Текст книги "Обещание любви"

Гроза бушевала вокруг, но Джудит не замечала капель дождя, думая только о том, как бы избежать возмездия Маклеода. Тропинка, по которой она спокойно прошла некоторое время назад, стала скользкой, словно русло ручья, но она бежала не останавливаясь ни на секунду.

Алисдер решил, что, если догонит ее, убьет на месте. Подумаешь, велика потеря – одной англичанкой меньше! Особенно такой, как эта. Проклятие, бегает она отлично. Холодный дождь колотил по его обнаженным спине и груди, но он не замечал такой мелочи.

Алисдер настиг Джудит в бронзовых дверях и, несмотря на ее отчаянное сопротивление, подхватил на руки. Толпа кричала и улюлюкала, когда он исчез из виду с женой-англичанкой, которую наконец одолел. «Что ж, – подумал Маклеод, – хоть какое-то развлечение».

Он слегка покачнулся на каменных ступенях, которые вели в жилую часть замка. Джудит не переставала сопротивляться, но у Алисдера уже не было сил перекинуть ее через плечо. Он с самого рассвета работал в поле, пока она копила силы для этого поединка. Алисдер злобно посмотрел на нее. Любой другой человек на месте Джудит прекратил бы всякое сопротивление, но только не она. Жена-англичанка оказалась на удивление упорной и сильной.

– Замолчи, женщина! – наконец прокричал Алисдер. Звуки его голоса отразились от каменных стен и эхом прокатились по длинным коридорам замка.

– Отпусти меня! – завопила в ответ Джудит. Терять ей было нечего, она догадывалась, какое наказание ожидает ее в комнате наверху. Если бы только хоть немного оттянуть время, она успела бы подготовиться к боли, которая неизбежно ожидает ее.

Алисдер не понимал Джудит: ненавидит так же сильно, как шотландцы, и одновременно дрожит от страха. Как бы старательно она ни прятала свои чувства, он ясно прочел их на ее лице.

Мокрые от дождя волосы Джудит прилипли ко лбу. У нее были длинные, загибающиеся кверху ресницы, пухлые и влажные губы. Алисдеру вдруг захотелось сказать ей, для чего могут служить такие губы и что голос должен быть тихим и нежным. Он остановился и уставился на нее, удивляясь тому, что слышит, как бьется ее сердце, как неровно и прерывисто дышит сам.

Лестница не имела ни перил, ни какого-либо ограждения. Перила считались ненужной роскошью в таких замках. Когда-то очень давно лестница строилась с расчетом на оборону, поэтому по крутым высоким ступеням подниматься было довольно трудно, особенно если ты устал, или болен, или немощен и стар, как Софи.

Алисдер оступился и чуть не упал на четвереньки. Несмотря на дрожь в руках, он все-таки удержал жену у самого края.

– Ну, так как? – прошипел он.

Джудит почувствовала дрожь в руках Алисдера и вцепилась ему в обнаженную грудь. Лицо его скорчилось от боли, когда ногти Джудит впились ему в тело.

– Ну, так как же? – негромко повторил он.

– Нет, – тихо отозвалась Джудит.

– Ты хорошо подумала? Это так просто. – Он слышал, как громко бьется собственное сердце. Наверняка ей тоже слышны эти удары. Алисдер испытывал соблазн скинуть Джудит вниз с лестницы.

Она покачала головой, и он, отступив назад, устало прислонился к стене. Потом медленно опустил ее, продолжая крепко держать за руку и потащил в комнату Айана, где резко развернул, словно она была легкой как перышко. Грязные мокрые юбки взметнулись вокруг ног Джудит. Красивое синее платье, с растительным узором, лучшее из всего, что когда-либо было у нее, оказалось безнадежно испорченным.

Алисдер стоял, уперевшись руками в бока, глаза Джудит горели огнем, но это все же было лучше, чем безжизненность, которую они выражали раньше.

Он усмехнулся, чем и подстегнул Джудит к словам, которые лучше бы вслух не произносить. Однако раз уж ее ждет наказание, пусть хоть будет за что.

– Ты хочешь, чтобы я восторгалась твоим ублюдком, Маклеод? Чтобы восхищалась тем, какой ты здоровый самец? Отлично, я восхищена. Ты сделал ребенка. Поздравляю.

– Я не отец Дугласа.

– Значит, я – король Англии, Маклеод.

– Ты хочешь сказать, что я лгу? – Голос его зазвучал угрожающе.

Сердце Джудит бешено заколотилось, она понимала, что следует соблюдать осторожность.

