Текст книги "Расшифровка мальчиков. Тонкое искусство воспитания сыновей"

Вот оно, «двойное проклятие» позднего начала пубертата: мало того, что приходится мириться со слишком юным лицом (в буквальном смысле – никаких волос на лице, никаких прыщей, по-прежнему миленькие пухленькие детские щечки), почти все эти мальчики – сравнительно небольшого роста. Дело в том, что пубертату сопутствует, в частности, стремительное увеличение роста (ростовой скачок). Дети вырастают в среднем на два дюйма в год между тем моментом, когда они начинают ходить, и пубертатом. Но когда у них начинается ростовой скачок, процесс ускоряется. Быстро растущие девочки-подростки, как правило, набирают около 7 см в год на протяжении двух или трех лет, после чего этот процесс прибавки роста сильно замедляется. Мальчики-подростки могут за год набирать по 10 см, а порой даже больше, так что на протяжении трех лет (столько у них обычно длится ростовой скачок) они часто прибавляют в росте около 30 см. Так что когда мальчик начинает созревать рано, у него чаще всего и ростовой скачок начинается раньше. А значит, он будет выглядеть старше благодаря тому, что тестостерон работает почти повсюду в его организме, – и к тому же он будет сильно возвышаться над сверстниками, что лишь подкрепит иллюзию зрелости.

Логика вроде бы подсказывает: поскольку одной из составляющих пубертата является пубертатный ростовой скачок, поздно созревающие дети, разумеется, будут казаться коротышками по сравнению со своими друзьями в те годы, когда они еще не вступили в пору созревания, но потом они наверстают это отставание, когда у них наступит свой ростовой скачок. Некоторые ученые даже утверждают, что поздно созревающие дети могут в конце концов вымахать выше остальных, поскольку они продолжают расти дольше. Это часто бывает у девочек: те, кто начинает развиваться раньше всех (и у кого раньше всех происходит первая менструация), обычно самые высокие в классе до конца средних классов, но к последним классам они кажутся сравнительно невысокими, поскольку их подружки, начавшие развиваться позже, продолжали расти и расти.

Как выясняется, такая логика «начинаю ростовой скачок позже, но вырастаю больше» не очень-то применима к мальчикам. Нередко рассказывают о мальчишках, которые вроде бы не вписываются в эту картину и продолжают медленно и стабильно расти, пока не вступят в фазу позднего пубертата, когда они начнут расти быстро (и столь же стабильно) – и в конце концов перегонят друзей. Но большинство поздно созревающих мальчиков проводят значительную часть подросткового периода слишком маленькими для своего возраста, а к тому времени, когда они вступают во взрослую пору, они вовсе не выше сверстников. Многие даже ниже. Почему? Потому что значительная доля поздно созревающих мальчиков растет медленнее (по сравнению со сверстниками) в те годы, когда их организм отказывается вступить в период созревания. Большинство детей растут примерно на 5 см в год, пока у них не начнется ростовой скачок, но у таких поздно созревающих мальчиков скорость роста может замедлиться до 2,5 см и даже 1,2 см в год, прежде чем она снова увеличится. А значит, их общая прибавка в росте меньше и в конце концов они окажутся на 3–10 см ниже своего «ожидаемого» роста. Возможно, речь идет не о двойном, а даже о тройном «невезении»: мало того, что поздно созревающие мальчики выглядят младше и вырастают позже, так они еще и не вырастают так же сильно, как те мальчики, которые проходят период созревания вовремя.

