Текст книги "Мастерица Ее Величества"

Заиграли трубы. Я вздрогнула. Король, улыбаясь, встал и предложил мне руку. Артур поклонился, а Екатерина присела в реверансе, громко зашелестев юбками. Артур первым вошел в собор Святого Петра через восточный вход, а мой сын Генри последовал за ним, ведя Екатерину. Да, у меня с королем произошел спор относительно того, должны ли Артур и Екатерина разделить ложе, и, разумеется, мой супруг король победил. Я не знала, сможет ли наш хрупкий Артур совершить супружеский акт, но, в конце концов, со всеми этими молитвами и предстоящей мессой, они на самом деле женаты. Теперь король и я помахали рукой и покивали приветствующей нас толпе, потом повернулись, чтобы тоже войти в собор.

И в этот момент волоски у меня на шее встали дыбом, а колени подкосились. Я ощутила острую боль между лопатками, словно получила удар. Кто-то злобный, кто-то ненавидящий среди этой ликующей толпы желает нам зла. Хотя за членами королевской семьи следит много глаз, здесь было совсем другое.

Когда король снова повернулся, чтобы помахать, а я следом за ним, я скользнула взглядом по лицам, которые могла разглядеть с этой высоты. Тепло, идущее от толпы, омывало нас, как река, и все же в этот момент триумфа и радости темный страх охватил меня, лишая сил.

Чепуха, сказала я себе. Впереди месса и пир в Бейнард-Касле, впереди счастливая, прекрасная жизнь ради нашего принца Уэльского и его новой принцессы. Но когда я входила под своды собора Святого Павла, меня била дрожь.

Миссис Верайна Весткотт

На следующее утро я была страшно огорчена, увидев, что сопровождать меня во дворец будут Сибил Винн и стражник, которого я раньше не видела. Он казался задумчивым, был хорош собой и представился мне как Джейми Клоптон. Как большинство дворцовых стражников, он был высок и силен. Сибил потом рассказала мне, что он потерял палец на правой руке при фехтовании и должен был научиться владеть шпагой или копьем левой рукой. Она также сказала, что он никогда не снимает черных перчаток с набитым большим пальцем, чтобы никто не знал – но все знают.

– Ник нездоров? – спросила я у Сибил, садясь на третьего коня, которого они привели с собой. – Я видела его на параде вчера.

– Великолепно было, правда? Пир и танцы длились до утра, – сказала она и зевнула, словно в подтверждение своих слов. – Королева не хотела, чтобы ты пропустила день работ, хотя сама она будет занята на празднествах. Нет, Ник участвует в турнире в Вестминстере сегодня во второй половине дня, его в последний момент призвал сам король, поэтому он счастлив. Он попросил меня оказать ему любезность и отвести тебя к парапету, чтобы ты смогла немного посмотреть на турнир, прежде чем я вернусь к королевской трибуне.

Она глубоко вздохнула, то ли от досады, что ей придется заниматься со мной, то ли просто от усталости, не знаю. Во всяком случае, я увижу, как Ник участвует в турнире. Даже осчастливленный королевским вниманием, он не забыл обо мне. Но что, если он будет ранен? Цирюльники-хирурги говорили мне, что должны быть наготове на случай, если кого-нибудь из участников турнира ранят.

– Кстати, о любезностях, – продолжала Сибил, когда мы оказались на баркасе. – Ник будет сегодня носить мои цвета – мой шарф – на копье. И конечно, королевские и новой принцессы, но мой – ярко-желтый, так что ты просто следи за ним, когда Ник поскачет с копьем наперевес.

Поскачет с копьем наперевес – ее последние слова эхом отдавались у меня в голове. Ник Саттон одним ударом пронзил мою голову и сердце, но я была дурой, когда думала, что ему есть дело до меня. Интересно, эта женщина хочет женить его на себе или ей просто нравится, что он носит ее цвета на глазах у всего двора?

