Текст книги "О чем мы солгали"

9

Кембриджшир, 1988

Однажды днем, пока Даг был на работе, я позвонила, мои пальцы дрожали, когда я набирала телефонный номер. Услышав гудок, в приступе паники я чуть не повесила трубку. Потом раздался щелчок на другом конце провода знакомый голос произнес: «Слушаю», – и слова застряли у меня в горле. «Алле? Алле?» – прозвучало с нетерпением. «Пожалуйста, не молчите».

Так странно было вновь услышать этот голос спустя столько лет, осознавая, что его обладатель сейчас стоит в когда-то хорошо известном мне доме. Мысленно я представила зеленовато-голубые обои в холле, выложенный елочкой паркет и рассеянные по нему лучи света. На мгновение я вернулась назад, вдохнула привычные запахи – лавандовой полироли для мебели, свежего кофе и смеси из сухих цветочных лепестков в вазочке на подоконнике, услышала тиканье часов над верхней ступенькой лестницы и заглянула в знакомые глаза, которые в те дни часто утопали в слезах. Я тяжело сглотнула, и, наконец, сказала шепотом:

– Это Бет Дженнингс.

Воцарилась абсолютная тишина.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Пожалуйста, не вешай трубку. Нам нужно встретиться. Я хочу поговорить с тобой. – И тут я расплакалась. – Мы можем увидеться?

В ледяном голосе прозвучали панические нотки:

– Исключено. Мы договорились. Ты дала слово.

– Знаю, – ответила я. – Я бы никогда не позвонила, если бы не находилась в таком отчаянии. Мне необходимо поговорить о произошедшем. Я думала, что смогу жить с тем, что мы сделали, но, по всей видимости, – нет. Мне кажется, нам надо все исправить, я хочу пойти в полицию.

– Нет, нет, Бет! – последовала долгая пауза, в итоге я услышала: – Хорошо, давай встретимся. Но не здесь. Ты не можешь сюда прийти. Дай мне свой адрес.

Было странно вновь увидеть это лицо, знакомую фигуру за моим кухонным столом. Через каких-нибудь пару минут я вновь разрыдалась, слова из меня лились нескончаемым потоком. Я говорила обо всем – о том, что мы натворили и о том, что чувство вины меня никогда не покидало. Я рассказала о Ханне, своем замужестве, о страхе медленно сойти с ума. Я понимала, как остро нуждалась в ком-то, кому могла бы полностью довериться, насколько сильно мне не хватало друга.

– Как думаешь, что мне теперь делать? – спросила я с отчаянием, когда все слова закончились.

Но взгляд устремленных на меня глаз был по-прежнему холоден.

– Если расскажешь полиции, мы все потеряем. Ты все потеряешь. Неужели не понятно? Какая польза ворошить сейчас прошлое?

– Не знаю! Не знаю! – Я поняла, что все бесполезно. Никто не в силах мне помочь и ничего тут не сделаешь. Опустив голову, я не переставая плакала. Я даже не подняла глаз, услышав скрип отодвигаемого стула и звук открывшейся и вновь закрывшейся двери. Вот и конец. Все было напрасно.

Спустя какое-то время я поднялась. Заставила себя сделать несколько медленных глубоких вдохов. Тоби, наверное, скоро проснется, мне было необходимо взять себя в руки. Я медленно подошла к раковине и ополоснула лицо, заставила себя направиться в сторону лестницы и, изображая улыбку, уже было начала подниматься, чтобы проверить сына. Мне вдруг очень захотелось увидеть его, дотронуться до него, вдыхая чудесный аромат его тельца. Проходя мимо телефонного аппарата в холле, я вернула трубку на место, так как сняла ее ранее с базы, чтобы нам не мешали; не успела я убрать руку от телефона, как он зазвонил.

Я ответила.

– Алло?

– Вас беспокоят из начальной школы Вест-Эльмс, – сообщили мне энергичным деловым тоном. – Ханна с вами, миссис Дженнингс?

– Ханна? – спросила я удивленно. – Нет. Почему она должна быть … разве она не в школе?

