Текст книги "Скажи мне все"

– Круто, спасибо.

Он указал на зеленую массу, которая начала сочиться из туловища омара.

– Это тоже можно есть, оно вкусное.

– Не ешь, – возразила Руби. – Это…

– Дерьмо, – перебила ее Джемма. – В самом буквальном смысле дерьмо. Он тебя разыгрывает.

Джон сел обратно на свое место, где трава уже начала распрямляться, и, опершись на руки, отведенные назад, ухмыльнулся.

– Это и есть самое вкусное. И это не дерьмо. Это потроха.

– Фу, гадость, – заявила Джемма, бросив клешней ему в грудь. Клешня отскочила и упала на землю рядом с его хлопчатобумажными штанами модного лососевого оттенка.

Джон ответил Джемме ухмылкой, и ее щеки зарделись. Мне казалось, что девушке, у которой есть парень, неуместно флиртовать с кем-то еще, но что я знала о романтических отношениях? У меня их никогда не было. Джемма достала из сумки сигарету и прикурила ее, даже не подумав отсесть подальше. Дым забился мне в ноздри, и я подавила позыв к кашлю. Понадеялась, что Руби не курит.

– Откуда вы все друг друга знаете? – спросила я, озадаченная их явно близким знакомством.

– О, – с готовностью ответила Джемма, – мы буквально только что познакомились. То есть сегодня. – Она посмотрела на Джона. – Ну, то есть, я полагаю, Макса он знал и до этого, они же кузены и все такое, а Руби встретилась с ними во время предварительного периода. Они все играют в американский футбол. А я с Руби живу в одной комнате. Звучит так сложно, когда я это объясняю!

– И мы общались в «Фейсбуке» этим летом, – дополнила Руби.

– Именно, именно. Так что мы уже вроде как были знакомы, – сказала Джемма, кидая в рот кукурузу.

Я посмотрела на останки омара и поняла, что больше не чувствую голода. Остальные принялись обсуждать семинары, на которые предстояло ходить первокурсникам, но я практически не слушала их. Взяв кусочек холодного упругого мяса, макнула его в пластиковую чашечку с маслом. Я думала обо всех этих мертвых омарах, которых поедали другие студенты. О том, что еще несколько дней назад эти омары счастливо жили на дне океана, не зная, что их жизни будет положен внезапный конец на лужайке перед элитным колледжем. К кому же даже не самым элитным из элитных. Мы относились к отбросам «Лиги плюща» – те, кто не попал в Принстон, Гарвард или Массачусетский технологический. Я гадала, были ли омары в кампусе Гарварда лучше на вкус.

Я смотрела, как Руби прижимается коленом к ноге Джона с фамильярностью, свойственной скорее для близких отношений, – и этот момент я испортила тем, что увидела его. Другие смеялись над чем-то, но я сбивала их настрой, наблюдая, как взгляд Джона перебегает с меня на колено Руби и обратно. Я знала, что он пытается понять меня, найти способ понравиться мне. Вероятно, Джон гадал, почему я не заигрываю с ним, как две остальные девушки из нашей компании. Я отвела глаза прежде, чем Руби заметила наш с ним обмен взглядами. Я надеялась, что это сборище закончится как можно скорее.

Глава 2

День Выпускника

Для всех остальных сегодняшний день – День Выпускника – практически традиция. Это суббота в середине зимы, когда по утрам Хоторн кажется сонным и уютным. Я все еще не понимаю, почему этот день нельзя устроить весной, когда настанет тепло и мы сдадим все экзамены. Полагаю, что тот, кто придумал День Выпускника, просто отчаянно заскучал к середине зимы и решил найти повод для того, чтобы пить и праздновать целые выходные.

В полдень мы выстраиваемся перед зданием столовой, откуда начинается обход корпусов, который ведет через дома, стоящие за пределами кампуса и украшенные каждый в своей тематике. Заканчивается этот обход прыжком в замерзшее озеро. Другие курсы смотрят на нас со стороны, попивая крепкий алкоголь из пластиковых бутылок из-под воды.

