Текст книги "Письмо от русалки"
Автор книги: Камилла Лэкберг
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Проблема заключалась лишь в том, что он всегда говорил о себе исключительно мало. Утром она решила записать все, что ей известно о прошлом Кристиана. Но в результате так и осталась сидеть с ручкой в руке над чистым листом бумаги. Внезапно Эрика осознала, что ничего о нем не знает. Хотя они с Кристианом много времени провели вместе, работая над рукописью, и, по ее мнению, сблизились и стали друзьями, он ничего не рассказал ей о себе. Ни слова о том, откуда он родом, как звали его родителей или чем они занимались. Никаких разговоров: где он учился, каким спортом занимался в молодости, какие у него были друзья и общается ли он с ними до сих пор. Она по-прежнему ничегошеньки о нем не знала.
Уже одно это вызывало тревогу. Ибо в разговоре человек всегда рассказывает что-то о себе, дает хоть крошечные и фрагментарные сведения о том, кем он был и как стал таким, каким стал. Тот факт, что Кристиан так старательно все о себе скрывал, наводил Эрику на мысль, что где-то там и надо искать разгадку. Вопрос заключался лишь в том, сумел ли он столь же тщательно отгородиться от всех без исключения. Может быть, коллега, с которой он общается каждый день, что-нибудь да уловила…
Эрика покосилась на Мей, которая что-то набирала на компьютере. Во всяком случае, они были одни в библиотеке и могли поговорить без посторонних ушей. Наконец она решила придерживаться определенной тактики. Лучше не начинать напрямую расспрашивать Мей о Кристиане, а осторожно подвести ее к этой теме.
Приложив руку к крестцу, она вздохнула и тяжело опустилась на стул возле стойки, за которой сидела Мей.
– Понимаю, что тебе тяжело. Я слышала, у тебя близнецы, – проговорила Мей и покровительственно посмотрела на нее.
– Да, у меня их там двое, – кивнула Эрика и провела рукой по животу, делая вид, что ей действительно надо отдохнуть. Впрочем, особых усилий для этого не требовалось. Когда она уселась, то сразу почувствовала, как вся спина блаженно расслабилась.
– Тебе надо побольше отдыхать.
– Я так и делаю, – ответила Эрика и улыбнулась. – Ты видела сегодня утром по телевизору Кристиана? – добавила она после небольшой паузы.
– К сожалению, нет, я ведь была на работе. Но я запрограммировала DVD-плеер на запись. Авось сработает. Вообще-то я не очень дружу с техникой. Он хорошо выступил?
– Еще как! Так здорово, что он написал эту книгу!
– Да, мы все ужасно гордимся им, – сказала Мей и просияла. – Я и не подозревала о том, что он пишет, пока не услышала, что его книга скоро выйдет. И какая книга! Какие хвалебные рецензии!
– Да, это потрясающе, – согласилась Эрика и снова выдержала паузу. – Все, кто знаком с Кристианом, должны безумно радоваться за него. Думаю, что и его бывшие коллеги гордятся им. Кстати, где он работал до того, как перебрался в Фьельбаку?
Она сделала такое выражение лица, словно на самом деле знала, просто подзабыла.
– Гм… – проговорила Мей, которая, в отличие от Эрики, действительно рылась в памяти. – Знаешь, похоже, я никогда ничего по этому поводу не слышала. Как странно! Но ведь Кристиан пришел сюда раньше меня, так что у нас, возможно, не заходил разговор о том, где он работал раньше.
– И ты не знаешь, откуда он родом и где жил до того, как переехать сюда?
Эрика почувствовала, что демонстрирует слишком явный интерес, и изо всех сил постаралась говорить более ровным тоном.
– Я подумала об этом, когда смотрела сегодня интервью по телевизору. Мне всегда казалось, что он говорит со смоландским[7]7
Смоланд – одна из южных провинций Швеции.
[Закрыть] акцентом, но тут я услышала призвуки какого-то другого диалекта, а вот какого – не могу с ходу определить.
Не самая удачная ложь, но ничего другого просто не пришло в голову.
Кажется, Мей восприняла ее за чистую монету.