– Боюсь, она опять сбежала. Должно быть, проскользнула в верхние ворота школы после обеда. Мы не смогли до вас дозвониться и вызвали полицию. Думаю, они на пути к вам.

– Но. – Я почувствовала, как краска заливает мое лицо. – Как давно она ушла?

– Минут сорок тому назад. Как я уже говорила, мы пытались с вами связаться, но …

Я повесила трубку и с колотящимся сердцем поспешила назад на кухню. Последний раз, когда Ханна сбежала из школы, я нашла ее сидящей в заднем дворике на скамейке под нашим кухонным окном. В кухню вела голландская дверь, и, так как было тепло, я оставила верхнюю створку открытой. Я бросилась к ней и выглянула на улицу, опасаясь увидеть Ханну, находившуюся там все это время. Но я ошиблась: в саду никого не было и я облегченно вздохнула.

Я обернулась назад и вскрикнула от неожиданности. В дверном проеме небольшой кладовки, примыкавшей к кухне, стояла Ханна. Скорее всего, она пряталась там с самого начала. И точно подслушала полностью наш разговор. Ей все стало известно.

Мои ноги подкосились.

– Ханна, – сказала я. – Ох, Ханна.

Она не отводила глаз, и это показалось мне вечностью. Я почти не дышала. Потом она прошла мимо меня к лестнице, а я уставилась ей вслед, подрагивая от ужаса.

Остаток дня превратился в пытку. Я знала, что не могу рассказать Дагу о случившемся. Он строго наказал мне не пытаться искать встречи, сама идея приводила его в ярость, он никогда не простил бы мне, предприми я что-то за его спиной. И вот это случилось. А если Ханна расскажет Дагу? Если она сообщит учительнице о подслушанном разговоре? Я могу потерять все. Ханну, брак, дом… возможно, даже Тоби. Мысль о жизни без моего мальчика ранила ножом по сердцу.

В последующие часы я старалась не встречаться взглядом с дочерью, паниковала, с замиранием ожидая ее реакции. Но, казалось, ее никак не тронуло то, что она услышала. Может быть, до нее просто не дошел весь смысл сказанного, с отчаянием убеждала себя я. Не переставая мысленно повторять произнесенное мной на кухне, я понимала, что наш разговор нельзя было истолковать иначе. Да и как по-другому? Она услышала страшные, жуткие вещи; несомненно, для Ханны было потрясением узнать о том, что произошло.

Этим вечером, заботливо укрывая Ханну одеялом, я немного задержалась под предлогом, что хотела привести комнату в порядок. Я вспомнила, как мы были воодушевлены, когда только переехали в этот дом, как горели желанием сделать комнату нашей девочки идеальной. Теперь, глядя по сторонам на стены жизнерадостного желтого цвета, гирлянду из фонариков над каминной полкой, большой кукольный домик, который Даг смастерил собственными руками, и прочие мелочи, столь тщательно и долго подбираемые нами для дочери, хотя она оставалась ко всему равнодушной – я старалась найти правильные слова, чтобы начать разговор.

– Ханна, – сказала я. – Дорогая…

Ханна вопросительно уставилась на меня. Ей было всего семь, маленькая для своего возраста, она, казалось, изменилась в эту секунду, ее личико уже не выглядело таким детским; это был один из тех моментов, когда родители с удивлением осознают, что их дети растут незаметно, начинают отдаляться, что время пробегает слишком быстро. Ее волосы разметались по белой подушке, она внимательно следила за мной.

Я сделала глубокий вдох; во рту пересохло.

– Солнышко, все что ты слышала сегодня на кухне, показалось тебе, наверное, невероятно безумным и глупым, – начала я, от натужной улыбки свело скулы, а голос звучал визгливо. – Мы дурачились, вот и все! Мамочка встретилась с другом, мы представляли, что нас снимают в кино или что-то в этом роде. – Ханна продолжала молча смотреть за мной. Я облизала губы. – Суть в том, дорогая, что все должно оставаться в секрете. Ты никому не должна рассказывать о том, что узнала из нашего разговора, о чем толковали мамочка и ее друг, о подслушанной игре. Понимаешь? Никому ни слова, даже папочке. Обещаешь?