– Нет, – отозвалась она, еще дальше отодвигаясь от него.

– Мне до смерти надоело, что ты все время бежишь от меня, – проговорил Алисдер сквозь зубы. – Я не чудовище и не безумец. У тебя нет причины бояться меня. – Он испытывал раздражение и смущение от тех чувств, которые охватили его на лестнице. Он сурово посмотрел на Джудит, стараясь, чтобы сострадание не смягчило его слов и не навело на опасные мысли. – Если твои мужья набрасывались на тебя, сгорая от похоти, так это потому, что не видели другой женщины месяцами! – Ему стало стыдно от такой жестокости, но сейчас в нем говорил отверженный мужчина, и он уже не выбирал слова. – Ты не троянская Елена и не создание дивной красоты. Ты – моя жена-англичанка, костлявая злюка с мерзким языком.

Горя от ярости, Алисдер выскочил из комнаты. Джудит удивленно глядела ему вслед.

Она вдруг почувствовала резь в глазах, будто туда попал перец.

Но это были всего лишь слезы.

Глава 9

– Совсем плохо, Алисдер? – спросила Софи. В ее тихом голосе звучало сочувствие, а в усталых глазах светилось беспокойство.

Джудит настороженно следила за Маклеодом. Они не разговаривали друг с другом с той самой размолвки несколько дней назад. Она ухитрялась избегать Алисдера, не желая иметь ничего общего ни с самим Маклеодом, ни с его бесценным Тайнаном. Оба были ей совершенно безразличны.

Точно так же, как и то, что он не ночевал в замке все эти ночи. Несомненно, занимается где-то разбоем и грабежом. Глаза у Алисдера покраснели и ввалились, под ними залегли черные круги. Многодневная щетина придавала давно небритому лицу зловещий вид, вид настоящего разбойника.

Джудит наложила ему полную миску овсянки, которую он молча съел, не подумав даже присесть за стол. Он ни разу не взглянул на Джудит, сосредоточенно пережевывая кашу, словно ничего не ел уже несколько дней. По непонятной причине шотландцы, говоря об овсяной каше, употребляли не местоимение «она», как, например, про баранью ногу или говядину, а «они» и считали, что овсянка лучше усваивается, если ее есть стоя. Это была одна из странностей шотландцев, которую Джудит просто приняла. Объяснения пусть выслушивает тот, кому это интересно.

Алисдер вернул пустую миску Джудит и, не сказав ни слова, прошел в кладовую, где налил себе порцию бренди, оставшегося еще от отца, и залпом выпил.

Только после этого он заговорил, глухо и подавленно. Он тер глаза, которые закрывались сами собой.

– Худо, – просто сказал он. – Ребенок не сделал ни одного вдоха.

Софи с грустью смотрела на него. Как ей хотелось избавить его от мучительных воспоминаний, но, увы, это не в ее силах. Со временем образ Анны потускнеет, разумеется если он не будет вспоминать о ней вновь и вновь.

Джудит с любопытством посмотрела на них. Непонятный разговор подстегнул ее интерес, хотя она и пыталась убедить себя, что ей совершенно безразлично, о чем они говорят.

– А Джанет? – спросила Софи.

Какое-то время Алисдер задумчиво молчал. Он стоял, прислонившись к косяку и плотно закрыв глаза: слишком яркий свет. Длинная бессонная ночь оказалась мучительной, он все время молился, пытаясь спасти хотя бы одну жизнь. Но все напрасно.

– Она была безнадежна с самого начала, – пробормотал он. – Постоянное недоедание, тяжелая работа, столько горя.

Софи с трудом встала. Да, на своем веку она повидала немало горя. Она шаркающей походкой отправилась к себе и тихо затворила за собой дверь.

Низко склонившись над столом, Джудит начала яростно скрести его. Она подумала, что Софи не любит эту землю. Здешняя земля вытянула из людей все соки, потребовала непомерно высокой цены. Правда, и в Англии молодые женщины часто умирают во время родов. И все равно, Шотландия кажется намного суровее, словно жизнь здесь лишена всякой красоты и есть только самое необходимое. Здесь нет места мягкости и хрупкости. Мягкотелые здесь не выживают, хрупкие ломаются под тяжестью ежедневной суровой жизни. Дикая, неприрученная, похожая на разрушенный Тайнан, эта земля будто насмехается над недавней победой англичан.