– Нет, у него точно не смоландский акцент, в этом я совершенно уверена. А вот какой – даже не знаю. Само собой, мы общаемся на работе, и Кристиан всегда приветлив и готов прийти на помощь.
Чувствовалось, что она подбирает слова, стараясь тщательно сформулировать свою мысль.
– Однако у меня есть ощущение, что существует какая-то граница, за которую нельзя заходить. Может быть, это звучит глупо, но я никогда не заводила с Кристианом разговоров на личные темы, потому что он каким-то образом дал понять – это не приветствуется.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – кивнула Эрика. – Но, может быть, он упоминал что-то мимоходом?
Мей снова задумалась.
– Нет, не скажу, чтобы… Хотя, подожди-ка…
– Что? – спросила Эрика и тут же прокляла себя за нетерпеливость.
– Это такая мелочь, но все же, мне показалось… Однажды мы заговорили о Трольхэттан, когда я побывала там – навещала сестру. Мне показалось, что ему знаком этот город. Затем он как бы спохватился и заговорил о другом. Помню, мне это запало в память, поскольку он так резко сменил тему.
– Так у тебя возникло чувство, что он жил там?
– Да, мне так показалось. Хотя я, как ты понимаешь, ничего конкретного из того разговора не вынесла.
Да, негусто. Однако хотя бы что-то. Трольхэттан.
* * *
– Заходи, Кристиан! – радостно приветствовала его в дверях Габи, и он неуверенно шагнул в белое офисное помещение, в котором располагалось издательство.
Если директор одевалась ярко и экстравагантно, то обстановка офиса была сдержанной, светлой и однотонной. Возможно, в этом и заключалась главная идея – создать эффектный фон, на котором Габи казалась еще красочнее.
– Кофе? – спросила она, показывая на вешалку у входа, и он повесил туда свою куртку.
– Да, с удовольствием.
Она застучала высокими каблучками по длинному коридору, а Кристиан двинулся за ней. Кухня тоже была выдержана в белых тонах, а вот чашки, которые достала Габи, оказались ядовито-розовыми, и другого цвета, кажется, не имелось.
– Латте? Капучино? Эспрессо? – спросила Габи, указывая на гигантскую кофеварку, стоящую рядом с мойкой, и он на мгновение задумался.
– Пожалуй, латте.
– Сейчас устроим.
Взяв чашку, она начала нажимать кнопки на кофеварке. Когда машина перестала фыркать, Габи кивнула Кристиану, чтобы он шел за ней.
– Пойдем ко мне в кабинет. Здесь постоянно снует народ.
Габи сухо кивнула женщине лет тридцати, вошедшей в кухню. Судя по испуганному взгляду, который та бросила на начальницу, Габи держала своих подчиненных в ежовых рукавицах.
– Садись!
Кабинет Габи располагался рядом с кухней. Он был изысканно обставлен, но лишен всякой индивидуальности. Никаких фотографий членов семьи, никаких милых безделушек. Ничто не указывало на то, что за человек Габи, – наверное, именно так и было задумано.
– Ты прекрасно выступил сегодня утром! – сказала Габи, садясь за свой стол и оглядывая Кристиана сияющим взглядом.
Он кивнул, прекрасно понимая, что она не могла не заметить его нервозности. Его волновал также вопрос, испытывает ли она хоть малейшие угрызения совести по поводу того, что так беспардонно отдала его на откуп журналистам и бросила на произвол судьбы.
– Ты так хорошо смотришься на экране, – продолжала она, ослепительно улыбаясь. Зубы у нее были неестественно белые, по-видимому, искусственно отбеленные.
Он сжал в ладони чудовищно розовую чашку.
– Надо организовать твое участие в других передачах, – продолжала щебетать Габи. – Карин в 21.30, Малу на Четвертом канале – может быть, какие-нибудь телеигры… Мне кажется, что…
– Я больше не намерен выступать по телевизору.
Габи посмотрела на него округлившимися глазами.
– Прости, я, наверное, ослышалась. Ты сказал, что больше не будешь выступать по телевизору?
– Именно. Ты прекрасно видела, что произошло сегодня утром. Я больше не хочу подвергать себя таким стрессам.