Ханна прищурилась, изучающе посмотрела на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица. Она отвернулась и закрыла глаза – мне оставалось лишь безмолвно наблюдать за ней, холодея от страха.

10

Лондон, 2017

Когда Клара зашла в полицейский участок, в памяти всплыло, как около года назад она упала и сильно вывихнула лодыжку. Люк, опасаясь перелома, отвез ее в госпиталь, ожидание осмотра затянулась далеко за полдень. Стояла невыносимая жара, приемное отделение было переполнено до отказа больными и травмированными пациентами, в душном воздухе почти физически ощущалось облако разочарования и тоски.

Она присела в ожидании, положив ногу на стул, Люк расхаживал взад и вперед как тигр в клетке. После того как Клару наконец позвали на рентген, она вернулась через некоторое время и обнаружила Люка, громко болтавшим сразу с несколькими пациентами, среди которых был пьяный в стельку мужик с татуировкой на лице, женщина средних лет с подбитым глазом, парочка пенсионеров и обкуренный юнец. Когда Клара подошла, они надрывались от смеха, Люк был явно посередине длинной и, судя по всему, уморительной истории о том, как он подростком сломал себе ногу. Казалось, невзгоды рассеялись, словно туман, и в воздухе витал праздничный настрой.

Перелома у нее не нашли, но боль все еще была нестерпимой.

– Подожди здесь одну секундочку, – сказал Люк и исчез, чтобы вновь возникнуть через пять минут вместе с инвалидной коляской.

– Ты уверен, что мы можем ее взять? – спросила она, с сомнением глядя на коляску.

– Ага, я все уладил. – И он помахал рукой медсестре в другом конце коридора. – Завтра верну, Сью! – прокричал Люк, она добродушно закатила глаза и кивнула в ответ.

На улице в течение нескольких минут он осмотрительно вез коляску, а затем, прибавляя темп, понесся по тротуарам, делая вид, что вот-вот налетит на фонарный столб или куст, объезжая их в последний момент, и когда они с Люком с бешеной скоростью покатили к ближайшему пабу, Клара визжала и смеялась так сильно, что позабыла о своей вывихнутой лодыжке. А вечером он приготовил любимое блюдо Клары и пригласил на ужин с бутылочкой вина ее лучшую подругу, Зои, чтобы как-то приободрить Клару. Было в нем это качество – любую неблагоприятную ситуацию Люк мог превратить в нечто жизнеутверждающее. Он из всего устраивал вечеринку. Она подняла глаза, увидела перед собой отделение полиции и сделала глубокий вдох, прогоняя воспоминания прочь.

* * *

Сержант Андерсон проводил ее мимо стойки дежурного в большой шумный офис, где работало несколько полицейских: кто-то говорил по телефону, кто-то барабанил по клавишам компьютера. Никто не посмотрел в ее сторону, когда она вошла; Андерсон подвел ее к стоявшему в углу столу и кивком предложил сесть. Клара отметила, что сегодня он был какой-то не такой, ее смутили его деловитая поспешность и мрачная целеустремленность. Она молча опустилась на стул, готовая услышать что угодно.

Присаживаясь рядом с ней, он кликнул по мышке и экран компьютера загорелся.

– О’кей, – сказал он. – Это запись с камер наблюдения на… О’кей, это видео сделано в семь часов тридцать шесть минут вечером во вторник, – продолжил Андерсон, – если присмотреться, заметно, как Люк покидает здание и направляется в сторону Бродвик-стрит.

– Дак-Лейн, – Клара закончила за него, внимательно вглядываясь в экран. На обесцвеченном видео с немного нечеткой картинкой была видна узкая улочка – тупик рядом с Бродвик-стрит, укрывшаяся за чередой офисных зданий, магазинов и кафе, она проходила вдоль той части Вордор-стрит, которую занимало издательство Бриндл-Пресс. На этой улочке разгружались фургоны для доставки товаров через задние входы различных учреждений и организаций – здесь же сотрудники Бриндл-Пресс курили, звонили по личным делам или же просто толпились по сигналу учебной пожарной тревоги.

