Текст книги "Александр Васильевич Суворов"

III. «Полковое учреждение»

Суворов имел случай убедиться в высоких качествах русского солдата – его стойкости, храбрости, силе и выносливости. Но тем разительнее должен был представиться ему контраст между высокими боевыми качествами солдат и существовавшей военной организацией. Войска были неповоротливы, малоподвижны, не умели маневрировать; всякое длительное движение расстраивало порядок. Разведывательная служба находилась в зачаточном состоянии. Во время походов продвижение войск совершалось очень медленно. В 1756 году девяностотысячная русская армия, шедшая в Пруссию, везла за собой около 50 тысяч повозок!

Длительность срока службы, суровый режим в полках, жестокое обращение офицеров, необходимость идти в бой ради чуждых, не всегда даже понятных целей – все это отрицательно сказывалось на моральном состоянии и боеспособности солдат. Каждому нижнему чину предоставлялось право выходить в отставку по истечении восьми лет, при условии, что его заменит кто-нибудь из близких родственников. Но охотников на такую замену почти никогда не находилось. От солдатчины старались отделаться всеми способами. Полки постоянно были недоукомплектованы.

Все то, о чем размышлял молодой Суворов в годы своей солдатской службы, предстало теперь перед ним в более ярком свете. Он должен был придти к двум основным выводам: во-первых, о необходимости радикальных изменений в организации русской армии; во-вторых, о неспособности придворно-дворянского командования осуществить эту реформу, а следовательно, о необходимости добиться для себя хоть минимума самостоятельности.

Первый из этих выводов он, со свойственной ему энергией, начал немедленно реализовать в пределах вверенного ему Суздальского полка. Второй вывод таил в себе зародыш конфликтов с высшим командованием и с придворной камарильей – конфликтов, отравивших всю последующую жизнь полководца.

Становясь в оппозицию генералитету и придворным, Суворов тем самым делал еще шаг к народу, в котором вельможи видели только бесправное крепостное сословие. Однако он оставался при этом сыном своего класса, сыном своей эпохи, В солдатах Суворов видел прекрасный боевой материал, но верховное управление этим материалом полагал привилегией дворянства.

Суворову и прежде доводилось командовать полками; Тверским, Архангелогородским, Астраханским, но то были временные назначения, и, зная об этом, он не касался основ полкового устройства. Когда же ему поручили на продолжительное время Суздальский полк, он немедленно взялся за обучение его на новых началах. Сперва полк нес караульную службу в Петербурге, а осенью 1764 года был переведен из Петербурга в Новую Ладогу и простоял там свыше трех лет; в этот период и развернулась новаторская деятельность Суворова.

Основной чертой его системы было – вопреки фридриховским правилам – стремление выработать сознательное отношение солдат к возлагаемым на них задачам. И тогда и впоследствии на полях сражений Суворов постоянно старался разъяснить солдатам, что и зачем они должны совершить. «Каждый воин должен понимать свой маневр» – таково было требование, которое Суворов всегда предъявлял к своим помощникам. Вместе с тем он стремился развить в войсках чувство спайки, взаимной выручки и несокрушимую мощь натиска.

Преобразованию подверглись все стороны полковой жизни строевое обучение, материальная часть, бытовая обстановка, культурное и нравственное воспитание.

Суворов неоднократно повторял:

– Солдат ученье любит, было бы с толком.

В самом деле, подчиненные ему солдаты никогда не роптали, несмотря на то, что он заставлял их напряженно обучаться военному делу.

Стержнем обучения являлась штыковая атака. Это наиболее трудный вид боя, требующий предельного волевого напряжения. Под влиянием Фридриха II, особенно усовершенствовавшего ружейную и артиллерийскую стрельбу, большинство военных специалистов стали пренебрегать штыком.

Тем не менее скромный командир Суздальского полка решился пойти против общего мнения всей Европы. Делая штыковую атаку своим важнейшим тактическим приемом, Суворов руководствовался многочисленными соображениями.

Прежде всего он следовал здесь своим принципам, основным установкам, зрело обдуманным, принявшим уже отчетливые формы и прочно укоренившимся в нем. Принципы эти, из совокупности которых складывалась стратегия сокрушения, требовали гораздо более эффективных методов поражения врага, чем стрельба. В условиях тогдашней техники огонь вообще был мало действителен: огневых средств было мало, прицельность была неудовлетворительной, прицельная дальнобойность небольшая (ружья – на 80 шагов, пушки– до 300 сажен), боезапас невелик (около 50 пуль на стрелка) и т. д. Посредством стрельбы можно было заставить противника отступить, но не обратить его в беспорядочное бегство. А Суворов стремился именно к этому.

