Текст книги "Мастерица Ее Величества"

Глава вторая

На следующее утро, как только встало солнце, я ждала, расхаживая по нашей лавке. Мне было слышно, как начали шевелиться, просыпаясь, подмастерья, койки которых стояли в кладовой, расположенной этажом выше. Я не один раз перебрала содержимое своего сундука с одеждой, выбирая, что надеть во дворец. Что-то простое и темное, хотя и не черное, чтобы показать, что я знаю свое место как лавочница, торгующая похоронными и траурными принадлежностями? Что-то не совсем обычное, чтобы подчеркнуть, что я художница, а не просто продавщица восковых свечей? Отец как-то сказал мне, что белый – это траурный цвет во Франции, но вряд ли это будет правильно понято, к тому же белое легко испачкать. На самом деле, что бы я ни надела, я все еще в трауре по своему сыну.

В конце концов я остановилась на рыжевато-коричневом платье с коричневой отделкой, отороченном по вороту белкой. Корсаж был нового фасона, с глубоким квадратным вырезом, в котором виднелась батистовая блузка в сборку. Волосы были забраны плетеной сеткой под небольшой шляпкой, белой и зеленой – цветов рода Тюдоров. Талию охватывал мой лучший пояс, из серебряных цепочек, свадебный подарок Уилла. Я ходила взад и вперед по комнате, юбки и плащ шуршали при каждом шаге. Я подтянула рукава, широкие в верхней части, но туго обтягивающие руки от локтей до запястий.

Почему они задерживаются? Мне хотелось уехать до того, как Мод откроет лавку или Джил пойдет провожать Артура в школу. Нет, это никак не может быть какой-то хитрой мистификацией, проверкой, подстроенной Кристофером или гильдией, чтобы посмотреть, расскажу я ему об этом случае или нет после того, как узнала о запрете впредь делать свечи с ангелами.

Да нет же, вот они, Саттоны, сдерживают коней перед входом в лавку, ведя на поводу третьего, серого в яблоках, с прекрасным дамским седлом. Сердце у меня учащенно забилось. Стараясь, чтобы не было видно, что я подглядываю в окно, я присела посмотреть, как Николас Саттон спешивается, оставив женщину сидеть верхом. И тут же поспешила к двери, торопясь открыть ее, прежде чем он постучит. Я даже придержала колокольчик, чтобы он не звякнул.

– Я вижу, вы полностью готовы, миссис Весткотт. – Его серые глазе смерили меня с головы до ног. Если влюбленные взгляды, которые бросал на меня Кристофер, служили только поводом для раздражения, то от единственного взгляда этого человека у меня внутри все перевернулось. Я могла бы поручиться, что заслужила его одобрение, потому что он улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и на какой-то момент наши глаза встретились.

– Я действительно готова, – откликнулась я, хотя, возможно, это было не совсем правдой.

Я вышла вслед за ним – дул свежий ветер, – закрыла и заперла дверь. У дома был кирпичный приступок в три ступеньки, для наших клиентов, чтобы удобнее было сесть на коня, но Николас Саттон, очевидно, его не заметил, а может быть, торопился, потому что подставил сложенные ладони, чтобы я могла наступить на них ногой, и слегка подтолкнул меня вверх. Я расправила юбки, дрогнувшей рукой взяла тонкие кожаные поводья и тут только поняла, что нужно было надеть перчатки для верховой езды.

– Доброе утро, – приветствовала меня миссис Саттон. Вскоре я узнала, что ее настоящее имя Сибил Винн. Должна заметить, мне так и показалось, что они не муж и жена, и я была рада этому. – Мы поедем к причалу у Стил-Ярда, а потом по реке, – объяснила она мне.