Внезапный шок при виде Люка – его походки, осанки, таких родных и любимых – вызвал у Клары приступ тоски, и глаза моментально наполнились слезами. Она внимательно смотрела в экран, наблюдая, как он вышел из Бриндл и обернулся, крикнул что-то через плечо и быстро помахал рукой.

– Джордж, – тихо проговорила она. – Он прощается с Джорджем, охранником в офисе.

Андерсон кивнул.

– О’кей, смотрите дальше.

В эту секунду сзади Люка появился синий фургон. Фургон остановился в то мгновение, когда проезжал мимо Люка, закрыв обзор. В замешательстве, Клара взглянула на Андерсона.

– Что..?

– Погодите, – сказал он. – Фургон остановился на восемь секунд… О’кей, вот он опять тронулся. – С большой долей вероятности фургон двигался до конца Дак-Лейн, после чего повернул направо и скрылся из вида. Затем Андерсон наклонился вперед и несколькими кликами мышки вывел на экран запись с другого ракурса камеры, где была запечатлена Бродвик-стрит. – Видите, Люк больше не появляется в кадре ни до, ни во время, ни после тех нескольких секунд, что фургон стоял без движения.

– Он не мог уйти направо? – поинтересовалась Клара. – В сторону Вордор-стрит?

Андерсон покачал головой.

– Мы проверили записи со всех наружных камер, Люка не видно ни поблизости, ни на прилегающих улицах.

Клара посмотрела на него в упор.

– Значит… он сел в фургон?

– Ему больше некуда было деться.

Клара лихорадочно соображала.

– Должно быть, за рулем находился его друг или просто знакомый?

– Возможно. – Андерсон откинулся назад, скрестив руки. – Фургон остановился на восемь секунд. У нас нет ни малейшего шанса узнать, почему Люк сел в него. – Он сделал паузу, глядя на Клару. – Но что нам известно, так это то, что фургон был угнан поздно вечером в понедельник из Илинга.

– Угнан? Но…

– Нам удалось засечь его дальнейшее продвижение до шоссе М20, но как только фургон съехал с автострады в сторону Кент Даунса, недалеко от Дувра, он вышел из зоны действия системы автоматического распознавания номеров.

Клара постаралась уложить в голове все сказанное, безуспешно пытаясь найти возможные объяснения. Она покачала головой.

– Извините, но я не…

Андерсон выключил компьютер и сел рядом с Кларой, пристально глядя ей в лицо.

– Мы прилагаем все усилия, чтобы найти фургон, Клара. Мы найдем его. Пока же мы ищем свидетелей, которые могли находиться поблизости в момент исчезновения Люка.

Клару охватила паника.

– А что с письмами? – выдохнула наконец она. – У вас есть идеи, кто мог отправить их?

– Пока нет. Мы отследили их до серверов в нескольких интернет-кафе в разных частях Лондона. Ни в одном из них нет систем видеонаблюдения – что вряд ли является совпадением. Невозможно выяснить, связан ли их отправитель с исчезновением Люка. Нам известно, что с прошлого понедельника Люк не списывал денег со счета и не снимал крупных сумм накануне исчезновения – все это указывает на то, что он не планировал никуда уезжать на сколь-нибудь продолжительный период времени. Как вам известно, он не забрал ни кредитку, ни паспорт.

И тут Клара вспомнила про толстовку Люка.

– Я кое-что видела, – сказала она. – В квартире моей соседки.

Андерсон внимательно выслушал ее.

– Мы займемся этим, – сказал, вставая, Андерсон и кивком приглашая следовать за ним. – В любом случае, мы собирались еще раз опросить соседей. Я буду держать вас в курсе дела.

– Может, конечно, это вовсе не его толстовка, – добавила Клара, – но ее сложно с чем-то спутать. – Она в нерешительности посмотрела на него. – Не знаю, если…

Вот и всё. Клара снова очутилась одна на улице, оглядываясь на темное кирпичное здание полицейского участка. Она развернулась и направилась в сторону дома. Был ли знаком Люк с водителем фургона? Если нет, почему сел в него? Если да – было ли ему известно, что фургон краденый? Все это представлялось ей маловероятным: Люк не принадлежал к тому сорту людей, которые легко преступают закон, и – насколько Клара могла судить – не водил дружбы ни с кем из криминального мира. Но если он не знал водителя, зачем сел в фургон? Может, его заставили? В центре Лондона, когда на улице еще было достаточно светло? Это тоже выглядело неправдоподобным. Она перебирала в уме всевозможные варианты, но не могла ни на чем остановиться.

