Текст книги "Девушка с Легар-стрит"

Джинетт снова повернулась ко мне:

– Что-то подсказывает мне, что я когда-нибудь горько пожалею об этом, но сейчас я не вижу иного выбора. Кроме того, если он будет работать в саду, мне не придется часто иметь с ним дело.

В ответ я, подражая ей, подняла бровь.

– Ну ладно, – сказала она, вставая и надевая перчатки. – Пусть будет так. А теперь, похоже, мы должны подготовить небольшое заявление для прессы, чтобы они поскорее убрались. Что-то в духе того, что мы ничего не знаем, и это правда. Мол, то, что произошло более ста лет назад, сегодня не имеет для нас никакого значения.

Джек протянул руку, помогая мне встать с дивана.

– Верно. И мы знаем, что это правда. – Он обнял меня, и я с благодарностью прильнула к нему. Мне тотчас вспомнился призрак маленького мальчика, который заставил нас разгадать тайну прошлого, чтобы вернуть доброе имя его матери.

Заметив руку Джека, мать снова оглянулась на меня.

– Я не сказала, что это правда, а только то, что я скажу прессе. – Она взяла сумочку. – Надеюсь, ты извинишь меня, если я не завершу эту сделку рукопожатием. – Джинетт на прощание поцеловала Амелию, и Джек открыл ей дверь. – Я позвоню тебе, – добавила она. – Я пока живу в отеле «Чарльстон-Плейс» на Митинг-стрит. И мне не терпится вернуться в родной дом.

Легкий испуг пробежал по моим жилам, словно песок в песочных часах, сначала медленно, а затем все быстрей и быстрей, подталкивая меня к неизвестному сроку.

– Я позвоню тебе утром, чтобы обсудить детали предложения.

– Хорошо. Спокойной ночи, Мелли.

Не в силах ответить матери теми же словами, которые я в последний раз сказала ей много лет назад, в ту ночь, когда она оставила меня, я посмотрела на Джека в надежде на его помощь.

Он распахнул перед ней дверь:

– Спокойной ночи, мисс Приоло.

Она одарила его теплой улыбкой. Я внутренне простонала. Мать вышла, и Джек тихо закрыл за ней дверь.

* * *

Хотя была суббота, я уже встала, приняла душ и к шести тридцати была одета и занята тем, что наводила порядок в ящике для белья, раскладывая его по цвету и стилю, когда внезапно раздался звонок в дверь. Не то чтобы у меня не было иных дел. Например, у меня все еще не был готов пакет документов на приобретение матерью дома, равно как предложения для двух потенциальных клиентов, да и моя машина нуждалась в мойке, а Генерала Ли, который в данный момент свернулся калачиком на моей подушке, следовало отвезти к собачьему парикмахеру. Но годы терапии научили меня, что лучший метод восстановить контроль над моей жизнью – это все разложить по полочкам. Увы, на прошлой неделе моя жизнь слетела так далеко от наезженной колеи, что я не была уверена, смогу ли когда-нибудь вернуть ее назад.

Я выглянула в окно, ожидая увидеть очередной фургон телевизионщиков, но моему взгляду предстал лишь красный кабриолет «Ауди». Несмотря на пророчества моей матери, ее заявления прессе лишь сильнее разворошили осиное гнездо СМИ. Репортеры роились вокруг меня, моего кабинета, моего дома и моей матери. Испытав их внимание на собственной шкуре, я даже прониклась сочувствием к Бритни Спирс.

Прижавшись лицом к окну, я прищурилась, пытаясь разглядеть, что там есть дальше вдоль улицы, и заметила прямо позади «Ауди» «Порш» Джека. Дверной звонок звякнул снова. Сбежав по лестнице вниз, я на цыпочках подошла к двери. Сквозь матовое стекло я разглядела силуэты двух людей – мужчины и женщины. Я не была уверена, кто эта женщина, но мужчину угадала безошибочно.

– Джек? – спросила я, открывая дверь. – Сейчас всего шесть тридцать утра.

