Текст книги "Сердце горца"

ГЛАВА 2

Гордо шествуя по переулку, Адам Блэк провел рукой по волосам и нахмурился. Долгих три месяца пробыл он в человеческом облике. Если быть точным, девяносто семь ужасных дней. Две тысячи триста двадцать восемь бесконечных часов. Сто тридцать девять тысяч шестьсот восемьдесят отвратительных минут. Он стал одержим ходом времени. Это был какой-то недуг смертного, усложняющий жизнь. Теперь ему оставалось только надеть часы.

Никогда!

До сих пор он был уверен, что Эобил должна уже скоро явиться за ним. Он чувствовал, что готов поспорить на что угодно, хотя спорить было, в общем-то, не на что. Но королева до сих пор не явилась, а он устал ждать. Мало того, что для существования людям был отмерен до смешного короткий отрезок времени, так еще их тела испытывали потребности, на удовлетворение которых уходила немалая часть этого времени. Один только сон занимал четверть жизни. И хотя за последние месяцы Адам свыкся с этими потребностями, его возмущало, что он вынужден быть рабом собственного тела. Ведь – о Боже! – ему нужно есть, мыться, одеваться, спать, испражняться, бриться, причесываться! Он хотел снова стать самим собой. И не тогда, когда будет угодно королеве, а прямо сейчас.

Поэтому он покинул Лондон и отправился в Цинциннати (чертовски долгий путь – самолетом) на поиски своего сына, Цирцена Броуди, – получеловека, которого он произвел на свет более тысячи лет назад. Цирцен, наполовину Туата-Де, имел магическую силу, которой больше не обладал Адам. Он женился на смертной из XXI века и почти все время проживал с ней в Цинциннати. Почти.

По прибытии в Цинциннати Адам обнаружил, что дом Цирцена пуст, а он понятия не имел, где еще можно искать сына. Он поселился в доме и попросту убивал время в ожидании возвращения Цирцена, отчаянно пытаясь игнорировать тот факт, что впервые за все его вечное существование время взяло реванш.

Адам становился все более хмурым. Сила, которую ему оставила королева, была так ничтожна, что практически ничего ему не давала. Вскоре он понял, что королева очень хорошо обдумала его наказание. Сила feth fiada была самым мощным оружием, которым обладали Туата-Де, и могла изменять восприятие окружающей действительности. Она позволяла Туата-Де полностью взаимодействовать с миром людей, в то же время оставаясь для них незаметными. Она скрывала своего носителя, создавая иллюзию его отсутствия, влияя на восприятие людей и вызывая в их сознании некое замешательство, когда Туата-Де находились рядом.

Если бы Адам опрокинул газетный лоток, продавец объяснил бы все внезапным порывом ветра. Если бы он забрал еду с тарелки гостя, приглашенного к обеду, тот просто решил бы, что, наверное, уже доел. Если же он решал раздобыть себе в магазине новую одежду, хозяин магазина списывал это на ошибку учета. А если Адам выхватывал у незнакомца пакет с продуктами и бросал его на землю, несчастная жертва поворачивалась к ближайшему прохожему и завязывалась серьезная драка (он несколько раз проделывал это из спортивного интереса). И если бы он вырвал сумочку у женщины из рук и стал размахивать ею у нее перед глазами, та просто прошла бы и сквозь сумочку, и сквозь него (в тот момент, когда Адам касался какой-либо вещи, на нее тоже распространялось действие силы feth fiada, пока он ее не отпустит), а потом пошла бы обратно, по дороге бормоча, что забыла сумочку дома.

Адам ничем не мог привлечь к себе внимание. Он перепробовал буквально все. Но он практически не существовал. Он даже не был удостоен ничтожно маленькой части собственного пространства среди людей.

И он знал, почему Эобил выбрала именно такое наказание: он находился бок о бок с людьми без их ведома и согласия и мог ощутить на собственном опыте, каково это – быть человеком. Он страдал от одиночества и бессилия, и ему было абсолютно нечем заняться, чтобы скоротать время. Да уж, пожалуй, этого ощущения ему хватило бы на целую вечность.