Безмолвная пустота дома, казалось, сомкнулась вокруг Клары, когда она с тревогой прошла по квартире. Вечер пятницы; третий день без Люка близился к концу, а впереди были долгие выходные. Клара вдруг подумала о своих родителях и ощутила укол совести – она до сих пор не рассказала им о случившемся, ей даже не пришло в голову позвонить им. Клара метнулась за телефоном. Но, вернувшись, уселась на диван, долгое время молчаливо пялилась в экран телефона, а потом, за ненадобностью, выпустила его из рук и он упал ей на колени.

Клара – единственный, поздний и уже нежданный ребенок – родилась в Пендже у помощницы врача и банковского клерка, когда им перевалило за сорок. Клара подрастала, но Линда и Грэхем Хейнес, как ей всегда казалось, так и не смогли до конца приспособиться к присутствию в семье дочери. Они неизменно выглядели удивленными, стоило лишь Кларе попасть в их поле зрения, и поэтому большую часть детства она провела, тихо играя в одиночестве или болтаясь за ними хвостиком по садовым центрам и гаражным распродажам, не будучи уверенной в том, что родители помнят о ней. Их нельзя было назвать недобрыми, вовсе нет, они даже любили ее на свой лад, однако Клара чувствовала, что навсегда останется для них загадкой. Родители невозмутимо наблюдали за тем, как Клара жадно поглощала книги или проводила часы за написанием историй, и были сильно озадачены, когда она была зачислена в университет – первая за всю историю семьи. Выйдя на пенсию, они уехали в Алгарве в тот год, когда Клара поселилась в кампусе, и сейчас, когда им стукнуло за семьдесят, вели тихую, уединенную жизнь, имели склонность тревожиться по пустякам, наслаждались семейной рутиной и друг другом, не забывая исправно звонить единственной дочери каждое второе воскресенье.

Когда Клара и Люк съехались, родители вздохнули с облегчением – теперь ее жизнь налажена, больше никаких забот и беспокойства за дочь. Идея докучать им рассказами об исчезновении Люка не показалась ей привлекательной. К тому же Клара исподволь чувствовала свою вину, как будто в чем-то подвела их. Ее не покидало ощущение, что как только она во всем признается родителям, кошмар превратится в реальность: исчезнет надежда, за которую она втайне цеплялась, что все произошедшее – ужасная ошибка.

Клара обвела взглядом свою спокойную безмолвную квартиру, пропитанную духом бесцельного ожидания, тишина становилась пронзительнее и с каждой минутой было все тяжелее дышать. Она не могла здесь дольше оставаться: это было невыносимо.

Ее подруга Зои ответила после третьего гудка.

– Клара? Есть новости? Ты в порядке?

Она облегченно закрыла глаза.

– Зо, я знаю, сейчас не самое подходящее время, у тебя маленький ребенок и все такое, но могу я приехать и переночевать у тебя? Я…

– Конечно, – моментально ответила Зои. – Конечно, без проблем!

Клара разрыдалась.

– Я не в состоянии…

– Приезжай! – проговорила Зои твердым голосом. – Немедленно. Кидай вещи в сумку, садись в машину и дуй ко мне.

Зои жила в небольшом доме блокированной застройки в Ист-Гринвиче вместе со своим мужем Адамом и их новорожденным, Оскаром. Клара постучала; стоя на крыльце, она прислушалась к нытью Оскара, разносящемуся откуда-то из глубины дома, и постаралась подавить нахлынувшее чувство неописуемой паники, хватаясь за стену в попытке удержать равновесие. Ну же, Зои, – взмолилась она мысленно. – Пожалуйста, ответь. – И тут дверь отворилась, на пороге стояла Зои; от облегчения, которое испытала Клара при виде нее, чуть не подкосились ноги. На Зои был комбинезон, заляпанный чем-то вроде овсянки, золотисто-каштановые волосы собраны в неряшливый пучок, на лице читались следы усталости; она протянула Кларе руку и сказала:

– Клара, проходи, давай, все хорошо, дорогая.

