Текст книги "Обещание любви"

Глава 4

Беннет вытер кровь, вытер тщательно, аккуратно. Он был разочарован, хотя за последние два года неудачи случались часто.

Жаль, что удовольствие закончилось так быстро, но ему надоели ее нудные мольбы, пришлось заткнуть ей рот ее же собственной нижней юбкой. Однако без ее крика ощущения потеряли прежнюю остроту.

Он закончил завязывать свой галстук, благословляя тот день, когда три года назад от него ушел камердинер, неудовлетворенный тем, что давно не получал жалованья. За прошедшее время Беннет научился обслуживать себя сам. А в обстоятельствах, в которых он оказался сейчас, это было даже на руку.

Беннет с безразличием ткнул ногой распростертое на земле тело. Сначала промелькнула мысль похоронить его, но Беннет только пожал плечами. Что значит еще один труп на земле, усеянной скелетами? Он надеялся, что отлично развлечется с этой потаскухой. Правда, зад у нее оказался маловат, да и грудь тоже, зато самое главное было что надо, а от ее истошного крика его плоть поднялась и отвердела не хуже, чем скалы, окружающие это забытое Богом место.

Он надел жилет, расправил его, и длинными тонкими пальцами привел в порядок блестящие белокурые волосы. «Мой золотой мальчик», – называла она его. Он усмехнулся. Жаль, конечно, но иначе нельзя: все его жертвы были безмозглыми дурами. Господи, до чего же они наивны, эти шотландские потаскушки, если так легко попадались на его удочку.

Сколько их было? Шесть? Семь? Нет, с этой уже восемь.

Первая Мойра. Ей только-только исполнилось семнадцать, у нее была бледно-молочная кожа и еле заметные веснушки. Волосы – цвета рассветного неба, так он ей по крайней мере говорил; каштановые, иногда почти медные. Пальцы – длинные и тонкие, что они только не выделывали с его возбужденной плотью, с жадностью лаская ее. Она была так благодарна ему, что с радостью выполняла любую его просьбу. Возвращаясь к прошлому, Беннет подумал, что, пожалуй, Мойра была лучшей из всех.

Впервые он повстречал ее в густых зарослях вереска, где она собирала в фартук фиолетовые цветы странного вида. «Для верескового эля», – позже пояснила она.

– Если ты, красавица, собираешь цветы, то много пропустила.

Девушка обернулась на его голос и долго молча разглядывала его, потом покачала головой и широко улыбнулась – вид у него был действительно забавный.

Он не был настолько глуп, чтобы выискивать жертвы, нацепив на себя мундир. Ему нравилось строить из себя этакого простака, чтобы вызвать улыбку у своих потенциальных жертв, а иногда и жалость. Сейчас он был одет как закупщик овечьей шерсти из Инвернесса: ярко-зеленые штаны, мышиной расцветки рубашка и длинное пальто неопределенного цвета. Сапоги покрыты грязью, а широкополая шляпа напоминала одну из тех, что носили в прошлом веке кавалеры.

– Это все погода, – произнес Беннет, будто извиняясь за свой вид. Девушка изумленно смотрела на него, продолжая улыбаться. – Вечно мерзну, даже летом, особенно в этих зарослях. – Он медленно приближался к ней. – Споткнулся недавно, – дружелюбно заметил он. – Наступил на кролика или на что-то другое.

– Вы – англичанин, – сказала она, и привычная шотландская настороженность вернулась к ней.

– Наполовину. Только наполовину. Отец – англичанин, а мать – шотландка, из Инвернесса.

– А говор у вас нездешний.

– Англичане тоже так говорят. А мне что делать? – Его губы сложились в забавную улыбку.

Он сжал ее пальцы обтянутой перчаткой рукой и поцеловал воздух над ее ладонью. Потом широким жестом снял с головы шляпу и, отведя ее в сторону, склонился, почти касаясь земли пером. Девушка улыбнулась, он ответил ей тем же.

Ах, Мойра, как хорошо было с тобой! Она даже поверила, что он женится на ней. Она не догадывалась, что он никогда бы не допустил, чтобы его ребенок родился от шлюхи. Она сильно кричала и плакала, когда он лишил ее невинности, однако ему ничего не стоило утешить ее пустыми, ничего не значащими для него словами, намекнув на светлое будущее.