Джудит уже изучила каждый уголок замка настолько хорошо, что могла бы нарисовать его план по памяти. Большинство комнат стояли пустыми и запертыми, в некоторых сгоревшие двери так и не заменили на новые, в проемах зияли черные обгоревшие останки, безмолвно свидетельствовавшие о том, какой силы пожар здесь бушевал. Обеденный зал сохранился в целости, но был так мрачен и темен, что Джудит понимала, почему обитатели замка едят на кухне. Кроме ее собственной комнаты и небольшой ниши Софи при кухне, была приведена в порядок комната Маклеода, из которой наверх к бойницам уходила винтовая лестница – единственный путь, по которому туда можно было попасть. Замок представлял собой лабиринт комнат, в нем легко было заблудиться, что поначалу часто и случалось с Джудит, особенно на втором этаже. На третий этаж она вообще поднималась всего один раз.

Она боялась заходить в комнату к Маклеоду. Только стояла в дверях, окидывая испуганным взглядом огромное помещение. Здесь тоже все окна выходили на море, но в их проемах не было стекол. Громадная кровать занимала целую стену, от балдахина, некогда укрывавшего ее, осталась одна опора. Джудит легко представила на ней вытянувшегося во весь рост и занявшего половину Маклеода. Оставалось вполне достаточно места и для жены. Она спешно ретировалась. Нелегко было выбросить из головы мысли о хозяине этой комнаты.

Алисдер медленно открыл глаза и посмотрел на свою жену-англичанку.

Он убеждал себя, что его тревожат не угрызения совести, а чувство справедливости, нечто совершенно другое. Каждый фермер его клана знал, что может спокойно прийти к нему с жалобой и будет внимательно выслушан. Взрослые тщательно оберегали детей, потому что жизнь здесь ценилась очень высоко. Мужья и все мужчины клана Маклеодов в деревне относились к женщинам с большим уважением, о старых заботились и не позволяли заниматься тяжелой работой, больных и убогих защищали. Тех, кто ошибался, совершал нечто недостойное, поправляли и наставляли на путь истинный, но не стыдили.

Алисдер отлично сознавал, что поступил не по справедливости и очень жестоко. В тот раз он намеренно хотел ранить Джудит словами и по выражению ее глаз понял, что это ему удалось сверх всякой меры.

И хотя возглавлять жизнь целого клана было куда легче, чем просить прощения, Алисдер заставил себя посмотреть Джудит в лицо и произнести слова, которые никогда не собирался говорить английскому подданному.

– Прости меня, – сказал он ровным измученным голосом, – за то, что я сказал. – Он поддерживал веки пальцами, пытаясь уменьшить резь в глазах, поэтому и не заметил удивленного взгляда, которым посмотрела на него Джудит. – Ты не заслужила моей жестокости.

От изумления она не знала, что сказать, но ее молчание, как обычно, вызвало у Алисдера раздражение.

– Бабушка значит для меня очень много, – проговорил он.

Эти слова застали Джудит врасплох. Она перестала скрести стол, выпрямилась и настороженно посмотрела на Алисдера. Он по-прежнему стоял опершись спиной на косяк, закинув голову назад, словно с бесконечным терпением изучая потолок. Его негромкий голос звучал странно торжественно, и это впечатление усиливалось тишиной в кухне. Джудит услышала дыхание Маклеода и громкие удары собственного сердца.

– Я не допущу, чтобы ей сделали больно, – сказал он. – Она хочет только добра.

Его лицо прорезали суровые морщинки, черты были неподвижными, словно он запрятал свои чувства глубоко-глубоко. Это невольно вызывало сочувствие.

– Я не причиню ей боли, Маклеод. – Сосредоточить взгляд на тряпке, которую она крепко сжимала в руках, было значительно легче, чем посмотреть ему в глаза. Однако она каждой клеточкой ощущала его присутствие. Казалось, кухня уменьшилась, а Алисдер стал гораздо больше. Возможно, потому что их разделяет всего несколько дюймов?

Алисдер протянул руку и легко провел по ее волосам там, где они выбивались из узла, в который она по привычке затягивала их на затылке. Кончики его пальцев коснулись ее шеи, вызвав в Джудит незнакомое ощущение, от которого по всему телу побежали мурашки. Медленно, слишком медленно она отодвинулась.

Джудит посмотрела Алисдеру прямо в глаза, сложив руки на груди, словно ограждая себя. Этот жест говорил о многом. Алисдер заметил его с досадой. Он предпочел бы не замечать в этой женщине ничего.

– Будем считать это перемирием? – спросил он, улыбаясь одними губами. – Спи спокойно, Джудит, не надо бояться меня. Лучше провести ночь в воздержании, чем с ледяной английской статуей.