Я попробовала думать о работе, которая, несомненно, была единственной причиной того, что я что-то значила для королевы или, как ни грустно, для Ника. Сегодня я должна начать статую брата Ее Величества, Ричарда, герцога Йоркского, потому что мальчика-короля Эдуарда мне хотелось оставить напоследок. Неделю назад я получила разрешение Ее Величества спросить сеньора Роберто Фиренце, не распишет ли он восковые лица и руки. Я велела ему поклясться хранить тайну – только королева, я, Ник и Сибил знаем о статуях, – и художник уже расписал восковую плоть принцессы Элизабет и принца Эдмунда, и расписал прекрасно.

Дороже, чем щедрая плата, которую еженедельно передавала мне Ее Величество через Ника, была мне похвала королевы, сказавшей, что я превосходно изваяла усопших, а маэстро вдохнул в них жизнь.

* * *

Днем, когда Сибил поманила меня из дверей моей рабочей комнаты – как же мне не нравилось быть здесь без Ника, который словно удерживал стены, чтобы они не сдвигались, – мои глупые мечты о нем снова рассеялись. Сибил, несомненно, стремясь выполнить свою задачу и вернуться, повела меня вверх по витой лестнице на плоскую, с бойницами часть крыши. Никогда раньше я не видела ее так красиво одетой. Но раньше она появлялась в уличном наряде. Сегодня на ней сверкали колье, кольца и серьги с драгоценными камнями, и я поняла, что, кроме того что она служит королеве, она, очевидно, из богатой семьи. Или, возможно, у Сибил есть преданный поклонник, который осыпает ее дарами. Казалось, она влюблена в кого-то из находившихся внизу, она то краснела, то махала рукой, но это не мог быть Ник, потому что его видно не было.

– Ник просил, чтобы я объяснила тебе, что к чему, – сказала она, поведя рукой в сторону арены внизу. Шум голосов долетал до меня еще до того, как я увидела трибуны и турнирное поле с пестрыми шатрами и развевающимися знаменами.

Было свежо и ветрено, но это не имело значения. Как далеко было видно! Словно я была парящей над Темзой птицей. Сити лежал внизу под нами, серо-зеленая река, подобная широкой ленте, отделяла нас от лесов Саутварка, покрытых желто-коричневой листвой, и плодородных полей за ними. А как отсюда чудесно наблюдать за разворачивающимся внизу пышным празднеством!

– Отсюда ты не увидишь короля и королеву, – сказала Сибил, – зато и они тебя не заметят. Я уверена, что Ник ни у кого не спрашивал разрешения.

Она говорила небрежно, можно сказать, даже бесцеремонно. Конечно, ей было обидно тратить на меня время, находиться далеко от того, кого она высматривала внизу в толпе и кому махала рукой. Во всяком случае, это не был Ник.

– Думаю, меня никто не увидит, – сказала я Сибил, – потому что я укроюсь за этим выступом и немножко посмотрю. Я уверена, что вы можете вернуться к своим друзьям.

– Да, я так и сделаю, но, как я говорила, Ник просил меня объяснить тебе кое-что. Ты раньше видела турниры?

– Разве что когда мальчики на улице играли в рыцарей.

– Тогда смотри, – сказала она, сморщив носик при моих словах, – в этих шатрах рыцари надевают доспехи. Хотя Ник и не рыцарь как таковой, к нему это тоже относится. Ты не сможешь узнать его, пока он не снимет шлем и все остальное, но могу тебе сказать, что на шлеме у него красные перья, а на накидке лебедь – что-то связанное с родовым гербом человека, которого он заменил.

Бедный Ник, подумала я, его род в такой опале, а самого его так спешно включили в число участников, что он не смог представить собственный герб. Голос Сибил монотонно жужжал, но я насторожилась, когда она произнесла:

– Он должен сражаться с человеком, который раньше был приверженцем Йорков, а сейчас служит этому королю, с сэром Джеймсом Тирреллом, который вызван из Франции по случаю этих празднеств.

Неужели с тем самым человеком, которого Ник и Ее Величество упоминали как возможного участника убийства принцев? И королева еще сказала, что Его Величество пригласил Тиррелла в Англию на турнир по случаю свадьбы. О, если бы Ник сумел как следует прижать его и заставить перед всем двором рассказать все, что ему стало известно во время его пребывания на посту рыцаря-телохранителя, неважно, к чему бы все это привело. Несомненно, не только я стала бы подбадривать Ника при поединке с Тирреллом, но вдруг этот человек гораздо опытнее?