Бедная Мойра! Наверное, он слишком далеко зашел с ней и слишком поторопился. Несмотря на свою хрупкость, она протянула еще целых два дня. Он вспоминал о ней с самым теплым чувством.

Последние два года их полк нес службу в этой дыре на краю света. Патрульные разъезды занимали довольно много времени, а развлечения однополчан наводили скуку. Свой досуг он заполнил тем, что терпеливо выискивал женщин, увещевал их сладкими словами и нежным подходом. Обработка очередной жертвы занимала все свободное время. Обмануть деревенскую простушку не составляло особого труда: прикинуться дурачком, улыбнуться раз-другой, и вот она уже готова встретиться с ним в безлюдном уголке вроде этого, где и находила свой последний приют среди утесника и вереска.

Одинокие шотландки попадались в его сети, как рыба в пруду, и гибли из-за собственной глупости. Он становился их другом и любовником, а главное, спасителем: избавлял их от однообразного серого существования. Такая роль ему нравилась.

А эта… как же ее звали? Ах да, Мери сама охотно пришла в это безлюдное место. Он уже несколько недель обрабатывал ее невинными поцелуями и нежными прикосновениями. Она упала на землю, задрав юбку и заранее расшнуровав лиф, ища его губы. Она снова и снова бормотала, что любит его, повторяла эти слова как заклинание.

Такая податливость не устраивала Беннета, и девушка почувствовала неладное, как только заметила в его руке нож. Но даже тогда не поверила, не смогла. И только когда у нее на груди появилась алая полоска, соединившая два соска подобно мостику, до нее наконец дошло, что он не нежный соискатель ее руки и сердца, что ему не нужны ее мольбы и покорность.

Ему нужен ее ужас.

Ничто не возбуждало его так, как животный страх жертвы. При виде этого страха он наполнялся жаждой крови, слепой страстью, от которой кружилась голова и все плыло вокруг, когда он кончал их, кричащих от ужаса, взывавших о помощи, словно кто-то мог помочь им.

Разумеется, помощь никогда не приходила.

Мери не выдержала боли, пришлось прикончить ее раньше, чем ему бы хотелось. Глупая корова, сколько у него ушло усилий на то, чтобы в ее глазах появился страх. Почти до конца она сохраняла изумленное выражение. В мягких карих глазах сначала промелькнуло удивление, шок и, наконец, появился ужас, словно она никак не могла взять в толк, что он делает.

Беннет опять улыбнулся и застегнул штаны, оправляя опавшую плоть. Он безучастно посмотрел на тело, быстро остывающее на кустиках вереска. Кровь уже почти перестала течь, но добрая сотня резаных ран – поначалу алых, а потом почти черных от свернувшейся крови – свидетельствовала о том, что здесь произошло. Он вытер нож о траву и подумал, что надо будет заточить его. Просто удивительно, как тупится нож от такой работы!

Интересно, что сказала бы жена брата о его очередном подвиге? Жена любимого брата, которую Беннет часто одалживал у него. Господи, как он возбуждался с ней! Всегда такая молчаливая, малоподвижная, пока он до нее не добирался. Стоило ему улыбнуться, как она начинала скулить. Поначалу он ее связывал, но позднее необходимость в этом отпала. Он еще не успевал притронуться к ней, как она начинала кричать. Однако у нее хватало сил вынести все, что он с ней проделывал. Но до ножа ни разу не доходило. Интересно, что бы она сделала, если бы дошло? Занятная мысль. Он грубо выругался, глядя на мертвое, безжизненное, ни на что больше не годное тело женщины, распростертое на земле.

Жаль, что невестки нет поблизости. Очень жаль.

Ему так не хватает Джудит.

Глава 5

– Рад видеть тебя, красавица.

Джудит хотела сказать Малкольму, чтобы он приберег свои комплименты для тех, кто им поверит, однако промолчала.

Весь день ее никто не трогал, она бездельничала, раздумывая над нелепостью своего положения, но так и не придумала, как из него выпутаться. Друзей нет, денег тоже, о возвращении в родительский дом не может быть и речи. Что же делать?

Наконец, уверившись, что выхода нет, а ответов на свои вопросы она не найдет, Джудит занялась более насущными делами. К концу дня она убедилась, что горячая ванна в Шотландии роскошь. Она подняла по стертым ступеням три ведра воды, готовая преодолеть все, что угодно, лишь бы смыть с себя неприятный запах. И только вымывшись, она использовала остатки воды для волос. Среди жалкого содержимого ее дорожного саквояжа нашлась щетка, которой она стала расчесывать их.