Возможности некогда всемогущего Существа, способного изменять время и пространство и в мгновение ока очутиться где угодно и когда угодно, теперь были ограничены всего одной полезной силой: Адам мог менять местоположение на короткие дистанции, но не более чем на несколько миль. Когда в первый день его чуть было не сбил несшийся в самом центре Лондона автобус, Адам с удивлением обнаружил, что королева оставила ему хоть эту способность.

Силы она ему оставила ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы выжить. Из этого следовали два вывода: во-первых, она собирается рано или поздно его простить, а во-вторых, вероятней всего, произойдет это очень-очень нескоро. Например, когда закончит свое существование его бренное тело. Еще лет пятьдесят этого кошмара точно сведут его с ума.

Проблема была в том, что, если бы Цирцен и вернулся, Адам еще не знал, как с ним общаться. Будучи наполовину смертным, Цирцен не мог не подвергаться действию силы feth fiada.

«Все, что мне нужно, – в который раз грустно говорил себе Адам, – это всего лишь один человек». Всего один человек, который бы его видел. Единственный человек, который мог бы ему помочь. Не то чтобы Адам совсем не имел никаких возможностей, но ни одну из них он не смог бы использовать без чьей-либо помощи.

И это тоже его раздражало. Всемогущему Адаму Блэку нужна помощь! Ему казалось, что он слышит звонкий смех, уносимый ночным бризом, издевкой пролетающий сквозь миры – от золотистых сыпучих песков острова Морар. С неистовым криком он вышел из переулка.

Выйдя из машины, Габби позволила себе глубоко вздохнуть, жалея саму себя. Обычно в такие теплые, живущие своей неведомой жизнью ночи, которые были наполнены ароматами и звуками лета, когда в темном небе мерцали мириады звезд и сиял серп луны, ее ничто не угнетало.

Но сегодня все было иначе. Все, кроме нее, сейчас развлекались, и лишь одна она пыталась овладеть собой после недавней встречи с Существом. Уже в который раз. И это было ужасно, как все, что произошло с ней за последнее время. Габби спросила себя, не успев отогнать неприятную мысль, чем сегодня занимается ее бывший парень. Может, он сидит в баре? Может, уже нашел другую? Ту, которая не была бы девственницей в свои двадцать четыре? И в этом тоже была вина Чара.

Габби хлопнула дверцей автомобиля чуть сильнее, чем следовало, и небольшой кусочек краски отлетел на тротуар. Это было уже третье повреждение, выпавшее на долю ее старенькой «Короллы» за последнюю неделю, хотя Габби была уверена, что антенна пострадала не без помощи соседских детей. Пренебрежительно фыркнув, она закрыла машину на ключ, подтолкнула под нее кусочек краски с дверцы автомобиля – чтобы не пришлось снова брать себя в руки еще и после этой; неудачи – и повернулась к зданию.

И застыла. Из переулка вышло Существо и остановилось возле скамейки на маленькой площадке у входа в здание, где располагался ее офис. Затем Габби увидела, что оно растянулось на скамейке, улегшись на спину, подложив руки под голову и глядя в ночное небо с таким видом, будто не собиралось шевелиться еще очень, очень долго. Будь оно трижды проклято!

Она все еще не успокоилась после недавних событий я не была уверена, что сможет пройти мимо как ни в чем не бывало, не поддавшись соблазну пнуть скамейку, на которой лежало оно.

Оно. Существо для нее всегда было среднего рода, а не мужского или женского. Грэм с раннего детства научила Габби относиться к ним как к неодушевленным предметам. То были не люди. И очень опасно считать их живыми, даже в своих сокровенных мыслях. «Но, Боже правый, – думала Габби, глядя на него, – оно определенно мужского пола!»