– Извини, – сказал он. Впрочем, никакого раскаяния на его лице я не заметила. – Должно быть, я забыл ключ в своей комнате. Но я знал, что ты не спишь. Не иначе как составляешь свои знаменитые таблицы срочных дел и вряд ли станешь возражать, если я тебя отвлеку.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но столь же резко закрыла, и не только потому, что Джек был близок к истине. Мой взгляд упал на белокурую женщину с ним рядом, и я удивленно уставилась на нее.

– Мелли, возможно ты помнишь…

– Ребекку Эджертон, – холодно сказала я. – Отлично помню. Кстати, она репортер.

– Да, – сказал он, жестом приглашая Ребекку войти первой. Он подышал на ладони, энергично потер их и быстро закрыл дверь, принеся с собой в вестибюль холодное дыхание улицы.

Я стояла, глядя на них в ожидании объяснений.

– Может, пойдем на кухню, и я приготовлю кофе, – предложил Джек. – А потом поговорим.

– Я только «за», – пискнула Ребекка. – Мы не спали всю ночь, так что порция кофеина мне не помешает.

Выгнув бровь, я одарила Джека коронным взглядом моей матери, затем повернулась и зашагала в кухню.

– Всю ночь?

– У меня с собой был сотовый телефон, Мелли. Если тебе что-то было нужно, тебе было достаточно мне позвонить.

– Мы просто наверстывали упущенное, – вмешалась Ребекка. – Джек и я не виделись несколько лет, и нам было что рассказать друг другу.

– Не сомневаюсь. – Я пошла в кладовую и вытащила большую банку кофе. Джек тотчас вырос рядом и забрал ее у меня.

– Садись, я сам, – тихо сказал он. – Не хочу, чтобы ты находилась рядом с чем-то похожим на оружие.

Я подчинилась, пусть даже лишь ради того, чтобы не давать Ребекке поводов, и, вытащив стул, села за кухонный стол напротив нее. Генерал Ли вошел на кухню, затем быстро подошел к столу и обосновался у ног Ребекки. Он даже наклонил голову, чтобы ей было легче почесать его за ушами. Одарив пса укоризненным взглядом, я снова повернулась к Ребекке:

– Итак, вы с Джеком встречались до того, как он познакомился с Эмили.

Ребекка слащаво улыбнулась.

– Да. А потом, после того как Эмили… ушла, мы потеряли связь. Предполагаю, что жизнь известного писателя не оставляет ему ни одной свободной минуты.

Джек положил в фильтр ложку кофе.

– О, это и другие вещи.

Он покосился на меня, и у меня в пальцах ног возникла неприятная щекотка.

– Это подводит меня к пониманию того, почему мы здесь. – Он включил кофеварку и сел к нам за стол. – Я думаю, что Ребекка может нам помочь.

– Помочь нам? – переспросила я. – В чем?

Я пристально посмотрела на Джека, игнорируя Ребекку.

Краем глаза я заметила, как она взяла Генерала Ли на колени, и что бы вы думали? Этот маленький четвероногий предатель лизнул ее в щеку!

– Очистить от призраков дом вашей матери, – сказала Ребекка.

Я всплеснула руками:

– Отлично, Джек. Осталось только раструбить на весь мир, что мы с матерью участвуем в шоу уродов! Знаете, у меня имеется деловая репутация.

Ребекка коснулась моей руки:

– Он доверился мне как другу, а не как репортеру, хотя я думаю, что мои связи также могут помочь.

– Спасибо, но нам не нужна помощь. Мы с Джеком уже добились в этом деле определенных успехов, а с помощью моей матери, думаю, мы решим эту проблему очень быстро. – Я отодвинулась от нее. Если честно, мне было не по себе, и не только из-за ее близости, но также из-за того, что она была в курсе моих экстрасенсорных способностей.

Они отнюдь не были предметом моей гордости. Скорее – генетической причудой, вроде чьих-то вьющихся волос или оттопыренных ушей. Снискать славу женщины, которая видит мертвецов, было в лучшем случае чем-то унизительным.

Джек подался вперед, его взгляд был серьезен:

– Ты и вправду так думаешь, Мелли? Весь наш прошлый опыт свидетельствует о том, что сейчас мы имеем дело с совершенно другой игрой. Похоже, что оно – как бы мы его ни называли – обитает здесь уже давно, подкарауливая тебя.

