Текст книги "Король гоблинов"

4. Смертельное знание

В первые за много дней я спала крепко и без сновидений, пока чей-то тычок под ребра не разбудил меня. Однако вскрик тут же заглушила ладонь непрошеного гостя.

– Это я, – прошипела Диаваль. – Ты не явилась в назначенное время, так что пришлось прийти к тебе самой. Осторожнее, или Сорен проснется.

Она кивнула на кресло, в котором дремал король гоблинов. Склонив голову на плечо, он обмяк так, что вот-вот мог свалиться. Я с нежностью покачала головой, поняв, что он не хотел разбудить меня, перебираясь на свое место в кровати.

Все, это стало последней каплей. Обязательно расскажу Сорену обо всем после сегодняшней встречи. Я доверилась ему, поведав о своих чувствах и глубоких душевных ранах. Но что-то удерживало, не давая сообщить о Лидиане и видениях. Наверняка не слишком сдержанный гоблин расстроится или даже разозлится, поняв, что о происходящем знают все, кроме него. Однако нельзя продолжать утаивать от него важные вещи.

Глубоко вздохнув, я прокралась через комнату и выскользнула за дверь. Диаваль жестом велела мне поторопиться и, оказавшись в коридоре, нарочито презрительно фыркнула.

– Неприятно, когда твои бесценные услуги и время настолько не ценят, что предпочитают остаться в постели, знаешь ли, – заявила она, затем щелкнула пальцами, показывая, что на самом деле не обижается. – У бедного Сорена неделю потом спина болеть будет.

– Прости, – вздохнула я. – Он рассказал мне сказку, и я крепко заснула.

– Сказку? – Диаваль изумленно вскинула брови. – Считай, что я впечатлена.

– Если ты и не веришь в способности всех мужчин Пермафроста, это не означает, что остальные разделяют твое мнение. – Настала моя очередь фыркать.

– Ты не права, – возразила собеседница. – Я не верю в способности всего населения Пермафроста в равной степени.

Я решила не углубляться в скользкую тему, чтобы не пришлось потом рвать на себе волосы. И без того придется общаться с тем, кто стал причиной эмоциональной травмы, которая продлилась почти сто лет, да еще удержаться при этом и не вырвать врагу кишки. Так что нельзя трепать себе нервы раньше времени.

Мы с Диаваль направились по коридорам в сторону двора. Удивительно, насколько спокойным дворец оказался ночью. Когда-то белый мрамор сейчас выглядел угольно-черным, не отражая даже лунный свет. Слуг при новом короле осталось мало, поэтому даже днем коридоры не создавали впечатления оживленного места, но сейчас стало так тихо, что можно было расслышать, как падает иголка. Все спали либо готовились ко сну. Интересно, преследовали ли до нашего появления кошмары и страх смерти тех рабов, которые приняли решение превратиться в гоблинов или служить монарху Пермафроста?

Подумав об этом, я вспомнила свою первую ночь в качестве подарка Сорену. Напуганная, окровавленная и страдающая от ран, как физических, так и душевных. Я не осмеливалась сомкнуть глаз даже на минуту, не представляя, чего ожидать от странного гоблина и его слуг. Готовая в любую минуту услышать шаги за дверью, предупреждавшие, что новый хозяин идет поиздеваться над рабыней.

Но этого так и не случилось.

Когда меня переселили из больничной палаты в большую комнату, куда имелся ход только из апартаментов Сорена, я ждала визита и была уверена, что теперь-то молодой лорд наверняка вволю позабавится с новой игрушкой. Тогда я жаждала покончить с собой до того, как снова подвергнусь унижениям. Вот только в новом жилье не нашлось ничего полезного: ни острых предметов, ни подвижных деталей, и даже зеркалом служила полированная медь, которая не раскололась, как бы сильно я ни старалась.

День шел за днем, ночь следовала за ночью, и вскоре я начала привыкать к новой жизни. Но только спустя год поняла, что Сорен поместил меня в смежные комнаты не потому, что хотел сам иметь доступ ко мне, а защищая от любых посягательств. Какому идиоту в голову придет пробраться через апартаменты лорда, зная, что столкнется с ним либо же оставит след?