– Телевидение поднимает продажи, – проговорила Габи, раздувая ноздри. – Уже одно твое краткое выступление на Четвертом канале значительно увеличит их объемы. – Она раздраженно забарабанила длинными ногтями по крышке стола.
– Наверняка, но это не имеет никакого значения. Больше я в таком участвовать не собираюсь.
Он вкладывал в эти слова самый серьезный смысл, чувствуя, что не может и не хочет обнажаться более, чем уже обнажился. И так получилось чересчур – уже достаточно, чтобы спровоцировать кого не надо. Но, может быть, колесо судьбы еще можно повернуть вспять, если он прекратит все это сейчас.
– У нас с тобой взаимовыгодное сотрудничество. Я не смогу продавать твою книгу, доносить ее до читателей, если ты не будешь мне в этом помогать. И твое участие в маркетинге книги – обязательное условие.
Голос Габи был холоден как лед.
У Кристиана загудело в голове. Он не сводил глаз с розовых ногтей Габи, барабанивших по белой крышке стола, и пытался унять шум, нарастающий в голове. Он резко почесал левую ладонь. Казалось, под кожей шевелятся невидимые насекомые. Как экзема, которая лишь усиливается от малейшего прикосновения.
– Я больше не намерен ни в чем участвовать, – повторил он, не решаясь взглянуть ей в глаза. Легкая нервозность, которую он испытывал перед встречей, теперь перешла в паническое состояние. Она не может его заставить. Или может? Что на самом деле было записано в договоре, который он на радостях подписал, не читая, когда издательство приняло его рукопись?
Сквозь гудение до него донесся голос Габи:
– Мы ожидаем от тебя участия, Кристиан. Я рассчитываю на тебя.
Ее раздражение еще больше подпитывало то, что шевелилось в нем. Он снова почесал ногтями ладонь еще резче и почувствовал жжение. Взглянув на руку, увидел кровавые следы от собственных ногтей и поднял глаза.
– Мне нужно домой.
Габи разглядывала его с беспокойством на лице.
– Послушай, с тобой все в порядке?
Когда она увидела кровь на его ладони, между ее бровей пролегла озабоченная складка.
– Кристиан…
Казалось, она не знает, чем закончить фразу, и он почувствовал, что больше не выдержит. Мысли отчаянно вертелись в голове, звучали голоса, которых он не желал слышать. Все вопросы, все связи, все смешалось в одну кучу, и среди этого хаоса осталось лишь ощущение мурашек под кожей.
Он вскочил и выбежал из кабинета.
* * *
Патрик сидел, уставившись на телефон. Ясное дело, пройдет немало времени, прежде чем они получат подробный отчет судмедэкспертизы о теле, обнаруженном подо льдом, однако он рассчитывал в самое ближайшее время получить подтверждение того, что это Магнус Кельнер. Слухи наверняка уже начали распространяться, и он не хотел, чтобы Сия получила эту новость из других источников.
Но телефон по-прежнему молчал.
– Ничего? – переспросила Анника, заглянув в его кабинет.
Патрик покачала головой:
– Пока ничего, но Педерсен может позвонить в любой момент.
– Будем надеяться, – проговорила Анника, и в тот момент, когда она повернулась, чтобы отправиться к своей стойке, зазвонил телефон. Патрик схватил трубку.
– Хедстрём.
Слушая, он сделал знак Аннике. Звонил Торд Педерсен из отделения судебной медицины.
– Да… так-так… понятно… Спасибо.
Положив трубку, он глубоко вздохнул.
– Педерсен подтвердил, что это Магнус Кельнер. Определить причину смерти он сможет только после вскрытия, однако уверен, что Магнус Кельнер умер насильственной смертью. У него тяжелые колотые и резаные раны.
– Бедная Сия!
Патрик кивнул. Сердце давило в груди тяжелым комом при мысли о той миссии, которая теперь предстояла. Но он решил сам поехать и сообщить все Сие. Он должен был это сделать – после всех ее бесконечных приходов к нему в участок. Каждый раз она чуть усыхала, глаза смотрели чуть более горестно, однако в них все же светилось нечто напоминающее надежду… Теперь надежды не осталось; единственное, что он мог ей дать – это определенность.