Я сглотнула комок.

– Может быть. Но, как сказала моя мать, наших совместных усилий должно хватить для борьбы с ним.

Джек продолжал сверлить меня взглядом.

– Мелли, вы обе когда-то жили в доме с вашей бабушкой, и вам троим их не хватило. И это меня беспокоит. Не говоря уже о том, – он прищурился, – что твоя мать явно чего-то недоговаривает.

Та же самая мысль крепко засела в моей голове, словно муха, жужжа мне на ухо, но я упорно продолжала ее отгонять, отказываясь верить, что за этой историей кроется нечто большее. Что бы там ни думали другие, лично на меня потусторонние вещи наводили страх. Нет, конечно, я боялась не всех духов, а лишь тех, что звонили мне по телефону с угрозами и нападали на меня. То, что я видела их или общалась с ними, не делало их моими друзьями. Именно поэтому мне очень хотелось верить, что мы с матерью сможем очистить от них дом, так что особых поводов для беспокойства нет.

– Я не думаю… – начала я.

– Я уже сказала Джеку, – перебила меня Ребекка, – что все, что я в конечном итоге напишу о вашей матери, сначала получит ее одобрение. Я отдаю себе отчет в том, что ее экстрасенсорные способности, равно как и ваши, – это конфиденциальная информация, и я не предам ваше доверие. Просто это одна из тех возможностей, которые могли бы помочь мне сделать карьеру. – Она с надеждой посмотрела на меня, и я в очередной раз поразилась тому, сколь знакомым было ее лицо – и не только из-за сходства с Эмили.

– У Ребекки тоже есть дар, – добавил Джек. По лицу Ребекки было видно, что она предпочла бы, чтобы Джек этого не говорил. Но когда Джек посмотрел на меня, я поняла: он отлично знает, что она чувствует, но хочет, чтобы я все равно это поняла. – Правда, не такой сильный, как у тебя, – добавил он. – Она не видит мертвых, зато жутко точна в своих пророчествах.

Я молча посмотрела на Ребекку. Интересно: знала ли она о болезни Эмили и ее последующей смерти, но предпочла скрыть это от Джека? Мне также не давал покоя вопрос, чем вызвано ее повторное появление в жизни Джека – их прошлым взаимным романтическим увлечением или интересом Ребекки к моей семье?

Пальцы Ребекки веером лежали на деревянной столешнице – бледная кожа, ногти покрыты блестящим розовым лаком. Они тоже показались мне знакомыми.

– Это наша семейная черта. У моей матери, тети и бабушки тоже есть этот дар.

– Ребекка уже занялась исследованием, выясняя имена членов семьи и близких друзей, чтобы определить, кому может принадлежать найденное на судне тело. Ее источники были бы весьма полезны для вас.

Я откинулась на спинку стула, пристально глядя на Джека и пытаясь понять, почему он так хочет, чтобы Ребекка нам помогла. Неужели это как-то связано с ее поразительным сходством с женщиной, которую он любил и потерял?

– И что вы уже узнали?

Ребекка самодовольно улыбнулась.

– Когда после ста тридцати шести лет под водой спасатели подняли подводную лодку «Ханли», там все еще были скелеты и жизнеспособная ДНК. С ее помощью удалось найти потомков членов экипажа. В данном случае можно будет, по крайней мере, определить, принадлежат ли найденные на судне останки вашему родственнику.

Ребекка вопросительно подняла бровь. Я едва не велела ей прекратить это делать, но вовремя поняла, насколько неуместно это было бы с моей стороны.

– Разница лишь в том, – продолжила она, – что тела членов команды «Ханли» занесло илом, что способствовало их сохранности. Думаю, что, помимо зубов и волос, исследователи также нашли остатки мозговых тканей. Тело в сундуке сохранилось не так хорошо. После всех этих лет, что останки пролежали в теплой соленой воде, исследователям крупно повезет, если они найдут достаточное количество костей, чтобы собрать их воедино и определить пол и возраст. Имени жертвы это не даст, но информация, безусловно, позволит сузить список. И вот тут появляюсь я. – Ребекка умолкла, как будто ждала мою реакцию – дам ли я ей договорить или с ходу отмету абсурдное заявление, что она способна мне помочь. Даже Генерал Ли прекратил вылизывать себя и пристально посмотрел на меня, желая увидеть, что я буду делать.