Однако в те первые ночи, в те первые месяцы я спала только потому, что рыжая целительница поила меня сонными травами, пока лечила раны. Каждое прикосновение Тани жгло, как огонь. Я не хотела, чтобы кто-то когда-то ко мне снова притрагивался.

Мне повезло получить помощь от заботливых людей, даже если я тогда того и не осознавала.

Уверена, что рабы, служившие прежнему королю гоблинов, имели все основания его бояться.

Оставалось молиться, чтобы их не преследовали кошмары хотя бы во сне.

Я налетела на какую-то преграду в темноте, и Диаваль прошипела:

– Смотри, куда идешь!

Мы оказались возле выхода. Снаружи ярко сияли звезды, немного рассеивая царивший вокруг мрак. На секунду я застыла, глядя в небо и отыскивая знакомые скопления, пока спутница не дернула меня за руку.

– Пошевеливайся, если не хочешь провозиться до утра, – прошептала она, таща за собой к выложенному каменными плитами двору. В тусклом свете звезд я с трудом различила нарисованные мелом символы, но до того, как успела хоть что-то сказать, Диаваль подтолкнула меня в центр нарисованного круга. – Садись, закрой глаза и постарайся дотянуться до источника силы, – проинструктировала она меня, а затем добавила: – Только не руками, а сознанием.

– Ты меня совсем глупой считаешь? – укорила я наставницу. – Хоть притворись, что веришь в меня.

Она лишь тихо усмехнулась в ответ и принялась нараспев произносить слова на незнакомом языке. В отличие от древнего наречия гоблинов, которое использовали для принесения присяги королю, речитатив Диаваль звучал плавно, чуть ли не мелодично, и струился как поток. Голова стала казаться легкой, а тело невесомым, словно перышко. Глаза сами собой сомкнулись.

Я постаралась представить поляну, на которой видела сотворение мира и рождение оленя, где получила его силы. Сосредоточилась на образе межпространственного места, как бы невозможно это ни казалось. Вообразила огромное дерево, чьи корни оплетают и объединяют все реальности.

Я старалась, на самом деле старалась. Но в итоге лишь просидела с закрытыми глазами неизвестно сколько времени, безуспешно пытаясь дотянуться до той части сознания, которая принадлежала оленю, но та оставалась по-прежнему недостижимой. И чем отчаяннее старалась, чем сильнее желала проникнуть в отгороженный участок мозга, тем больше злилась на неудачу и тем самым только отдаляла поставленную цель.

– Ничего не выходит! – наконец сдалась я, упав духом.

– Значит, настало время для запасного плана, – Диаваль вздохнула.

– У тебя есть запасной план? – переспросила я, поворачиваясь к наставнице, которая разминала пальцы, похрустывая костяшками.

– Ага. Лучше вернись в исходное положение, если не хочешь получить здоровенный синяк. – С ее пальцев начали срываться синие разряды, и я выполнила указание.

– Что ты собираешься… – Я не успела закончить вопрос, так как почувствовала удар ребром ладони по затылку и упала лицом вниз на брусчатку.

Однако не ощутила боли. Вообще ничего не ощутила.

С бешено бьющимся сердцем я повернулась к Диаваль и увидела, как она склонилась над моим обмякшим телом. Телом, которое больше не было связано с душой. Это открытие совершенно никак не повлияло на ускоренный пульс, однако поднятая вверх рука оказалась полупрозрачной.

– Что ты со мной сделала? – спросила я, но слова тут же унес неосязаемый ветер этого странного междумирья.

– Возвращайся в тело как можно скорее, Яннеке, – тем временем инструктировала Диаваль мою безжизненную оболочку. – Я не знаю, как долго смогу удерживать связь.