Повернув к югу, мы ехали друг за другом по улице, где народу все прибавлялось, по мере того как лоточники и лавочники направлялись в те районы Лондона, где они продавали свои товары, в районы, где выставляли напоказ изделия холлы торговых гильдий: торговцев шелком и бархатом, бакалейщиков, торговцев мануфактурой, скорняков, портных и торговцев скобяными изделиями, галантерейщиков, вышивальщиков и так далее. По мере того как мы приближались к реке, в воздухе все сильнее чувствовались запахи пивоварен и рыбных рынков.

Мне раньше приходилось плавать по реке на наемном баркасе, но на частном и уж точно на таком красивом, что дожидался нас и наших коней, – никогда. Шестеро гребцов были не такими шумными и не обладали такими пронзительными голосами, как наемные, все они были в одинаковых зеленых ливреях. Зеленый полог с кисточками защищал три прикрепленных к палубе обитых скамьи от солнца и дождя. И я поняла, что дама, пославшая за мной, очень близка королеве.

– Навстречу ветру и приливу, – произнес Николас Саттон, усаживая меня между собой и Сибил, в то время как наши кони стояли в загоне на корме баркаса.

Навстречу ветру и приливу, повторила про себя я. Когда Николас Саттон произнес эти слова, имел ли он в виду их более глубокий смысл, то есть что мы должны страдать от утрат, переносить испытания и все же идти вперед? Или все это мое грустное настроение, а в его словах не было ничего особенного?

– Меня в самом деле зовут Николас Саттон, – сказал он, слегка повернувшись ко мне, – а вы можете звать меня Ником.

Раздумывая, означает ли такая фамильярность, что он вовсе не придворный, я кивнула. Как только мы отплыли от причала Стил-Ярда, мне пришлось придерживать шляпу обеими руками. Ветер раздувал выбившиеся непослушные пряди у висков. Шапочка миссис Винн оказалась совершенно подходящей для такого случая; возможно, подумала я, таковы требования для прислуживающих придворным дамам.

Королева Елизавета Йоркская[9]9
  Елизавета Йоркская (1466–1503) – старшая дочь короля Англии Эдуарда IV и Елизаветы Вудвилл, супруга Генриха VII. Единственная королева, которая была дочерью, сестрой, племянницей, женой, матерью и бабушкой английских королей.


[Закрыть] была известна как Добрая Королева благодаря своей щедрости и многим благодеяниям. Я дважды мельком видела ее на улицах Лондона, когда она принимала участие в шествии, в красивом наряде, причесанная волосок к волоску, в то время как мои волосы рвал ветер, забивая их мне в глаза и рот. Ее союз с королем Генрихом VII помог залечить раны долгой гражданской войны между сторонниками Ланкастеров и Йорков[10]10
  Война Алой и Белой розы – серия вооруженных династических конфликтов между группировками английской знати в 1455–1485 годах в борьбе за власть между сторонниками двух ветвей династии Плантагенетов – Ланкастеров и Йорков. Война завершилась победой Генриха Тюдора из дома Ланкастеров, основавшего династию, правившую Англией и Уэльсом в течение 117 лет.


[Закрыть], потому что она была старшей дочерью и, следовательно, наследницей короля Эдуарда IV и сестрой этого бедного мальчика, так недолго правившего короля Эдуарда V[11]11
  Эдуард V (1470–1483) – король Англии с 9 апреля по 25 июня 1483 года, сын Эдуарда IV; не коронован.


[Закрыть]. Ее Величество могла гордиться тем, что в ее жилах текло больше истинно королевской крови, чем в жилах короля, его претензии на трон были неубедительны из‑за его предков, которые считались незаконнорожденными. В битве при Босворт-Филде Генрих Тюдор завоевал себе королевство, а прежний король, Ричард III, пал в бою.