Джудит не испытывала тщеславия от того, что ее волосы спадали до пояса, были густыми и вьющимися, отливали медью и золотом. Зеркала не было, и она не могла посмотреть, как сидит платье и к лицу ли оно. Ей было безразлично, что губы у нее совсем белые, а в щеках ни кровинки. Джудит уже давно старалась пореже смотреться в зеркало: слишком больно видеть свое отражение. Лиф туго зашнурован, волосы зачесаны назад – больше ничего не требуется.

Если у нее иногда и появлялось желание выглядеть иначе, то это были пустые мечтания. Какой смысл притворяться, что ее жизнь вдруг изменится. Джудит навсегда останется такой, как сейчас, и душой и телом. Сколько ни мечтай, ничего не изменишь.

Она как раз раздумывала, стоит ли ей выходить из своей комнаты, когда позвали к ужину. Увидев стоящего внизу лорда Маклеода, гневно глядящего на нее, Джудит едва не вернулась к себе. Только мучительное чувство голода заставило ее все же последовать за Малкольмом на кухню. Позднее Джудит пожалела об этом: лучше было бы остаться в своей комнате и попросить принести воды с хлебом. По крайней мере было бы съедобно.

Она уселась между Малкольмом и Софи и с подозрением поковыряла вилкой прозрачные овощи и жидкую овсянку, которая отдавала мыльной водой. Каждый накладывал себе сам, и Джудит с удивлением наблюдала, как Малкольм вновь и вновь возвращается к котелку над огнем. У него, должно быть, железный желудок. Сама она с трудом заставила себя проглотить одну водянистую картофелину. Даже лорд Маклеод, сидя на противоположном конце широкого дубового стола, придирчиво ковырял в тарелке, словно опасаясь есть приготовленное.

Осторожно расспросив, Джудит выяснила, что ужин приготовила одна из женщин клана. Теперь девушка начинала понимать, чем объясняется желание Малкольма найти жену для лорда Маклеода. Однако резать овощи соломкой и кубиками, тушить, варить и жарить она прекрасно могла бы оставаясь и незамужней. Для этого совсем не обязательно приковывать ее к лорду Маклеоду и этим развалинам цепями брака.

Лорд не замечал ее присутствия так же старательно, как ей бы хотелось не замечать его. Ее взгляд невольно возвращался к высокой фигуре, сидящей напротив, отмечая широкие плечи, загорелые руки, большие, загрубевшие от работы, все в царапинах и порезах ладони. Он склонился над тарелкой и сосредоточенно расправлялся с ужином. Своими манерами он заметно отличался в лучшую сторону и от Питера, и от Энтони.

Впрочем, Алисдер Маклеод отличался от ее предыдущих мужей не только этим.

От него исходил не запах лекарств, постоянно преследовавший хрупкого здоровьем Питера, и не запах крови и пота, как от Энтони. Лорд Маклеод источал свежий терпкий запах, отдававший сосной и бескрайними просторами. Его густые черные волосы, отливавшие синевой, совсем не походили на тонкие светлые волосы Питера или редеющие волосы Энтони. Маклеод был выше их обоих. Поношенная белая рубашка плотно обтягивала его широкие плечи, а штаны облегали бедра так, что воображению уже ничего не оставалось. Сильное, волевое лицо прорезали две складочки на подбородке, упираясь в немного полную, но четко очерченную нижнюю губу. Солнце, ветер, а может, и сама жизнь испещрили мелкими морщинками уголки глаз, однако они не только не портили общего впечатления, а напротив, добавляли глубины и значимости его лицу. Взгляд Маклеода служил ему грозным оружием: казалось, он проникает в самую душу, в ее тайные уголки. Когда лорд улыбался, на его мужественном загорелом лице сверкали ровные белые зубы, а у Джудит внутри все начинало дрожать от страха.

Старая Софи отчетливо ощущала тайные токи, незримо соединившие ее внука и Джудит.

– Малкольм, – обратилась она к члену клана, шумно и с явным удовольствием расправлявшемуся с ужином, – будь добр, оставь нас одних.