– А что тогда подразумевает твое перемирие?

Алисдер рассмеялся. Насмешливые звуки его голоса эхом отозвались в комнате, больно кольнув Джудит.

– Чем, интересно, твои бедные мужья заслужили такую враждебность? Давали мало денег на расходы? Не обращали на тебя внимания? Требовали отчета о тратах? Если да, то ты с тех пор ничего не выиграла. Мы живем бедно, денег у нас нет совсем, только те, что отложены на зерно и семена.

Джудит посмотрела на Алисдера так, словно у того выросла вторая голова. Господи, если бы это было все, чего хотел от нее Энтони! Она сжала зубы.

– Скажем так: жена я не самая хорошая. А если говорить доступными пониманию фермера словами, назови меня глупой, как овца, и упрямой, как коза.

– А ты, случаем, не верна, как любимая лошадь, безмятежно-спокойна, как корова, умна, как свинья? – Алисдер усмехался, позабыв об усталости и печали, очарованный иронией своей молчаливой жены. Джудит очень хотелось убрать ухмылку с его лица.

– Нет, – просто ответила она.

– Значит, в ближайшие недели хорошего не жди?

Они долго молча смотрели друг на друга. Внезапно Джудит разглядела в его лице тяжесть ежедневных забот, печаль, вызванную смертью Джанет и ее ребенка, смертью Анны и всей разрушенной жизнью.

– Тогда заключим мир, – проговорил он, – ради бабушки.

– На каких условиях, Маклеод?

– Ты будешь хотя бы изредка улыбаться. Перестанешь все время молчать и постараешься говорить без враждебности. Если я войду в комнату, потерпишь мое общество, а я не посягну на твое целомудрие.

После долгого молчания Джудит кивнула.

– Мне хочется услышать твое слово, женщина.

– Слово? – резко повторила она. – Ты бы поверил слову своей лошади? Или ты можешь заставить свинью дать клятву? – Глаза у Джудит расширились, она прижала пальцы к губам, словно испугавшись этих слов.

Алисдер широко улыбнулся. Значит, у его жены-англичанки все-таки есть чувства, особенно если ее разговорить.

– Если ты не ценишь собственное слово, женщина, – тихо произнес он, – значит, оно действительно ничего не стоит.

– Обещания шотландки стоят больше? – Тон Джудит ясно говорил, что она думает по этому поводу.

– Ты совсем ничего не знаешь о нас. Я вижу, тебе не приходилось близко общаться с нашими женщинами, иначе ты не сказала бы такой глупости. Шотландка – друг и помощник своему мужу, она работает бок о бок с ним, делит все тяготы его жизни. А если надо, возьмет в руки оружие и встанет рядом, чтобы умереть вместе с ним.

– Я согласна умереть с тобой, Маклеод, – сказала Джудит, не сдержавшись и выдавая свои чувства, – это не страшно. Я жить с тобой не хочу.

Ответом ей стал раскатистый хохот Маклеода.

Глава 10

Беннет Хендерсон осторожно обошел лужу рвотной массы. Молодой Хартли оказался слабаком: не смог пить всю ночь напролет. Самый молодой в отряде, еще почти мальчишка, естественно, тянулся к Беннету, старался во всем подражать ему, даже пить начал. А то, что это у него не очень получалось, только забавляло Беннета. Своим обожанием Хартли напоминал щенка.

Беннету нужен был друг для души, такой, кто понял бы все его самые тайные желания, самые запретные мечты. Который стал бы пособником в самых ужасных делах. Такой, как Энтони.

Милый Энтони был на два года моложе его и мог сделать для него все. Чего только они не вытворяли вдвоем, какие дебоши не устраивали! Впрочем, воспоминания слишком тяжелы. Они рождают желания, от которых трудно избавиться.

Последние годы без Энтони были уже не те. Он потерял не просто брата, но лучшего друга, товарища. Сколько раз они делили одну женщину на двоих! Сколько раз смотрели друг на друга с бесконечным пониманием через разделявшее их, использованное, покрытое холодным потом женское тело! Энтони – его вторая половинка…

Хартли, слишком пьяный и неспособный найти горшок, помочился в углу и теперь, качаясь, шел через комнату. Вонь в общей комнате становилась почти невыносимой, но никто из присутствующих не обращал на это никакого внимания – еще одна черточка, которая отличала его от других членов отряда.