Теперь я почувствовала какое-то притяжение, исходившее из центра живота. Словно кто-то подцепил на крючок внутренности и теперь медленно сматывал удочку, подтаскивая в нужном направлении, не оставив места для возражений или раздумий. Сделав шаг в ту сторону, я ощутила, как мир перевернулся, и оказалась в совершенно другом месте. Птицы плавали среди деревьев, ветви которых пускали корни. Мое же тело зависло в воздухе правым боком вверх.

«Сконцентрируй внутреннюю энергию», – словно наяву раздался голос Лидиана, и несмотря на отчаянное желание поступить наперекор совету, я все же сосредоточилась, вновь представив поляну, где произошло рождение мира.

Открыв глаза, я наконец увидела заклятого врага.

И первое, что я сделала, – врезала ему по лицу кулаком.

Не знаю, кто из нас удивился больше: я, ожидавшая пронзить насквозь бестелесный дух мучителя, или он, ожидавший… Хотя неизвестно, чего мог ожидать такой странный гоблин, как Лидиан.

– Больно, – протянул он, прижав ладонь к разбитому носу, а потом с интересом принялся рассматривать кровь.

Я снова нанесла удар, на этот раз в челюсть, и злобно прокомментировала:

– Это за мою деревню и семью. – Затем врезала коленом в живот врага, который не успел прийти в себя после нападения, и тут же со всего размаха опустила локоть на его согнувшуюся спину, с удовлетворением различив болезненный стон. – А это за Рекке. – Воспоминания о юной девушке, вынужденной сражаться на Охоте и жестоко выпотрошенной рукой Лидиана, до сих пор преследовали меня, наполняя яростью и печалью. Мы не успели стать подругами, но я точно знала, что Рекке не заслуживала подобной участи. – Невинное дитя, которое ты лишил жизни во время Охоты, – процедила я сквозь зубы, заметив непонимающее выражение на лице убийцы, а следом опять ударила его коленом, на этот раз в пах. – Это за то, что сотворил со мной. – Выпустив негодяя и с мрачной радостью наблюдая, как тот корчился на земле и подвывал от боли, я напоследок пнула его по ребрам. – А это просто ради удовольствия.

Лидиан остался лежать, сотрясаясь от судорог. Вернее, мне так казалось, пока не удалось различить едва слышный смех. Он веселился! Избитый, окровавленный, поверженный, этот подонок умудрялся хохотать. В голове невольно всплыли слова Доннара: «Если тебя это утешит, он был ненормальным задолго до моего проклятия».

И да, я постепенно начинала понимать, что альв был прав.

Отчаянным усилием воли я подавила ослеплявший меня гнев и прислушалась к тихому шепоту в сознании, на этот раз исходившему от сил оленя. Они казались чужими, но в то же время принадлежащими мне, и вибрировали, словно беззвучный голос, безо всяких слов сообщая, что следовало сохранять спокойствие, несмотря на всю предосудительность поступков Лидиана. Если бы это было так просто сделать!

– Ладно, – наконец сказала я, обращаясь к до сих пор смеявшемуся телу под ногами. – Я здесь. Говори.

Лидиан поднялся на ноги. Из разбитого носа по-прежнему сочилась кровь и стекала по шее. Поэтому вид клыков напоминал скорее не улыбку, а звериный оскал.

– Долго же ты собиралась.

– Говори, что должен, и убирайся прочь, чтобы я тебя больше не видела! – прорычала я, сжимая руки в кулаки.

– Хм, к видениям-то все и сводится, не так ли? – протянул зловещий собеседник, снова принимая свой обычный отрешенный облик.

Отлично, сейчас опять начнет нести околесицу. Вот повезло-то! А ведь я хотела как можно скорее со всем разобраться и закончить встречу. Необходимость стоять так близко от монстра – а Лидиан, вне всякого сомнения, являлся монстром – заставляла меня дрожать от ярости и отвращения.

Однако его глаза снова стали ясными и хищно впились в меня. Я отказалась сдаваться и, не дрогнув, вернула взгляд, вызвав еще одну клыкастую улыбку у заклятого врага.

– Должен признаться, что восхищен твоей смелостью. Не каждый отважится оказаться в этом месте.