Малкольм взглянул на лорда Маклеода, который едва заметно кивнул, потом на Джудит, которая сосредоточенно склонилась над тарелкой, и, наконец, перевел вопросительный взгляд на Софи. Прежде чем покинуть кухню, Малкольм подошел к котлу и еще раз наполнил тарелку, чем вызвал у Джудит гримасу отвращения и улыбку у Алисдера.

Весь день Софи обдумывала то, что собиралась сказать сейчас. Возраст и мудрость придавали ей решимости, а понимание того, что времени у нее оставалось все меньше, укрепляло мужество. Теперь Софи вспоминала свое детство в поместье отца во Франции куда яснее, чем то, что произошло час назад. Это весьма забавляло ее и доказывало, что пришла настоящая старость, что она такая же древняя морщинистая старуха, какой была когда-то ее бабушка. Невероятно, но бывали времена, когда она вовсе не чувствовала себя старой, напротив, ей казалось, что она – молоденькая девушка, и только воспоминания о долгой хорошо прожитой и полной любви жизни напоминали о прошедших годах.

О, Джеральд, осталось совсем немного. Ей уже не казалось странным, что она молится покойному мужу чаще, чем Господу. Она очень любила его, гордого, энергичного человека, который стал ее мужем, ее жизнью. Правда, не без борьбы.

Еще многое надо сделать, прежде чем они соединятся, многое завершить. У нее есть обязанности, и счастье внука – не последняя из них. Он такой упрямец. Почти как дед. Софи вздохнула и чуть заметно улыбнулась. И такой же любящий…

Джудит очень напоминала Софи, какой та была в далекой молодости. Софи приехала много-много лет назад в Шотландию тоже не по своей воле, тоже была против брака, к которому ее принуждали. Семью Ажинкуров во Франции связывали давние узы с Маклеодами, и брак Софи должен был обеспечить преемственность этой связи. Со временем земля отважных шотландцев стала казаться ей прекрасной, а одиночество, которое она испытывала, покинув родину, скоро сменила глубокая, преданная любовь.

Как бы она хотела передать такие же чувства этой молодой паре!

Софи оперлась обеими руками о палку. Она видела, что они ждут ее слов, видела, что каждого мучает свой страх. Джудит почти уткнулась лицом в тарелку, но Софи не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы знать: они потемнели и полны сомнений. Она понимала и то, что выражает решительно выдвинутый вперед подбородок внука. Какие упрямые!

– Даю вам три месяца, дети, – негромко, но четко проговорила Софи, смягчая слова доброй улыбкой, – чтобы вы поняли, подходите ли друг другу. В конце этого срока, если вы почувствуете, что не уживаетесь, я пересмотрю свои слова. Вполне возможно, я ошиблась и не сказала ничего такого, что могло бы навсегда привязать вас друг к другу, когда Малкольм призвал меня в свидетели. – Она не спускала глаз с Алисдера.

Своими действиями сегодня, представив Джудит всему клану как жену лорда Маклеода, Малкольм ясно показал, что Алисдер охотно принял этот союз. По обычаям клана они уже считались мужем и женой.

Воцарилось молчание. Алисдер и Джудит молча обдумывали сказанное Софи. Когда девушка заговорила, ее слова повторили мысли Алисдера. Совпадение только усугубило его раздражение.

– Незачем напрасно тратить время, – тихо произнесла она. – Я знаю, мы не подойдем друг другу.

Алисдер кивнул, полностью соглашаясь.

– Если вы не желаете даже попробовать, значит, с памятью у меня все в порядке. Малкольм объявил вас мужем и женой при свидетелях.

– Бабушка, как бы я ни стремился положить конец этому фарсу, я не прошу тебя лгать.

– Алисдер, мое самое страстное желание – увидеть, что твоя жизнь устроена. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на сожаления или боль. Я бы все отдала, чтобы ты обрел покой, даже если ради этого придется кое-что забыть. – Софи ласково улыбнулась ему. Он так напоминал любимого Джеральда! – Никогда не сомневайся в одном, дорогая моя, – проговорила она, обращаясь к Джудит, – даже если будешь сомневаться во всем остальном. Эта земля рождает отважных людей. Упрямых, верных до конца, верящих в идеалы, от которых готов отказаться весь остальной мир. Мой внук воплощает все лучшее, что есть на этой земле. Тебе могло повезти куда меньше с мужем.