В тот год царствования его величества короля Георга II самой почетной обязанностью являлась военная служба. За небольшое состояние можно было купить звание капитана, большинство офицеров в армии короля Георга были вторыми и третьими отпрысками из благородных семей или сыновьями менее знатного дворянства, подобные им с Энтони. Поэтому английские офицеры не столько стремились изменить мир, сколько остаться в живых. Они стояли во главе своих людей так же, как сотни поколений до них: со спесивым превосходством и врожденной уверенностью в собственной правоте и правоте Англии, в правоте дела, которому служили.

Если шотландцы и пострадали в результате их вторжения, то только потому, что имели дерзость бросить вызов величайшей силе мира. Их поля жгли, дома сравнивали с землей, женщин насиловали, а они все бунтовали.

Беннету до смерти надоел пьяный треп товарища. Его неподвижный взгляд был устремлен на угасающий огонь, который затухал не потому, что стало теплее, а потому, что никто не потрудился подбросить в него дров.

«Кучка лицемеров, но и у них есть свое место в этом мире», – усмехнулся Беннет. В его улыбке, похожей на оскал, без труда читались жадность и ненасытность. Верхняя узкая губа говорила о жестокости, холодные голубые глаза злобно щурились. Случайный прохожий, ощутив на себе подобный взгляд, постарался бы побыстрее закрыться на все замки и опустить шторы.

– Куда же подевался наш дорогой Лоренс? Почему он не подложил дров в огонь? – В голосе Беннета слышалось приглашение, словно он пальцем манил всех желающих принять участие в отвратительной оргии.

Они, конечно, были туповаты, но смысл уловили отлично.

Юный офицер пришел в ужас. Бормоча что-то нечленораздельное, он с жалким видом приблизился к Беннету. Тот улыбался. Хартли и Беннет вдвоем не торопясь раздели беднягу, стараясь нежными поглаживаниями унять его страх. От волнения, охватившего Лоренса, его мужская плоть безжизненно повисла, он был не в состоянии испытывать никакого возбуждения.

Но его ягодицы были так прелестно округлы, так свежи. Милый Лоренс – единственное доступное развлечение, когда бури в этом забытом Богом краю не давали возможности патрулировать местность, а дождь обещал только наводнения и вечный шотландский холод.

Беннет откинулся на стул и наблюдал, как его товарищи целуют и подготавливают жертву. Он щелкнул пальцами, и ему тотчас подали орудие, которое он выбрал. Беннет встал и осмотрел добычу – дрожащего молодого человека, еще не покрывшегося пушком растительности, перепуганного настолько, что от его страха, казалось, воздух раскалился докрасна.

Беннет глубоко вдохнул запах страха и улыбнулся.

А потом без предупреждения рассек хлыстом воздух. От резкого свистящего звука краска отлила от лица парня, он стал белее зимней луны.

Беннет всегда смаковал подобные мгновения, жаждал их так же страстно, как некоторые его собратья офицеры жаждали овладеть девственницей. Вкус чужой крови возбуждал, а предвкушение этого действовало почти так же сильно, как само обладание.

Почти.

Улыбка его была отвратительна, взгляд тверд, ноги широко расставлены. Беннет расстегнул брюки, подготавливаясь. Если бы не выскочившая из расстегнутых брюк отвердевшая плоть, его можно было бы принять за выигравшего сражение воина, возбужденного нелегко давшейся победой. Да это и есть сражение, считал Беннет, только победитель в нем определен с самого начала.

Он подошел ближе, увидел слезы, текущие по лицу парнишки, и почувствовал сладковатый запах страха, который возбуждал его еще больше. Беннет подошел почти вплотную, с нежностью поставил подчиненного в нужное положение, затем несколько раз легонько стеганул по ягодицам. Его товарищи только смеялись, скука сменилась нетерпеливым ожиданием. Мужеложство – оригинальное развлечение в дождливую ночь.

Когда парень застонал от боли, Беннет рассмеялся. В этот миг он испытывал подлинное блаженство. Однако крик был слишком мужским, ему не хватало настоящего ужаса. Беннет закрыл глаза и вошел в него, продолжая яростно стегать парня по спине хлыстом, свист которого сливался с его собственными криками наслаждения.

«Джудит!» – едва не сорвалось у него. Ярость, внезапно охватившая Беннета, вернула его к действительности.

Это она, Джудит, должна сейчас лежать и извиваться под ним, это ее крики он должен слышать, ее кровь проливать.

Ничего, придет день, когда он ее отыщет. А до этого времени она будет жить в его памяти, наполняя экстазом длинные ночи.

Экстазом и своими криками.