– Я тебе уже говорила, Лидиан. Ты больше не имеешь власти надо мной.

– И все же сердце твое стучит, как у перепуганного кролика, – возразил он.

– А твое сердце заперто в шкатулке где-то во дворце нового короля гоблинов, – парировала я. – Да и ты сам заперт здесь. Возможно, если будешь хорошо себя вести, я подумаю о том, чтобы похоронить останки и позволить тебе насладиться посмертным покоем. – Нельзя позволять мерзавцу контролировать ситуацию. Я здесь диктую условия. Это мне принадлежали силы и власть. Это я имела право сыпать угрозами. Лидиан мог сколько угодно пытаться повернуть все в свою пользу, но положение дел не изменится.

– Я никогда не смогу насладиться посмертным покоем, – наконец отозвался он, принимаясь лихорадочно метаться из стороны в сторону. – Не тогда, когда позволил случиться тому, что не должно было произойти. Не тогда, когда узнал ужасные новости. Не тогда, когда мир начал разваливаться на куски.

– Хватит загадок! – воскликнула я. – Просто скажи, что ты имеешь в виду.

– Ты уверена, что хочешь знать? – спросил Лидиан и после моего кивка добавил с мрачным выражением лица: – Что ж, отлично.

Поляна вокруг нас пошла рябью и сместилась, превращаясь в совершенно иное место. Под ногами возникли все девять миров. Каким-то образом мы стояли вне их и одновременно находились внутри. Иггдрасиль, великое дерево, удерживало реальности воедино, однако его корни подтачивал гигантский змей с мерцающими алыми глазами, который обвился вокруг ствола. Я недоверчиво уставилась на одну из вечных загадок Лидиана.

«Что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост?»

– Он начнет выгрызать мир изнутри, – невольно прошептала я, выпалив ответ еще до того, как успела подумать, словно он пришел извне.

А ведь именно моей задачей являлось сохранение равновесия, защита реальности! И теперь мой мир, мои миры оказались под угрозой уничтожения гигантским змеем. В душе, в той странной части сознания, которая только отчасти принадлежала мне, вспыхнуло чувство, подобное материнской ярости при виде того, как кто-то вредит ребенку. Несмотря на то, что у меня самой детей не имелось, вместо них выступали девять реальностей. И они разрушались.

– Я же тебе говорил, – прорычал Лидиан. – Пытался предупредить. Во всем виновата ты. И мой дражайший племянничек. Вам было предначертано погубить мир.

Зрелище огромного дерева померкло, и мы снова оказались на поляне. Я обернулась к собеседнику, который уже протоптал в траве тропинку, вышагивая взад и вперед. Гоблин заламывал руки, царапая когтями кожу.

– Мы с Сореном не имеем отношение к гибели мира, – резко заявила я.

– Нет? – Лидиан остановился и поднял на меня взгляд. – Ты хорошо помнишь законы зимы, девчонка?

Последнее слово заклятый враг выплюнул с отвращением, демонстрируя, что для него я всегда являлась лишь жалкой человеческой девчонкой, с которой можно было поступить как вздумается и потом избавиться. Вот только теперь я обладала властью и способностями, пусть и не знала, как ими воспользоваться. Нельзя позволить Лидиану разозлить меня. Не тогда, когда нужно получить от него ответы. Лучше выместить свой гнев потом, когда я очнусь от того состояния, в котором сейчас нахожусь. Но сейчас следовало найти общий язык.

– Конечно, – сухо отозвалась я.

Существовало одиннадцать законов, определявших жизнь Пермафроста. Несмотря на то, что гоблины забыли часть из них с течением времени, будучи оленем, я помнила все.

Слово короля – закон.

Королем может быть лишь сильнейший из гоблинов.

Произнесенные клятвы – нерушимы перед землей, морем и небом, если иначе не решат как дающий клятву, так и принимающий ее.

Олень является источником жизненной силы Пермафроста.

Нельзя использовать преподнесенный дар противно его предназначению, если только сущность его не изменится целиком и полностью.