Оно было такое высокое, что если бы растянулось в полный рост, скамья оказалась бы для него коротка, так что одной ногой оно оперлось о спинку скамейки, а другую закинуло на колено – исключительно мужская поза. На нем были свободные выцветшие джинсы, черная футболка и черные кожаные туфли. Длинные шелковистые черные волосы ниспадали по скрещенным на груди рукам до самого тротуара. В отличие от тех златовласых ангелоподобных Существ, которых Габби видела раньше, это было темным и имело весьма дьявольский вид.

Золотые наручи обрамляли его мускулистые руки, подчеркивая мощные, твердые как камень бицепсы, а его шею обвивало золотое ожерелье, благородно поблескивавшее в янтарном свете фонарей.

«Член королевской семьи!» – вдруг поняла Габби с долей восхищения, и от этой мысли у нее захватило дух. Только они имели право носить золотые ожерелья. Прежде ей не доводилось видеть представителя их правящих кругов.

А королевскому званию он... оно, безусловно, соответствовало. Его профиль был самый что ни на есть королевский. Габби восхищенно смотрела на точеные черты лица, высокие скулы, крепкую челюсть, орлиный нос, золотисто-бархатную кожу. Она прищурилась, пытаясь запомнить все детали. Небритый, подчеркнутый сумерками подбородок. Ровные зубы. Полная нижняя губа. Поистине искушающий вид. («Габби, да перестань же ты думать об этом!»)

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, так и не пошевелившись. Одна ее рука все еще опиралась на крышу автомобиля, другая сжимала ключи.

Оно излучало невероятную сексуальность – животную, грубую и неотразимую. На таком расстоянии Габби не должна была ощущать жар, исходивший от его тела, но она его ощущала. И она чувствовала легкое головокружение, вдыхая его экзотический аромат, словно этот запах был в двадцать раз сильнее, чем тот, который ей доводилось улавливать раньше. От этого Существа исходила нечеловеческая энергия.

Она никогда не подозревала, что будет сомневаться в своей способности пройти мимо него. Никогда. И вот теперь засомневалась. Просто в тот день ей пришлось столько всего пережить, что силы ее были на исходе.

И все же... Оно не шевелилось. И похоже, вообще не обращало никакого внимания на окружающий мир. Ничего не случится, если посмотреть на него чуть подольше...

Кроме того, Габби напомнила себе, что обязана тайком наблюдать за всеми незнакомыми Существами как можно внимательнее. Женщины О'Каллаген защищали себя и будущее своих детей, изучая врага таким способом и передавая рассказы о нем. Они добавляли новую информацию, по возможности даже с зарисовками, в многотомные «Книги о Чаре» и тем самым обеспечивали своим потомкам больше шансов на то, что их не обнаружат.

«У этого Существа не такое лоснящееся накачанное тело, как у большинства, – заметила она, – у него тело воина». Его плечи были такими широкими, что не помещались на скамье. Мускулистые руки, крепкие предплечья, сильные запястья. Подтянутый живот, мышцы которого играли под тканью футболки каждый раз, когда оно меняло позу. Крепкие бедра, обтянутые мягкими выцветшими джинсами.

«Нет, оно не воин, – думала Габби, – это кто-то другой». Призрачный образ плясал в темных уголках ее сознания, и она изо всех сил пыталась поймать его. Больше похоже на... ну конечно! На одного из кузнецов, которые встречались в былые времена, – они проводили всю жизнь под звон металла, выковывая сталь в жаркой кузнице, под разлетающимися искрами. У этого кузнеца были крепкие мускулы и при этом утонченный вкус, необходимый для изготовления замысловато украшенных клинков. Безупречная мощь сочеталась в его теле с превосходным самообладанием.

У него не было ни капли жира – лишь упругое мужское тело. От него исходила излучающая энергию грубая сила, которая, в сочетании с высоким ростом и широкими плечами, разила женщин наповал. Особенно если это тело с играющими мускулами растянулось на...

«Прекрати, О'Каллаген!» Габби вытерла крошечные капельки пота со лба тыльной стороной ладони и прерывисто вдохнула, отчаянно пытаясь сохранять хладнокровие. Ей становилось жарко, словно в кузнице, когда она представляла, как склоняется над наковальней его блестящее от пота тело и бьет, бьет...