На берегу я видела людей, которые показывали на нас рукой и, заслоняясь ладонью от солнца, старались получше рассмотреть: значит, баркас опознали как королевский, хотя на нем не было герба и знамен. Я радовалась путешествию, сказав себе, что сегодня передо мной расстилается весь Сити города Лондона. На востоке неясно вырисовывался Тауэр, на Лондонском мосту кипела жизнь – ведь он был окружен множеством лавок и домов. К северу виднелся собор Святого Павла, где в скором времени Артур, принц Уэльский, обвенчается со своей испанской принцессой, Екатериной Арагонской, которая пока еще не прибыла в Англию.

Когда мы покинули пределы Сити, мне показалось, что я вижу квадратную каменную башню Сент-Мэри-Абчерч на пологом склоне холма, церкви нашего прихода, на кладбище которой похоронены Уилл и Эдмунд и в которой я заказывала столько служб. Время от времени, несмотря на удовольствие от легкой беседы с моими спутниками, я вытягивала шею, чтобы посмотреть вперед, в направлении Вестминстера, но мы еще не пересекли широкого изгиба реки.

Кроме того, несмотря на то что я не сводила глаз с панорамы проплывающего мимо Лондона, я все время ощущала, что рядом со мной находится этот высокий человек. Даже без своей плоской бархатной шляпы с пером он был выше меня, по крайней мере, на голову. Его обутые в сапоги ноги были в полтора раза больше моих, которые я старательно прикрыла юбками. Его бедро прижималось к моей юбке, и, хотя я не могла ощутить его мускулистую ногу, мне почти что хотелось этого. Каждый раз, как он шевелился или поворачивался ко мне или, указывая на что-нибудь, брал меня за локоть, меня бросало в дрожь, и я должна была делать над собой усилие, чтобы не смотреть на него.

Но вот слева от меня появилось высокое каменное Вестминстерское Аббатство и просторный Вестминстерский дворец, прятавшийся в складках его каменных одежд. Он не был ни тяжелым, ни громоздким, а, казалось, плавал где-то между рекой и утренним туманом с полей. Мне приходилось раньше гулять у его стен и около разбросанных деревянных двухэтажных зданий. Кто в Лондоне не мечтал увидеть знаменитых, прекрасных обитателей дворца? Я была заворожена одним его видом так же, как прежде меня заворожили эти приехавшие за мною люди. В первый раз за долгое время я воспрянула духом.

Мы причалили у ворот, ведущих к реке, тех, что были ближе к дворцу, и пошли вдоль деревянного причала, охраняемого фантастическими вырезанными и раскрашенными существами: единорогом, драконом и…

– Это грифон, наполовину лев, наполовину орел, один из символов Его Величества, свидетельство его валлийских корней, – пояснил Ник, словно прочитав мои мысли, что не очень мне понравилось. Он снова легко тронул меня за локоть, чтобы повести в верном направлении, и я ощутила жар, как от плавящегося воска, даже испарина выступила. Я понимала, что должна взять себя в руки. Мне нужно было оставаться спокойной и внимательной, я должна безупречно выглядеть и говорить наилучшим образом.

У ворот высокие стражники с алебардами были одеты в изумительные мундиры, радовавшие мой глаз художника: вышитую на них алую розу Ланкастеров окружали золотые виноградные листья, от которых исходило сияние. Я знала, что в этих стенах находятся Суд лорда-канцлера, Суд королевской скамьи и Суд общих тяжб[12]12
  Вестминстерские суды, Королевский Суд Вестминстера (лат. Curia Regis) – общее название высших судов в средневековой Англии.


[Закрыть]. Я надеялась увидеть их хоть одним глазком, но, когда перед нами открылся длинный коридор, надежда моя угасла. Здесь был настоящий лабиринт. Поворот за поворотом, проход через просторный зал, пустой, по которому взад-вперед сновали посыльные и слуги. Я прикусила нижнюю губу, но тут же заставила себя расслабиться и разжать стиснутые кулаки.