Именно этот закон не позволял Сорену освободить меня, пока я не начну превращаться в гоблина. А все потому, что изначально Лидиан преподнес меня в качестве подарка.

Все долги необходимо возвращать.

Любой, кто отведает нектар, останется навсегда привязан к землям Пермафроста.

В случае, если двое вступают в поединок, по законам зимы они ограждаются на время сражения от любых противоправных действий, а победитель получает силы и имущество побежденного.

Железо запрещено в Пермафросте под страхом смерти, за исключением случаев, когда его использовал победитель поединка.

Магию нельзя применять для влияния на ход времени.

Все эти законы я прекрасно помнила. Последний и самый древний из них касался собственно передачи сил новому оленю. Эти полузабытые правила определяли жизни всех существ Пермафроста, включая меня. Я обрела предназначение в этой зимней стране. И изменилась навсегда.

– Нет, ты помнишь не все, – Лидиан усмехнулся и продолжил до того, как я успела возразить: – Ты когда-нибудь задумывалась, почему титул монарха не наследуется, а берется в бою? Так происходит потому, что кровь первого короля Пермафроста в сочетании с жертвой оленя скрепила реальности и заставила мирового змея заснуть. Но повторное смешение крови потомков станет причиной его пробуждения, и тогда он примется подтачивать корни Иггдрасиля, чтобы спровоцировать Рагнарек.

При последних словах Лидиана в сознании забрезжила смутная тревога, хотя я пока не могла определить, что ее вызвало. А он тем временем продолжал:

– По этой причине прямые потомки первого короля Пермафроста подверглись полному уничтожению. Однако женщины часто не замечают, когда дело касается линии престолонаследования, так что нескольким удалось сбежать. И ни они, ни их дети, ни дети их детей никогда не участвовали в Охоте, так как знание о запрете передавалось из поколения в поколение. – Гоблин прекратил метаться по поляне, хотя по-прежнему нервно сжимал руки, оставляя следы когтей на коже. – Этот секрет тщательно охранялся. Но мне известно абсолютно все. Все тайны, все мысли. Каждый вздох и каждый шаг, каждое сердцебиение и каждое движение.

Лидиан безумно расхохотался, а потом горько заметил:

– Но конечно же, я не мог никому ничего рассказать. Проклятый темный альв запечатал мои уста. И какой смысл во всеведении, если им не с кем поделиться? А затем я увидел ее, последнюю из рода первого короля, и тотчас узнал, что ее сын встретится с другим ребенком, и эти двое неразумных детей станут причиной гибели мира. А потому я убил источник опасности. Вот только отпрыск ее выжил. Пришлось захватить тебя, чтобы понять, каким образом вы планируете уничтожить реальности. Эта информация была единственным слепым пятном в моем всеведении. Ведь как можно видеть судьбу той, кто живет, но при этом является мертвой? Пограничного, потустороннего, лиминального существа? Теперь, после путешествия в это междумирье, я знаю, куда смотреть, но тогда… О, тогда приходилось спрашивать. Вот только ты не желала отвечать на мои вопросы. И настало время устранить угрозу. Однако все планы нарушились из-за проклятого ранения железом. А затем… Затем ты и сама стала свидетелем дальнейший событий.

Лидиан замолчал, но все же завершил свой рассказ:

– Никто не оценил мои попытки спасти мир, так что я решил прекратить сопротивляться судьбе и подарил тебя племяннику. Подумал, что он и его гордыня сами совершат то, чего не добился я. Однако просчитался. Когда же попробовал исправить ошибку и все же уберечь разрушение вселенной двумя глупыми детьми, ты воспротивилась и победила. Теперь же реальности оказались под угрозой. И все по твоей вине!

5. Признание сумасшедшего

Лидиан снова хохотал и хохотал, пока смех не перешел в надрывный кашель, а затем снова разразился истеричным хихиканьем, не сводя с меня внимательного взгляда ядовито-зеленых глаз.