– По крайней мере, – продолжила Ребекка, – я могу сузить список, выяснив годы жизни и связь с семьей Приоло. Я так основательно изучила вашу семью, что, вероятно, уже располагаю нужной информацией. – Она улыбнулась Джеку. Меня же так и подмывало сказать ей, чтобы она прекратила это делать. – Я поделюсь всем, что найду, с Джеком, чтобы он мог использовать это в своей следующей книге. Никогда не знаешь, – она многозначительно посмотрела на меня, – о чем он решит написать дальше. И если эта загадка окажется интригующей, думаю, из нее выйдет отличное продолжение истории Вандерхорста, над которой он сейчас работает.

– Неужели? – спросила я. Настала моя очередь скептически поднять бровь. – Вы двое уже говорили об этом?

– Не совсем, – сказал Джек.

– Да, – одновременно с ним сказала Ребекка.

Джек встал и начал наливать в наши кружки кофе. Я обратила внимание, что он добавил в кружку Ребекки сахар и сливки, даже не спросив ее. – Я лишь хотел сказать, что Ребекка упомянула об этом, и я непременно это учту. – Он принес три кружки к столу и поставил их перед нами. – Но я никогда бы не написал ни единого слова без твоего разрешения.

Я промолчала и даже подула на мой горячий кофе, чтобы нарочно протянуть время. Если честно, я была не в восторге от идеи работать с чужим человеком. С другой стороны, ее участие могло бы существенно ускорить процесс. А значит, моя мать могла бы быстрее переехать в свой дом, без моего длительного присутствия в ее жизни, и мне не нужно было бы входить в мой дом с дрожью в коленях, не зная, что меня ждет, да и Джек пробыл бы дольше рядом со мной. Не скажу, чтобы он интересовал меня как мужчина. Просто он знал толк в расстановке мебели и мог прямо повесить картину.

Сделав глоток, я позволила вкусовым рецепторам получить удовольствие.

– В принципе, можно попробовать, – сказала я. – Посмотрим, что из этого выйдет. – Я сделала еще один глоток. – Но последнее…

Ребекка пристально наблюдала за мной.

– Если вам понадобится упомянуть о прошлой склонности моей матери гадать на вечеринках, назовите это интуицией. Мол, моя мать наделена неким «внутренним чутьем».

– Хорошо. Я могу это сделать, – сказала она после короткой паузы и, допив свой кофе, подождала, пока Джек выдвинет ее стул. Словно ребенка, прижимая к себе Генерала Ли, она встала и осторожно поставила его на пол. Вместо того чтобы подбежать ко мне, пес сел у ее ног. Мне показалось, что я прочла в собачьих глазах вызов. Я тоже встала – без посторонней помощи – и выразительно посмотрела на Джека. Но тот, похоже, был занят исключительно Ребеккой.

– Мне пора. Спасибо за кофе, – сказала она мне и повернулась к Джеку: – И спасибо за прошлый вечер. Я отлично провела время. Я позвоню тебе позже. – Она поцеловала его в щеку. Мне показалось, что поцелуй этот длился чуть дольше, чем нужно. Себя же я поймала за пристальным разглядыванием столешницы.

После того как Джек помог ей надеть пальто, она на миг остановилась в задумчивости.

– Вы уже были на чердаке в доме вашей матери?

Я отрицательно покачала головой:

– Это еще не ее дом. Мы пока только готовим документы. А в чем дело?

– Думаю, вам это не помешает. Предполагаю, что там полно старых вещей семьи Приоло, и наверняка найдется нечто, что вы должны увидеть. Например, портрет.

– И вам это известно… но откуда?

Джек оперся о стол:

– Ей снятся сны. Иногда полная бессмыслица, но иногда нет.

Ребекка кивнула:

– Верно. И я во сне видела на чердаке… нечто, не то картину, не то фотографию, и мне показалось, что она будет для вас что-то значить.

Я с сомнением посмотрела на нее.