– Сюда, миссис Весткотт, – сказал Ник, и мы снова повернули. Здесь встречалось еще больше слуг: одни – нагруженные подносами, другие несли что-то еще. Простые, не из полированного олова или бронзы, светильники по стенам. Мы стали подниматься по узкой, крутой каменной лестнице. И только тут я поняла, что меня ведут черным ходом. Потому что меня не должны видеть важные персоны? Потому что я всего лишь лавочница, которой просто дали поручение? И снова Ник Саттон прочел мои мысли.

– Не волнуйтесь, – спокойно произнес он. – Лестница для слуг только из‑за того, что, как мы уже говорили, дама хочет, чтобы ваш визит и ваши услуги оставались частными.

В тускло освещенном коридоре мы остановились, и Ник стукнул костяшками пальцев в дверь – раз, потом еще три. Дверь открылась, и выглянула дама, прекрасно одетая, в платье, чем-то напоминавшем одежду Сибил.

– Свечная мастерица? – спросила она.

– Да. Миссис Весткотт, урожденная Ваксман, – объяснил ей Ник.

Им была известна моя девичья фамилия! Тогда, возможно, мое пребывание здесь связано с доброй славой мастерской моих родителей, с талантами моего отца. Но ведь они говорили, что той даме понравилась свеча с резным ангелом моей работы.

Что касается моего умения делать резьбу, то, когда много лет назад отец делал лица и руки для погребальных восковых статуй лондонской знати, он научил меня лепить лица из воска, самого подходящего цвета для трупа, хотя он применял растительные красители, чтобы придать воску оттенок живой плоти. С тех пор я резала только лица на свечах. Но я помню, что сделанные отцом статуи выглядели так, словно могут дышать и двигаться. Иногда, наблюдая за его работой в мерцающем свете свечей, я не сомневалась в этом. Эти фигуры, не то призраки, не то духи, были дурным сном моего детства, до того как мне пришлось узнать, что настоящие кошмары – смерть тех, кого любишь и кого трагически теряешь.

Женщина сделала шаг назад, а Ник жестом показал, что я должна войти. Мне не хотелось, чтобы он и Сибил оставили меня. Я схватилась за руку Ника, державшую меня за локоть, словно я могла броситься бежать.

– Сюда, пожалуйста, – сказала женщина, и я неохотно выпустила его руку. Моя новая провожатая была хороша собой, в высоком головном уборе с вуалью, прикрывающей волосы. – Ваши друзья подождут вас здесь, а затем проводят домой, – объяснила она. – Я леди Миддлтон, к вашим услугам, миссис Весткотт.

Наверное, я должна сказать даме, которая вызвала меня, что я к ее услугам, так, как я говорю у себя в лавке?

И тут впервые подозрение относительно того, кто мог стоять за всем этим, ошеломило меня. Я едва не запуталась в собственных юбках, увидев прекрасные гобелены в изысканно обставленной комнате, по которой мы шли, – настоящие тканые гобелены, не разрисованный холст. На полу не простые тростниковые половики, а роскошный турецкий ковер. Мягкие кресла, полированный стол, на нем резные шахматы из оникса, а на небольшом столике-маркетри разбросаны рисованные игральные карты. Все знали, что лицо карточной королевы было изображением прекрасной Елизаветы Йоркской, жены Генриха VII. Золотой бокал лежал рядом с игральными костями, блестевшими в утреннем солнце, лившемся сквозь окно. Мы разбудили нескольких маленьких мопсов с шелковыми ушками, спавших на прелестных вышитых подушках и…

Леди Миддлтон постучала в блестевшую полированную дубовую дверь, к которой мы подошли, и приложила к ней ухо.

– Войдите, – прозвучал чистый женский голос, слегка приглушенный дверью. Дверь открылась, и я оказалась перед королевой.