Двадцать лет назад Говард Калин, заведующий кафедрой педиатрической эндокринологии Медицинского колледжа Пенсильванского университета, написал: «У меня сложилось впечатление, что значительные ограничения в росте могут довольно спокойно принимать те, кто уже демонстрирует некоторую степень половой зрелости. <…> Не будем сбрасывать со счетов психологические травмы, связанные с небольшим ростом у взрослых в нашем обществе, но дети пубертатного возраста очень беспокоятся о том, как окружающий мир категоризирует их по сравнению со сверстниками». Калин опередил свое время и, на мой взгляд, он совершенно прав. Мальчики, которые ниже ростом, однако проходят пубертат в соответствии с его типичной хронологией, похоже, меньше переживают из-за того, что они сравнительно малы. Да, многим это не нравится, многие жалуются на это и даже хотят как-то это исправить, но это одна-единственная неприятность, а значит, таким мальчикам кажется, что с ней легче смириться (а то и преодолеть ее). Пока я не видела работ, где сопоставлялись бы мальчики ниже ростом, но созревающие, и мальчики ниже ростом, но еще НЕ созревающие. Правда, мальчиков, проводящих часть подросткового периода (или весь этот период) без всяких внешних признаков созревания (или с незначительно выраженными его признаками), все-таки немного изучали. По-видимому, для них выше вероятность, чем для тех, кто созревает рано или вовремя, заполучать одну или несколько проблем из списка, куда входят депрессия, низкая самооценка, плохая успеваемость в школе, агрессия по отношению к сверстникам или бунтарское поведение по отношению к взрослым, а также общая незрелость – как социальная, так и рассматриваемая с точки зрения жизненных целей. Иными словами, никто не закрывает глаза на социальное и эмоциональное воздействие невысокого роста в нашем обществе, но влияние того факта, что вы созреваете позже, кажется более сильным, то есть более неприятным.

Ваши действия, когда гормоны неактивны

Как-то совершенно несправедливо – каждый сороковой парень проводит по меньшей мере часть своей подростковой жизни, чувствуя себя безнадежно отстающим, а медики отвечают: «Не волнуйся, мы все проверили и исключили все плохие вещи, так что твои проблемы должны сами собой разрешиться к восемнадцати годам. А если этого не будет – тогда и посмотрим, как быть». Статья Калина стала призывом к действию, отказом признать такой подход медицинским и педагогическим стандартом, потому что социальная и эмоциональная цена тут слишком высока. Я никогда не выступаю за чрезмерно агрессивное врачебное вмешательство, особенно когда проблема, скорее всего, рассосется сама, но я считаю, что в данном случае мы должны адекватно сравнить медицинские сложности с психологическими. Просто нечестно просить мальчика дождаться восемнадцатилетия, чтобы увидеть, начнут ли его тестикулы расти сами по себе, игнорируя все мучения, которые он испытывает, потому что в старших классах выглядит, по сути, как мальчишка предподросткового возраста. И я не одинока в этом мнении: многие педиатры и специалисты по педиатрической эндокринологии (это педиатры, которые занимаются гормонами) ощущают нечто подобное, и они вовсе не бездействуют, пассивно ожидая, пока мальчик закончит школу. Они стараются достичь тонкого баланса: нужно исследовать происходящее, не перебарщивая с сугубо медицинскими методами решения проблем.

Между тем родители тоже должны выступать в защиту своих поздно созревающих мальчиков. Единственный способ эффективно это делать сводится к тому, чтобы разговаривать с ними. И если вам кажется, что каждая глава этой книги рано или поздно выруливает на одну и ту же мысль, имейте в виду: это не случайно.

Если мы будем достаточно часто спрашивать у сыновей, что они чувствуют по поводу своего развития, мы можем, сами того не желая, посеять в них семена беспокойства: классический случай «обратного эффекта», когда результат оказывается противоположным желаемому.

Первое «вмешательство» почти в каждую из мальчишеских проблем, связанных с пубертатом, – это разговор. Что касается хронометража пубертата, откройте линии коммуникации с вашим мальчиком, спрашивая, что он чувствует по поводу своих размеров, или своего настроения, или самого факта, что он припозднился с приходом на эту пубертатную вечеринку. Некоторые мальчики вообще относятся ко всему этому с завидной невозмутимостью: у них мощное врожденное чувство своего Я, и они, по сути, полагают: когда созревание произойдет, тогда и произойдет, нечего переживать. Такие мальчики обычно склонны во всем искать плюсы. Некоторые из них даже испытывают облегчение, что им пока еще не надо иметь дело с вулканическими кратерами на коже и со скверным телесным запахом. Однако большинство поздно созревающих мальчиков отвечают (порой такое признание удается получить не с четвертого, не с пятого и даже не с десятого раза), что они испытывают разочарование, или печаль, или беспокойство. Подобно другим мальчикам того же возраста, многие замыкаются в себе, затихают (чтобы наши мальчики закрывали перед нами дверь, у них не обязательно уже должны начать увеличиваться тестикулы), – и достаточно лишь небольшого интереса, проявляемого нами, чтобы они открылись. Так что старайтесь развеять это молчание разговорами, даже если мальчик еще не попал в тиски пубертата (а может быть, особенно в этих случаях).