– Лучше будет, если я поеду и поговорю с ней прямо сейчас, – вздохнул он и поднялся. – Пока она не услышала эту новость от кого-нибудь другого.
– Ты поедешь один?
– Нет, возьму с собой Паулу.
Подойдя к кабинету коллеги, он постучал в открытую дверь.
– Это он? – спросила Паула, привыкшая говорить без обиняков.
– Да. Я должен сообщить жене. Ты поедешь со мной?
– Само собой, – кивнула она, накинула куртку и двинулась вслед за Патриком, который уже направлялся к входной двери.
У стойки в холле их остановил Мелльберг.
– Ну что, узнал что-нибудь? – возбужденно спросил он.
– Да, Педерсен подтвердил, что это Магнус Кельнер, – ответил Патрик и повернулся, чтобы проследовать дальше к полицейской машине, припаркованной перед отделением, но Мелльберг не собирался его отпускать.
– Утопился, да? Я так и знал, что он свел счеты с жизнью. Женщины довели, или проигрался в покер через Интернет. Я не сомневался.
– Не похоже, чтобы речь шла о самоубийстве, – проговорил Патрик, взвешивая каждое слово. Он знал, что Мелльберг имел обыкновение распоряжаться информацией по своему усмотрению и запросто мог устроить катастрофу любых масштабов.
– Ах ты, черт! Стало быть, убийство?
– Мы пока еще ничего не знаем, – осторожно ответил Патрик. – Единственное, что может на сегодня сказать Педерсен, – у Магнуса Кельнера значительные колотые и резаные раны.
– Ах ты, черт! – повторил Мелльберг. – Все это означает, что следствие приобретает совершенно иной формат. Надо повысить темпы, внимательно проанализировать все принятые и непринятые меры. Раньше я не участвовал активно в этом деле, но сейчас мы должны задействовать все мощнейшие ресурсы.
Патрик и Паула переглянулись. Мелльберг, как всегда, не заметил признаков недоверия и продолжал с прежним энтузиазмом:
– Проведем летучку по обзору всего собранного материала. В пятнадцать часов жду всех с горящими глазами и готовностью кинуться в работу. Слишком много времени растрачено впустую. Господи, неужели нужно три месяца, чтобы найти труп? Просто позор!
Он строго посмотрел на Патрика, который мучительно боролся с острым желанием ударить своего непосредственного начальника ногой в голень.
– Я понял. В пятнадцать ноль-ноль. Но сейчас нам нужно отправляться. Мы с Паулой едем к жене Магнуса Кельнера.
– Давайте, давайте, – нетерпеливо ответил Мелльберг и махнул рукой. Казалось, он уже погрузился в размышления о том, как и на кого переложить ответственность за расследование дела, которое внезапно оказалось делом об убийстве.
* * *
Всю свою жизнь Эрик держал ситуацию под контролем. Он решал, как и чему быть. В любой игре охотником был он, а дичью – другие. И вот теперь все изменилось – кто-то охотился за ним, кто-то неизвестный, невидимый. Это пугало его больше, чем что-либо другое. Все обстояло бы куда проще, если бы он по крайней мере представлял себе, кто его противник. Или нет?
Много времени провел он в размышлениях, вспоминая свою жизнь. Мысленно перечислял своих женщин, деловых партнеров, друзей и недругов. Нельзя отрицать, что он порой вызывал у людей горечь и даже гнев. Но лютую ненависть? Такого он не мог припомнить. Между тем анонимные письма излучали именно ненависть и желание отомстить, не более и не менее.
Впервые в жизни Эрик почувствовал, как он одинок. Впервые ему открылось, до чего же зыбок фасад, как мало значат успех и одобрительное похлопывание по спине. Он даже стал подумывать о том, чтобы доверить свою тайну Луизе. Или Кеннету. Но ему так и не удалось поймать момента, когда в ее взгляде не светилось бы презрение. А Кеннет всегда смотрел на него как бы снизу вверх. Ни то, ни другое не располагало к откровенности. Вряд ли кто-либо из них мог правильно воспринять тревогу, которая не покидала его с того момента, как пришло первое письмо.