И вот, хотя Ника еще нигде не было видно, раздалось бряцание оружия, и началась стремительная схватка первых участников турнира. При третьем сближении копье одного из них расщепилось при ударе о щит. Рыцарь вылетел из седла, свалился на землю и корчился там под тяжестью клацающих доспехов. Но как только оруженосцы помогли ему подняться на ноги, оба участника схватки самым изысканным образом поклонились королевской ложе и приветствующей их толпе.

– Ник достаточно опытен? – спросила я Сибил.

– Да, конечно, они все умелые бойцы. Ладно, я пойду. Ты уверена, что найдешь дорогу обратно? Ник сказал, ты не должна здесь задерживаться, потому что Ее Величество беспокоится относительно завершения твоих работ.

Она стала уходить, но на полпути обернулась.

– И Ник, разумеется, тоже, ведь тогда он сможет вернуться к более мужским занятиям.

Я смотрела ей вслед, пока она уходила, но мне не хотелось упустить ничего из волнующего зрелища, разворачивавшегося внизу. Только бы дождаться вечера и рассказать обо всем Артуру! Как жаль, что он не может быть здесь со мной.

Я простояла, завороженная, не меньше часа, прежде чем заставила себя спуститься в маленькую рабочую комнату и вернуться к созданию восковых детей прошлого, которые уже никогда не смогут поскакать на коне или приветствовать участников турнира. Кроме того, я боялась, что кто-нибудь заметит меня на крыше или на лестнице и спросит, что я делаю во дворце. Но должна признаться, когда появился Ник, верхом на коне, в кольчуге и в сверкавших на солнце, как начищенное серебро, доспехах, смело атаковал сэра Джеймса Тиррелла и сбросил его с коня при первом же сближении, я во весь голос, словно торговка рыбой, выкрикивала ему похвалы.

* * *

Я раздумывала, вернется ли Сибил, чтобы сопроводить меня домой из дворца, когда послышался звон шпор. Ник, сбросивший доспехи, пригнулся, входя в комнату. Он был без головного убора, и его густые волосы были спутаны и влажны. При виде его у меня внутри все перевернулось. Он нес поднос с едой – сыр, пироги с мясом, графин и два кубка для вина. Я улыбнулась, но на несколько минут словно лишилась речи.

– У тебя щеки раскраснелись, – сказал он, – значит, ты поднималась наверх, на крышу.

– О да, это было чудесно. Спасибо, что ты послал Сибил проводить меня. Ты был великолепен…

– Здорово я его одолел, правда? – спросил он, сияя, как мальчишка. – Королева была так довольна видеть побежденным человека, которому не доверяет, что прислала мне в шатер кошель с деньгами еще до того, как оруженосец снял с меня доспехи, но я молюсь, чтобы король не рассердился за то, что я сбросил Тиррелла с коня. Я хотел, чтобы ты присутствовала на случай, если бы он победил меня и мне понадобилась бы восковая статуя для похорон, – добавил он с громким смехом. Я видела, что он в полном восторге. От одного его присутствия у меня поднялось настроение.

– Знаешь, – сказал он, ставя поднос, – я ведь забыл попросить Сибил накормить тебя. Ты, должно быть, умираешь с голоду.

– По правде говоря, да. – Я села на свой край скамейки, на которой мы обычно ели. Он налил нам вина, пролив немного на сыр. – Я… я думаю, тебе нужно спешить назад.

– Это правда, но я совсем выдохся, – отозвался он и ссутулился. Мне ужасно хотелось растереть его натруженные мышцы, но я взяла кубок, который он протянул мне, и глотнула вина, оказавшегося очень вкусным.

– Эти испанские женщины, которых привезла с собой принцесса, не умеют танцевать, как у нас, – сообщил он мне. – Мне все время приходилось смотреть, как бы не наступить им на ноги или на пышные юбки, так и кажется, что они говорят – держись подальше.