«Точнее сказать, лорду Маклеоду могло бы больше повезти с женой», – подумала Джудит, не отрывая глаз от стола. Только один раз она взглянула на хрупкую маленькую женщину, лицо которой было полно решимости, и заметила, как покраснел Маклеод. Неужели смутился, услышав похвалу в свой адрес? Вряд ли.

– Если в конце этого времени, – продолжила Софи, словно не замечая изучающего взгляда Джудит, на секунду остановившегося на лице Алисдера, – ты здесь не приживешься, считай себя свободной, можешь уйти. Правда, с деньгами у нас туго, но у меня есть кое-какие драгоценности. Какое-то время ты продержишься.

– Нет-нет, я на это не пойду, – возразила Джудит.

– А я и не позволю, – резко вставил Алисдер.

Последние два года, несмотря на все трудности, голод и лишения, которые пришлось вынести клану, он не прикоснулся к драгоценностям бабушки. Не из гордости. Гордость умерла, когда он впрягся в плуг. Она исчезла, когда пришлось ломать мебель, чтобы зимой топить камин, когда снег толстым покрывалом укрывал землю, а проникающий ледяной ветер завывал в стенах замка. Гордость ушла, когда он вернулся домой в Тайнан, сломленный горем и отчаянием, и с ужасом увидел, что осталось от клана. Остатки былой гордости умерли, когда пришлось ковыряться в земле, отыскивая случайно не выкопанные картофелины, любые съедобные коренья для умирающих от голода людей. Нет, в лорде Маклеоде говорила не гордость, а, скорее, странная, неуместная чувствительность.

У них мало что осталось от прошлого. Им запретили жить по-своему. Остались только память да отдельные безделушки. Продав драгоценности Софи, конечно, можно было какое-то время существовать без забот, но их потеря стала бы невозвратной утратой. Броши, ожерелья, несколько золотых браслетов, переливающиеся драгоценные камни, никогда не знавшие оправы, были подарены Софи ее мужем, дедушкой нынешнего лорда Маклеода. Софи не цеплялась за них и, если надо, не стала бы возражать против их продажи. Однако Алисдер видел, как иногда она вынимала их из тайника, внимательно разглядывала, гладила, а из ее глаз беззвучно текли слезы. Нет, он не отнимет у бабушки ее воспоминания и тем более не позволит сделать это англичанке.

– В определенное время мы все делаем то, что должны, дети, – проговорила Софи с упрямством не меньшим, чем у Алисдера. – Драгоценности принадлежат мне, и я вольна распоряжаться ими, как сочту нужным. И потом, кажется, ты кое-что забыл. Ваше расставание еще под вопросом. Решать буду я. Если мне покажется, что вы не очень старались, вы останетесь мужем и женой. – Софи замолчала и повернулась к Джудит. – Детка, – обратилась она к ней, – мы живем не в обычное время, да и ты не девушка. Иначе такой договор был бы невозможен. Ты уже была замужем, поэтому несколько месяцев, которые проведешь с Алисдером, никак не повлияют на твою репутацию. Ты понимаешь?

– По-моему, ты намекаешь на более близкие отношения, бабушка, – перебил ее Алисдер, – но этого не случится. – Он не испытывал ни малейшего желания дополнительно осложнять свою жизнь, разделив постель с англичанкой.

Джудит не отрывала взгляда от изрезанной поверхности дубового стола.

– Но вы ведь попробуете? Это все, о чем я прошу, – взывала к ним Софи, – а иначе готовьтесь провести вместе всю жизнь.

От этих слов Джудит стало не по себе. Она посмотрела прямо в глаза Алисдеру. Угроза бабушки сильно подействовала и на него. Он тоже пристально посмотрел на Джудит.

«Часто крошечная искра разжигает огромное пламя», – подумала Софи и улыбнулась.

Глава 6

Больно.

Глаза никак не открыть. Что-то не так. Джудит попробовала приподнять веки, но, налитые свинцовой тяжестью, они не слушались. Захотела поднять руку и прижать к глазам ладонь, освободиться от повязки, но поняла, что руки крепко связаны за головой. Она попробовала подтянуться, но только туже затянула веревку, которая стягивала запястья. Ужас охватил ее, заполнив липким потом каждую пору на теле.