Не к кому было обратиться. Он вдруг осознал, что сам создал эту изоляцию, и прекрасно понимал, что не смог бы вести себя по-другому, если бы ему представился шанс все вернуть. Отведав успеха, он уже не мог отказаться от этого вкуса. Его опьяняло чувство собственного превосходства, чужое восхищение. Он ни о чем не жалел, однако ему все же хотелось, чтобы кто-нибудь был сейчас рядом с ним.
В отсутствие других идей он решил пойти проторенным путем. Секс. Ничто не давало ему такого чувства собственной неуязвимости, хотя в подобные минуты он позволял себе отпустить контроль за ситуацией, чего обычно никогда не делал. К личности партнерши это не имело никакого отношения. За все годы их сменилось столько, что он уже не всегда мог вспомнить, кого как звали. Иногда он вспоминал, что у одной была совершенно идеальная грудь, но лицо, соответствовавшее этой груди, он уже не мог восстановить в памяти. А у другой был потрясающий вкус. Ему нравилось вдыхать ее запахи, прикасаться к ней языком. Но как ее звали? Увы…
Сейчас у него была Сесилия, но он не думал, что она ему как-то по-особому запомнится. Она оставалась для него лишь средством. Во всех отношениях. В постели Сесилия была хороша, но душа Эрика не пела. Ее тело обладало совершенством линий, от которого у него возникала эрекция, однако она не являлась перед его взором, когда он лежал дома в постели и занимался самоудовлетворением. Она ждала его, доступная и готовая к утехам. В этом заключалась ее главная притягательность, и он понимал, что скоро устанет от нее.
Но сейчас это было как раз то, что нужно. Нетерпеливо нажав на звонок у ее двери, он надеялся, что удастся обойтись без лишних разговоров и поскорее войти в нее, чтобы почувствовать, как слетает напряжение.
Но едва она открыла дверь, его надежды развеялись как дым. Он послал ей эсэмэску, спросил, можно ли к ней зайти, и получил в ответ краткое «да». Теперь он подумал, что надо было позвонить и узнать, в каком настроении она пребывает. Вид у нее был решительный. Не сердитый и не обиженный, а именно решительный. И это встревожило его куда больше, чем гнев или слезы.
– Проходи, Эрик, – сказала она, впуская его в квартиру.
Эрик. Если кто-то называет тебя по имени – жди беды. Это значит, что собеседник желает придать вес своим словам. Рассчитывает на твое полное внимание. На мгновение у него возник соблазн сказать, что он должен идти, развернуться и ретироваться, чтобы избежать столкновения с ее решимостью.
Но дверь уже была распахнута, и Сесилия направлялась в кухню. Возможностей для маневра не оставалось. Нехотя закрыв за собой дверь, он повесил пальто на вешалку и пошел следом за Сесилией на кухню.
– Как хорошо, что ты пришел, – сказала она. – Я как раз собиралась тебе звонить.
Он встал, прислонившись спиной к кухонному шкафу, сложил руки на груди и застыл в такой позе, ожидая продолжения. Вот оно, неизбежное. Всегда наступает момент, когда они хотят взять бразды правления в свои руки, отдавать команды и идти вперед, ставя условия и требуя обещаний, которых он не мог дать. Порой эти минуты приносили ему своеобразное удовлетворение. Он наслаждался, медленно и основательно разрушая их патетические надежды. Но только не сегодня. Сегодня ему нужно было ощутить прикосновение кожи к коже, вдохнуть сладкие ароматы, взобраться на вершину и пережить приятную усталость после разрядки. Он так нуждался во всем этом для удержания на расстоянии того, кто преследовал его. И почему глупая женщина выбрала именно этот день, чтобы распрощаться со своими мечтами!
Эрик стоял неподвижно и холодно смотрел на Сесилию, которая стойко выдержала его взгляд. Это было нечто новое. Он привык видеть нервозность, пылающие щеки перед решающим прыжком, радостное возбуждение по поводу того, что они «собрались с духом» потребовать того, на что, по их мнению, имели право. Но Сесилия просто стояла напротив него, не опуская и не отводя глаз.
