Текст книги "Смерть в диких условиях. Реальная история о жизни и трагической смерти Криса МакКэндлесса"

Глава 5

Летний бриз с Чесапикского залива действовал успокаивающе. Я спускалась с сумками по высокой лестнице таунхауса и загружала их в машину своего парня, Патрика. Была полночь 19 июля 1989 года. Мой восемнадцатый день рождения. Наконец-то приближалось освобождение. Родители больше не смогут запирать меня в своей дорогой клетке, и я почувствовала вкус свободы в морском воздухе.

Патрик ободряюще сжал мое колено, когда я села на пассажирское сиденье. Я познакомилась с ним, когда работала администратором в местном дилерском центре «Хонда». Он был ирландцем, продавал автомобили, учился в колледже и начинал карьеру гонщика. Его яркая одежда и акцент привлекли мое внимание. Он был маленького роста, с бледной кожей и россыпью веснушек, которые можно было разглядеть только вблизи. Его темные глаза и темные вьющиеся волосы заметно выделяли его внешне от других мальчиков, которые меня привлекали. Но они были мальчиками, а Патрик был мужчиной. Он был старше меня на четыре года и приковывал к себе мое внимание, буквально опьяняя.

Когда он впервые заговорил со мной, то показался застенчивым, но при этом вполне уверенным в себе. Я заметила, что другим продавцам он нравится. Ему доверяли и направляли к нему потенциальных покупателей, когда были заняты другими клиентами. Патрик выглядел очаровательно, когда дурачился. Он начинал петь песню Fine Young Cannibals She Drives Me Crazy, пританцовывая при этом совершенно по-дурацки, и показывал на меня, а я сидела и смеялась за стойкой администратора. В нем не было самоуверенности, никакого намека на «я такой сексуальный европеец, и ты в меня влюбишься». Наоборот, он был склонен умалять собственное достоинство и иногда говорил: «Я тебе нравлюсь? Правда?»

Когда Патрик начал звать меня на свидания, он был добр и внимателен, особенно после того, как я рассказала, что происходит дома. «Это непростительно, – сказал он. – Попробовал бы твой отец сделать что-нибудь такое при мне. Я бы надрал ему задницу». Через несколько месяцев мы влюбились друг в друга. С ним я чувствовала себя в безопасности.

Срок действия студенческой визы Патрика вскоре должен был закончиться. Он не хотел уезжать из страны, а я не могла представить свою жизнь без него. Меня немного встревожило, когда мой новый возлюбленный за самым обычным ужином предложил пожениться. Мы же правда можем помочь друг другу, утверждал он. Он нуждался во мне, а я нуждалась в нем. Без него у меня не будет никого, а без меня ему придется вернуться в Ирландию. Как только я согласилась с такой логикой, он вынул зеленую трубочку из рома с колой и обвязал ее вокруг моего пальца – этот жест я сочла романтичным, пусть и нетрадиционным. Он был добрым, симпатичным, житейски подкованным. Он уладил все детали, назначил встречу, чтобы мы получили разрешение на брак и сыграли свадьбу.

Но сначала мне нужно было забрать свидетельство о рождении. Мне и в голову не пришло просто заказать копию, поэтому я впервые после переезда позвонила домой и сказала маме, что зайду домой в Аннандейле за оригиналом.

– Карин? – голос мамы донесся из кабинета на цокольном этаже, когда я приехала. – Это ты? Я здесь, внизу.

Я спустилась к ней, и она подняла взгляд со стола. Я думала, что она полезет в какой-нибудь из ящиков с документами.

– Твое свидетельство о рождении у меня в сумочке, – сказала она. – Но тебе нельзя его забрать.

– Мне восемнадцать, – ответила я. – Оно принадлежит мне.

– Мне все равно, сколько тебе лет, – парировала она. – Я его тебе не отдам.

У меня не было никакого желания с ней спорить. Я видела ее сумочку на стуле рядом с входной дверью и поняла, что она меня разыгрывает, поэтому пошла забрать его сама. Ее шаги послышались у меня за спиной, поэтому я бросилась бежать. Я схватила сумочку и выбежала за дверь, полагая, что смогу достать свое свидетельство до того, как добегу до машины, но я не смогла найти его так быстро.

Патрик ждал меня в летнюю жару с выключенным двигателем и опущенными стеклами. Я отчаянно закричала: «Заводи машину! Заводи машину!»

Когда я запрыгнула на пассажирское сиденье и начала рыться в маминой сумочке, она просунула руку в открытое окно.

Кто-то из соседей наблюдал за перепалкой, и мама закричала: – Моя сумочка! Они пытаются украсть мою сумочку!

– Мне не нужна твоя сумочка! – крикнула я в ответ. – Мне просто нужно мое свидетельство о рождении!

К моему удивлению, Патрик завел машину, пока мамина рука все еще была в окне и крепко сжимала ремешок сумочки. Медленно двигаясь вперед, он дернул за сумочку, и мама ударилась головой о верхнюю оконную раму.

– Останови машину! – закричала я.