Тут стоит добавить, что наши вопросы могут стать наводящими (в негативном смысле). Если мы будем достаточно часто спрашивать у сыновей, что они чувствуют по поводу своего развития, мы можем, сами того не желая, посеять в них семена беспокойства: классический случай «обратного эффекта», когда результат оказывается противоположным желаемому. Как же нам побуждать наших мальчиков, особенно из числа поздно созревающих, говорить об их чувствах, не вызывая при этом (непредумышленно и случайно) волнение, которое они не испытывали прежде? Во многом этим следует заниматься так же, как мы проводим все профилактические беседы такого рода: нажимайте там, где (как вам кажется) необходимо нажать, делитесь тем, чем нужно поделиться, вообще же действуйте исходя из текущей ситуации (обычно при этом удается понять почти все, но по меньшей мере в одной области вы по-прежнему теряетесь в догадках). Если ваш сын явно испытывает особую встревоженность, вы – что естественно – будете формулировать свои вопрошающие фразы по-особому, поскольку за его предподростковые годы вы успели научиться задавать ему деликатные вопросы. Но даже если он держится стоически, все равно с осторожностью продумывайте свой подход. Позднее созревание может оказаться весьма щекотливой темой, и именно самые тихие мальчики зачастую поглубже прячут свою грусть или разочарование, заставляя нас поверить, будто у них все в порядке.

Но одних разговоров мало. Предпринимайте определенные действия, исходя из конкретных физиологических фактов. Если к четырнадцати годам ваш сын так и не начал проявлять признаки созревания, отведите его к педиатру, чтобы мальчика обследовали. Во многих случаях беглый осмотр тестикул покажет, что на самом-то деле ребенок уже вступил в период пубертата: он лишь слегка отстает от друзей, и пройдет некоторое время, прежде чем вырабатываемый им тестостерон зримо проявит себя. После такого заключения подобные мальчики явно испытывают облегчение – даже те, кто ни единым словом не обмолвился о своем беспокойстве. У других не отмечается увеличения тестикул, а значит, следует начать более подробное обследование. Помните, что у целых трех четвертей поздно созревающих – просто конституционная задержка, так что результаты всех их обследований и анализов окажутся нормальными. Впрочем, остается еще четверть детей, у который отсрочка пубертата имеет более серьезную подоплеку. Им может понадобиться лечение.

Небольшое замечание о том, что сказать вашему сыну, прежде чем вы поведете его на обследование (поход к врачу может вызывать у некоторых детей немалую тревогу). Подойдите к этому, как к любым другим небольшим медицинским проблемам (таким, как боль в ухе, странная сыпь, вздутие в районе пупка), и заверьте сына, что вы просто хотите, чтобы его проверили с головы до пят, но что сами вы не беспокоитесь. Вам нужен какой-то повод для того, чтобы водить его на ежегодный медосмотр? Что ж, пубертат – отличный повод!

Устоявшаяся система социальной и эмоциональной помощи оказывает в этом смысле невероятно благотворное воздействие на мальчиков – особенно если учесть, что в длинном перечне проблем, связываемых с поздним созреванием, значатся такие неприятные штуки, как депрессия, агрессия, социальная изоляция. Психотерапевты, школьные консультанты и другие взрослые, которым можно доверять, оказывают здесь неоценимую поддержку. Если получится, найдите кого-то, кто сам прошел через позднее созревание: нет ничего полезнее конфидента, который лично все это пережил.