Вечером мы посетим Бал Последнего Шанса в старом спортзале, прозванном Клеткой. Этот бал только для выпускников, но обычно горстка особо ретивых первокурсников ухитряется проникнуть туда. Весь этот день, вся эта традиция, неким образом санкционируется и даже организуется администрацией колледжа. Это позволяет местному директорату выглядеть прогрессивно в глазах потенциальных студентов, к тому же им все равно нужно нас чем-то занять, раз уж нам приходится жить в этой глуши.

Мне плевать на эту традицию. Меня интересует то, что происходит под крышей дома, который я делю с пятью своими друзьями. Все начало идти как-то вкривь и вкось. Сейчас мы должны крепче прежнего держаться друг за друга, а не разбредаться в стороны. Но вместо этого мы находим то, что нас разделяет. Нужно как-то вернуть прежнюю ситуацию, когда мы все время были вместе и нам было легко друг с другом. Мы дружили все эти три года, и я не собираюсь допустить, чтобы в последние несколько месяцев эта дружба распалась. Мне нужны эти люди, я полагаюсь на них. И в настоящий момент меня волнует только то, как решить возникшую проблему.

Этим утром, пока мы готовились ко Дню Выпускника, я сидела на полу, привалившись к кровати Руби. Ее комната расположена в дальней части дома и отделена от моей тонкой стеной. Комната Джеммы в другом конце, с видом на кампус. Этим домом владеет Халед – «принц», как мы когда-то называли его. Именно Джемма заманила его в нашу дружескую компанию еще на первом курсе. Ей нравится думать, что мы живем в этом доме благодаря ей, и она открыто напоминает нам об этом факте.

Халед живет в самой большой комнате на первом этаже, а Джон и Макс – в двух комнатах поменьше с другой стороны от кухни. Парни редко поднимаются наверх, уважая наше «женское пространство». Не считая Джона. В последнее время я слишком часто слышу его голос, едва приглушенный стеной. Все наши сокурсники постоянно отмечают, как нам повезло – жить в недавно отремонтированном доме, всем вместе. Мы называем этот дом «Дворцом». Он наш, и только наш. Большинство студентов живут в небольших комнатушках в общежитии или снимают старые домики на окраинах кампуса. Нам повезло, я это понимаю, однако не ощущаю себя везучей.

В это утро Джемма и Руби уделили много внимания выбору своих нарядов, состоящих из самых облегающих и ярких спандексовых вещей, какие они смогли найти. Я надела спортивные шорты и свитер с эмблемой Хоторна, сразу ощутив, как ужасно мерзнут мои голые ноги. Смотрела, как Джемма поспешно красит ногти, оставляя неаккуратные мазки вокруг неровно обрезанной, воспаленной кутикулы. Волосы ее были покрашены в синий цвет – «ради духа колледжа», как она объяснила. Мы с Руби не сказали ничего, однако переглянулись, и в головы нам пришла одна и та же мысль: «Очередная попытка привлечь внимание».

Руби дополнила свой наряд юбкой-пачкой – потрепанной черной пачкой, которая была отличительной меткой нашей группы, с тех пор как на первом курсе мы участвовали в танцевальной вечеринке в стиле восьмидесятых. Руби откопала эту юбку в корзине с уцененными вещами в «Гудвилле» и каким-то образом превратила ее в еще одну хоторнскую традицию. Я содрогнулась, подумав о том, в скольких пропахших по́том вечеринках и ночных прогулках в «Гриль» участвовала эта юбка. Как-то раз Джемму даже стошнило на нее. Эта пачка сопровождала Руби едва ли не на каждое мероприятие в течение всей нашей учебы в Хоторне – тотем, символизирующий ее жизнерадостную натуру.

Если бы кто-нибудь взглянул на нас сквозь замерзшее окно второго этажа в это утро, он, наверное, подумал бы о том, как живописно мы смотримся втроем. Лучшие подруги, готовящиеся к главному дню своей студенческой жизни: Дню Выпускника. Девушки, которым через несколько месяцев предстоит закончить колледж и которые в восторге от того, что еще на шаг приблизились к взрослой жизни. Готовые до последней капли испить нектар дружбы, насладиться каждым драгоценным моментом.

Вероятно, этот наблюдатель позавидовал бы нам, нашей юности и близости. Позавидовал бы нашему счастью.