– Нам предстоит несколько осмотров дома. Я позабочусь о том, чтобы к чердаку был доступ, и пойду, посмотрю.

– Отлично, – сказала она и посмотрела на Джека. – Боюсь, я заблужусь в этом огромном старом доме. Вы не могли бы вывести меня?

– С удовольствием, – сказали мы с Джеком в унисон и повели Ребекку к входной двери. Я невольно улыбнулась.

Мы уже дошли до парадного крыльца, как вдруг я поняла, что у меня к ней есть еще один вопрос.

– Эта картина… или что там еще на чердаке. Что заставило вас подумать, что мне было бы интересно ее увидеть?

Она слегка прищурилась, глядя на меня. Ее голова при этом была слегка повернута вправо, как когда-то делала Эмили. Интересно, кто из них кому подражал?

– Потому что женщина на портрете – копия вы.

Что-то холодное коснулось моей шеи. Я повернула голову, чтобы посмотреть на Джека. Но он не сводил глаз с Ребекки, как будто тоже увидел призрака.

– До свидания еще раз, – сказала она. Впрочем, она явно не спешила уйти, как будто ожидая, что Джек пойдет вместе с ней. Я подобрала Генерала Ли, чтобы он тоже не увязался за ней.

– До свидания, – попрощалась я и захлопнула дверь, прежде чем она смогла сказать что-то еще.

Глава 7

Я, закрыв глаза, стояла в свете витражного окна в доме на Легар-стрит, видя внутренним взором лишь прекрасное окно и вспоминая, как выглядела комната, когда здесь жила моя бабушка. Я долго стояла в тишине дома, не решаясь открыть глаза, так как знала: стоит это сделать, как на меня обрушится лавина безвкусных принтов под зебру, психоделических оттенков и пластмассовой мебели.

Просто удивительно, как быстро владельцы приняли предложение моей матери. Перед подписанием сделки мы попросили разрешение осмотреть чердак, чтобы определить, есть ли там какие-либо семейные реликвии, которые мы хотели бы сохранить в доме. Когда владелец сказал, что это все рухлядь, мы несказанно обрадовались. Я не сомневалась, что мы найдем там целый склад антикварной мебели и бесценных произведений искусства. Именно поэтому я сейчас стояла в доме одна в ожидании матери и не решалась покидать пределы парадных комнат. Сначала я хотела подождать ее на улице, но температура резко упала, а я не горела желанием превратиться в ледышку. Мерзнуть я не любила даже больше, чем не любила зловредных призраков.

Из вестибюля донесся звук шагов. Я тотчас открыла глаза. Поступь была тяжелой, похожей на топот сапог. Я замерла в ожидании. И тотчас была вознаграждена стуком второй обутой в сапог ноги по ступеням лестницы. Я резко повернулась и быстро направилась в вестибюль, чтобы взглянуть на широкую лестницу. Я поняла, кто это, еще до того, как его увидела, – это был призрак моего детства, мой воображаемый друг и главный защитник. Помнится, отец сказал мне, что это лишь плод моего воображения, и в какой-то момент я даже поверила ему. Но в крошечном уголке моего сознания, где детские надежды липли, как сладкая вата, я знала, что он настоящий.

– Привет! – сказала я облаку пылинок, танцевавших, подобно искрящимся феям, в треугольнике света, что лился из окна над дверью. Я скорее ощутила его присутствие, нежели различила смутный силуэт высокого мужчины, прислонившегося к перилам из красного дерева. Я смотрела на него краем глаза, но никогда – прямо. Еще будучи ребенком, я уяснила для себя: если посмотреть прямо, то он уйдет, оставив за собой лишь слабый запах пороха и назойливую мысль о том, что, возможно, мой отец все-таки прав.

– Сколько лет, сколько зим, – сказала я и кожей ощутила его улыбку. Металл звякнул о металл. Я тотчас представила, как его длинный мушкет коснулся больших медных пуговиц его темно-зеленого мундира. Я смутно различила треуголку, большие красные манжеты на его рукавах и черные кожаные гетры с блестящими пуговицами по бокам. Он вернулся, мой защитник. А может, он никуда не уходил. А еще мне подумалось, что он наверняка устал более двухсот лет носить свой мушкет.