И потом, есть же еще и лекарства. Педиатры и специалисты по педиатрической эндокринологии имеют возможность прописывать андрогены (например, тот же гормон тестостерон), чтобы посмотреть, нельзя ли с их помощью побудить организм подростка начать созревать, если уж он не желает сделать это самостоятельно. Но у такого «лечения» позднего созревания посредством медикаментов существуют свои плюсы и минусы. У мальчиков, которых лечат андрогенами, действительно может начаться половое созревание, они будут расти быстрее и в результате смогут сообщить о том, что у них поднялось настроение, укрепились социальные связи и они в целом стали жить благополучнее. Но у всего есть побочные эффекты. Результаты некоторых исследований позволяют предположить, что у тех, кто подвергся такому лечению, впоследствии, уже во взрослом возрасте, рост меньше по сравнению с тем, каким он оказался бы без медикаментов. Авторы других работ перечисляют такие побочные эффекты, как аллергические реакции, образование тромбов, чересчур сильное гормональное воздействие (при котором, например, вырастает слишком много волос на теле или выпадает слишком много волос на голове, разбухают грудные железы, обильно высыпают прыщи: в организм словно вселяется какой-то пубертатный полтергейст). Еще одна сложность в том, что гормональное лечение может вообще не оказать никакого действия, если за него примутся после 14-летнего возраста (когда речь идет о мальчиках), так что этот возрастной порог выглядит в данном случае как-то нелепо и смехотворно, если мы вспомним, что по определению задержка пубертата не начинается у мальчиков именно к четырнадцати годам. Правда, с этими данными большая неразбериха: сейчас начали проводить целый ряд новых исследований, где оценивают широкий спектр различных вариантов гормонального лечения.

Короче говоря, поздно созревающие мальчики (по крайней мере, пока) словно бы попадают в некий порочный круг: с одной стороны, следует опасаться медикаментозного решения и прибегать к нему лишь как к последнему средству; с другой стороны, если вы будете ждать слишком долго, может оказаться так, что лекарственные препараты уже не окажут никакого действия.

Позднее созревание нелегко переживают и мальчики, и девочки, но поскольку девочки, как правило, созревают первыми, даже те, кто припозднился, обычно не заканчивают этот процесс последними. Это звание почти всегда принадлежит кому-то из мальчишек. Сейчас проводят все больше исследований пубертата в целом, и я очень надеюсь, что усилия и ресурсы ученых будут направлены не только на выяснение того, почему эта стадия жизни начинается раньше: «нижние 2,5 %» тоже ждут ответов.

Если у вас поздно созревающий сын, делайте что можете, дабы вместе осознать сложившуюся ситуацию. Три из четырех таких мальчиков будут признаны совершенно здоровыми после ряда анализов и обследований. Если так произойдет, можете вздохнуть с облегчением, но помните, что ваш сын, возможно, по-прежнему не видит света в конце тоннеля развития. Отнеситесь к этому с уважением и пониманием. Разговаривайте с ним. Укажите ему на дополнительные источники информации и психологического комфорта – ими может стать школьный консультант, тренер или даже старшие брат или сестра: все они порой способны защитить ощущение собственного Я вашего ребенка. Помогите ему обуздывать разочарование или чувство неполноценности: такое умение окупится сторицей в его дальнейшей жизни. И опирайтесь на вашего педиатра или на специалиста по эндокринологии, чтобы те помогли вам взвесить плюсы и минусы возможного лечения. Если ваш сын спокойно относится к ситуации – отлично. Если же нет – это вполне понятно.

Поздно созревающие дети будут всегда: как я уже упоминала в начале главы, в среднем один из каждых сорока мальчиков по определению попадает в этот хвост статистических кривых, где собраны отстающие. Мы – как общество – уже считаем нормой раннее созревание девочек, и мы, вероятно, проделаем то же самое по отношению к развитию мальчиков, как только люди начнут в массовом порядке по-настоящему осознавать происходящее. По сути, данная глава – призыв считать нормой противоположную часть спектра и помочь ослабить озабоченность там, где это возможно.

Сам характер развития тела весьма индивидуален у каждого ребенка. Как ни удивительно, созревание мозга идет гораздо более предсказуемым путем. И оно происходит куда медленнее, чем вы могли бы предположить.

Как говорить с мальчиками о… позднем созревании

1. Расспрашивайте его о том, что он чувствует. Если ваш сын относится к поздно созревающим, он может беспокоиться, что опаздывает на «вечеринку пубертата». Он может переживать и насчет своего роста, если большинство сверстников выше. Некоторые родители опасаются, что постоянные попытки выяснить, что он ощущает по этому поводу, могут лишь породить в сыне тревогу. Но большинство мальчиков, с которыми мне доводилось общаться, говорили мне, что испытывают облегчение, когда их спрашивают что-нибудь такое: «Я тут заметила, что у тебя большинство одноклассников – такие высоченные… или это кажется так? Хочешь об этом поговорить?» Или: «Елки-палки, у меня в машине стояла такая вонь после того, как я вчера всех развез по домам после тренировки! Хочешь, я заранее тебя предупрежу, когда у тебя начнется вонючее время?»