Позавидовал бы лжи.

* * *

Джемма стоит у костра с сигаретой в одной руке и стаканом горячего шоколада в другой, болтая со своими приятельницами по театру. Одета она в мешковатые спортивные брюки с эмблемой Хоторна, на ногах у нее растоптанные угги, а вокруг туловища плотно обмотано полотенце. Я оглядываюсь в поисках Руби, но она ушла с Джоном и остальными – взять еще горячего шоколада и смешать его с виски. Это мой шанс.

– Привет, – говорю я, подходя к Джемме. Жар от костра щиплет мне нос и щеки. Джемма смотрит на меня, улыбается и щелчком отправляет сигарету в костер. Она знает, что я ненавижу табачный дым. – Можно с тобой поговорить? – спрашиваю я, стараясь придать голосу встревоженные интонации, чтобы дать ей понять: речь пойдет о чем-то важном и личном.

– Конечно, – небрежно и почти беспечно отвечает она.

– Я довольно давно хотела об этом сказать… – Я медлю, пытаясь принять неуверенную, беспокойную позу – так, чтобы Джемма видела это. Но она смотрит на меня, озадаченно щуря черные глаза.

– С тобой всё в порядке?

– Наверное. – Делаю паузу ради пущего эффекта и пинаю носком ботинка комок смерзшейся земли. – Я волнуюсь за Руби.

Джемма любит драмы; в конце концов, ее основное направление – сценическое искусство. И на сцене, и вне сцены она склонна к драматическому поведению.

– Она ведет себя очень странно, – начинаю я, тщательно подбирая слова. – Не хочу говорить ни о ком плохо, но в последнее время Руби какая-то злая; понимаешь, о чем я?

В глазах Джеммы вспыхивает огонек осознания. Я знаю: она понимает, что я имею в виду. Руби нарычала на нее на прошлой неделе, когда мы ехали на гору Баттернат, чтобы покататься на лыжах. В итоге, когда GPS потерял сигнал, мы ехали двадцать минут не в ту сторону. Джемма твердила, что мы пропустили нужный поворот, но Руби отказалась возвращаться. Я ничего тогда не сказала, хотя отлично знала, что Джемма права. Когда навигатор снова заработал и велел нам развернуться, Джемма предложила помочь Руби с ориентировкой на местности. И та холодным злобным тоном ответила: «О боже, ну, извини. Если ты так хорошо знаешь дорогу, может, отвезешь нас домой?» Только вот раскаяния в ее голосе не было ни капли. После этого мы включили радио и в конце концов добрались до горы.

Сейчас я сосредотачиваю внимание на Джемме, надеясь, что смогу ткнуть в нужные точки.

– У меня такое ощущение, что Джон собирается порвать с ней. Она в последнее время стала отстраненной и вечно с кем-то флиртует – с другими парнями… И он это видит. Мне его жалко.

Глаза Джеммы становятся чуть больше.

– В любом случае, – продолжаю я, – если они расстанутся, то до самого выпуска она останется в дурацком положении, и все в нашей компании примут чью-нибудь сторону, ее или Джона, и это окажется жутко неловко. Я имею в виду – мы же живем в одном доме, все шестеро… И куда нам деваться друг от друга?

– Да, верно, – соглашается Джемма. Она смотрит на свои пальцы, принимается изучать обкусанные ногти, крепко сжимает в кулаках край полотенца. Ветер меняет направление; пепел кружится вокруг нас, полотенца хлопают, пытаясь улететь.

– Не знаю, – говорю я. – Не думаю, что он станет обманывать ее или что-нибудь в этом духе, но если что-то и произойдет, то, скорее всего, именно сегодня. Я имею в виду, он дальше не станет терпеть, понимаешь? Наверняка напьется и сделает какую-нибудь глупость. Как тебе кажется? Вы с Джоном ведь по-прежнему тесно общаетесь, так? Я думаю – может быть, ты сможешь ему что-нибудь сказать? Убедиться, что с ним всё в порядке, узнать, не хочет ли он с кем-нибудь поговорить… А я поговорю с Руби о том, что с ней происходит.