Позже, в тепле гостиной, где царил беспорядок, а по полу были разбросаны детские вещи, Клара, наконец, пришла в себя после долгой истерики, подняла глаза и увидела шестимесячного Оскара, уставившегося на нее с колен своей матери, его огромные карие глаза горели от восхищения. Она слабо улыбнулась.

– Прости, Оззи, наверное, ты думаешь, что твоя крестная слетела с катушек.

– Ну ладно, – проговорила Зои мягко, – иногда, для разнообразия, неплохо отвлечься от собственных переживаний, не так ли, Оз? – Она наклонилась и, крепко сжав руку Клары, осторожно спросила: – Докладывай, что у тебя стряслось?

Клара рассказала ей об измене Люка, разговоре с Сади, синем фургоне и записях с камер видеонаблюдения, о странной соседке с верхнего этажа. По мере того как она говорила, напряжение внутри потихоньку ослабевало. Хотя их жизни пошли разными путями, любовные переживания, карьера, материнство и прочий приобретенный опыт год за годом незаметно меняли и их самих, и их дружбу, но они с детства сохранили близкие и доверительные отношения, и сейчас, впервые с момента исчезновения Люка, Клара почувствовала, как паническое настроение стало отступать.

– Офигеть, Клара, – промолвила Зои, когда Клара замолчала. Она покачала недоуменно головой. – Даже не знаю, что и сказать.

Клара устало потерла глаза.

– Он, безусловно, лжец, обманщик, и тому подобное, но я не могу просто взять и отстраниться от всего, предоставив полиции разбираться в этом деле. Не могу оставить Роуз и Оливера наедине с их переживаниями. И я не в состоянии в одночасье перечеркнуть мои чувства к Люку. Он в опасности, и я не представляю, что делать, чтобы помочь ему. Не знаю, как помочь его родителям, которые сейчас проходят через все круги ада, не понимаю, какого хрена мне вообще делать со всем этим.

На это Зои твердо ответила:

– О’кей, в настоящий момент – ничего, только выпить большой бокал вина, и еще один – за меня, – добавила она, – потому что я все еще чертова кормящая мамашка.

Клара пила свой третий бокал, когда проговорила:

– Должно быть, я ослепла, если ничего не замечала. – Она с удивлением помотала головой. – Тупая, тупая идиотка – думать, что все прекрасно, когда это происходило буквально у меня под носом. Нужно быть последней дурой, чтобы не подозревать, даже не допускать мысли, что твой парень трахается с офисной секс-бомбой.

– Ты не дура, – отреагировала Зои, – ты просто влюблена. Одержима. – Она помолчала, гладя в задумчивости Оскара по голове. – Не знаю. Пусть этот тревожный звоночек поможет тебе понять, что Люк не идеальный мужчина, каким ты его всегда себе рисовала. Никто не сумел бы оправдать такие ожидания. Не пойми меня неправильно, – поспешно добавила она, – в произошедшем нет твоей вины, вся ответственность лежит на нем, но… Господи, ты так сильно на него запала, что внезапно в твоей жизни не осталось ничего, кроме Люка, и я, конечно же, была за тебя рада, правда, но… – Она помедлила.

– Что но? – спросила Клара.

Зои пожала плечами.

– Ты была так очарована им, всей его семьей. Я только и слышала от тебя, что Оливер невероятно умен, какую потрясающую работу проделала Роуз для «Врачей без границ», или насколько фантастически успешно складывается карьера Люка…

– Извини, если я докучала тебе, – пробормотала Клара.

– Нет, конечно же, нет! Это же яснее ясного, честно, я понимаю, почему ты прикипела к ним всей душой. Но что случилось с той новеллой, которую ты собиралась написать? С твоей карьерой? Неожиданно я перестала слышать об этом, все вертелось вокруг Люка: его работы, его таланта, его распрекрасной семьи. Словно ты не заслужила его, словно не могла поверить в свое счастье. Но ты – удивительная. Именно так. Это ему повезло. Я лишь хочу, чтобы ты это осознала.