– И ты держался, – отважилась я сказать и засмеялась. Наши глаза встретились – это, как всегда, отозвалось во мне дрожью и ощущением опасности, я опустила взгляд и принялась резать хлеб. – А как чувствуют себя жених и невеста на всех этих торжествах?

– Говорят, люди заключают пари, разделили они в эту ночь брачное ложе или нет, – сказал он, набив рот сыром. – Я хочу сказать, брачная церемония произошла, епископ благословил их ложе, и их оставили одних, но ведь принц не очень крепок как мужчина. Он говорил сегодня утром, как ему хочется вина, потому что у него была горячая работенка, похвалялся, что провел ночь «в Испании», но похоже на то, что они не совершили «супружеского акта», если выражаться юридически.

– Но если он хвалился…

– Все же сомнительно, – сказал Ник, покачав головой. – Я слышал, что невеста выглядела нетронутой и сказала об этом своим служанкам. Хотя лучше всего им было бы совершить это, поскольку королю нужна не только семья, но и династия. Если принца и принцессу отправят жить в огромный, заброшенный замок Ладлоу в Уэльсе, не могу себе представить, что это будет уютное гнездышко для новобрачных.

– Но зимний ветер только способствует супружеским ласкам, – ляпнула я.

– Разве? – спросил он, поворачиваясь ко мне. Его зрачки расширились, и он оглядел меня с головы до ног, как иногда бывало раньше. – Я с удовольствием проверил бы, правда ли это, хотя скорее предпочту лежать на траве под деревьями в веселый месяц май с девчонкой, которая не против.

Он усмехнулся, словно мальчишка, запустивший руку в банку с конфетами, озорно и обаятельно. Я улыбнулась в ответ, и случилось нечто невозможное. Он наклонился, медленно, словно давая мне время убежать, но я не шевелилась, держа обеими руками на коленях кусок хлеба, который собиралась разломить, зачарованная глубиной его глаз, в которых видела себя в обрамлении его ресниц, преступно густых для мужчины.

– Сегодня, – прошептал он, и лицо его было так близко от моего, что я чувствовала его дыхание, – несколько дам оказали мне внимание, доверив свои шарфы, чтобы я взял их с собой на поединок. Но вот какого внимания я жажду, вот поединок, которого мне хочется.

Я застыла в предчувствии. Его губы коснулись моих и чуть приоткрыли их. Я охотно ответила ему и даже откинула голову, так что мы не коснулись носами, и поцелуй длился, живой, чудесный и вкусный. Я не дышала. Он лишь коснулся моей щеки, провел по коже жестким большим пальцем, отчего по всему телу у меня пробежала дрожь, а внутри стало горячо, словно от растопленного воска. Никто из нас не придвинулся друг к другу – в конце концов, наши тела разделял стоявший между нами поднос, – но для меня случившееся было так же невероятно, как если бы я на глазах у всего двора бросилась с крыши дворца вниз.

Глава седьмая

Этой ночью в доме стояла тишина. В эту холодную декабрьскую ночь умершие дети отодвинули полог кровати и парили надо мной, как ангелы. Конечно, это не могли быть восковые статуи, сделанные мной, потому что они двигались, дышали. Их крылья обмахивали меня, а босые ножки болтались в воздухе, они умоляюще тянули ко мне руки. Я не могла ни пошевелиться, ни крикнуть и лежала, испуганная и завороженная, глядя на них.

На головах двух последних сделанных мной статуй, на головах маленьких принцев, виднелись наподобие нимбов маленькие золотые короны. Какими красивыми они выглядели, когда я на прошлой неделе в последний раз уходила из дворца! Но тогда, в своих прекрасных одеждах из атласа и бархата, они лежали в кроватках, которые велела сделать для них королева. А сейчас я видела пятерых детей, толпившихся надо мной, а не четырех, изваянных мной и расписанных синьором Фиренце, вдохнувшим в них жизнь. Этот пятый был мой Эдмунд! Его маленький ротик медленно открылся и произнес:

– Мама, мамочка, помоги мне… Я не хочу умирать… Я хочу жить… Но прощай… Прощай… – Тут они принялись кричать все вместе, словно в толпе или на празднестве. – Помоги, спаси нас! Мы не хотим умирать… уми…

Вся в поту, я очнулась и села на кровати. Звонили церковные колокола – двенадцать ударов, полночь. Я была одна. Никаких детей, никаких голосов, кроме тех, что отдаются у меня в голове и в сердце. Кошмар, наподобие тех, что бывали у меня давным‑давно, когда отец делал свои восковые статуи.