– Я? – встревоженно отвечает Джемма. Но я чувствую под ее тревогой за Руби намек на радостное волнение. – Ты думаешь, именно мне следует с ним поговорить?

– Да. Я имею в виду, он всегда говорил, что ты – его лучший друг среди девушек, – поясняю я. Мелкая ложь. – Я думала, это очевидно.

Щеки Джеммы вспыхивают, уголок губ подергивается. Она чувствует себя особенной, избранной. Она и есть избранная – по крайней мере для этой задачи.

– Ладно, – отзывается. – Я поговорю с ним. Нет проблем, солнце, я справлюсь.

Из-за костра появляются остальные и направляются к нам. Я внимательно смотрю на Руби. Она изо всех сил старается выглядеть радостной, но я слишком хорошо ее знаю. Промокшая юбка висит у нее в пальцах, капая озерной водой на дорожку. Руби и Макс держат в руках исходящие паром стаканы с горячим шоколадом, а Джон и Халед шагают между ними, передавая друг другу косяк и высматривая, не покажется ли кто-нибудь из преподавателей.

– Ничего не говори, – шепчу я Джемме.

Она кивает, подтверждая. Очень серьезно и искренне, признательная мне за то, что я чем-то поделилась с нею. Я знаю, что сейчас она чувствует себя ближе ко мне, чем когда-либо прежде, – ведь все эти годы Джемма не была нужна мне ни для чего. Она всегда была готова угодить, отчаянно хотела быть полезной. И я знаю правду о Лайаме, потому и уверена: она сделает все что угодно, лишь бы подобраться поближе к Джону. Я знаю, что должна испытывать к ней сочувствие – и испытывала бы, будь все иначе. Но я вспоминаю, зачем делаю это, и мысль о жалости испаряется из моей головы.

– Привет, – говорит Халед, одаряя нас своей извечной широкой улыбкой. Он держит в руках надувную куклу, лицо которой застыло в неизменно удивленном выражении. – Дениза справилась отлично.

– Я думаю, что Денизе нужен перерыв, – отвечает Джемма. – Ты ее сегодня совсем заездил.

Они смеются вместе. На третьем курсе в нашем доме устраивали хеллоуинскую вечеринку, и кто-то забыл надувную куклу. Никто не знал, кто ее принес, и Халед решил, что мы оставим ее себе. Он назвал ее Денизой, и она целыми днями торчала в окне гостиной, глядя, как мы приходим и уходим. В своем профиле в «Фейсбуке» Халед повесил фото, на котором он стоит, обняв Денизу одной рукой за пластиковые плечи, и оба смотрят в камеру с одним и тем же озадаченным выражением лица.

Джемма берет у него косяк, и они завязывают беседу. Она посматривает на меня понимающим взглядом, зная, что должна хранить в тайне то, что я ей поведала.

Чувствую, как Джон касается моего плеча, замыкая круг у костра. Он смотрит на меня, я смотрю в ответ. Мы уже несколько недель избегаем друг друга. Сегодня он должен вести себя соответственно, иначе мой план не сработает.

Телефон, который я держу в руке, жужжит. Переворачиваю его и смотрю на экран. Новое сообщение от Х. Я открываю его.

Нам нужно поговорить. Хватит притворяться, что ты в порядке. Позволь мне помочь тебе.

Я выключаю телефон и крепко прижимаю к груди.

Мне пришлось солгать Джемме. Проблема – та тяжелая, липкая проблема, которую мне приходится держать в себе, – гораздо хуже. Это не вопрос общественного статуса Руби или будущего нашей компании. Это куда более серьезная проблема, но подобные вещи нельзя доверять таким людям, как Джемма.

Глава 3

Первый курс

Пока я шла через кампус, моя кожа сделалась липкой от сырости. Я предпочитаю холод, морозный воздух дарит мне покой и ощущение комфорта. В это время года в Техасе все еще жарко, в отличие от Мэна. Мэн. Мой новый дом. На мне были черные джинсы и шелковый топик с узкими лямками. Джинсы сидели в обтяжку, а лопатки были выставлены на всеобщее обозрение в синем вечернем свете.