2. Если он спокойно к этому относится, вы должны следовать в этом его примеру! Некоторые мальчики совершенно не возражают против своего позднего созревания. Они даже испытывают облегчение от того, что вырастают медленно, а может, окружающие обращают на них благосклонное внимание вне зависимости от этого отставания в развитии – просто потому, что они такие, какие есть. Так или иначе, если вашего сына не беспокоит его позднее созревание, вас оно тоже не должно беспокоить. В этом же нет ничего «неправильного». Но все-таки начните разговаривать с вашим педиатром, если сын примерно к четырнадцати годам не начнет (как вам кажется) проявлять признаки развития. И неважно, если сам он насчет этого не переживает.

3. Не переусердствуйте с обещаниями. Это очень важный пункт. Мальчикам (и девочкам!) просто хочется знать, что рано или поздно они догонят своих сверстников – или, по крайней мере, хорошо впишутся в их среду. Обычно в конце концов так и бывает, но иногда путь очень затягивается. И нет никаких гарантий, что какой-либо ребенок достигнет определенной вехи к определенному возрасту, не говоря уж о том, чтобы достичь конкретного роста. Так что если он спросит у вас, когда же его тело начнет меняться, самый честный – и действенный – ответ будет таким: «Не знаю». Но затем откройте двери для дальнейшего разговора. Например, так: «Хочешь поговорить о том, каково это – когда ты отстаешь от друзей? Потому что, мне кажется, у тебя есть насчет этого кое-какие чувства…»

Глава 5
Когда они выглядят как взрослые (но думают не как взрослые)

Когда мои дети начали ходить в школу, у меня действовало для них следующее правило. Им разрешалось открывать входную дверь только пяти людям: их трем бабушкам-дедушкам, их папе и мне. И все. Только нам пятерым. И, кстати, у всех этих пятерых имелись ключи.

И неважно, если в дверь звонил кто-нибудь из тех, кого они знали с рождения. Чтобы преодолеть стереотип «Всякий незнакомый человек опасен», мы придумали правило, согласно которому наши дети не должны открывать дверь никому, кроме этих пятерых, а если придет кто-то другой, предоставить решение тому взрослому, который находится дома вместе с ними. Благодаря такому черно-белому подходу совершенно исключалась вероятность, что мои дети распахнут дверь перед каким-нибудь случайным человеком (каким бы сильным ни было искушение).

Правило было сформулировано очень ясно и четко. Более того, его хорошенько вдолбили в них – и каждые несколько недель повторяли заново. Вот как добиваются успеха в родительском деле, говаривала я тем родителям, которые приходили ко мне на прием. Просто установите границы – и говорите о них снова и снова. Именно это я проделала как-то днем, когда дома были только мы трое – я и двое моих детей. Я повторила этот приказ в тысячный раз (так мне казалось), закончив драматически-пристальным взглядом в их глаза и завершающим вопросом: «Понятно?»

– Понятно! – хором ответили они.

После чего я отправилась принять душ.

Стоя под душем, я услышала звонок в дверь. Выскочив и накинув на себя кое-какую одежду, я помчалась к входной двери. И что же я обнаружила? По эту сторону двери, внутри, стоял курьер из Amazon.

Как это?! Я воззрилась на детей, замерших у входа, рядом с этим совершенно незнакомым им человеком. Они улыбались, но когда они увидели мое выражение лица, их улыбки померкли.

– О чем вы вообще думали? – спросила я (ну ладно, прокричала). Меня охватило полнейшее недоумение. – Вы хоть знаете, что вы сделали не так?!

Мой сын, которому было тогда целых шесть лет, поглядел на меня, и выражение его лица сильно изменилось – я словно бы видела, как над его головой включается лампочка.

– Ой, мам, – произнес он. – Прости. Ты всегда говоришь, что нам надо вежливо себя вести. А мы ведь не представились!

После чего он протянул руку и вежливенько отрекомендовался этому случайному парню, одетому в амазоновскую форму. Лампочка явно зажглась не та.

Тут последовала долгая пауза.

– Знаете, вы бы все-таки предупреждали детей, чтобы они не открывали дверь незнакомым, – посоветовал курьер.

«Что творится с моими детьми?!» – подумала я.