К тому же, если русская артиллерия стояла на высоком уровне, то находившиеся на вооружении в русской армии ружья, не имевшие нарезов, уступали, например, прусским. Рассчитывать же на то, что правительство проведет в близком времени перевооружение войск, было трудно.

Третья причина состояла в том, что Суворов с прозорливостью гения учитывал национальные особенности русского солдата, делавшие его лучшим в мире выполнителем штыкового удара – этого труднейшего вида боя, требующего максимальной силы, храбрости и крепости нервов.

Далее, Суворов учитывал, что в западноевропейских армиях не изучают техники штыкового боя, и, следовательно, обучив этой технике своих солдат, он даст им дополнительное крупное преимущество перед всеми прочими.

По всем этим причинам он и придал такое значение штыковому удару.

Было бы, однако, глубокой ошибкой думать, что Суворов недооценивал значение огня.

Известны его крылатые высказывания: «пехотные огни открывают победу», или «надлежит соблюдать всюду крестные (перекрестные. – К. О.) огни». На заре своей полководческой деятельности, в приказе, отданном в июне 1770 года, Суворов требовал: «в деле… хотя бы весьма скоро заряжать, но скоро стрелять отнюдь не надлежит, а верно целить, в лутчих стрелять, что называетца в утку, и пули напрасно не терять».

В результате усиленного и систематического обучения, суворовские солдаты становились меткими стрелками. «У нас пропадает тридцатая пуля», – с гордостью говорил Суворов (то-есть из 30 выпущенных пуль только одна не попадает в цель). С целью сделать огневую подготовку наиболее эффективной Суворов выделял особые стрелковые команды, проходившие усиленный курс обучения стрельбе. Эти команды комплектовались из егерей. Егеря – стреляют, гренадеры и мушкетеры – «рвут на штыках», – таково было установленное Суворовым распределение ролей; разумеется, это не исключало того, что в случае надобности все роды войск привлекались к исполнению той или другой функции.

Суздальскому полку пришлось пройти самую усиленную походную тренировку. Суворов заставлял его совершать переходы по 40–50 верст в день, в зной и мороз, по непролазной грязи, переходя вброд, а то и вплавь встречавшиеся реки. При этом по пути производились боевые ученья; для этого командир умел использовать всякий предлог. Много шума наделал случай, когда Суворов, проходя во время учебного похода мимо монастыря, приказал полку взять его штурмом. Суворову грозили крупные неприятности, но благодаря вмешательству Екатерины дело было замято.

Хотя в подчинении у Суворова был только пехотный полк, он не упускал из виду и другие роды оружия. Через несколько лет, получив под свое начало отряд из всех родов оружия, он обратился к нему с целой серией наставлений, начиная с указаний, как действовать палашами, и кончая советом при карьере[19]19
  Карьер – наибольшая скорость движения лошади.


[Закрыть] приподниматься на стременах и нагибаться на конскую шею.

Много усилий приложил Суворов к тому, чтобы подготовить свой полк не только для дневных, но и для ночных действий. В ночном бою смелость и внезапность нападения приобретают особенно большое значение; действие огня здесь минимально. Поэтому Суворов не мог не тяготеть к ночным операциям.

Суворова иногда обвиняли в том, что он чрезмерно изнурял людей.

Он не отрицал трудностей своей системы, но категорически настаивал на том, что они окупаются стократ; «тяжко в ученьи – легко в походе», повторял он. Трудность маневренного ученья создавала, по его убеждению, «на себя надежность – основание храбрости».

Что же касается «изнурения», то не учитывали того обстоятельства, что наряду с утомительными упражнениями Суворов проявлял большую заботу о здоровье солдат. Со свойственной ему простотой и желанием во все вникнуть, он лично учил солдат чистоте и соблюдению правил гигиены. «И был человек здоров и бодр, – писал он, – знают офицеры, что я сам то делать не стыдился… Суворов был майор, и адъютант, до ефрейтора; сам везде видел, каждого выучить мог».

Суворов часто с удовлетворением говорил о себе, что учи показом, а не рассказом.