Воцарилось молчание, пока Клара пыталась как-то переварить услышанное, затем она обхватила голову руками и сказала:

– Господи, Зо, что мне делать? Его необходимо найти. Даже подумать страшно, что он, возможно, страдает или находится в опасности – от одной этой мысли мне становится физически плохо.

Зои сочувственно кивнула.

– Ты знаешь, что можешь оставаться здесь так долго, сколько тебе потребуется, не так ли? – Она поднялась, бережно поднося почти заснувшего Оскара к груди. – Адам пробудет допоздна на работе. Уложу Ози в кроватку и закажу нам что-нибудь перекусить. Я быстро. Налей себе еще вина.

Клара откинулась назад и прикрыла глаза, ее подташнивало от вина, которое она жадно вылакала на голодный желудок. И в этот момент зазвонил телефон. На экране высветилось имя Андерсона, ее сердце тревожно забилось в то мгновение, когда она ответила.

– Клара? Мы нашли фургон, – сообщил он ей.

Она села.

– Где?

– Его бросили на парковке на окраине Кент Даунса.

Клара с трудом переводила дыхание.

– А Люк?

– Фургон был пуст, Люк и водитель покинули его задолго до этого. Однако… – он сделал паузу, – мне необходимо сообщить, что мы обнаружили внушительное количество крови на пассажирском сиденье.

Она закрыла глаза, казалось, пол стал уходить у нее из-под ног.

– Нам понадобится несколько дней, чтобы удостовериться в том, что это кровь Люка, но…

– О боже, боже мой!

– Клара, мы…

– Он не… Вы не думаете, что он… – Она не могла выдавить из себя хоть слово.

Последовала пауза.

– Количество крови свидетельствует о серьезном ранении – смертельном или нет, – сказать сложно. Мы также нашли пятна крови на земле в нескольких футах от фургона: Люка, возможно, пересадили в другую машину.

Казалось, комната наполнилась вакуумом, а слова Андерсона доносились откуда-то издалека.

– Должен сообщить вам, Клара, мы исходим из того, что это кровь Люка. С этого момента расследованием займется отдел по особо опасным преступлениям. Это означает увеличение количества офицеров, работающих по делу, обращение по телевидению, активизацию усилий по розыску.

– Думаете, он мертв, не так ли? – выдохнула Клара. – Считаете, что его убили?

– Нет, я этого не говорил. Но мы не можем исключать такую вероятность, поэтому усиливаем поиск. Я, разумеется, останусь вашим основным контактным лицом, и если вам необходимо пообщаться со мной или констеблем Мансфилдом, пожалуйста…

Голос Андерсона еще гудел в трубке, но Клара едва слушала его. Когда она наконец отложила телефон, в дверях появилась Зои, с отчаянием глядя на нее.

– О господи, – сказала она, стремительно пересекая комнату. – Клара, что такое? Что произошло?

Прошло много времени, прежде чем Зои неохотно поднялась к себе в комнату, не в состоянии дальше бороться с усталостью, а Клара уселась на своей импровизированной кровати, на диване ей не спалось, хотя стрелки часов уже перевалили за полночь. Ей безумно хотелось поехать домой, но выпитое вино еще тошнотворно булькало в желудке, и после безуспешных попыток забыться сном, она мрачно принялась цедить одну чашку кофе за другой, стараясь протрезветь. Когда Оскар проснулся в пять утра и попросил есть, Зои на цыпочках прокралась на кухню и увидела Клару, натягивающую пальто.

– Ты не можешь сейчас уйти. Еще даже утро толком не наступило, – воскликнула Зои. – Останься! Пожалуйста, Клара! Ты хоть немного поспала? Дай мне приготовить тебе завтрак. Я не думаю, что тебе сейчас надо оставаться одной…

Но Клара словно не слышала ее.

– Мне пора. Я должна поговорить с полицией, узнать, что можно сделать. Нельзя же просто отсиживаться здесь, пока Люк… – Ее глаза наполнились слезами, и она зло смахнула их. – Я хочу помочь с поисками.