Протянув ко мне руку, он начал спускаться по лестнице. Я слегка наклонила голову, пытаясь лучше его разглядеть, и замерла, чувствуя, как горят мои щеки. Хотя он не изменился за прошедшие годы, очевидно, изменилась я. Когда-то это был невидимый товарищ игр семилетнего ребенка. Теперь же моему взору предстал молодой и очень красивый солдат.

Я не сомневалась, что он наверняка всегда был красив, но теперь, увидев его глазами тридцатидевятилетней женщины, я отметила его рост и светлые локоны, что выбивались из-под шляпы. Его глаза казались почти черными, но я могла поклясться, что в них плясали озорные искорки. А еще в них была печаль – печаль, которой я не замечала, будучи ребенком, но, казалось, теперь была такой же неотъемлемой его частью, как и солдатская форма.

Он дошел до нижней ступеньки, и я почувствовала, как его рука коснулась моей руки. Но мне не было страшно. Рядом с ним я никогда не ведала страха. Все еще чувствуя на щеках жар, я подняла руку, но, услышав, как захлопнулась сначала одна автомобильная дверца, а затем другая, замерла на месте. Застигнутая врасплох, я повернула голову и посмотрела на него прямо. И тотчас осознала свою ошибку, увидев, как он исчезает, словно дымок от потухшей свечи.

Затем раздался звук быстрых шагов по дорожке, а в следующий миг распахнулась входная дверь. Положив руку в перчатке на дверную ручку, в дверном проеме стояла моя мать. Щеки ее были розовыми, глаза – ярко-зелеными. Их взгляд остановился на мне, и она нахмурилась.

– Почему этот человек здесь? Ты сказала, что он будет работать в саду и мне не придется с ним общаться. И почему?.. – Она умолкла. Ее взгляд переместился за мою спину, туда, где только что был солдат. В ее широко открытых глазах читалось изумление.

Я обернулась и оторопела. Мой солдат стоял там – во плоти и крови. Его образ был настолько ясным и четким, что я могла разглядеть щетину на его подбородке и его густые ресницы. Похоже, он тоже был удивлен. Его растерянный взгляд остановился сначала на мне, а затем переместился на мою мать. Я была готова поклясться, что эти двое узнали друг друга. Солдат медленно поставил вперед одну ногу, снял с головы треуголку и, прежде чем полностью исчезнуть, отвесил ей поклон.

Впрочем, любые вопросы мгновенно застыли на моих губах, когда в дверном проеме, раздраженно нахмурив брови, вырос мой отец.

– И тебе доброе утро, Джинетт. Мы можем, по крайней мере, быть вежливыми друг с другом, не так ли? Или ты на своей сцене вознеслась так высоко, что считаешь ниже своего достоинства разговаривать с отцом твоего единственного ребенка?

– Мелли. – Мать попыталась закрыть за собой дверь, но отец шагнул вперед, не давая ей закрыться. – Будь добра, объясни своему отцу, что он должен работать в саду и что мне нечего ему сказать?

Все еще ошеломленная встречей с солдатом и мучимая вопросами, почему он выбрал именно этот момент, чтобы заявить о своем присутствии, я не сразу поняла, о чем говорят мои родители.

Не дожидаясь моего ответа, Джинетт повернулась к моему отцу:

– Думаю, что мы сказали все, что нужно было сказать, тридцать три года назад, и у меня нет ни малейшего желания возвращаться к одному из самых трудных периодов в моей жизни. Итак, – она скрестила на груди руки и капризно постучала по полу ногой, – почему бы тебе не вырыть яму в саду или что-то еще, а мы с Мелли займемся тем, ради чего пришли сюда?

К моему удивлению, отец улыбнулся своей коронной улыбкой, которую я помнила с детства – до того, как наша жизнь дала трещину, – улыбкой, в которой участвовали не только губы, но и глаза и которая всегда предназначалась исключительно для моей матери. После того как она ушла, улыбка эта ушла вместе с ней. Я представила, как она хранится на чердаке, упакованная в коробки вместе с другими остатками их брака, к которым он больше не имел желания возвращаться.

– Знаешь, ты сейчас даже красивее, чем раньше, Джинни.