Королева Елизавета Йоркская

Клянусь Святой Девой, я не ожидала, что эта свечных дел мастерица, за которой я послала, окажется такой молодой или такой красивой. Но на самом деле прошло восемнадцать лет с тех пор, как ее отец, работавший с воском, изваял очень похожее изображение моего царственного отца, короля Эдуарда IV, для его гробницы. До сих пор у меня перед глазами эта прекрасная восковая фигура в Аббатстве, мы, перепуганные дети, собравшиеся вокруг, и мать в слезах, окруженная епископами, аббатами и священниками с длинными черными горящими свечами. Словно отец был еще жив, его восковой портрет поддерживали, чтобы он стоял, раскрашенный, в парике, одетый, в короне, держа в одной руке скипетр, в другой – серебряную с золотом державу. Но мы знали, что наш дорогой отец на самом деле лежит рядом в своем свинцовом гробу, совсем мертвый.

Верайна Весткотт склонилась в низком реверансе, молодец, – я заметила, как дрожат ее пальцы. Что она, в сущности, знает о том, как вести себя при встрече с членами королевской семьи? Я сделала шаг и коснулась ее плеч, чтобы поднять ее.

– Благодарю, что ты пришла. Поминальная свеча, которую, как мне сказали, сделала ты, превосходна.

– Благодарю вас, Ваше Величество. Я к вашим услугам.

– Леди Миддлтон, пока больше ничего не нужно, – сказала я, чтобы отпустить последнюю даму из моей свиты. Мне редко удавалось бывать одной, а ради такого случая я хотела именно этого. Когда она сделала реверанс и, пятясь, удалилась, я знáком показала Верайне, чтобы она вместе со мной подошла к окну. Из него открывался чудесный вид, потому что двор еще не тронули ранние морозы. Длинноногие розы щеголяли раскрывшимися там и тут цветами – сплетшиеся йоркские и ланкастерские розы, как я всегда называла их про себя, – а в двухъярусном фонтане плескалась вода. Несмотря на прохладный воздух, я держала створки окна приоткрытыми. Эта робкая женщина, конечно, представить себе не могла, что я примерно в том же состоянии, что и она.

Мне не хотелось, чтобы то, что я ей скажу, услышал кто-нибудь, стоящий за дверью. Или чтобы всевидящая матушка Его Величества, Маргарет Бофорт, леди Стенли, вдруг без доклада вплыла в комнату, как любила это делать, хотя она должна была сегодня утром присматривать за обучением принца Генри. В отличие от всегда послушного старшего сына Артура, Генри был себе на уме.

– Как я уже сказала, я высоко оценила твою свечу, – сказала я ей. – Особенно потому, что твой отец обладал искусством не только делать из воска прекрасные лица, но и придавать им необыкновенное сходство с оригиналом, я задаю себе вопрос: обладаешь ли ты таким же богоданным даром?

Я заметила, что миссис Весткотт не знала, должна ли она встретиться со мной взглядом или смотреть вниз, поэтому сказала:

– Это очень важно для меня, поэтому я прошу, давай разговаривать лицом к лицу.

Умница, она поняла мой намек и подняла глаза, встретившись со мной взглядом. У нее были красиво изогнутые брови, а глаза зеленые и неспокойные, как поля вдоль Темзы близ Ричмонда, где прилив меняет направление.

– Да, Ваше Величество. Я вырезáла лица людей, которых знала живыми или по детальным портретам.

– Твой отец вырезал восковое изображение моего отца по гипсовой маске, сделанной кем-то еще, но у меня нет ничего такого для того, что мне требуется, – торопливо сказала я. О, во мне проснулась надежда, я подумала, что смогу обладать не только миниатюрными портретами моих умерших ангелов, малютки Элизабет и Эдмунда, совсем крошки.

– Давай я покажу тебе, что я имею в виду, – сказала я ей и, взяв с письменного стола, протянула ей соединенные между собой два парных портрета в овальных рамках, портреты моих умерших детей. – Дочери было всего три года, а милому Эдмунду только четыре месяца, и мне мало того, что у меня сохранилось, и…

Я увидела, что Верайна Весткотт вдруг качнулась и оперлась рукой о стену, чтобы устоять на ногах. Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Но, как я слышала, она имеет дело с похоронами и с погребальными принадлежностями. Что такого я сказала? Она выглядела испуганной и смятенной. Мои надежды рушились.