Я глубоко вдохнула воздух, который в этом странном месте между мирами казался одновременно и холодным, и теплым. Меня поразили вовсе не слова Лидиана, нет. Пока он говорил, перед мысленным взором разворачивались образы, похожие на сновидения. Они сменялись так быстро, что я едва успевала их различать, но обрывались всегда на одном и том же моменте: Сорен восседает на троне, а я стою рядом, и в каштановых прядях моих волос видны белые пятна, как у молодого олененка. После этого мировое древо ломалось и падало, а вселенная растворялась в черной пустоте.

Нет, тревогу и дурноту вызвало вовсе не признание сумасшедшего гоблина и не его извращенная правота, отчасти объяснявшая жестокие поступки. Но на самом деле ничто не могло их объяснить. Да и само слово «правота» намекало, что он находился на стороне добра, на правильной стороне. Скорее, можно сказать, что этот безумец говорил правду насчет гибели миров и нашей с Сореном роли в этом.

Причиной тревоги стало понимание, что нити судьбы в любом случае бы сплелись в полотно, вне зависимости от обстоятельств. Это подтверждали мелькавшие перед глазами образы разных сценариев развития событий, всегда заканчивавшиеся одинаково.

Миру было предначертано погибнуть.

И мы с Сореном должны были стать тому причиной, стараясь его спасти.

Так что в каком-то извращенном, больном смысле Лидиан делал то, что считал правильным. Не только потому, что обязан был послужить злодеем в финальном сценарии, хотя и поэтому тоже, но и потому, что по мере сил пытался уберечь мир от разрушения. Однако эти попытки включали ужасные, кошмарные поступки.

Тревога и дурнота отступили, когда я решила, что все это больше не имело значения. Что нельзя больше было думать о прошлом. Что постоянные мысли о пережитом обязательно сломали бы меня. А я не могла позволить Лидиану себя сломать.

Приняв решение, я заметила, что по привычке успела сгорбиться, и выпрямилась, вперив тяжелый взгляд в собеседника. Он тут же прекратил хохотать, перевел дыхание и с интересом склонил голову набок, напомнив мне этим движением племянника и заставив неуютно поежиться.

Значит, Лидиан понял, что означает мой взгляд.

– Мы с Сореном станем причиной гибели мира, так? – ровным голосом спросила я. Безумный гоблин быстро и резко кивнул. – Полагаю, у тебя есть предложение, как этому помешать? – бесстрастно уточнила я, стараясь сосредоточиться на том, чтобы дышать спокойно и не выдать переполнявшие меня эмоции.

– Думаю, да, – отозвался он.

– Ты думаешь? – позволила я себе язвительный комментарий.

– До того, как наступит Рагнарек, воцарится Фимбульветр.

– Знаю. – Я кивнула, подтверждая, что помню легенду. В детстве отец часто пугал меня историями о трехлетней зиме, когда лед и холода захватят всю землю, а солнце перестанет светить. Все посевы и животные погибнут, а остальные существа ослабнут от голода, так что воины мертвецов, которые прибудут для сражения, с легкостью одержат победу. Раньше я считала эти рассказы выдуманными. Но с тех пор поселилась в Пермафросте, говорила с богами и убила драугра, а сама стала лиминальным созданием. Так что не удивлюсь, если каждая легенда окажется правдивой.

– Начало Фимбульветра должен трижды провозгласить Фьялар[4]4
  Фьялар (древнесканд. «обманщик») – красный петух, который в скандинавской мифологии предвещает наступление Рагнарека.


[Закрыть], – продолжил рассказ Лидиан. – Его крик разобьет цепи, удерживающие паруса «Нагльфара», и армия мертвых двинется к месту сражения.

Эти имена казались такими древними, но такими знакомыми! Фьялар, гигантская птица, чей клич сумеет освободить от оков ужасный корабль, построенный из отросших ногтей погибших и несущий воинство непогребенных мертвецов, которые не заслужили достойного погребения.

Хотя план так и не прозвучал, но я поняла, к чему клонит Лидиан.