Джемма и Руби жили в одном из самых больших общежитских зданий в кампусе. По кирпичным стенам карабкался плющ, из распахнутых настежь окон доносилась музыка. Разные мелодии, сталкиваясь в воздухе, спорили за внимание проходящих мимо людей. Диссонанс их в каком-то смысле был даже приятным. Это и означало учиться в колледже – идти в будний день на вечеринку, где тебя ждут друзья. «Джемма, Руби, Джон, Макс». Я повторяла их имена, перекатывала на языке. Я поверить не могла, что так быстро познакомилась с ними всеми. Мне нужно было стать для них хорошим другом, чтобы они оставались радом со мной. Я напомнила себе, что должна быть веселой, спокойной, расспрашивать их о них самих, быть хорошей слушательницей. Быть уверенной в себе, не ныть, понять, что на душе у каждого из них, чтобы в случае необходимости помочь им. Напротив графы «друзья» в своем мысленном списке я поставила галочку.

Несколько парней, сидящих на крыльце, покосились на меня, когда я проходила мимо. Дым витал в воздухе вокруг них, мерзкий запах забил мои ноздри и легкие. Добравшись до верхней ступеньки, я встретилась взглядом с одним из этих парней. Принц. Он широко улыбнулся и вскочил, чтобы открыть передо мной дверь.

– Спасибо, – сказала я, входя в прохладный вестибюль.

Принц просиял. Он был симпатичным – мягкие черты лица, добрые глаза. Услужливый – вероятно, пытается таким образом компенсировать тот факт, что он принц. Оказавшись рядом, я осознала, что от него резко пахнет одеколоном.

– Ты к Джемме? – спросил он, придерживая открытую дверь здания ногой.

Видимо, Джемма уже каким-то образом познакомилась с ним. Может быть, он покатает ее на одном из своих «Ламборгини»…

– Да, – ответила я.

Мы стояли так несколько секунд, оценивающе глядя друг на друга, пока кто-то еще из парней не протянул руку с зажатым между пальцами косяком. Принц оглянулся на него, потом снова повернулся по мне.

– Хочешь затянуться? – спросил он, хитро глядя на меня и явно подзуживая меня присоединиться к ним. Но я не собиралась быть единственной девушкой среди нескольких парней. Я знала, какая репутация бывает у таких девушек; это явно не то, что мне было нужно.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– Ну и ладно. Увидимся, – отозвался принц и снова уселся на верхнюю ступеньку.

Дверь захлопнулась за мной. Я начала подниматься по лестнице, выложенной плиткой, мои шаги эхом разносились по старому зданию.

– О боже, привет! – взвизгнула Джемма, когда я возникла на пороге ее комнаты. Ее дыхание пахло фруктами и алкоголем. Жидкость в красном пластиковом стаканчике, который она держала в руке, плескалась, проливаясь на пол, но Джемме, похоже, было все равно.

Дверь из комнаты в длинный коридор распахнута, воздух горячий и влажный от пота, которым пропиталась одежда собравшихся. Музыка играла так громко, что я едва расслышала приветствие Джеммы. Басовые вибрации отдавались сквозь пол мне в ноги и наполняли коридор, где толпились студенты-первокурсники. Я намеренно пришла позже, желая уклониться от пустой болтовни, неизбежной перед началом вечеринки. С облегчением увидела, что большинство ребят уже нашли себе занятие. Одна парочка уединилась в дальнем конце помещения, руки парня шарили под блузкой девушки.

Я протянула Джемме упаковку с шестью банками пива.

– Я с подарком.

– Где ты это добыла? – спросила она. – Нам пришлось заплатить старшекурснику, чтобы он сегодня купил нам бутылку. Полный абсурд! По-моему, его комиссионные были больше, чем цена самой водки.

– Отец оставил перед отъездом, – сказала я и пояснила, заметив ее изумленный взгляд: – Он предпочитает, чтобы я разживалась выпивкой легально.

– А он не дурак, – заметила Джемма, таща меня через плотную толпу. – Надеюсь, я скоро добуду фальшивые доки. Вот ведь ерунда: в Лондоне я могу законно покупать алкоголь, а здесь – нет… Свободная страна, мать ее, – бросила она через плечо. Когда мы пробрались в угол ее комнаты, взяла пиво и сунула его в маленький холодильник, забитый спиртным и энергетиками.