Она открыла рот как раз в ту секунду, когда завибрировал телефон, лежавший у Эрика в кармане брюк. Он открыл сообщение и прочел его. Одна-единственная фраза. Фраза, от которой у него подкосились ноги. Откуда-то издалека до него донесся голос Сесилии. Она что-то говорила ему, но слов невозможно было разобрать. Однако она заставила его слушать, заставила его мозг переработать звуки и вникнуть в их смысл.
– Я беременна, Эрик.
* * *
Всю дорогу до Фьельбаки они просидели молча. Вначале Паула осторожно спросила Патрика, не хочет ли он, чтобы она взяла разговор на себя, но он лишь покачал головой.
По дороге они забрали пастора Лену Аппельгрен, которая теперь сидела на заднем сиденье. Задав все необходимые вопросы, она тоже хранила молчание.
Когда они въехали на дорожку перед домом Кельнеров, Патрик пожалел, что взял полицейскую машину, а не свою «Вольво». Увидев полицейскую машину, подъезжающую к дому, Сия сразу же поймет, в чем дело.
Он нажал на кнопку звонка. Сия распахнула дверь через пять секунд, и он понял по выражению ее лица, что был прав.
– Вы нашли его, – проговорила она, плотнее закутавшись в кофту, когда холод с улицы проник в распахнутую дверь.
– Да, – сказал Патрик. – Мы нашли его.
Несколько мгновений Сия казалась собранной, но потом ноги у нее подогнулись, и она рухнула на пол в прихожей. Патрик и Паула подняли ее. С их помощью женщина добралась до кухни, где они усадили ее на один из стульев.
– Может быть, позвонить и позвать кого-нибудь? – спросил Патрик, садясь рядом с Сией и держа ее за руку.
Кажется, она задумалась. Похоже, ей трудно было собраться с мыслями.
– Привезти сюда родителей Магнуса? – спросил он.
Она кивнула и спросила дрожащим голосом:
– Они уже знают?
– Нет, – ответил Патрик. – Но двое наших людей поехали к ним, и я могу позвонить и попросить, чтобы они приехали сюда.
Однако это не потребовалось. Еще одна полицейская машина припарковалась рядом с машиной Патрика, и он понял, что Йоста и Мартин уже все сделали – с ними были родители Магнуса. Они вошли в дом, не звоня в дверь, и Патрик слышал, как Паула разговаривала вполголоса с Йостой и Мартином. Через окно кухни он увидел, как коллеги снова вышли наружу и уехали.
Паула вернулась в кухню в сопровождении Маргареты и Торстена Кельнер.
– Я подумала, что нам не стоит находиться здесь вчетвером, так что я отправила их обратно. Надеюсь, это была правильная мысль?
Патрик кивнул.
Маргарета подошла к Сие и обняла ее. В объятиях свекрови Сия впервые всхлипнула; вдруг все барьеры снялись, и она разрыдалась. Лицо Торстена было бледное и потерянное, и пастор подошла к нему и представилась.
– Сядьте, а я пока сварю кофе, – сказала Лена. Они знали друг друга в лицо, но не более того, и она прекрасно понимала свою задачу – держаться в тени, подключаясь, когда это необходимо. Ситуации такого рода всегда развивались непредсказуемо, иногда ее роль сводилась к тому, чтобы варить кофе. Она порылась в шкафу и вскоре нашла все, что требовалось.
– Ну-ну, Сия, – проговорила Маргарета, гладя невестку по спине.
Встретившись с ней взглядом, Патрик едва не отвел глаз, увидев безграничную скорбь в глазах матери, только что потерявшей сына. Однако у нее хватило сил на то, чтобы поддержать невестку. У некоторых женщин внутри железный стержень – их можно согнуть, но нельзя сломить.
– Соболезную, – проговорил Патрик, обращаясь к отцу Магнуса, который сидел и смотрел в одну точку. Торстен не ответил.
– Вот, выпейте кофе, – сказала Лена и поставила перед ним чашку, на несколько секунд положив руку ему на плечо. Поначалу он не отреагировал, но потом слабым голосом произнес:
– Сахар…
– Сейчас-сейчас, – ответила Лена, порылась в шкафу и выставила на стол пакет кускового сахара.