Суворов заботился не только об обучении своего полка, но – что было очень редко в его время – и о воспитании. Он организовал две школы – для дворянских и для солдатских детей– и сам сделался преподавателем в обеих. Это свидетельствует о подлинном демократизме и колоссальной энергии Суворова, при всей своей разносторонней деятельности находившего время для преподавания.

Кроме школы, были выстроены полковые конюшни и разбит сад. Любопытно, что Суворов заботился также об эстетическом воспитании, и школьники-дворяне однажды разучили и поставили пьесу. Довольно крупные издержки, связанные со всеми перечисленными мероприятиями, покрывались главным образом за счет сбережений в хозяйстве полка. Часть их, однако, Суворов покрывал и из собственных средств.

Таким образом, во всей системе обучения Суздальского полка тесно переплетались элементы воспитания духа (в смысле развития высших боевых качеств) и тщательного обучения военной технике. Свои взгляды на боевую подготовку войск, Суворов изложил в особом наставлении, которое до сих пор было известно в литературе под названием «Суздальское учреждение».

В настоящее время, однако, имеются значительно более точные и подробные сведения об этом чрезвычайно интересном документе, так как в Артиллерийском музее (г. Ленинград) отыскан экземпляр его. Исследовавшие рукопись историки пришли к выводу, что она написана зимой 1764/65 г.г. Общее название рукописи: «Полковое учреждение».

Этот документ – размером свыше 50 рукописных страниц – представляет собою свод правил по управлению и обучению полка. В нем имеются следующие главы: 1) О караулах, 2) О экзерцировании, 3) О убранстве и чистоте, 4) О воинском послушании, распорядке и должностях, 5) О лагере, 6) О непременных квартирах.

Неся караульную службу в столице, солдаты и офицеры Суздальского полка должны были в совершенстве знать все церемониалы. Между тем, петровский устав не заключал в себе подробностей несения этой службы. Содержащаяся в «Полковом учреждении» инструкция явилась в этом смысле как бы дополнением к уставу Петра I; ряд пунктов этой инструкции вошел впоследствии в воинские уставы. Предусмотренные инструкцией Суворова церемониалы преследуют цель развить чувство ответственности, побудить караульного проникнуться сознанием важности порученного ему дела.

Важнейшей главой «Полкового учреждения» является вторая, посвященная строевому обучению. Особое внимание здесь уделено обучению рекрут. Наставление дает офицеру указание, как нужно обучать и чему уделять наибольшее внимание. Оно требует придания рекруту хорошей выправки, «чтоб оные имели на себе смелой военный вид», главное же, освоения им основных правил солдатского ремесла: «дабы солдат ко всякому движению и постановлению фронта против неприятеля искусен был», а также был бы обучен «скорой и исправной стрельбе». Таким образом, в центре внимания стоит не парадная сторона, а обучение боевым построениям и меткой стрельбе.

То обстоятельство, что «Полковое учреждение» не требовало знания солдатами изощренных тонкостей различных «парадировок», делало возможным скорое обучение: ротному командиру давался на прохождение с рекрутом всей программы один месяц.

Примечательна четвертая глава наставления. В ней утверждается великое значение воинской дисциплины и вместе с тем – заботы командира о своих подчиненных. «Вся твердость воинского правления основана на послушании, которое должно быть содержало свято. Того ради никакой подчиненный перед своим вышним на отдаваемый какой приказ да не дерзает не токмо спорить или прекословить, но и рассуждать».

Такими словами начинается первый параграф этой главы.

А четвертый параграф гласит, что ротный командир «к своим подчиненным имеет истинную любовь, печется о их успокоении и удовольствии, содержит их в строгом воинском послушании и научает их во всем, что до их должности принадлежащем».

В эпоху, когда повсеместно считалось обязательным подвергать солдат за всякую провинность тяжким, унизительным наказаниям, автор «Полкового учреждения» требовал: «В обучении экзерциции и прочего… чтоб поступаемо было без жестокости и торопливости», а в другом месте пояснял-. «Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого (в смысле дорожащего честью. – К. О.) солдата, неужели жестокость, приводящая оного в отчаяние».

«Полковое учреждение» не хочет, лишать солдата того, что доставляет ему радость. Но и здесь требуется соблюдать благоразумие, избегать общения солдат с людьми, которые могут научить его «подлым поступкам, речам и ухватке». В связи с этим, например, «нижним чинам вино и прочее пить не запрещается, однако не на кабаке, где выключая что ссоры и драки бывают, и военный человек случается во оные быть примешен».