Это было несколько лет назад. Сейчас мои дети открывают дверь более свободно, приглашая в дом тех, кого они знают (не только входящих в Основную Пятерку), и они хорошо усвоили, что незнакомым людям дверь не открывают. К тому же перед парадной дверью нашего дома теперь имеются воротца с домофоном, подключенным к нашей телефонной линии. Не далее как вчера мы с дочкой (теперь она уже подросток) стояли на кухне, когда послышался звонок в дверь. Она подняла трубку.

– Алло? – проговорила она, глядя на меня так, как может глядеть только девочка-подросток, когда она проделывает нечто будничное и необходимое, однако все-таки хочет, чтобы это отметили. Я не слышала, что ей отвечают, но увидела, что уже через несколько секунд она все-таки нажала кнопку, чтобы открыть дверь.

– Кто это? – спросила я, заметив краем глаза, что к нашей двери направляется совершенно незнакомый человек.

– Да не знаю. – Она пожала плечами. – Я не поняла, что он говорит, вот я его и впустила.

Что, серьезно?!

Возможно, вы когда-нибудь восторгались умом вашего ребенка, но вскоре наблюдали, как он делает нечто настолько необдуманно-импульсивное, или опасное, или откровенно-идиотское, что вам даже не верилось – как это вы могли счесть его таким невероятно сообразительным? Будьте уверены – вы не одиноки. Со мной тоже бывало такое. И неоднократное открывание дверей совершенно незнакомым визитерам – это лишь верхушка айсберга принятия дурацких решений.

И вообще каждый из родителей, с которыми мне доводилось встречаться, недоумевал (часто вслух), как это их дитя может быть одновременно и таким смышленым, и настолько тупым. Ответ на этот вопрос связан с процессом созревания мозга. Само по себе развитие мозга напрямую не связано с пубертатом, но очень полезно рассматривать их совместно. По мере того как наши дети начинают выглядеть более взрослыми, мир словно бы ожидает, что они будут и мыслить как взрослые, хотя их мозг пока не может надежным образом принимать взрослые решения. Да, со временем дети начинают все лучше и лучше это делать. Но у них в буквальном смысле нет в мозге нужной «схемы подключения», позволяющей думать о долгосрочных последствиях своих действий, особенно когда речь идет о получении удовольствия в ближайшей перспективе. Вот почему почти все родители детей самого разного возраста (от момента рождения и примерно до тридцати лет) имеют дело с той или иной степенью плохого принятия решений – по крайней мере, иногда. Возможно, у вас дома это происходит не иногда, а почти всегда.

То, каким образом думают наши дети (и почему они часто этого не делают), зависит просто от развития их мозга, чему и посвящена данная глава. Если вы мальчик, это само по себе весьма многообразными путями влияет на то, как ваш мозг делает выбор в различных ситуациях. Такова основная тема всей второй половины книги, однако цель ближайших нескольких страниц – получить хотя бы приблизительное представление о процессе ментального созревания независимо от пола. В любом случае понимание того, как растет и меняется мозг, дает нам как родителям колоссальное подспорье на протяжении многих лет жизни наших детей – и предподросткового, и подросткового периода.

Очень краткий рассказ о созревании мозга подростков

Все мы признаем, что дети, едва научившиеся ходить, мыслят непоследовательно. Но с нами что-то происходит, когда мы впервые оставляем ребенка в детском саду и нам вдруг кажется, что он уже чуть ли не взрослый. А уж к старшим классам мы явно полагаем, что они постоянно способны принимать зрелые решения. Что ж, оба эти представления ошибочны.

На самом деле созревание тела и созревание мозга – процессы, идущие по совершенно разным «часам». Да, тут явно есть некоторая взаимозависимость. К примеру, пубертатные гормоны попадают в мозг и влияют (порой довольно глубоко) на то, как он обрабатывает информацию. Однако само развитие мозга (то, как он организует сам себя и максимизирует собственную эффективность) почти совершенно не зависит от развития тела с его изменением формы и увеличением роста. Не говоря уж о том, что для развития мозга требуется гораздо, гораздо больше времени, чем для развития чего-либо находящегося ниже. Иными словами, даже если наши дети выглядят взрослыми, их ментальное созревание отстает от этой картинки.