– Если убить Фьялара до того, как он прокричит и разобьет цепи «Нагльфара», то мы сможем предотвратить Рагнарек, – медленно сказала я. – И если повезет, то гигантский змей снова впадет в спячку.

На губах собеседника заиграла улыбка. Каким-то образом из-за этого он стал выглядеть даже более зловеще, чем когда бредил.

– Умная девочка, – кивнул он, проигнорировав мое недовольство словом «девочка». – Вот только проблема заключается в том, что Фьялар является лиминальным существом. А выследить того, кто находится одновременно где-то и нигде, довольно затруднительно.

– Если только кто-то другой не покажет путь в междумирье, – закончила я мысль.

Улыбка Лидиана превратилась в полноценную ухмылку. Я же усилием воли сохранила нейтральное выражение лица, помня о своем статусе оленя.

– Ты хорошо справляешься с новостями, – заметил гоблин, не спуская с меня заинтересованного взгляда.

– Не думай, что твои прошлые проступки прощены, забыты или оправданы, – резко сказала я. – Не воображай себя героем, вынужденным совершать зло ради высшей цели. Я встречала достаточно как монстров, так и монстроподобных героев, чтобы видеть между ними отличия. Ты всегда, всегда будешь монстром. – От моего ледяного тона в воздухе появились снежинки, а вокруг стало холодно, будто вся вода разом замерзла. – Ни одно из твоих деяний не было оправдано стремлением к высшей цели. И ни один из поступков не предназначался для блага всего мира или спасения его обитателей. Ничего подобного! Боль, которую ты причинил, страдания и ужасные дела, которые я даже озвучивать не хочу… Ничто этого не изменит.

Я сделала шаг вперед по промерзшей насквозь траве. Как и его племянник, Лидиан был выше меня по меньшей мере на две головы. Но в этом пространстве между мирами я сумела каким-то образом посмотреть врагу прямо в лицо, встретить его взгляд на равных. И только ощутив похрустывание под ногами, поняла, что это кристаллики льда, сформированные магией, приподняли меня на один уровень с ненавистным собеседником.

– Пока ты полезен, – продолжила я. – Но эта польза никогда не перевесит совершенных преступлений и не заставит их забыть. Ты – всего лишь инструмент. А когда перестанешь приносить пользу… – Я пожала плечами и опустилась обратно на землю. – Что ж, ты и сам знаешь, что происходит со сломанными вещами.

Внезапно в самой глубине сознания меня позвал по имени едва слышный голос. Затем что-то резко дернуло меня, словно за повод, тянущийся из центра живота.

– Полагаю, отведенное нам время истекло, – прокомментировал Лидиан. – Да и я сам, боюсь, не сумею долго сохранять ясность ума. И без того это потребовало огромных усилий. Но похоже, мы пришли к некоему соглашению.

– Похоже на то, – ответила я, выдавая настолько холодную и злобную усмешку, что даже Сорен бы ею гордился.

– Передавай племяннику от меня привет.

Дерг! И мир вокруг меня раскололся, а меня потянуло прочь с поляны по воздуху, по земле, через реки и моря, пока я не оказалась в собственном теле, задыхаясь и моргая.

Диаваль тоже тяжело дышала. С ее пальцев по-прежнему сыпались голубые искры, а темные глаза неестественно ярко мерцали. Но в остальном вокруг нас царила полная тишина. Двор был пуст. Я дождалась, пока наставница успокоится, а ее глаза снова станут обычными.

– Прости, – она бросила на меня извиняющийся взгляд. – Я смогла продержать тебя там только двадцать минут. Надеюсь, этого времени было достаточно.

– Да, вполне, – отозвалась я, протягивая руку и помогая подруге подняться. Она пошатнулась, но устояла на ногах. – Спасибо, Диаваль.

– Что удалось выяснить? – спросила она, опираясь на меня, так как без поддержки ощутимо покачивалась, будто от невидимого ветра.