Наставление заканчивается требованием непрестанного, деятельного обучения, благодаря чему люди «праздность и леность навсегда убегать привыкнут», и всякий «при всяком случае будет бодр, смел, мужествен и на себе надежен».

Таковы основные черты «Полкового учреждения» – достойного предшественника оформившейся спустя тридцать с лишком лет другого наставления: «Науки побеждать». Основные положения этого знаменитого суворовского наставления отчетливо видны уже в инструкции, разработанной молодым командиром Суздальского полка.

Будучи простым и приветливым в обращении с солдатами, Суворов проявлял в то же время большую требовательность и сурово взыскивал за нарушение дисциплины. «Дружба – дружбой, а служба – службой» – таково было его правило. Существует рассказ, что одному генералу, очень часто твердившему о своих дружеских чувствах к Суворову, Александр Васильевич велел записать: «Дружба и служба суть две параллельные линии, никогда не пересекающиеся». В одном приказе он прямо предписывает «в случае оплошности взыскивать и без наказания не оставлять, понеже ничто так людей ко злу не приводит, как слабая команда».

Екатерининские военные деятели и чиновники, в большинстве своем тупые и ограниченные служаки, не могли понять преимущества и всего огромного значения проводимой в Суздальском полку новой системы… Суворов не имел – да и не искал – сильного покровителя, который заставил бы обратить внимание на него и его идеи, а без этого в екатерининскую эпоху трудно было чего-либо добиться. Так как о Суворове все-таки уже заговорили, правящая клика попыталась отмахнуться от него, создав ему репутацию оригинала. Придравшись к отдельным шероховатостям и преувеличениям, встречавшимся в суворовской системе, стали говорить о нем как о способном «чудаке», не заслуживающем, однако, серьезного отношения. Указанием на внешнюю парадоксальность его поступков эти люди пытались скрыть глубокий смысл проводившихся Суворовым реформ.

Нужно отметить, впрочем, что под влиянием опыта Семилетней войны свежие идеи проникли в умы многих военных деятелей, так что реформы Суворова не были совершенно исключительным явлением. Так, в 1764 году была издана «Инструкция полковничья», насаждавшая прогрессивные по тем временам взгляды на воспитание и обучение солдат. Но Суворов, конечно, пошел значительно дальше, и это восстановило против него всех рутинеров.

Надо коснуться еще одной черты Суворова, которая проявилась в этот период: уже в это время он одержал первую свою победу «духа над плотью», подобные которой он одерживал затем непрестанно в течение сорока лет. Телосложение и здоровье его были довольно хрупкими. В начале 1764 года в одном из своих писем (Кульневой) он жаловался на свое здоровье, на то, что до крайности исхудал и стал подобен «настоящему скелету, лишенному стойла ослу, бродячей воздушной тени». Он страдал болями в груди, в голове и особенно в животе. В боях он получил шесть ран. «Я почти вижу свою смерть, – писал он, – она меня сживает со света медленным огнем, но я ее ненавижу, решительно не хочу умереть так позорно и не отдамся в ее руки иначе, чем на поле брани».

И тем не менее он в течение пятидесяти лет делил с солдатами трудности бивуачной, походной и боевой жизни, показывал им пример выносливости под палящим солнцем Италии и под снежными вьюгами в Альпах – всегда неутомимый, бодрый и предельно деятельный.

Во второй половине июня 1765 года Суздальский полк участвовал в больших маневрах, устроенных в Красном селе. Суворов возглавлял на этих маневрах отряд, производивший разведывательные операции, и был с похвалою упомянут в приказе.

После маневров полк вернулся на прежнюю стоянку в Новой Ладоге.

IV. Война с конфедератами

В описываемую эпоху польское государство сохраняло еще феодальный строй общества, препятствовавший развитию торговли и промышленности, обрекавший на бесправие и нищету широкие слои населения.

По словам Энгельса, Польша XVIII века находилась «в состоянии полного развала». Эта «дворянская республика, основанная на эксплоатации и угнетении крестьян, неспособная по своей конституции ни к какому общенациональному действию», была обречена «стать легкой добычей своих соседей».[20]20
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. II, стр. 10.