Она вскрикнула от неожиданности, когда у самого уха раздался мужской голос.

– Так,– произнес он тихо, почти сочувственно, и тут же чья-то рука зажала ей рот,– значит, ты проснулась. Хорошо. Было бы очень жаль, если бы ты пропустила следующую часть.

– Не надо, – молила она сквозь сжимавшие ее рот пальцы.

– Не надо? А как же мы? Так и не повеселимся? – Беззвучная усмешка. – Ну уж нет.

Руку сменили губы, горячие и влажные. Она едва не задохнулась, когда его язык резким движением ворвался ей в рот. От него несло табаком и бренди. От отвращения она крепко сжала зубы. Он тотчас отскочил, вскрикнув от боли, – единственная награда за крошечный мужественный поступок, а потом нанес ей сильнейший удар по голове. Она закричала – громко, пронзительно, но ее крики вызвали у них только смех. Казалось, он лишь еще больше возбуждает этих зверей, веселящихся при виде чужого страха. С нее сорвали одеяло, и холодный воздух охватил взмокшее от испарины обнаженное тело. Она брыкалась несвязанными ногами, но эти движения еще больше забавляли мужчин и не остановили руку, которая не торопясь, бесстыдно изучала ее. Джудит выгнулась вверх от боли, когда чьи-то пальцы вошли в нее, однако это непроизвольное движение вызвало только дополнительные похабные замечания собравшихся.

Матрац прогнулся под тяжестью мужчины, навалившегося на нее. Она кожей ощутила его волосатое тело. Джудит дернула согнутой ногой вверх, пытаясь скинуть его. Послышался приглушенный стон и ругательства, она поняла, что сделала ему больно.

– Вытяни ей ноги, Энтони, и привяжи к спинке кровати.

Джудит сопротивлялась как могла. Однако сил, рожденных страхом и гневом, было явно недостаточно. Веревки, которыми привязали ее раздвинутые ноги, стали красными от крови, прежде чем она, обессилев, замерла на матраце. Но даже теперь она не собиралась облегчать им задачу.

Она извивалась от отвращения при прикосновении губ и рук, которые делали с ее телом все, что хотели, дергалась то в одну сторону, то в другую, но веревки надежно держали ее, а мужчины довольно смеялись, перемежая смех сальными шутками.

– Уверен, ей даже нравится! – крикнул кто-то.

– Твою сучку надо приручить, Энтони, – захохотал другой.

Словно в наказание за непокорность, чьи-то грубые пальцы схватили ее груди и сильно сжали их. Джудит застонала от боли, но слабый звук только подзадорил мучителя, который тут же больно укусил ее сосок. Увы, эта боль была ничто по сравнению с мукой, которую пришлось вынести ей дальше.

Бесстыдные пальцы сменил огромный фаллос. Он безжалостно вошел в Джудит, разрывая сухую нежную ткань и смазывая свой путь ее кровью. Приглушенные крики Джудит сопровождались стонами животного удовольствия ее мучителя.

Но и этим дело не кончилось.

Получив свое, первый мужчина оставил Джудит для того, чтобы его место занял другой. Затем – еще один. Тело ее покрылось следами укусов и синяков от засосов. Боль внизу живота, была теперь пустяком по сравнению с тем, как болело все тело.

Разум Джудит не принимал участия в этой битве за выживание. Казалось, сознание отделилось от плоти и со стороны с ужасом наблюдает за тем, что происходит с ее телом. Она чувствовала, как между ног у нее струится теплая липкая жидкость. Джудит понимала, что истекает кровью. Каждое новое движение насильника ранило не только тело, но и душу.

* * *

Джудит проснулась и сразу подумала, что кошмар, от которого она все еще дрожала, теперь часть прошлого. Воспоминание. Энтони умер, а брат его далеко. В выгоревшем замке она в безопасности. И в этом заключается ирония: отправив дочь сюда, отец, сам того не ведая, избавил ее от мучений.

Но Софи Маклеод предложила невероятную сделку.

Удивительно, как уважительно шотландцы относились к очень странному обряду бракосочетания во дворе. В прошлой жизни Джудит уважение ценилось не очень высоко. Отец считал, что такие понятия, как честь и уважение, существуют только для слабых, сам же он привык жульничать и обманывать, особенно если это сулило хорошую прибыль. Ни один из ее бывших мужей не обладал тем, что можно назвать характером.