– Не понимаю, – сказал Торстен и закрыл глаза. Затем он снова открыл их и повторил: – Не понимаю. Кто мог желать Магнусу зла? Кому могло прийти в голову убить нашего мальчика?
Он бросил взгляд на жену, но она не слышала. Она по-прежнему стояла, обнимая Сию, а на ее сером свитере растекалось большое мокрое пятно.
– Мы пока этого не знаем, Торстен, – ответил Патрик и благодарно кивнул пастору, которая поставила и перед ним чашку кофе, прежде чем усесться за стол.
– А что вы вообще знаете? – хрипло проговорил Торстен.
Маргарета кинула на него предупреждающий взгляд – только не сейчас. Момент выбран неудачный.
От взгляда жены он опустил голову и потянулся за сахаром, который в мрачном молчании стал размешивать в чашке.
За столом стало тихо. Рыдания Сии утихали, но Маргарета по-прежнему обнимала ее, отложив собственное горе на потом.
Сия подняла голову. На щеках остались полосы от слез, голос едва повиновался ей, когда она выговорила:
– Дети. Они же ничего не знают. Они в школе. Надо привезти их домой.
Патрик кивнул. Потом поднялся, и они вместе с Паулой направились к машине.
Он закрыл ладонями уши. Ему было непонятно, как такое маленькое существо может производить столько шума и почему все оказывают этому уродцу столько внимания.
Все изменилось после отпуска в кемпинге. Мать становилась все толще и толще; в конце концов она исчезла на неделю и вернулась домой с сестренкой. Все это вызывало у него множество вопросов, но на них никто не намеревался отвечать.
До него теперь вообще никому не было дела. Отец держался как обычно, а мать не сводила глаз со сморщенного маленького существа. Она все время носила на руках сестренку, которая лишь оглушительно кричала, постоянно кормила ее, переодевала, пела ей песенки и разговаривала с ней. Он только мешал, и единственный раз, когда мать обратила на него внимание, ему досталось по первое число. Ему вовсе не нравилось, когда она ругала его, но даже это было лучше, чем полное безразличие.
Более всего ее раздражало, что он слишком много ест. К еде она относилась очень серьезно.
– Надо думать о фигуре, – говорила она, когда отец просил подлить ему еще соуса.
Теперь он всегда накладывал себе еще, и не один раз, а два или три. Поначалу мать пыталась протестовать, но он лишь смотрел на нее и намеренно медленно накладывал себе еще одну порцию. В конце концов она сдалась и лишь смотрела на него сердитым взглядом. Он брал себе все больше и больше. Что-то внутри его наслаждалось отвращением в ее глазах, когда он широко открывал рот и заглатывал еду. Теперь уже никто не называл его любимым мальчиком. Он не был красив. Он был безобразен. Внутри и снаружи. Но она по крайней мере не игнорировала его.
Иногда мать шла и ложилась, пока малышка спала в коляске. Тогда он подходил к сестренке. В других случаях мать не позволяла ему притрагиваться к ней.
– Убери от нее свои грязные руки! – говорила она.
Но пока мать спала, он мог подойти, и посмотреть на нее, и прикоснуться.
Склонив голову на бок, он разглядывал девочку. Лицо у нее было как у маленькой старушки. Немного одутловатое. Во сне она сжимала ручки и шевелилась. Вот она сбросила с себя одеяло, но он не стал ее накрывать. С какой стати? Она отняла у него все.
Алиса. Уже одно имя наполняло его отвращением. Он ненавидел Алису.
– Я хочу, чтобы ты отдал мои украшения дочерям Лайлы.
– Лисбет, дорогая, может быть, подождем с этим?
Он взял ее руку, лежавшую на одеяле, сжал и почувствовал тонкие хрупкие косточки. Как у воробышка.
– Нет, Кеннет, это не может ждать. Я не могу расслабиться, пока знаю, что мои дела не приведены в порядок. Душа моя не успокоится, если я буду знать, что тебе придется во всем этом разбираться, – произнесла она с улыбкой.