«Давай, Габби, беги, – тихо подсказал внутренний голос. – Беги, скорее!»

Но этот голос проснулся слишком поздно. В тот самый момент Существо повернуло голову и посмотрело в ее сторону.

Ей следовало бы отвернуться. И она пыталась. Но не могла.

Его лицо было эталоном мужской красоты – превосходная симметрия с печатью первозданности, – но особенно поражали его глаза. То были древние глаза, бессмертные глаза – глаза, которые видели столько всего, сколько нельзя увидеть и за тысячу жизней. Глаза, полные знания, насмешки, озорства и – у Габби застрял в горле ком, когда его взгляд скользнул по ее телу сверху вниз, а затем снова вверх – откровенной сексуальности. Черные как ночь, они сверкали золотыми искрами.

Ее рот раскрылся от удивления. «Но все же, все же, все же, – протестовал ее внутренний голос, – у него глаза не такие, как у Существ! Это не Существо! У тех радужные глаза. Всегда. А если это не Существо, то что же?»

И снова его взгляд скользнул по ее телу, на этот раз гораздо медленнее, задержавшись на ее груди, и беззастенчиво остановился чуть ниже живота. Без тени стыдливости оно развернуло свои бедра – так оно имело более выигрышный вид, – потянулось и стало располагаться поудобнее.

Беспомощно, как зачарованная, Габби проследила взглядом за его большой, смуглой рукой, потянувшейся к выцветшим джинсам. К большому, выпуклому бугру, обтянутому мягкой поношенной тканью. На какой-то миг его рука коснулась плотной выпуклости и потерла ее, и Габби с ужасом почувствовала, как сжимается ее собственная рука. Лицо ее залилось краской, во рту пересохло, щеки вспыхнули огнем.

Внезапно оно замерло, и его нечеловеческий взгляд встретился с ее взглядом. Оно прищурилось.

– Господи, – прошипело оно и поднялось со скамейки одним движением грациозного зверя, – да ты же меня видишь! Ты видишь меня!

– Нет, не вижу! – поспешно ответила Габби. Оборонительно. По-глупому. «Прекрасно, О'Каллаген! Вот дура!»

Сжав челюсти так плотно, что у нее заскрипели зубы, она открыла дверцу машины и нырнула в нее, сама не предполагая, что может сделать это так быстро. Повернув ключ зажигания, она дала задний ход.

И тут она сотворила еще одну глупость – снова на него посмотрела. Она не могла удержаться. Оно просто требовало, чтоб она оглянулась. Оно шло прямо к ней, и в его глазах читалось удивление.

На короткий миг она беспомощно обернулась. Разве Существа могут удивляться? Если верить сведениям рода О'Каллаген, они не ощущают никаких эмоций. Да и как бы они их ощущали? У них ведь нет ни сердца, ни души. Только дураку могло взбрести в голову, что за такими невероятными глазами может скрываться некое высшее сознание. А Габби не была дурой.

Оно почти дошло до бордюра. И направлялось прямо к ней. Дрожа от испуга, она усилием воли заставила себя очнуться и надавила на педаль газа.

Дэррок, старейшина Верховного совета Туата-Де в Данаане, стоял на вершине холма Тара на равнине Мет. Прохладный ночной бриз растрепал его длинные волосы медно-золотого цвета по лицу, светившемуся экзотической красотой, если не считать шрама, искажавшего его безупречные черты. Этот шрам он мог бы легко замаскировать, но, по-видимому, решил этого не делать. Чтобы помнить и не дать забыть другим.

«Ирландия, которая некогда была нашей», – грустно подумал он, глядя на покрытую зеленью землю.