Я закрыла лицо руками и заплакала. Я сдерживала слезы четыре дня, с тех пор как вернулась из дворца с полным кошельком и пустым сердцем. И сопровождал меня не Ник, которого я больше не видела, а замещавший его Джейми Клоптон, которому было известно только, что я делала резные свечи для королевы. Я хранила как сокровище свои разговоры с Ником, наш единственный поцелуй в день турнира, прежде чем он снова вернулся на поле. Но вот какого внимания я жажду, – сказал он тогда, – вот поединок, которого мне хочется. Что это было – попытка обольстить или такое странное прощание?

И вот теперь этот кошмар, а я‑то надеялась, что смерть Эдмунда уйдет в прошлое. Хорошо известно, говорил Кристофер, что чересчур сильная скорбь – это нездорово, к тому же свидетельствует о недостаточной вере в волю Божию. Удары колокола отметили уход еще одного дня до того момента, когда мне придется дать ответ Кристоферу, выйду я за него или нет. Что-то упрямое во мне кричало: нет! Но разумом я понимала, что так было бы лучше для моего будущего, ну, по меньшей мере, для будущего свечной мастерской Весткоттов.

Какой же я была дурой, что влюбилась в Ника Саттона или решила, что королева будет закупать свечи у меня в лавке! Хотя она оценила мое мастерство и я видела слезы у нее на глазах, когда она смотрела на лица своих умерших родных, последние ее слова, обращенные ко мне, звучали строго, как будто я была ребенком: «Я хочу, чтобы ты поклялась, что никому не расскажешь о том, что здесь происходило, или о том, что ты оставила здесь под моей опекой. Если кто-нибудь из придворных или кто еще станет расспрашивать тебя, это знание не должно пойти дальше. Помни, об этом знают только Ник, синьор Фиренце, Сибил Винн и ты. Эти толстые стены замка сохранят воск, защитят его и летом, и зимой, но ты должна забыть о том, что здесь осталось. Клянись!»

Я поклялась не говорить, но забыть не могу. Меня глубоко задело, что расставание с моей лучшей работой прошло под знаком не столько клятвы, сколько угрозы.

Королева Елизавета Йоркская

Лежа в королевской постели, я, как мне показалось, услышала детский голос. Были различимы даже слова, от которых я проснулась:

– Я не хочу умирать… Я хочу жить… Но прощай… Прощай… Помоги, спаси нас!

Первым моим побуждением было вскочить и побежать в маленькую комнату, где лежали четыре прекрасные статуи, но в эту ночь я спала вместе с Генрихом. Когда мы делили ложе – обычно, как и сейчас, это была его спальня, а не моя, – он всегда был для меня Генрихом, а не королем. Весной мне должно исполниться тридцать шесть, но мое тело еще отвечает на его любовные ласки. Возможно даже, что на свет появится еще принц или принцесса, но никто из них не сможет занять место тех, кого я потеряла.

Стук сердца все еще отдавался у меня в ушах, эхом вторя слабым голоскам, которые, очевидно, раздавались лишь в моем мозгу. Генрих продолжал спать, хотя некрепко, как обычно, покашливая, постанывая, тяжело дыша. Как он однажды признался, с самых ранних лет он не спал крепко, даже когда верные стражи охраняли дверь, и даже тогда, когда наконец ему достался трон. Особенно тогда. В первые годы нашего брака он даже спал, положив корону рядом с кроватью, боясь, что кто-нибудь может прийти и похитить ее.