– Но… – Его голос сорвался, он откашлялся и снова попытался заговорить. – Все-таки… – Голос снова предательски задрожал, и Кеннет почувствовал, как глаза его заполнились слезами. Он поспешно смахнул слезы. Нужно сдерживаться, быть сильным. Однако несколько капель все же упало на цветастый пододеяльник, под которым они спали с самого начала своей совместной жизни – теперь выцветший и застиранный, но Кеннет все равно стелил его, так как знал, что жена его любит.
– Передо мной ты можешь не притворяться, – сказала она и провела рукой по его волосам.
– Гладишь меня по лысинке? – проговорил он, пытаясь улыбнуться, и она подмигнула ему одним глазом.
– Мне всегда казалось, что значение волос на голове сильно преувеличено. По-моему, куда красивее, когда макушка немного блестит.
Он рассмеялся. Удивительным образом она умела заставить его смеяться. Кто будет смешить его теперь? Кто поцелует его в макушку и скажет: «Какое счастье, что Господь создал посадочную полосу для моих поцелуев у тебя на голове!» Кеннет прекрасно понимал, что он далеко не красавец. Но в глазах Лисбет он был лучше всех. И сам он до сих пор не уставал удивляться, что у него такая красивая жена. Даже сейчас, когда рак отнял у нее все, что мог. Ее очень огорчило, когда у нее выпали волосы, и он попытался утешить ее той же шуткой – что Господь создал теперь посадочную полосу и для его поцелуев. В ответ на это она улыбнулась одними губами.
Волосы всегда были для нее предметом гордости – густые, светлые и курчавые. Он видел, как ее глаза наполнились слезами, когда она, стоя перед зеркалом, медленно провела рукой по тем жалким клочьям, которые остались у нее на голове после лечения. Он по-прежнему считал ее красивой, но видел ее страдания. Как только у него возник повод поехать в Гётеборг, он зашел в дорогой бутик и купил ей платок от «Эрмес». Она давно о таком мечтала, однако не разрешала Кеннету его покупать.
– Немыслимо отдавать такие деньги за кусок материи! – говорила жена, когда он пытался ее уговорить.
Однако на этот раз он все же купил ей платок – самый дорогой, какой нашелся в магазине. С трудом поднявшись с кровати, она открыла пакет, достала платок из красивой упаковки и подошла с ним к зеркалу. Не сводя глаз со своего лица, она повязала на голове переливающийся золотисто-желтый шелковый квадрат. Он скрыл плешь, скрыл клочья, оставшиеся от роскошной копны ее волос. И снова вернул ее глазам сияние, которое тяжелый курс лечения отнял у нее вместе с волосами.
Не говоря ни слова, она подошла к кровати, на краю которой он сидел, наклонилась к нему и поцеловала его в макушку. Затем снова улеглась в постель. С этого дня она всегда носила этот платок.
– Я хочу, чтобы толстая золотая цепочка досталась Аннетт, а Жозефин – мои жемчуга. Остальное пусть поделят по своему разумению. Надеюсь, они не поссорятся.
Лисбет засмеялась, убежденная, что дочери сестры смогут поделить украшения, которые она скопила за всю жизнь.
Кеннет вздрогнул. Он на мгновение забылся в своих воспоминаниях, и возвращение к реальности произошло слишком резко. Он прекрасно понимал жену, ее желание все устроить перед тем, как покинуть этот мир. Однако сам он не выносил напоминания о неизбежном, до которого, судя по предсказаниям знатоков, уже не так много оставалось. Кеннет готов был отдать все на свете, лишь бы не сидеть здесь, держа в руке хрупкую ладонь любимой жены, и не слушать, как она распределяет свои земные накопления.
– И я не хочу, чтобы ты сидел один всю оставшуюся жизнь. Выходи иногда в свет, чтобы посмотреть, что там предлагается. Но только не заходи на сайты интернет-знакомств. По-моему, это…
– Да ну, перестань, – проговорил он и погладил ее по щеке. – Неужели ты думаешь, что хоть одна женщина может с тобой сравниться? Лучше уж и не пытаться…
– Я не хочу, чтобы ты оставался один, – серьезно проговорила она и сжала его руку так крепко, как могла. – Ты слышишь меня? Нужно жить дальше.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?