– В чем дело? – задала я вопрос. – Ты не умеешь резать восковые лица?

– Я… простите меня, Ваше Величество, – прошептала она, кончиками пальцев смахивая слезы со щек, – но я тоже потеряла сына Эдмунда, правда, не четырехмесячного, но всего четыре месяца назад. С моим сыном Артуром все в порядке, но я снова и снова вырезаю лицо моего Эдмунда, и эта утрата не дает мне покоя.

– Я… я понимаю, – все, что я сумела сказать. Когда умирали мои дети, мне хотелось причитать и рвать на себе волосы, как причитала моя мать, когда узнала, что ее малолетние сыновья[13]13
  Принцы в Тауэре – Эдуард V (1470–1483) и его брат Ричард Йоркский (1473–1483), сыновья английского короля Эдуарда IV и Елизаветы Вудвилл. В 1483 г. английский парламент объявил обоих принцев незаконнорожденными. Ставший королем Англии дядя принцев, Ричард III, поместил их в лондонский Тауэр, в то время бывший королевской резиденцией. После лета 1483 г. о принцах не было никаких сведений, их дальнейшая судьба неизвестна; считается, что они умерли или были убиты в Тауэре.


[Закрыть] пропали в Тауэре. Но сейчас я, дочь, сестра и жена короля, чуть было не обняла эту незнакомку, чтобы утешить ее, при этом сама пребывая в отчаянии по той же причине. Мой супруг король являл силу и стойкость в своем горе, и я делала вид, что я тоже. Но меня терзали мысли о смерти двух моих детей. Даже хуже, клянусь Святой Девой. Я боялась, что Господь Бог покарал меня за смерть двух других царственных детей, которых я, возможно, могла бы спасти, моих любимых братьев, несомненно, убитых, но кем? Все последние десять лет я тайно пыталась выяснить это и собираюсь и далее сделать все, чтобы обнаружить, кто их убил.

Миссис Верайна Весткотт

Я во все глаза смотрела на королеву – она тоже старалась сдержать слезы – и вдруг поняла, чего она от меня хочет. Ну конечно, меня позвали не для того, чтобы резать для нее херувимов или ангелов на свечах, а чтобы вырезать на них лица ее покойных детей. Благослови Господь нашу королеву, ведь она потеряла двоих детей, а не одного, как я. Возможно, выполняя для нее эту работу, я найду утешение в собственном горе. Разумеется, Эдмунд – распространенное имя, но меня вдруг поразило, что имена моих сыновей тоже Артур и Эдмунд. Разумеется, их назвали, как было принято, в честь членов королевской семьи. Чувствуя себя неловко из‑за того, что расплакалась, я внимательно рассматривала две овальные, в золотой оправе, миниатюры, которые дала мне королева. Размером они были не больше моей ладони.

– Конечно, у тебя не будет изображений в профиль, – сказала она, тоже склонившись над ними. – Но я могу описать их, или, возможно, тебе поможет то, что ты посмотришь на моих других детей, потому что у младшей, Мэри, нос точь-в‑точь как у Элизабет, а нос Генри похож на нос Эдмунда, да и подбородок тоже.

Легкий цветочный аромат исходил от ее вуали, спускавшейся с высокого головного убора, украшенного драгоценными камнями, мерцавшими в свете раннего утра. Я видела отчаяние, горе, которое она старалась спрятать, в ее светло-голубых глазах с крошечными морщинками в уголках глаз. Она была белокурой красавицей с тонкой кожей и нежным румянцем, но, стоя так близко, я видела, что ее полные губы, изогнутые, как лук Купидона, напряженно стянуты в ниточку. Я считала, что ей лет тридцать пять, но она выглядела старше своего возраста и казалась измученной. Сможет ли предстоящая свадьба ее первородного сына и здоровье всех троих ее оставшихся в живых детей унять ее горе?