Застигнутая врасплох, мать попыталась сдержать раздражение.

– Никто меня так больше не называет, – наконец заявила она. – Я предпочитаю Джинетт.

Он просто стоял там, улыбаясь.

– Но для меня ты по-прежнему Джинни Приоло, которая вскружила мне голову и украла мое сердце. Я слишком стар, чтобы думать о тебе иначе, кроме как о моей прекрасной Джинни.

Я старалась не улыбаться, вспомнив подобный разговор, который был у меня с Джеком, когда я пыталась убедить не называть меня кратким именем, которое дала мне моя мать. Я почти не сомневалась, что моей матери повезет не больше, чем мне с Джеком.

Ее подбородок дрогнул, а щеки покраснели еще больше. Неужели она способна краснеть?

– Не льсти мне, Джеймс. Я всего на два месяца моложе тебя, и мы оба прекрасно знаем, сколько мне лет.

Несмотря на ее слова, она все же продолжала смотреть на моего отца сквозь густые ресницы. При виде этого меня чуть не вырвало.

– Послушайте, вы двое. Думаю, я слышала достаточно. – Встав между ними, я выразительно посмотрела на отца, чтобы показать, что я не одобряю его разговоров с врагом. – Пап, может, ты все же выйдешь на улицу, осмотришься по сторонам и запишешь в блокнот свои идеи и примерные затраты на воплощение в жизнь предложенных тобой изменений.

Взяв отца за локоть, я повела его к двери.

– Пап, я позвоню тебе позже, и мы всё обсудим.

Я открыла дверь, и он вышел.

– Спасибо, папа. Поговорим позже.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я так и не услышала, что именно, потому что я уже захлопнула дверь. Когда я обернулась, к матери уже вернулось самообладание.

Сняв пальто, она бросила его на одно из кресел-трансформеров, но перчатки оставила на руках.

– Пойдем на чердак, – сказала я, направляясь к лестнице. – Следуй за мной.

Она не спросила, почему мы пошли в обход, ведь куда быстрее было подняться по лестнице черного хода. Ей не нужно было это спрашивать.

Поднявшись по лестнице на третий этаж, мы обошли холл, который огибал лестничный колодец, пока не вышли к двери, что вела на чердак. Однажды я уже была там с моей бабушкой. Чердак запомнился мне как место, где семья с чрезмерной склонностью к бережливости хранила ненужные, давно вышедшие из употребления вещи. Что-то вроде пастбища для старых кляч, только менее живописное.

Бабушка заглянула туда всего на полминуты, чтобы схватить напольный вентилятор для моей спальни, и тотчас вывела меня вон, прежде чем я успела снять хотя бы один пылезащитный чехол. Впрочем, я успела услышать какофонию голосов, которая, казалось, всегда сопровождала старые вещи. Схватив вентилятор, она вывела меня прежде, чем любой из голосов узнал меня и окликнул по имени.

Взявшись за дверную ручку, я постояла пару мгновений, думая о предстоящей задаче. Я постаралась направить все свои мысли внутрь себя, чтобы заблокировать все, чего мне не хотелось видеть или слышать. Мне не нужно было оглядываться назад, чтобы понять, что моя мать делала то же самое. Медленно повернув ручку, я начала подниматься по мансардной лестнице. Мать шла позади меня, ее рука в перчатке скользила вверх по перилам.

Бледно-серый свет, проникавший сквозь овальное окно на фасаде дома, мягко освещал призраки покрытой чехлами мебели и кучи разных вещей. Схватив нечто похожее на ножку стула, я расправилась с паутиной, которой были затянуты все углы. Впрочем, древние клочья паутины лежали и на дорожках, которые кто-то когда-то проложил, передвигая мебель.

Вынув из сумочки предусмотрительно положенный в нее фонарик, я включила его, чтобы посветить в самые темные закоулки чердака.

– Нынешние владельцы не намерены брать с собой ничего из этого, так что, если тебе что-то нужно, ты так и скажи. В противном случае они просто наймут кого-нибудь, чтобы отвезти все это на свалку.