Клара возвращалась домой в то время, когда над Лондоном занимался рассвет, наступало утро нового дня, наполнявшее город бледно-золотым светом. Ей почти никто не встретился, пока она скользила по тихим улицам: лишь редкие ночные гуляки, направляющиеся домой, мелькнувший среди припаркованных машин лис, да спящие в дверных проемах магазинов бесформенные серые фигуры. Она пересекла Темзу на восходе солнца, окрасившим воду в апельсиново-красный цвет, его лучи цеплялись за строения из стекла и стали, выстроившиеся вдоль реки. Тело ломило после бессонной ночи, но обнаженные нервы звенели и рассудок был ясен. Клара решила, что дома сразу примет душ, а потом пойдет в отделение полиции и поговорит с Андерсоном. Она надавила на педаль газа, сосредоточив мрачный взгляд на дороге.

Припарковав машину на привычном месте недалеко от квартиры, Клара поняла, что была не силах пошевелиться. В течение нескольких минут она пыталась заставить себя выйти, но ее угнетала мрачная мысль о том, что вернувшись домой, она останется один на один со словами Андерсона. Порывистым движением Клара повернула ключ зажигания и уехала.

А через двадцать минут она уже сидела за кухонным столом Мака и с пепельно-серым лицом рассказывала ему о телефонном звонке Андерсона.

– Боже мой, – сказал Мак, недоуменно глядя на Клару.

– Ты… как думаешь, он мертв? – спросила она.

– Нет, – отрезал он, возбужденно вскочив и начав расхаживать по комнате. – Конечно, я так не думаю. – Он подошел к чайнику, но вместо того чтобы включить его, замер на какое-то время, стоя к Кларе спиной.

– Мак, – окликнула она.

Он развернулся и посмотрел на нее, его лицо побледнело, а глаза расширились от испуга.

– Ты в порядке? – спросила Клара. – Присядь. Выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит.

– Просто… я такого и представить себе не мог, – сказал он. – Мне казалось… я думал, к этому времени Люк уже будет дома в полном здравии.

– Знаю, – сказала Клара. – Я очень напугана. Что, если он и вправду мертв, Мак, если этот хренов маньяк убил его?

– Он не мертв! – сказал Мак, почти срываясь на крик. – Мы не должны так думать. Если бы он умер, они нашли бы… тело. Мы не можем терять надежды. – Он сделал глубокий вдох и продолжил более спокойным тоном. – Полиция его найдет, обещаю, Клара. Ты же сама сказала, что они подключат еще людей. Все будет хорошо.

Она кивнула; из-за явного отчаяния Мака, на нее с новой силой накатила волна паники.

Пока Мак готовил для них чай, она оглядывала квартиру, в которой царил привычный беспорядок; когда-то втроем они провели здесь столько часов вместе в окружении бесчисленного количества фотографий, развешанных так плотно, что на стенах не осталось ни одного свободного дюйма: группы и музыканты, заснятые им за многие годы, репортажные снимки с концертов, выступлений и фестивалей. Вечеринки с друзьями из обширного круга общения Мака часто оканчивались в этой квартире, которая подкупала всех – вне зависимости от их местожительства – не только своими внушительными размерами, но и центральным расположением. Временами сюда заходила очередная девушка Мака, если он на тот момент с кем-то встречался, но обычно, когда все расходились, здесь оставались только они втроем, болтая всю ночь, выпивая и слушая записи.

Квартира Мака занимала два этажа: наверху были его фотостудия, темная комната и ванная, а внизу – кухня и большая гостиная с богатой коллекцией книг и пластинок. Но самое главное – это пологая крыша здания, где они, поднявшись, проводили летние вечера, глядя поверх их клочка земли в Северном Лондоне, на виднеющиеся за ним Хайбери Филдс и на дорогу Холлоуэй-роуд внизу.

Сейчас же, по глоточку отпивая чай, Клара заметила на стене фотографию, которую никогда раньше не видела и, поднявшись, подошла поближе, чтобы ее рассмотреть. Должно быть, Мак повесил ее совсем недавно, и, что необычно, на ней были они втроем.