[Закрыть]

Польские короли являлись марионетками в руках соседних государств. Россия проявляла большую заинтересованность в делах Польши, особенно возросшую с воцарением Екатерины II.

Не желая примириться со все возрастающим русским влиянием, польское дворянство стало подготовлять вооруженную борьбу против России. В своих замыслах оно было, поддержано Францией и Австрией.

Не желая непосредственно ввязываться в войну с Россией, эти государства составили план толкнуть на борьбу с ней ее соседей на севере и на юге – Швецию и Турцию. В 1768 году началась русско-турецкая война.

В феврале 1768 года группа панов и шляхтичей съехалась в небольшом городке Баре, близ турецкой границы. Собравшиеся выпустили воззвание к польскому народу, в котором объявили короля Станислава низложенным, а себя – главарями организованной ими национальной («Барской») конфедерации.[21]21
  Конфедерация – в старой Польше так назывались политические оппозиционные организации средней и мелкой шляхты.


[Закрыть]

Через несколько дней под знамена конфедератов стеклось 8 тысяч человек. Во главе их стал шляхтич Иосиф Пулавский. Войска Станислава, усиленные русским отрядом, стали подавлять движение. Между тем в конце 1768 года турецкое правительство под прямым давлением Австрии и Франции объявило войну России. Это воодушевило конфедератов, и шедшее было на убыль движение распространилось с новой энергией.

Главные силы России предназначены были действовать против турок. Но наряду с этим были приняты меры к подавлению вооруженного движения польских конфедератов. Было решено собрать под Смоленском корпус из четырех пехотных и двух кавалерийских полков под командованием генерал-поручика Нуммерса. В состав этого корпуса был включен и Суздальский полк.

Получив приказ идти к Смоленску, Суворов немедленно выступил из Ладоги. Стоял ноябрь; полк шел по щиколотку в грязи; лошади месили копытами жидкую кашу, которая носила громкое название «дороги». Осенняя распутица, множество болот, длинные ночи – все это чрезвычайно затрудняло поход. Но Суворов был чуть ли не рад всему этому: вот когда представился случай для серьезного походного учения. С неослабевавшей энергией вел он свой полк, несмотря на грязь и ненастье; 869 верст, отделявшие Новую Ладогу от Смоленска, были пройдены в течение тридцати дней. При этом заболевших насчитывалось всего трое, один умер и один извозчик «отлучился». А между тем, в полку насчитывалось до 1500 человек. Суворов мог быть доволен плодами своих забот: в других частях тогдашней армии дневные переходы редко превышали 10–11 верст, беспрерывно устраивались остановки на отдых, и все-таки значительная часть солдат к концу похода оказывалась «в нетях» или в госпиталях.

Незадолго до назначения в Польшу, в сентябре 1768 года, Суворов был произведен в бригадиры.[22]22
  Бригадир – чин, введенный Петром I и упраздненный Павлом I, после чего бригадные командиры были переименованы в генерал-майоров.


[Закрыть]

В Смоленске он получил в командование бригаду, в состав которой вошел и Суздальский полк. Зиму он провел в тренировке новых своих частей по образцу суздальцев, а весною направился к Варшаве с Суздальским полком и двумя эскадронами драгун. Он употребил редко применявшийся в то время способ: реквизировал подводы у населения и, посадив на них людей, стремительно двинулся в путь. Расстояние в 600 верст было покрыто в двенадцать дней.

Общее командование русскими войсками в Польше было возложено в это время на генерала Веймарна. Он был опытным военачальником, однако чрезвычайным педантом и к тому же мелочно-самолюбивым человеком. Суворову было нелегко ладить с ним. «Каторга моя в Польше за мое праводушие всем разумным знакома», писал он впоследствии об этом.

Сосредоточенные в Польше русские отряды были немногочисленны. Но у конфедератов не было единства в действиях, не было выучки и дисциплины, и в результате они оказывались слабее. Все же иногда они соединяли свои раздробленные силы, и тогда с ними приходилось считаться.

В августе 1769 года было получено известие о сосредоточении крупных сил конфедератов под Брестом. Во главе их стояли сыновья умершего к тому времени Иосифа Пулавского – Франц и Казимир. Против них действовали два довольно многочисленных русских отряда, силою в полторы-две тысячи человек каждый. Однако командиры этих отрядов – Ренн и Древиц – не решались напасть на Пулавских. В распоряжении Суворова имелась едва четвертая часть тех сил, которые были у Ренна и Древица. Но он меньше всего собирался придерживаться их тактики. Он полагал, что правильный образ действий заключается в том, чтобы теснить противника, не давая ему опомниться. Оставив в Бресте часть своего отряда, взяв 450 человек при двух пушках, он двинулся в погоню за Пулавскими и настиг их около деревни Орехово.

