, могли видеть лицо Сагдатара, и те из смертных, что стояли за эу, через раны в его теле могли видеть Рыне. На третью ночь сложили воины своё оружие и перешли к аннату, и бились уже без оружия. Крики их и стоны, как раскаты грома, сотрясали воздух и небесные тверди. Молился Сирдеф о победе брата, и сам Владыка снизошёл до той битвы и привёл своих князей и приближённых полюбоваться прекрасным боем. Он был уверен в неминуемой победе Рыне и потому не вмешивался, но смеялся и был бодр, рассадив на невидимых лоджиях своих арели, наподобие незримого амфитеатра, воздвигнув его от земли до неба. Всё это собрание производило невероятный шум и подбадривало Рыне, внушая смертным печаль и ужас. С каждым часом множилось собрание арели, ибо ото всех их пределов приходили иные полюбоваться на эту битву. Но на исходе третьей ночи – всё было окончено, ибо Рыне опрокинул Сагдатара и схватил его, чтобы поднять и разбить о землю, но эу ударил его по горлу и раздробил кости Рыне, и арели тотчас умер. Радостно закричали люди, и среди них поселилось великое ликование, арели же, поражённые гибелью Рыне, – рассеялись чёрным дымом, как погасшие свечи. Сагдатар же плакал и не разделял торжества смертных, которые были спасены им, ибо плакал о Рыне. Высоко оценил эу силу и доблесть этого воина, его искусство и благородство в битве. Впервые, кроме своего брата, он видел равного себе по силе и испытал радость от сражения с равным. Когда они бились, не было печали в сердце эу – только радость, ибо не стыдно и не страшно было ему пасть от рук Рыне, и прочёл он в нём древнее благородство, и был спокоен за смертных, ибо Рыне не нуждался ни в чём, кроме битвы. Её он пил подобно нектару, в ней находил свою усладу, далёкий от мрачных развлечений и утех своего господина. Объятый восторгом и действом битвы, был ныне эу один на один с утратой, ибо сам погубил могучего Рыне. И смятение и скорбь пришли в сердце Сагдатара, ибо как друга он полюбил своего противника в битве, и отрадой ему была его крепость и ловкость. Положил Сагдатар голову Рыне себе на колени и всю кровь с лица его смыл слезами, тогда же, воздев очи к небу, запел эу, сложив о Рыне песню, в которой воспел его мужество, силу и искусство воина. Без стеснения называл Сагдатар Рыне своим братом и просил у него прощения за нанесённые раны, оттенившие красоту его совершенного тела, и плакал о несчастной душе Рыне, также погибшей. Оплакав воина и проводив его плачем и песней, прекрасный курган сложил ему эу, согласно традициям погребения арели. И вместе с Рыне похоронил его чудесное оружие, уложив его рядом с воином и вложив меч в его могучую руку. С того дня много песен сложил эу о Рыне, и Сирдеф записал их в Надежде, что хоть так они сохранят о нём память и огласят его жизнь, прошедшую в битвах.