У истоков понимания того, что же происходит в головах наших детей, лежат два основных тезиса, касающихся мозга: 1) что-то увеличивается, а что-то уменьшается; 2) происходит миелинизация. Мы подробно обсудим то и другое, а пока – краткий обзор.

1) Увеличение и уменьшение. На протяжении детства мозг неоднократно растет и съеживается, а после завершения детства, по сути, лишь уменьшается в размерах. Это не обязательно плохо (собственно говоря, данные процессы имеют весьма важное значение), поскольку некоторые из уменьшений весьма специфичны и играют основополагающую роль в оттачивании умений и навыков, которые в конечном счете делают вас специалистом в какой-то области.

2) Миелинизация. Оголенные провода посылают сигналы очень медленно по сравнению с проводами, покрытыми изоляцией. Это верно и для жизни в целом, и для мозга. Вот почему процесс миелинизации (медленного наращивания изолирующего слоя вокруг нервной клетки) может заставить мозг работать эффективнее. Потому-то дети, чей мозг миелинизирован лишь частично (т. е. вообще все дети), имеют участки мозга (приятные! порывистые! жаждущие острых ощущений участки!), которые работают значительно лучше других (мудрых, кхм-кхм, оценивающих долгосрочные перспективны, кхе-кхе, взвешивающих последствия).

А теперь подробнее. Начнем с первого пункта – увеличения и уменьшения.

Используй эту штуку, а то потеряешь

Человеческие детеныши рождаются с несметным множеством нервных клеток в мозге: их порядка 100 млрд. Только представьте себе: у эмбриона каждую минуту вырастает в среднем по 250 тыс. нейронов, пока он пребывает в материнской утробе. Как ни удивительно, новые нейроны продолжают появляться на протяжении младенчества и самого раннего детства (до тех пор, пока ребенок не научится ходить, и чуть позже). Со временем пролиферация нейронов (так по-научному называют размножение нервных клеток) становится довольно медленной – до предподросткового возраста, когда резко усиливается процесс появления нейронов во многих областях мозга. После двенадцати лет в мозге остаются кое-какие небольшие участки, которые могут создавать новые клетки (и где «плотность нейронного населения» растет), однако общее число нейронов, по сути, начинает сокращаться – и так будет до конца жизни. Это представление, согласно которому мозг растет в самые первые годы жизни и затем снова начинает производить больше клеток примерно в 8–9 лет, является сравнительно новым в науке: еще когда я училась в медицинском вузе, считалось, что после рождения у человека вообще не появляются новые нейроны. (Кстати, многие из таких вот расхожих представлений, приобретаемых в медицинских институтах, со временем опровергаются и выбрасываются на помойку.)

Почему число нейронов вообще имеет значение? Потому что нейроны – в физическом смысле «рабочие лошадки» нашего мозга. Они соединяются друг с другом (один нейрон может связываться с 10 тыс. других!), чтобы порождать мысли, движения, эмоции – и все прочее, что творится в мозге (а во многом и в остальном теле). У маленьких детей новые навыки развиваются с поразительно высокой скоростью. Затем этот бешеный темп приобретения умений несколько снижается (до, скажем так, быстрого галопа), пока не наступит день, когда третьеклассник или четвероклассник не начнет осваивать какую-нибудь настольную игру, или вид спорта, или стратегию строительства (например, тоже в какой-нибудь игре), или музыкальный инструмент с такой скоростью и таким же образом, какие напоминают вам те стремительные скачки, которые он совершал в раннем детстве. Это потому что в его мозге появляются новые нейроны? Да, но если и так, то лишь отчасти поэтому.

Дело в том, что по мере роста мозга (и даже когда он не растет) происходит активный отсев тех нейронов, которые не используются. Мозг каждого из нас делает это с самого рождения и будет продолжать делать до конца нашей жизни. Данный феномен неофициально (и в каком-то смысле любовно) именуют «Используй эту штуку, а то потеряешь». Если нейрон не находит применения, тогда получается, что он зря занимает бесценное место в плотно набитой голове, а значит, ему надо исчезнуть. Отмирание такой клетки вовсе не является чем-то плохим: это позволяет нам сосредоточить энергию и ресурсы на тех нейронах, которые возбуждаются и подают сигналы, служа какой-то конкретной цели. Иными словами, утрата лишних нейронов помогает нам осваивать способности, приобретаемые благодаря оставшимся нейронам.