Хотя я знала, что будет выглядеть странно, если я покину его до утра, но осторожно вытащила свои волосы из-под его плеча и отодвинулась на край постели. Я могу сказать стражам в коридоре, что у меня что-то с желудком и мне нужно вернуться в собственную спальню. Клянусь, это было недалеко от истины.

– С тобой все в порядке? – сонным голосом спросил Генрих. – Ничего не случилось?

– Нет. Я просто проснулась, – объяснила я ему, решив, что он может послать за врачом и наделать шума из ничего, если я скажу ему, что плохо себя чувствую. Интересно, что бы он сказал, если бы знал, что лежит в потайной комнате рядом с моей спальней. Я никак не могла заглушить эти слабые голоса, звучащие у меня в ушах, зовущие: Помоги, спаси нас! Возможно, хотя они все давно мертвы, себе я могла бы помочь. Но сначала я должна заговорить о чем-то другом, а уж потом просить об этом большом одолжении.

– Ты ведь не будешь снова расстраиваться, если мы проведем Рождество не здесь, а в Виндзоре? – он говорил медленно, словно нехотя. – Для укрепления имени Тюдоров важна традиция.

– Нет. – отозвалась я. По правде говоря, мне не хотелось покидать свою потайную комнату так надолго, хотя я любила Виндзор, весь разубранный в честь Рождества, и надеялась, что это зрелище поможет моему сердцу исцелиться. Но мне следует использовать этот драгоценный и рискованный момент. Я согласилась ехать в Виндзор и взамен должна что-то получить.

И продолжила:

– Знаешь, меня продолжает беспокоить отъезд Артура и Екатерины еще до Рождества и их путешествие верхом к границам Уэльса в такую скверную погоду.

– Так вот ты о чем. Должен сказать тебе, дорогая, что это к лучшему – если они будут жить там сами, своим двором. Ведь недаром он зовется принцем Уэльским. Кроме того, я назвал его Артуром, чтобы напомнить нашим подданным, что Тюдоры претендуют на наследие короля Артура из Камелота, славное королевство былых времен, располагавшееся там, где сейчас стоит замок Ладлоу.

– Знаю. Но наш Артур и так слаб здоровьем, а тут еще этот кашель. – Хотя я упомянула об этом мельком, но все же не могла не вздрогнуть при мысли о замке Ладлоу, когда дует холодный зимний или резкий весенний ветер от границы между Англией и Уэльсом. Я улеглась поудобнее в постели, дрожь сменилась ощущением тепла. Сейчас. Сейчас, сказала я себе. Я должна заговорить о том, чего мне хочется все время, на деле все шестнадцать лет, как мы женаты, и особенно десять последних долгих лет, когда я тайно проводила собственное расследование. Увидев своих братьев, возвращенных к жизни, я стала смелой и отчаянной.

Я прижалась к нему спиной, он обхватил меня, и мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, наподобие ложек, как мы частенько делали, когда только поженились. В нашем браке была любовь, этот надежный и умный человек действительно заботился обо мне помимо того, что его занимала наша родословная и кровные узы, – я знала об этом и теперь должна была на это надеяться.

– Конечно, ты прав в отношении Уэльса, – поспешно сказала я, пока он снова не заснул или не соблазнился еще раз заняться со мной любовью. – Но есть одна вещь, которая мне нужна и которую я очень хочу, умоляю тебя, Генрих.

Он поцеловал мое обнаженное плечо.

– Не это? – спросил он, поддразнивая.

– Нет… то есть, пока нет. Я несу бремя, которое ты мог бы облегчить, хотя я знаю, что ты предпочитаешь не касаться этого дела – я хочу сказать, не хочешь связываться с ним из‑за того, что так занят.

Я повернулась в его объятиях, чтобы оказаться к нему лицом и шептать еще тише, словно какое-то злобное существо могло подслушать мою мольбу, несмотря на то что мы лежали в кровати с задернутым пологом, в комнате и во дворце, охраняемом до предела.

– Говори, дорогая, если я смогу, я сделаю все, чтобы облегчить твое сердце и разум.

– Мне не дает покоя исчезновение моих братьев. Несомненно, они мертвы, но никто не ответил за это – за убийство и цареубийство.