Комната Джеммы и Руби была тесной, одна радость – потолки высокие. Стены были увешаны постерами, вдоль стен стояли нераспакованные коробки с вещами и чемоданы. На них плотным рядком сидели студенты, держа в потных руках банки с пивом и стаканчики с водкой и джином. Мы протолкались к дальней стене – там из большого окна открывался отличный вид на четырех-угольную площадку-двор между зданиями. Дорожки были освещены старомодными уличными фонарями, по брусчатке туда-сюда группами прогуливались студенты.

Руби примостилась на подоконнике, смеясь чему-то вместе с Джоном. Его голова с пшенично-желтой шевелюрой была склонена вплотную к ее голове, едва не соприкасаясь – инь и ян. Он шепнул ей что-то на ухо, а потом пошел прочь, выделяясь ростом среди толпы. Все, мимо кого он проходил, смотрели на него снизу вверх. Девушки явно жаждали познакомиться с ним поближе, а парни выпрямляли спины, стараясь хоть немного сравняться с ним в росте.

Я оглянулась на Джемму, чья улыбка увяла при виде сцены, разыгравшейся у окна.

– Так это Джон, верно? – спросила я. – Я все еще стараюсь запомнить всех.

Джемма кивнула и посмотрела на меня, словно только что вспомнив о моем присутствии рядом.

– А его кузен – Макс, он пониже и потемнее. Ужасно милый, но слишком низкий для меня, – рассеянно ответила она, окидывая взглядом комнату и кусочек коридора, видимый сквозь дверь. Я не была уверена, что она шутит. Сама Джемма ростом была вряд ли выше пяти – футов.

– Ха, – продолжила она, – а его все еще нет. Странно. Они с Джоном, похоже, не особо дружат, но Руби говорит, что они всегда вместе. Джон – он как восторженный щенок золотистого ретривера, а Макс… ну, вот в том-то и дело. Ничего на ум не приходит, абсолютно ничего. Мне кажется, он ужасно скучный. Даже объяснить не могу, сама увидишь.

– Мне тоже так показалось во время того разговора об омаре, – сказала я, вспомнив, что Макс даже не заговорил с нами.

– Малин! – крикнула Руби, маша мне рукой. Когда мы подошли ближе, она окинула меня взглядом, потом сжала в объятиях. Я начала осознавать, что в колледже мне придется привыкать к тому, что «обнимашки» тут – самое обычное дело.

– Мне нравится твой прикид, так шикарно… – Руби дотронулась кончиками пальцев до шелка моего топика. Я уже была привычна к неискренним девичьим комплиментам. В старшей школе это было обычным делом: хвалить в лицо и закатывать глаза за спиной. Но Руби была другой. Она говорила именно то, что имела в виду.

Секунду спустя она засмеялась.

– Извини, ничего, что я тебя трогаю?

Я помотала головой и неуверенно улыбнулась ей.

– Хотела бы я тоже так одеваться… Может быть, и буду, если сброшу вес, – заявила Джемма, нервно посмеиваясь между словами.

Я не смогла заставить себя возразить что-либо на ее самокритику, и потому просто выглянула в окно. Я надеялась, что Джемма сочтет, будто я не услышала ее замечание – словно оно выплыло из окна и растворилось среди ярко освещенных дорожек.

Молчание нарушила Руби:

– Да ну, Джем, ты выглядишь шикарно и сама это знаешь.

– Спасибо, детка, – ответила Джемма, потом улыбнулась и потянула за свою блузку, чтобы та не прилипала к телу.

Они болтали так фамильярно, словно уже много лет дружили между собой. Когда в начале лета отец передал мне анкету для поселения, я выбрала одноместную комнату, полагая, что мне так будет проще учиться. Никогда не думала, что соседство может перерасти в дружбу – по крайней мере такую, какую я видела перед собой. Единственное, в чем я была уверена: я не хочу жить в одной комнате с кем-то, кто мне не нравится. Эта уверенность была настолько сильной, что перевешивала возможность мгновенной взаимной симпатии.

– А почему ты переехала из Техаса в Мэн? – спросила меня Руби. Она вскрыла пиво, подцепив ключ на крышке розовым ногтем, и протянула мне запотевшую банку.