– Да, – ответила я. – Думаю, я смогу вырезать для вас такие свечи с вашей помощью. Разумеется, я не осмелюсь взять эти портреты для работы у себя в мастер…

– Нет. Нет… я надеялась, ты сможешь работать здесь – по крайней мере, несколько часов каждый день. Мы сделаем так, чтобы тебя сопровождали во дворец и обратно, конечно. Николас Саттон вполне достоин доверия, он скромен и надежен. У меня поблизости есть для тебя комната для работы, и в ней запас прекрасного дорогого пчелиного воска. Дело в том, – сказала она шепотом, мне приходилось почти читать по губам, – что я хочу иметь – за хорошую плату – не свечи, а изображения детей в натуральную величину. Не для их гробниц в Аббатстве, а только для меня. Я показала бы тебе этот воск. Не здесь. А в комнате, которую я приготовила для работы, если ты пойдешь взглянуть на нее.

«Если я пойду?» – подумала я, ведь эта женщина может просто приказать мне.

– Я к вашим услугам, – заверила я ее.

К моему удивлению, Ее Величество повела меня не к той двери, через которую я вошла в комнаты, а к другой, скрытой за большим тканым настенным ковром, на котором была изображена Богоматерь с Христом на коленях у подножия распятия. Мы пересекли короткий ярко освещенный коридор и прошли в другой.

У меня учащенно забилось сердце. Стены были сложены из тяжелых толстых камней. Два светильника неярко горели у поворота и на другом конце коридора. Я увидела хорошо освещенную тесную комнату с низким потолком. Королева вошла, но я задержалась. Во всяком случае, в комнате размером десять на двенадцать футов была в углу другая маленькая деревянная дверь, и мне захотелось убежать через нее. Непослушными руками я ухватилась за дверной косяк. На лбу выступил пот. Я слышала удары собственного сердца. Меня охватил страх, что весь дворец вот-вот обрушится на меня и погребет навсегда.

– Я… Я боюсь небольших замкнутых пространств, – выпалила я, надеясь, что не покажусь трусихой королеве, которая в юные годы вынуждена была укрываться в Аббатстве во время гражданской войны.

– Тогда мы будем держать вон ту дальнюю дверь открытой, и ту, в которой ты стоишь, тоже, – сказала она и взяла меня за руку, словно была моей близкой подругой или сестрой. – Видишь, – сказала она, показывая свободной рукой, – вот четыре куска прекрасного воска для лиц и рук, а я позабочусь об одежде, набивке для тел, волосах… я могу отрезать свои собственные, они подойдут наилучшим образом.

– Ч‑четыре? – заикаясь, переспросила я. Я была польщена и испугана тем, чего она от меня ждет. Чего она хочет? Чтобы я сделала два изображения ее умерших детей или больше, на случай, если умрет кто-то еще? Здесь было какое-то ужасное несоответствие, я чего-то не понимала.

– Две статуи моих усопших детей и две моих убитых царственных братьев. Они все должны быть у меня, священные, уцелевшие хотя бы таким образом, если я не сумела спасти их жизни. Я буду направлять тебя в том, что касается сходства с моими бедными усопшими братьями – Эдуардом, которому трон принадлежал по праву, и маленьким Ричардом, герцогом Йоркским, который должен был стать королем, если бы что-то случилось со старшим братом. И все это должно оставаться тайной, известной только нам, поклянись!

Широко раскрыв глаза, касаясь спиной камня, я могла только кивнуть. Пусть она окружит меня почетом и даст мне целое состояние, но ради всех святых, во что я ввязалась? По спине у меня пробежали мурашки, ведь она хотела от меня гораздо большего, чем я могла сделать с простой свечой. Была ли наша дорогая королева – да и я сама – преданной и любящей или безумной?