Вначале Суворов, учитывая громадное численное превосходство поляков, ограничивался тем, что отбивал картечью их атаки. Решив, что неприятель обескуражен неудачами, он приказал зажечь у него в тылу гранатами деревню и предпринял штыковую атаку. Атака эта весьма примечательна: Суворов атаковал пехотой конницу – случай, почти не имевший прецедентов в военной практике. Штыковой удар был проведен с обычной энергией. Поляки бежали, и немногочисленные кавалеристы Суворова преследовали их на протяжении трех верст, в то время как пехота, по его распоряжению, вела частую стрельбу – с целью «психического воздействия» на неприятеля. Поляки были настолько деморализованы, что не могли остановиться, хотя под конец их преследовали всего десять кавалеристов во главе с самим Суворовым. Вдобавок они понесли тяжелую потерю в лице Франца Пулавского, убитого в схватке.

В этом бою Суворов проявил необычайную отвагу: в самом начале он с 50 драгунами атаковал батарею, обстреливавшую мост, через который должны были наступать гренадеры. Драгуны в решительный момент обратились вспять, оставив Суворова одного. Но, вместо того чтобы броситься на одинокого всадника, польские артиллеристы отвезли батарею за линию.

Дело под Ореховом выдвинуло Суворова в первый ряд русских военачальников в Польше и принесло ему чин генерал-майора.

После Орехова. Суворов избрал средоточием своего отряда город Люблин и разослал оттуда во все стороны мелкие отряды, неустанно гонявшиеся за появлявшимися партиями конфедератов.

В такого рода деятельности прошел весь 1770 год. Осенью этого года полководец едва не погиб: переправляясь через Вислу, он неудачно прыгнул на понтон, ударился грудью о край понтона, упал в воду и стал тонуть. Один из солдат схватил его за волосы и спас; но Суворов так сильно ударился грудью, что проболел три месяца.

Беспощадно громя отряды конфедератов, он очень человеколюбиво обращался с побежденными и часто отпускал их на родину под честное слово, что они не будут более участвовать в войне. – В бытность мою в Польше сердце мое никогда не затруднялось в добре и должность никогда не полагала тому преград, – говорил Суворов.

Он приказывал хорошо обращаться с пленными и кормить их, «хотя бы то было сверх надлежащей порции». Недоумевавшим по этому поводу офицерам он разъяснял, что «благоприятие раскаявшихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели разлитие их крови».

В этом была и гуманность и политическая дальновидность.

В 1770 году конфедераты получили деятельного организатора в лице французского генерала Дюмурье, явившегося в Польшу в сопровождении отряда французских солдат.

Связанное с прибытием Дюмурье оживление военных действий открыло и для Суворова некоторые перспективы. Он двинулся против нового противника и, выйдя из Люблина, взял приступом местечко Ландскрону (Ланцкрону) (в 30 верстах от Кракова). В этом деле, между прочим, были прострелены его шляпа и мундир.

Овладев местечком, он порешил взять и цитадель, в которой заперлись поляки, но здесь постигла его неудача, одна из редких неудач в его военной карьере, – конфедераты отбили штурм, причем русские понесли потери: было убито 22 солдата, ранено 6 офицеров и 27 солдат. Сам Суворов был при этом легко ранен; была ранена и лошадь под ним. Пришлось отступить.

Неудачный исход предприятия был обусловлен совершенным незнакомством войск, не прошедших суворовской школы, с техникой штурма крепостей. В письме к Веймарну Суворов горько иронизировал по этому поводу: «Имели мы прежде вымышленные слова: Строй фронт по локтю! Раздайся из середины крыльем! Фронт назад! Поет для скуки взводный командир: В средину сомкнись! Стройся в полторы шеренги! Стройся в три шеренги! Строй ряды, в шесть шеренг! Наконец, тысячу таких слов… Все под Ланцкроной исчезло!»