И Тара, давным-давно называвшаяся Тимер – а еще раньше сами Туата-Де окрестили ее Cathair Crofhind, – служившая в давние времена оплотом могущества и славы его расы, теперь стала привалом для туристов и сопровождавших их гидов, которые рассказывали о его народе унизительно смешные истории. Туата-Де прибыли в этот мир задолго до того, как в людских мифах появились упоминания о них. Но чего можно ожидать от ничтожных маленьких созданий, чьи жизни успевали начаться и уйти в небытие в одно мгновение ока Туата-Де? «Когда мы обнаружили этот мир, мы так надеялись!» И действительно, имя, которым они нарекли Тару – Cathair Crofliind, – означало «Совсем не плохо»; они выбрали это место в качестве своего нового дома.

Но оказалось, что здесь плохо, очень плохо. Человек и Туата-Де оказались несовместимы, неспособны поделить между собой эту плодородную землю, так похожую на прежний мир Туата-Де, и его раса, некогда величественная и гордая, теперь скрывалась в местах, куда еще не ступала нога человека. Совсем недавно научившись использовать энергию атома, люди еще некоторое время не будут представлять для Туата-Де серьезной опасности. Но время летит, и кто знает, может, его народу снова придется спасаться бегством? Дэррок не хотел бы дожить до этих дней.

Изгнанники. Благородные Туата-Де сосланы в богом забытые места – точно также, как когда-то, целую вечность назад, их вынудили покинуть свою родину. Значит, он снова в изгнании. Единственное отличие состояло в том, что люди пока не обладали достаточной силой, чтобы изгнать их из этого мира навсегда, как уже изгнали из любимого дома. Пока.

Туата-Де были еще не способны захватить Дэнью – другие расы оказались слишком сильны, – но могли завоевать этот мир. Сейчас. Пока человек не стал более сильным.

– Дэррок! – Громкий возглас прервал эти невеселые размышления. Перед ним предстал Маел, супруг королевы. – Я пытался покинуть двор как можно раньше, но...

– Я знаю, как пристально она за тобой наблюдает, и предполагал, что придется подождать, – прервал его Дэррок, сгорая от нетерпения и желая поскорей услышать новости. Несколько дней в королевстве Чар были равны нескольким месяцам в мире людей, где Дэррок ожидал его в условленном месте.

– Скажи мне, она это сделала?

Высокий, сильный, смуглый, с волосами цвета бронзы, последний фаворит королевы кивнул, сверкнув радужными глазами.

– Она сделала это. Адам теперь человек. И еще, Дэррок, она отняла его силу. Он больше не видит нас.

Дэррок улыбнулся. Отлично! Большего он не смел и желать. Его враг, вечное бельмо на его глазу, самый ярый сторонник человечества, изгнан из Чара, а без него соотношение сил при дворе менялось в пользу Дэррока – и довольно надолго. Ну а Адам теперь беспомощен, он живая мишень. Смертный.

– А тебе известно, где он сейчас? – спросил Дэррок.

Маел покачал головой.

– Знаю только, что он бродит по миру людей. Хотите, что бы я его нашел?

– Нет, ты и так достаточно сделал, Маел, – ответил Дэррок.

У него были на примете и другие Охотники, которые могли выследить жертву. Не такие верные королеве, как ей хотелось бы.

– Тебе надо бы вернуться до того, как Эобил заметит твое исчезновение. Она не должна ничего заподозрить.

Когда супруг королевы исчез, Дэррок тоже изменил пространство и время, но пожелал очутиться не в том мире, в котором окажется Маел.

По пути он смеялся, зная, что хотя Адам был бы лучшим среди смертных, тщеславному принцу Д'Жаю вряд ли понравится быть человеком. Он станет мучиться оттого, что вынужден быть рабом в теле одного из этих мелких, ничтожных творений, чья жизнь так ужасно коротка.

А жизнь Адама, по-видимому, окажется гораздо короче среднестатистической.

ГЛАВА 3

Адам был застигнут врасплох, и ему как-то не пришло в голову сделать несколько коротких прыжков и, пока не поздно, догнать женщину. К тому моменту, когда он решился изменить пространство и время, старенькое авто тронулось с места, и он понятия не имел, где оно было в данный момент. Он быстро пробежался в разных направлениях, но уже не смог его найти.