Крепко сжав перед собой руки, мать кивнула. Когда я была маленькой, я как-то раз спросила у нее, почему она все время носит перчатки, на что она ответила, что это потому, что у нее всегда мерзнут руки. Повзрослев, я однажды дотронулась до шляпы в магазине винтажной одежды и увидела, как у меня перед глазами промелькнула чья-то жизнь. И тогда до меня дошло. Хотя со мной это случалось довольно редко, я сделала вывод, что с матерью это бывало довольно часто, раз она была вынуждена постоянно прикрывать руки. Мой отец этого терпеть не мог. Я хорошо помнила, как он не раз прятал ее перчатки.

Мы обе медленно огляделись по сторонам, рассматривая высвеченные лучом фонарика вещи. Здесь высились груды всевозможного хлама, какой обычно можно увидеть на гаражных распродажах, но было также немало мебели и прочих мелких вещей, вроде латунных каминных щипцов и утюгов, а также стопка картин у дальней стены под окном.

Я остановилась возле колыбели – совершенно целой, но с изъеденным молью детским одеяльцем внутри. Для человека сентиментального, питающего интерес к семейной истории и прошлому, такая вещь, вероятно, была бы ценна сама по себе, если не в финансовом отношении.

Я отвернулась и прошла мимо, радуясь тому, что я не принадлежу к числу тех заблудших душ, для которых воспоминания о давно умерших людях занимают первые строчки в списке приоритетов. Эти чокнутые тратили на приобретение старых домов неимоверные суммы, а потом еще столько же на их восстановление. Я не могла точно сказать, во что из всего этого я по-прежнему верю, но это не имело значения. Свой дом я унаследовала, а значит, мое собственное презрение меня не касалось.

Видя, как смягчилось лицо матери, пока она осматривала осязаемые свидетельства истории ее семьи, я поспешила отвести взгляд, усомнившись в ее искренности. В конце концов, я была ее дочерью, но, видимо, не столь ценной для нее, чтобы в свое время она осталась со мной.

– Я хотела бы сохранить это все. Скажи владельцам, чтобы они ничего не трогали, я сама разберусь с этим позже.

Я кивнула и отвернулась, не в силах взглянуть на нее.

– Что это там? – Мать указала на большую прямоугольную раму возле стены рядом с деревянной вешалкой для шляп, где на одном из рожков болталась старая «федора», правда, уже без полей.

Я посветила фонариком туда, куда она указала, но увидела лишь обратную сторону позолоченной рамы. Подойдя к ней, я вспомнила слова Ребекки о том, что на чердаке есть какой-то портрет, который мне непременно нужно увидеть. Внезапно мне стало зябко. Я застыла на месте, и мне показалось, что я слышу, как кто-то шепчет мое имя.

– Ты что-то сказала?

Моя мать встретилась со мной взглядом и едва заметно покачала головой.

– Сосредоточься, – сказала она, когда мы с ней вдвоем подошли к раме.

– Подержи, – сказала я, протягивая ей фонарик. Затем потянулась вниз, положила руки по обе стороны рамы, приподняла ее и, развернув, снова прислонила к стене. – Посвети мне.

Круг света танцевал на темной масляной краске, как будто живой. Я прищурилась и шагнула ближе, чтобы лучше рассмотреть. Меня словно магнитом тянуло увидеть то, чего я на самом деле не хотела видеть.

– О господи! – воскликнула мать сдавленным голосом. Я даже сразу не узнала этот голос.

– Что такое? – Я стояла слишком близко, чтобы разглядеть что-то в луче фонарика. Я отступила назад. Моя нога задела груду старых телефонных справочников и опрокинула ее, но я даже не обратила на это внимания. Мой взгляд был прикован к холсту у стены.

Это был портрет двух девочек, лет девяти и десяти.

На них были типичные платья конца девятнадцатого века – с высоким горлом и прямой юбкой – и черные кожаные ботиночки. У обеих были длинные каштановые волосы, перевязанные атласными бантами, и такие же челки, оттенявшие широко открытые карие глаза. Одна была чуть повыше другой, что заставило меня подумать, что это сестры с очень небольшой разницей в возрасте. Лишь присмотревшись к их лицам, я смогла различить отличия – высоту бровей, угол скул, форму подбородка.