Я вздохнула. Из всех, кому я собиралась рассказать о плане Лидиана, наставница по магии должна принять новость с наименьшим осуждением. Но скоро придется поведать обо всем и Сорену. Ведь если его безумный дядя был прав, мы обязаны исправить ситуацию, которую сами же и спровоцировали.

Эта мысль не слишком меня расстроила, так как я до сих пор находилась под влиянием другой своей стороны. Олень приглушал эмоции, которые помешали бы исполнению долга, а потому я ощущала их словно из-за толстого стекла. Интересно, Сорен тоже испытывал нечто подобное?

Рассказывая Диаваль об услышанном от Лидиана, я наблюдала за выражением ее лица. Она оставалась практически бесстрастной, лишь пару раз кивнула, словно получив подтверждение собственным соображениям. Непонятно было, следовало этому радоваться или огорчаться.

– Что ж, это… усложняет ситуацию, – наконец подвела Диаваль итог моим словам.

– Думаешь? – саркастически фыркнула я.

– Сорен наверняка закатит истерику.

– Спасибо за поддержку, – отозвалась я, но болезненно зажмурилась, признавая правоту собеседницы. Как бы ни проходил разговор, закончится все плохо. – Я как раз собиралась поведать ему о ситуации этим утром.

– Ты кажешься довольно спокойной, учитывая все происходящее.

– Думаю, это распределение обязанностей так влияет, – кивнула я и отряхнула штаны от невидимой грязи. – Олень отвечает за следование долгу перед Пермафростом, а потому не допускает сильных эмоций. Как только человеческая часть перехватит контроль, я почти наверняка превращусь в рыдающую размазню, похороненную глубоко в душевных переживаниях.

Последние слова прозвучали едко, но были очень близки к истине. Неизвестно, когда именно более рациональная половина уступит бразды правления, но как только это произойдет, я почти гарантированно стану возмущаться и переживать по поводу того, что необходимо сделать во имя спасения мира.

Хотя даже уравновешенное мышление оленя не могло приглушить отвращение к присутствию Лидиана. Отвращение как по отношению к нему, так и к самой себе. Я по-прежнему просыпалась от кошмаров из-за того, что безумный мучитель сотворил со мной. Казалось бы, после его смерти дурные воспоминания должны исчезнуть, побледнеть и больше не беспокоить меня, но этого не произошло. Теперь я и сама понимала, как глупо было на это надеяться. Душевные раны, которые нанес этот монстр, до сих пор кровоточили, а шрамы, оставленные им на теле, причиняли боль как физически, так и морально. И это не считая преследовавших меня снов, когда родители укоризненно взирали на ставшую оленем дочь. Или еще более невыносимых, когда я возвращалась в деревню и жила как обычная девушка. Даже если все случившееся со мной в Пермафросте и было ненастоящим, мне не хотелось просыпаться.

Диаваль стояла рядом, нерешительно занеся руку над моим плечом, точно не в состоянии определить, утешит это прикосновение или спровоцирует вспышку гнева. Я кивнула, и подруга обняла меня.

– Если это поможет, я обязательно тебя поддержу. Как и Сеппо с Розамундом. Мы можем поговорить с Сореном вместе.

– Нет, спасибо, – я покачала головой, ощущая, как тревожно сжимается сердце. – Он и так расстроится, что вы все узнали про Лидиана раньше него. Так что мне нужно побеседовать с Сореном наедине. Только так я сумею заставить его выслушать и понять.

Я подняла глаза на небо. Полночь давно прошла, но было по-прежнему темно, хотя звезды уже стало трудно различить. Сорен скоро проснется в неудобном кресле, поймет, что меня нет рядом, и наверняка начнет волноваться, так как очень серьезно относился к исполнению роли заботливого партнера.

Забавно, что многие подданные называли его ледяным королем и заявляли, что сердце у него каменное и не ведает сострадания. Само собой, упомянутые качества считались необходимыми для монарха и правильными по гоблинским стандартам. И только несколько близких друзей знали, что под холодным обликом скрывалась добрая и сострадательная душа.

Сорен обязательно поймет, почему я хранила от него секрет. Должен понять.