Я почувствовала, как напряглось и застыло его тело. Затаила дыхание.

– Это было так давно, – произнес он.

– Но для меня это как будто случилось только что. Я до сих пор виню себя, что посоветовала матери отпустить второго сына, нужно было сказать, чтобы она противилась тому, чтобы маленького Эдуарда забрали в Тауэр, этот мальчик был королевский сын – и сам король!

– Да, да, но король Ричард, который, несомненно, расправился с ними с помощью кого-либо из своих приспешников, умер и похоронен, и я предпочитаю относиться к этому таким образом. Кое-кто из йоркистов продолжает рыскать поблизости, а нам не нужен еще один мятеж с претендентом на мой трон, что может случиться, если я снова подниму вопрос о том, что Ричард разделался с твоими братьями.

– Все мятежи прекратятся, когда станет известно, что мальчики мертвы – найдены тела или кости, получено признание убийцы, что-нибудь! Разве ты не можешь организовать частным образом дальнейшее расследование? Это устроило бы меня – и справедливость, на которой должно основываться королевство Тюдоров – даже если это будет сделано тайно. Но я должна знать.

Он видел, что я расстроена, но при этом стараюсь сдерживаться. Если убийца мальчиков еще жив, я позабочусь, чтобы его – или их – убили или казнили. Если нужно, поручу это Нику Саттону. Хотя в последнее время он служит не мне, а королю, а сейчас определен в личную охрану принца Артура в предстоящей поездке в Уэльс.

Меня также беспокоило, что король снова стал дарить своей благосклонностью некоторых йоркистов, таких, скажем, как сэр Джеймс Тиррелл, который удерживает Кале во Франции для нас. Даже наш лорд-казначей, Томас Говард, граф Суррей, когда-то был на стороне йоркистов. Поскольку Генрих нуждается в их способностях, он простил обоих, но вполне может быть, что они не оставили своих намерений. Я поклялась, что в любом случае – кроется ли убийца моих братьев при дворе или вне его, – я разыщу его во что бы то ни стало!

Генрих прижал меня к себе, пригнул мой затылок к себе под подбородок. Я ощущала пульс на его шее, глухие удары сердца, обладавшего властью и правившего королевством. Он не сказал «нет». Он, по обыкновению, не торопился с решением.

Миссис Верайна Весткотт

Поскольку Кристофер уехал в Кент, чтобы заключить сделку с пчеловодами, поставлявшими всем нам воск, он разрешил мне доставить свечи из моей мастерской в часовню гильдии Святого имени Иисуса в крипте собора Святого Павла. Ах, он старался соблазнить меня тем, сколько добра может принести мне и моей родне, если я соглашусь выйти за него. Я взяла с собой двух учеников – несмотря на протесты Джила, который настаивал, что именно он пойдет со мной, и дело чуть не дошло до ссоры, пока я не объяснила, что он не мог бы спуститься со мной в крипту. Кристофер был как кремень. Парни могут только посторожить коня и повозку с самыми длинными свечами, какие мы продавали. Это были черные, толстые, высотою в четыре фута свечи, какие обычно несут священники в похоронных процессиях и какие гильдия Святого имени Иисуса заказала на сегодня для своей тайной церемонии. Кристофер должен успеть вернуться, чтобы присутствовать на ней, и я хотела, чтобы все было сделано как следует.

Я не волновалась, так как знала, что буду в часовне не одна. По словам Кристофера, гильдия наняла синьора Фиренце, который становился все более популярным, чтобы он изобразил на потолке парящих ангелов. Я очень хотела увидеть их и надеялась, что они не напомнят мне привидевшегося кошмара. Кристофер сказал к тому же, что он не сомневается – маэстро, как он часто называл Фиренце, собирается нарисовать, по крайней мере, одного ангела с моим лицом, и что в случае чего он готов подкупить художника.

– Нам следует брать долю с доходов, которые он получает от заказов. Ведь они стали возможны после того, как он сделал твой портрет, – как-то сказал Кристофер. – Я слышал, он в последнее время изобразил несколько очень важных персон.