Джудит сидела на краю просевшего матраца, ее руки все еще дрожали. Уже несколько месяцев кошмар не повторялся, впрочем, понятно, почему он опять приснился прошлой ночью: этот разрушенный замок с обгоревшими стенами и вечным запахом гари, наверное, притягивал привидения и воспоминания.

Джудит подошла к окну. Занимался рассвет.

Пейзаж перед ее глазами был странен и поразительно не похож на то первое впечатление, которое произвел на нее Тайнан. В нем не осталось ничего мрачного. Казалось, природа решила показать ей здешние места с лучшей стороны, дразнила глаз спокойствием и красотой. Серые остроконечные пики дальних гор с белыми вершинами походили на шоколад со взбитыми сливками. Высокие сосны слева от замка взмывали в небо, их густые ветви плотно закрывали его. Утесы обрывались в море, белые гребни ленивых волн медленно накатывали, разбивались об огромные валуны и успокаивались в небольшой, окруженной с трех сторон скалами бухте. Краски были до невероятности чистыми в это великолепное утро: синева воды и неба, изумрудная зелень леса, белизна морской пены и дальних заснеженных вершин, приглушенно-серый цвет гор и глубоких волн – все звучало единой волшебной симфонией цвета.

Джудит закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пряный морской аромат ничем не напоминал резкие запахи Лондона. Здешний воздух, свежий и приятный, отдавал запахом морской соли и недавно вспаханной земли – запахом живой природы, а не человека.

Три месяца – сравнительно небольшой отрезок времени, особенно если учесть, что ее замужняя жизнь с Энтони длилась четыре бесконечных года. Три месяца – почти ничто, зато после ее ждут свобода и безопасность. Через три месяца наступит осень, но дороги будут еще проходимы. Она не вернется в Англию. Она начнет новую жизнь, начнет все сначала, и ее новая жизнь будет чиста, как сегодняшнее утро.

Джудит с удовольствием бы умылась сейчас холодной водой, не забудь она накануне наполнить кувшин. Она слишком торопилась улизнуть из-за кухонного стола, чтобы думать о подобных пустяках. Теперь она с сожалением вздохнула, надела то же платье, что осторожно сняла накануне вечером, и, аккуратно расчесав волосы, уложила их узлом на затылке. Потом расправила плечи, сделала глубокий вдох и открыла дверь, ведущую в холл.

Она едва не столкнулась с главным героем своих размышлений. Маклеод остановился и, не произнеся ни слова, оглядел ее взглядом, в котором отсутствовали насмешки или одобрение. Его глаза вообще ничего не выражали, словно она и не стояла перед ним, а он изучал стену у нее за спиной.

Ни один не произнес ни слова, хотя они могли бы многое сказать друг другу.

Джудит хорошо понимала, что он думает о ней. Мужчины, подобные Маклеоду, наделенные утонченной внешностью, скрытой силой и твердостью духа, обычно хотят от женщин только одного. И без труда получают это. Джудит поблагодарила Небо, что он, кажется, ничего не хочет. Однако что, если он передумает? Вполне возможно, судя по взгляду, который остановился на ее груди. Он тоже начнет отпускать сальные шутки в адрес Джудит? Начнет как бы случайно касаться ее, сравнивать с кобылой, которая только и ждет, чтобы ее покрыли?

Так и не сказав ни слова, Маклеод исчез, спустившись по винтовой лестнице.

Несколько мгновений спустя она последовала за ним и, прежде чем войти, осторожно заглянула на кухню. Никого. Джудит схватила неаппетитного вида репу, из которой состоял весь ее завтрак, и уселась на выскобленную деревянную скамью.

Интересно, она будет чувствовать то же, что и сейчас, все три месяца? Сердце ушло в пятки, кровь застыла от страха. Как выдержать? Целых три месяца? Они растянулись перед ней, уходя минутами в бесконечность. Разве у нее есть выбор?

Она мысленно рассмотрела все возможные варианты, словно лавочник, прикидывающий прибыль. В конце концов, выбирать не из чего.

Сидя в полной тишине на скамейке в кухне, Джудит Кутбертсон-Уиллоуби-Хендерсон-Маклеод неохотно признала, что ей остается только одно. Как это ни страшно, придется остаться здесь в качестве жены Маклеода.

Правда, ненадолго.