Я не знала, почему Руби хочет общаться со мной. В старшей школе я всегда была одиночкой. Я знала, что достаточно красива, определенно умнее всех остальных, и хотя парни еще в предвыпускном классе отказались от попыток пригласить меня на свидания, я легко могла бы войти в число популярных девушек. Но я не хотела и пытаться. Принужденные разговоры утомляли меня, и у меня не было ничего общего с другими учениками. Я любила сидеть в одиночестве и читать. Я знала, что это вызывает у моих родителей бессонницу и головную боль. Я представляла, как они шепчут друг другу в темноте: «Ей нужны друзья». Я уже давным-давно не разговаривала с ровесниками, полагая, что все предпочитают вести себя так, словно меня не существует. Но сейчас передо мной были две девушки – живые, настоящие девушки, – которые хотели подружиться со мной.

Прежде чем я успела ответить, вмешалась Джемма:

– Ух ты, а я и не знала. Прикинь, ты выглядишь совсем по-нью-йоркски. Как в черно-белом кино, мне так нравится, и волосы у тебя прямые и светлые, всегда хотела себе такой платиновый оттенок… И при этом ты из Техаса? У тебя даже акцента нету, ты и гласные не растягиваешь – ты можешь сказать «ла-а-адно»? – Она говорила быстро и певуче, я едва успевала следить за смыслом ее речи. Ей нравилось быть в центре внимания, быть вожаком стаи.

Я улыбнулась.

– Мне нравится Нью-Йорк, – сказала я, определившись, на какой вопрос отвечать первым. Обе собеседницы смотрели на меня. – Когда я была младше, мы часто ездили в Новую Англию. Мои родители родом из Массачусетса, ну и я тоже решила… сменить на какое-то время место жительства. И пообщаться с вами, ла-а-адно?

Обе засмеялись. Я не упомянула истинную причину, потому что в этом не было смысла. Это не то, что следует объяснять за банкой пива тем, с кем едва успела познакомиться.

Следующий час мы сидели втроем и разговаривали о том, какие направления обучения выбрали основными для себя: у Руби это была история искусств, а у Джеммы – театр. Они спросили, определилась ли я, и я ответила, что выбрала английский язык для подготовки к обучению на юриста. Мы обсудили то, каким уютным кажется кампус ранней осенью, потом Руби спросила, не хочу ли я в эти выходные прогуляться с ними в яблоневые сады. Я ощутила некоторые колебания со стороны Джеммы, но проигнорировала ее слегка недовольную гримасу и ответила:

– С радостью.

После третьей банки пива все стало каким-то расплывчатым. Я помню, как оценивала про себя Джемму и Руби, спрашивая себя, смогут ли они стать для меня близкими подругами. Меня удивляло, как легко оказалось понравиться им. Я сосредоточилась на том, чтобы быть нормальной и милой. Я целый день могла изображать милую студентку. Говорить приятные вещи, смеяться в нужные моменты, рассуждать о правильных вещах. Я не хотела заходить слишком далеко в эту сторону, но не хотела и быть скучной, поэтому изо всех сил старалась быть в меру общительной.

Джемма была слишком экзальтированной, ее театральная манера общения утомляла, но Руби была идеальной. Она поддерживала беседу, интересовалась всеми подробностями того, о чем мы говорили. Руби нравилась мне – она должна была подойти мне в друзья. Я знала, что мне следует стать более общительной и открытой, больше похожей на Руби, если я хочу прочной и долгой дружбы.

Я была не единственной, кто отметил ее умение общаться. С самого начала она полюбилась всем. Скользила по комнате, приветствуя новоприбывших и представляясь им, передавала напитки и старалась сделать все, чтобы им было весело. Идеальная хозяйка вечеринки.

Было понятно, что все присутствующие хотят быть рядом с Руби – их привлекало веселье и свет, которыми она буквально лучилась, ее безупречная внешность. Парни бросали в ее сторону заинтересованные взгляды, девушки оценивали ее, пытаясь определить, что будет выгоднее: дружить с ней или соперничать? Все они пришли к одному и тому же выводу: дружелюбие будет более разумным.