Мотая головой, Адам вернулся и сел на скамейку, проклиная себя на дюжине языков. Наконец-то хоть кто-то его увидел! И что же он сделал? Упустил ее – его окончательно выбило из колеи собственное человеческое тело.

Он вдруг мучительно ясно осознал, что мужской мозг и мужской член не могут снабжаться достаточным для работы количеством крови одновременно. Работает или то, или другое, и, очевидно, человек не может выбирать, что именно.

Как Туата-Де он мог бы полностью контролировать свою страсть. Он был бы полон желания и в то же время невозмутим. Прикосновение могло оставить его равнодушным (не то чтобы такого раньше не бывало; за несколько тысяч лет Туата-Де довелось все попробовать).

Но как у человека мужского пола, похоть у него была гораздо сильнее, и тело стало ее рабом. Простое прикосновение могло превратить его в дикаря. Как же человечеству удалось просуществовать так долго? И, раз уж на то пошло, как им удалось выкарабкаться из этой трясины первобытности на заре цивилизации?

Недовольно вздохнув, он поднялся со скамьи и стал мерить шагами тесный дворик, вымощенный брусчаткой. Вон там он лежал на спине, глядел на звезды, гадая, где же, черт возьми, может так долго скрываться Цирцен, – и вдруг остро почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Он обернулся, приготовившись уже увидеть нескольких своих собратьев, насмехающихся над ним. По правде говоря, он даже надеялся их увидеть. А насмехались бы они или нет – не важно. За последние девяносто семь дней он повсюду искал кого-нибудь из представителей своей расы, но все поиски оказались тщетными. В конце концов он решил, что королева попросту запретила шпионить за ним, потому что другого объяснения он найти не мог. Он прекрасно знал, что среди его расы найдутся те, кому было бы особенно приятно увидеть, как он страдает.

Но встретил он не собратьев, а обычную женщину. Женщину-человека, излучавшую нечто, что не было присуще ему подобным, – она светилась изнутри мягким золотом своей бессмертной души.

Эта молодая чувственная женщина, похоже, была ирландкой. Ее длинные серебристо-белые волосы скрепляла заколка, а более короткие локоны свободно свисали, оживляя изящное сердцевидное личико. Огромные, широко посаженные глаза, острый подбородок, полные, сочные губы. Огонь в ее кошачьем зелено-золотом взгляде служил свидетельством страстного гаэльского темперамента, который всегда его притягивал. Полная грудь, стройные ноги, соблазнительные ягодицы.

Адам сразу же мучительно остро почувствовал, как твердеет его плоть. И через несколько решающих мгновений его мозг совсем прекратил работать. Все остальное функционировало, как и прежде. А может, даже и лучше. Но только не мозг.

Лишенный силы feth flada, он воздерживался на протяжении трех адски долгих месяцев. А рука была не в счет. Лежа там и представляя, что бы он мог сделать, если бы имел такую возможность, он совсем не заметил, что она не просто стоит и смотрит в его сторону. Его первое ощущение оказалось верным: она действительно смотрела на него. Прямо на него. Она его видела.

К тому моменту, как он был на ногах, – вернее, когда он вспомнил, что у него есть ноги, – она уже сидела в машине. Она улизнула от него. «Но ненадолго, – подумал он, прищурившись. – Я найду ее».

Она его видела. Он понятия не имел, как и почему у нее это получалось, но, откровенно говоря, его это не интересовало. Она его видела и должна стать для него пропуском обратно в рай.

«Наконец-то! – подумал он, и его рот расплылся в злорадной, чувственной ухмылке. Он был готов поспорить, что она способна не только увидеть его, но и почувствовать. По логике вещей, если на нее не подействовал один элемент feth fiada, не должны подействовать и другие.

Впервые с тех пор, как королева превратила Адама в человека, он откинул голову и рассмеялся. Низкий, мрачный, нечеловеческий звук вырывался из его человеческого рта, и ему вторило эхо.