Неудачная стычка под Ландскроной, разумеется, ни в малой степени не повлияла на энергичную, инициативную тактику Суворова. К этому времени он уже прочно утвердился в своих взглядах на военное дело, иллюстрацией чего может служить его интересное письмо ротмистру Вагнеру (от 25 февраля 1771 г.): «Сикурс есть слово ненадежной слабости, а резерв – склонности к мужественному нападению; опасность есть слово робкое и никогда как сикурс слово чужестранное, да на русском языке никогда не употребляемое и от меня заказанное, а на то служит осторожность. А кто в военном искусстве мудр, то над сим предосторожность, а не торопливость, свыше же резерва называется усилие, то есть что и без него начальник войска по его размеру и храбрости сильным быть себя почитает. Сикурс, опасность и протчие вообразительные во мнениях слова служат бабам, кои боятца с печи слезть, чтоб ноги не переломить, а ленивым, роскошным, и тупозрячим (нужны) для подлой обороны»…

Подлинно суворовское, великолепное высказывание! В нем с предельной четкостью и выразительностью изложены принципы смелой, уверенной тактики замечательного полководца.

Очень скоро после неудачного Ландскронского дела Суворов направился к местечку Рахову и рассеял скопившийся там отряд конфедератов. Во время этой экспедиции случился эпизод, очень характерный для Суворова: его колонна подошла к Рахову ночью и рассыпалась по местечку в поисках засевших в избах поляков. Полководец остался совершенно один; в этот момент он заметил, что в корчме заперся многочисленный отряд. Не колеблясь, он подъехал к двери и предложил полякам сдаться; поляки в количестве 50 человек сдались ему.

Вернувшись в свой «капиталь»,[23]23
  От французского: lacapitale – столица.


[Закрыть] как прозвал Суворов город Люблин, он получил от Веймарна приказ снова идти к Кракову, где теперь расположились главные силы конфедератов. Имея под начальством свыше полутора тысяч человек, он с обычной быстротой совершил марш и застал Дюмурье врасплох. Однако реализовать выгоды внезапности ему помешала новая, хотя и столь же незначительная неудача. Вблизи Кракова, около деревни Тынец, находился сильно укрепленный редут, занятый отрядом конфедерата Валевского. Суворов решил взять редут с налета. Это было выполнено, но пехота конфедератов отбила редут и после упорной борьбы удержала его за собой. Потеряв около двухсот человек и несколько часов драгоценного времени, Суворов прекратил штурм и двинулся к соседней деревне Ландскроне, уже являвшейся незадолго перед этим ареной военных столкновений. Тут произошел известный бой, остающийся классическим примером смелости и мастерства в учете психологии противника.

В распоряжении Суворова было в это время уже три с половиной тысячи человек; поляков было приблизительно столько же. Дюмурье занимал чрезвычайно сильную позицию. Левый фланг его упирался в Ландскронский замок; центр и правый фланг, недоступные по крутизне склонов, были прикрыты рощами. У него имелось 50 пушек. «Ланцкорон столько нарыт, что мы о его штурме и не думали», доносил Суворов Веймарну. Иными словами, Суворов понимал, что планомерный штурм столь сильной позиции должен повлечь большие потери. Чтобы избежать их, он решается на очень рискованный шаг, целиком основанный на его глубоком и тонком понимании военной психологии. Суворов, не дожидаясь, пока подтянется весь его отряд, двинул 150 конных карабинеров и две сотни чугуевских казаков на фланг неприятельского расположения.

Уверенный в неприступности своей позиции, Дюмурье приказал подпустить поближе «шедшую на верную гибель» конницу и открыть огонь, только когда она взберется на вершину гребня. Но Суворов лучше знал впечатлительность польских войск, не прошедших регулярного воинского обучения. Едва казаки, поднявшись на высоты, построились в лаву[24]24
  Лава – вид рассыпного строя у казаков: построение в одну шеренгу с интервалом в четыре шага, иногда же сомкнутый строй.


[Закрыть] и ударили в пики, польская пехота смешалась и бросилась в бегство. Пытавшийся остановить беглецов видный конфедерат Сапега был убит обезумевшими от страха людьми. Все усилия Дюмурье восстановить порядок были тщетны. Бой был окончен за полчаса. Поляки потеряли 500 человек, остальные рассеялись по окрестностям; только французский эскадрон и отряд Валевского, считавшийся одним из лучших в войске конфедератов, отступили в порядке. Что касается русских, то у них насчитывалось только 10 раненых (убитых не было вовсе).