Позже в тот вечер мы с Руби пристроились на нераспакованной коробке, хихикая за бутылкой водки. Коробка была неполной, и наши ягодицы проминали картонную крышку; прислонившись спинами к стене, мы тесно прижимались друг к другу плечами. Кожа наша была усеяна каплями пота, и я тосковала о кондиционерах, которые дома были повсюду.

Народа в комнате поубавилось, на ногах осталась лишь горстка студентов. Краем глаза я видела, как Джемма болтает с другими девушками, время от времени посматривая на нас. Она была сердита. Пригласила меня на свою вечеринку, а я весь вечер тусуюсь с ее соседкой по комнате… Люди уже считали нас неразлучными подругами и спрашивали, были ли мы с Руби знакомы раньше. Такой Руби была в самом начале. Открытая книга. Как только ты с нею знакомился, ты по-настоящему узнавал ее. И я была не против проводить с нею время, стать ее лучшей подругой.

– Привет, – произнес голос с другой стороны от меня. Я увидела, как Руби с улыбкой посмотрела туда и ответила:

– Привет. – Голос ее был нежнее, чем секунду назад. Я повернулась и узрела, что над нами стоит Джон с шариком для пинг-понга в руке.

– Играете, вы обе? – спросил он, протягивая шарик.

– Ты проиграешь, – отозвалась Руби, поднимаясь на ноги и понуждая меня сделать то же самое.

Мы вслед за Джоном вышли в коридор. Макс стоял, прислонившись к стене и держа бутылку пива, а с другой стороны раскладного стола стоял принц. На каждом конце стола стояли одноразовые бумажные стаканчики красного цвета, выстроенные треугольником, каждый стаканчик был наполовину наполнен пивом. Пол был покрыт чем-то липким, в воздухе стоял кислый запах спиртного.

Принц оперся о стол, наклонившись навстречу нам с Руби.

– Кстати, меня зовут Халед, – представился он, протягивая руку. – Мы типа как уже встречались.

– Малин, – ответила я, пожимая его руку. Ладонь его была теплой и скользкой от пота.

– Принц? – спросила Руби, отчего мы все уставились на Халеда – алкоголь заставил нас забыть о правилах вежливости. Щеки Руби порозовели. – Извини, я не собиралась давать тебе прозвище.

Халед вздохнул.

– Не волнуйся на этот счет. Так или иначе, мой папаша – важная шишка.

Руби признательно улыбнулась ему.

– А как ты попал в Хоторн?

– Ну, – попытался объяснить он, – я хотел стать хирургом. И записался на программу подготовки в медицинский. – Он помолчал, бросив взгляд на Макса. – Как и Макс, к слову говоря. В общем, мои родители предпочли бы, чтобы я остался в Абу-Даби и получил работу в правительстве, но сказали, что я могу поехать сюда – в Штаты. В Мэн, Миннесоту или на Аляску – только в самые холодные штаты. Они уверены, что я сдамся, не выдержав и одного семестра, и вернусь домой, особенно когда начнутся снегопады. Я человек теплолюбивый.

– Как круто! – восхитилась Руби. – Я никогда не бывала за границей. Ничего, если я спрошу, но ты совершенно не выглядишь…

– Так, как будто я с Ближнего Востока? – довершил Халед.

– Да, – подтвердила Руби.

– Некоторое время я учился в Лондоне – в средней школе. Мой отец был там в командировке несколько лет. Так что я, можно сказать, отчасти вырос там, – объяснил он.

Руби подняла стаканчик, в котором плескалось и шипело пузырьками пиво.

– Тогда за надежду на то, что ты останешься с нами и не решишь в ближайшее время вернуться домой.

Халед улыбнулся и сдвинул свой стаканчик с ее.

– За надежду.

Джон встал рядом со мной и протянул мне шарик.

– Дамы первые, – сказал он. Я посмотрела на мячик для пинг-понга, не понимая, что мне с ним делать, и перевела взгляд на Руби, прося помочь.

– Это «пив-понг», – шепнула она. Должно быть, вид у меня был по-прежнему озадаченный, потому что она чуть слышно добавила: – Кинь его в чей-нибудь стакан; если попадешь, то пьют они, и наоборот.