Адам обернулся и оценивающе посмотрел на здание за своей спиной. Разгуливая среди людей не одно тысячелетие, он прекрасно изучил их, а еще больше он узнал о них за последние месяцы. Они были рабами привычки; словно медлительные горные ягнята, они послушно брели по истоптанной копытами тропе, день за днем возвращаясь на одно и то же пастбище.

Несомненно, в этот вечер она не просто так пришла к этому зданию. И, несомненно, в этом здании было что-то, что могло бы привести его к ней. Соблазнительная ирландка должна стать его спасительницей.

Она поможет ему найти Цирцена и обсудить сложившуюся ситуацию. Цирцен изменит время и пространство и вернет его на остров Чар в Мораре, где находится королевский двор. И Адам убедит Эобил, что с него довольно.

Он знал, что королева не сможет возразить, глядя ему в глаза. Ему нужно просто добраться к ней, увидеть ее, прикоснуться и напомнить, как и почему он был ее фаворитом.

И конечно, теперь, когда он нашел того, кто может его видеть, он снова за считанные секунды обретет свое бессмертное «Я». А пока, в ожидании возвращения Цирцена, ему было чем поразвлечься. Он уже не очень волновался по поводу того, как снова стать бессмертным. Пока. По крайней мере, не теперь, когда у него появилась возможность заняться сексом, будучи в человеческом теле. Все обаяние Чара не шло ни в какое сравнение с той чувственностью, которую он сейчас ощущал. Чувственность пронизывала его до мозга костей – и Адама еще больше разозлило то, что Эобил лишила его возможности испытать все эротические возможности этого тела. Иногда королева бывала ужасной стервой!

Если его так волнует простое прикосновение к своему человеческому телу, то что же будет, если он войдет в женщину? Что он почувствует, когда окажется в ней? У Адама не было сомнений, что вскоре он это выяснит. Ни одна женщина-человек не могла сказать «нет», когда в ее жизни появлялось немного волшебства.

Габби не убирала ногу с педали газа, пока не ворвалась в переулок и не очутилась у ворот своего дома № 735 на улице Монро. Тогда она затормозила так сильно, что ремень безопасности врезался в ее тело.

Ей пришлось мчаться на красный свет на каждом светофоре между Цинциннати и Ньюпортом, и в глубине души она надеялась, что полицейский ее остановит. Возможно, даже выдан ордер на ее арест за парковку в неположенном месте. Можно подумать, у нее есть возможность оплатить им штраф в двойном размере – ведь срок оплаты минул четыре месяца назад! К тому же, если бы в городе было достаточно мест для парковки, Габби не понадобилось бы их выдумывать. Тогда ее заключили бы в тюрьму. Закрыли где-нибудь, где ее не могли бы найти эти...

Раньше Габби нравилось жить в Кентукки, по соседству со старинными зданиями в викторианском и романском стиле, окруженными кованными железными заборами, высокими магнолиями и бугенвиллеями, всего-то в миле от Огайо, за рекой. Оттуда было удобно добираться до работы, до школы, в бары – куда угодно. Но сегодня это нельзя назвать преимуществом. Гораздо лучше сейчас было бы оказаться где-нибудь в Сибири.

Припарковавшись как можно ближе к дому, Габби схватила сумочку, выскочила из машины, поднялась по ступенькам, дрожащими руками отворила дверь черного хода, захлопнула ее за собой, закрыла на замок, задвинула старый засов и бессильно рухнула на пол.

Габби невидящим взглядом смотрела в темноту кухни и, напрягая слух, сосредоточенно прислушивалась к каждому звуку, который можно было бы истолковать как свидетельство преследования. Как бы она хотела иметь свой гараж! Ее машина сейчас все равно что большой обветшалый крестик: «В этом месте прячется Габби О'Каллаген, сидящая в кустах утка. Кря-кря».

– Господи, что же я наделала! – в ужасе прошептала она.