Я чуть не рассмеялась, представив, как бы он взорвался, узнав, что маленький итальянец расписал восковые фигуры для королевы, фигуры, которые сделала я.

– Вы, парни, ждите здесь и хорошенько смотрите, – сказала я Джону и Пирсу, пятнадцатилетним близнецам, которые уже второй год были у нас в учениках.

– Но они же тяжелые, – констатировал Джон, когда они вручили мне две из шести свечей, и я постаралась взять их поудобнее.

– Да, но вы не можете войти в часовню вместе со мной, поэтому мне придется вернуться – дважды.

По счастью, я нашла дверь открытой. А лестницу хорошо освещенной, хотя закрыть за собой дверь стоило мне труда. Пока я осторожно спускалась, мне казалось, Фиренце не то поет, не то шумит внизу. Какое счастье, когда работа в радость, подумала я. Мне следует придерживаться этого убеждения в будущем, если я наберусь храбрости отказать Кристоферу. Я молилась, чтобы он в гневе не повредил нашей мастерской, потому что он обладал властью в гильдии, а у нас не было там представителя. Наверное, он не рассматривал просьбу Джила о вступлении в гильдию, чтобы я поняла, насколько нуждаюсь в нем.

– Синьор, это я, Верайна, – сказала я, почти дойдя до конца лестницы, не желая пугать его, чтобы он не брызнул краской на ангельское лицо. Но он писал не ангелов и не на потолке. На каждой из боковых стен он наметил контуры пяти женщин, каждая из них держала светильник, пять вытягивали их вперед, а пять печально держали опущенными.

– А, mi bella[31]31
  Моя красавица (итал.).


[Закрыть] Верайна, – нараспев сказал он, поворачиваясь ко мне от своей работы. Его подкрученные усы поднялись в приветливой улыбке. – Я слышал, что вы можете прийти.

– А я слышала, что вы рисуете ангелов на потолке, – ответила я, посмотрев вверх, а затем осторожно опустила длинные свечи на пол.

– Это потом. Сейчас я рисую пять мудрых и пять неразумных дев из Библии, да, да, из притчи самого Господа. Половина из них зажгла свои светильники, готовясь встретить жениха, а другая хотела попросить масла для светильников, но было уже поздно, и они остались в темноте, зовя: «Господи! Господи!» Это как-то связано с тайными ритуалами гильдии здесь, да?

Пока были нарисованы только лица дев и их руки, держащие светильники. Они были похожи на призраки, выступающие из белой штукатурки. Словно они поднялись из могил в крипте и прошли сквозь стену. Странно, мне вдруг вспомнилось, что Ник назвал ненавистного лорда Ловелла призраком, но я быстро прогнала эту мысль.

– Надеюсь, вы сначала сделаете мудрых, – сказала я. – Кристофер говорил, что вы можете использовать мое лицо. Если так будет, надеюсь, что для одной из мудрых.

– Конечно, конечно! Но я должен вас о чем-то спросить. – Он подошел ближе. На лице его виднелись полоски краски, точно так же он выглядел, когда рисовал мой портрет или расписывал статуи для королевы. Это придает ему довольно дикий вид, подумала я, но почему-то так он нравится мне даже больше. Кроме того, я ведь всегда обжигалась воском, капала им на одежду, на волосы, он забивался мне под ногти. Я знала, каково это, быть совершенно поглощенным работой.

– Что случилось? – спросила я, увидев, что он расстроен, но при этом колеблется. – Вам тоже тяжело работать так глубоко под землей в таком небольшом пространстве?

– Не в этом дело. Мне кажется, за мной следят. И кто-то был у моей двери ночью – пол в коридоре скрипел. Я посмотрел в замочную скважину и разглядел только черную одежду. Я закричал и распахнул дверь, и кто-то побежал вниз по гостиничной лестнице, но внизу не видели никого чужого. Дама, которая недавно нанимала нас – она была так – ах, как же это говорится? – непреклонна, чтобы я хранил ее тайну, я боюсь, что она послала кого-то присмотреть за мной, не рассказываю ли я. С вами не было ничего такого?