Двадцать четыре года осторожности, создания иллюзии, будто ей ничего не известно, в одну ночь пошли коту под хвост. Грэм была бы разочарована. Да Габби и сама так разочаровалась в себе! Стояла там, глядя удивленно – нет, влюбленно. И оправдывала это жалкой выдумкой, что всего лишь разглядывает его, чтобы потом внести поправки в «Книги о Чаре» О'Каллагенов или же дать его описание, если там нет никаких упоминаний о нем.

Если бы...

– Ты считаешь их привлекательными? – спрашивала однажды поздно вечером, почти десять лет назад, четырнадцатилетнюю Габриель Мойра О'Каллаген, сидя на кухне за имбирно-апельсиновым чаем.

Габби сердито покраснела, не желая выдавать всю силу своей одержимости. В то время как ее школьные подружки мечтали об актерах, рок-звездах и старшеклассниках на автомобилях, она грезила о сказочном принце, который ворвется в ее жизнь и заберет ее в какую-нибудь волшебную экзотическую страну. Она ждала того, кто пожертвует всем ради любви к ней.

– Так считаешь или нет? – неумолимо повторила Мойра.

Габби смущенно кивнула.

– Вот почему они так опасны, Габриель. Существа ничем не лучше Охотников, которых они за нами присылают. Они обладают нечеловеческой привлекательностью. «Нечеловеческой», запомни это слово. У них нет сердца. Нет души. Не идеализируй их.

Значит, она виновата. И все же Габби не испытывала чувства вины. Она думала, что по прошествии переходного возраста многие ее переживания останутся позади, в том числе и фантазии о сказочном принце.

Но нет.

С протяжным стоном она заставила себя подняться. Под лежачий камень вода не течет.

– Если ты когда-нибудь выдашь себя, – повторяла ей Грэм столько раз, что Габби уже сбилась со счета, – если оно поймет, что ты его видишь, ты должна немедленно уехать. Не трать времени на сборы, просто садись в машину и уезжай как можно скорее. Я оставила тебе деньги на специальном счете, ты сможешь забрать их только в крайнем случае. Их более чем достаточно, чтобы ты смогла чувствовать себя в безопасности. Габби оперлась о край кухонного стола и закрыла глаза.

Но, черт возьми, ей не хочется уезжать. Ведь здесь ее дом – дом, в котором Грэм ее вырастила. Каждый утолок наполнен такими сокровенными и милыми воспоминаниями. Ей был дорог каждый сантиметр столетнего дома, построенного в викторианском стиле, – начиная от шиферных плит на крыше, в которых всегда обнаруживалась какая-нибудь новая дырка, и заканчивая просторными комнатами с высокими потолками, устаревшей системой парового отопления, постоянно гремящей и стучащей, с которой зато было так уютно и тепло зимой. Да и что такого, если Габби не может себе позволить отапливать весь дом и ей приходится надевать по несколько теплых вещей сразу, если только она не сидит совсем рядом с батареей? Что такого, если в доме отсутствует система вентиляции и летом там бывает изнуряюще жарко?

Иногда Габби дико хотелось совершить этот «побег в сказочный мир», но она сопротивлялась своему желанию. Ведь когда она закончит колледж и найдет наконец хорошую работу, все изменится. Ее финансовое положение не всегда будет таким нестабильным. Даже незначительная должность в юридической фирме позволит ей выплачивать многочисленные займы, которые она сделала, будучи студенткой, и начать необходимый ремонт.

Как правило, большую часть времени Габби проводила в восьмиугольной башенке – либо в библиотеке на первом этаже, либо наверху в спальне, куда она перебралась после смерти Грэм. Если все окна были открыты, а вентилятор на потолке тихонько гудел, она еще могла переносить жару летней ночи. К тому же она любила лежать в кровати и смотреть на раскинувшийся внизу пышный сад (несмотря на расшатанный кованый забор, который давно нуждался в замене). Закладная за дом была выплачена много лет назад. Габби никуда не собиралась уезжать и надеялась, что когда-нибудь эти чересчур тихие комнаты оживят своим смехом ее собственные детишки.