Но Патрик просто продолжал медленно ехать с решительностью во взгляде. Его глаза горели, не обращая внимания на происходящее. Он несколько раз дернул за сумочку, и мама еще несколько раз ударилась головой о машину.

– Остановись! Ты делаешь ей больно! – закричала я на Патрика. – Остановись!

Наконец он остановил машину ровно настолько, чтобы мама вытащила руку вместе с сумочкой.

Мы ехали домой в тишине. Я чувствовала себя ужасно из-за произошедшего, это больше походило на дурной сон, чем на реальность. Через несколько дней позвонила мама, я была на работе – это был единственный мой номер, который она знала. «Приезжай за своим свидетельством, – с горечью сказала она. – Мне уже все равно, что ты будешь делать».

Через месяц после побега в день рождения я вышла замуж за своего ирландца в гостиной мирового судьи округа Фэрфакс, штат Вирджиния. Бракосочетание получилось необычным – совсем не таким, каким я представляла его в детстве. Мое длинное белое хлопковое платье украшала широкая оборка с кружевной отделкой, мягко спадавшая с моих голых плеч. Тетя Джен, одна из маминых младших сестер, прислала мне его незадолго до выпускного вечера. Она не хотела, чтобы этот подарок стал свадебным платьем, но оно было красивым, и, изучив свой скудный гардероб, я решила, что это лучший вариант.

Пока брачные клятвы проникали в мои уши и вылетали изо рта, я думала о том, что скажет брат, когда узнает, что я вышла замуж. Все казалось слишком новым, чтобы быть настолько определенным. Мне хотелось, чтобы рядом со мной стоял Джимми. Я подумала о том, насколько реально, что я больше никогда не увижу родителей.

Я отчаянно хотела перемотать жизнь назад, отредактировать персонажей и снова запустить игру.

В этой устарелой гостиной, полной искусственных цветов, в августовскую жару, в голове крутилась сцена Рождества – одного из них, даже всех из них. Несмотря на то что папа отменял Рождество по нескольку раз за декабрь, святому дню всегда удавалось взять верх. Под елкой, словно разноцветное одеяло из бумаги, фольги и лент, расстилалась масса подарков, зазывая нас с Крисом заглянуть в складки, рассмотреть бирки и угадать, что там скрывается. Тетя Джен всегда старалась поднять настроение в нашем доме веселыми поделками и другими творческими усилиями. Она отлично пекла, и у нас с Крисом были специальные коробки – у него в форме снеговика, у меня в виде лица Санты, – которые она каждый год набивала до отказа невероятным разнообразием вкусного печенья, пирожных и фаджа[9]9
  Любимый многими американцами десерт, который обычно состоит из шоколада, орехов, сухофруктов и других ингредиентов. Внешне может напоминать щербет. – Прим. пер.


[Закрыть]. Маленькие пряничные мальчики и девочки были оформлены с особой тщательностью.

В канун Рождества мы сидели с родителями и остальными прихожанами в церкви Святого Матфея и читали молитвы. Каждый присутствующий получал по свече. Мы пели Silent Night, передавая пламя друг другу, и голос каждого из нас становился чуть громче в тот момент, когда зажигалась его свеча. Я чувствовала, как невероятная сила любви и доброжелательности охватывает мою семью. «Мы вас исправим, – казалось, говорило оно. – Теперь вы в порядке». С этого момента станет лучше, думала я, глядя на родителей и Криса в мягком сиянии свечей. Вот мы в церкви. Это такой священный опыт. Мы обнимаем друг друга, передаем друг другу свет. Теперь Бог все сделает лучше. Я знала, что мы вернемся домой, в наш прекрасный теплый дом, к нашей прекрасной елке, залитой светом, и я по-прежнему буду чувствовать себя в безопасности и тепле.

Однажды, когда мы вернулись из церкви, тетя Джен и ее муж, дядя Марк, придумали сложную постановку, чтобы проверить, что Санта-Клаус существует на самом деле. Папа закинул на крышу металлические крышки от мусорных баков, чтобы мы с Крисом подумали, что к нам приземлились олени. Мы оба спали в комнате Криса, а мама с Джен забрали нас, чтобы тихо прокрасться вниз. Мы с трепетом наблюдали, как сам Санта подкладывает подарки под елку, играет с нашим поездом, роется в пакетах, а потом, прикоснувшись к носу, исчезает прямо на наших глазах. Это было волшебно. Как им удалось сделать худого дядю Марка таким похожим на настоящего толстого Санту и так просто исчезнуть, я до сих пор не знаю.

Ни одна свеча не освещала мою свадебную церемонию, никто из паствы не смотрел на меня с поддержкой. Преподобного Смита поблизости не было, хотя мировой судья казался достаточно милым парнем и был одет в соответствующий случаю костюм. Из соседней кухни доносился аромат его обеда.

Что бы Бог подумал обо мне сейчас? Я задумалась.

– Теперь я объявляю вас мужем и женой. – Эти слова закрепили меня в точке невозврата. Меня распирало от счастья, когда мы подписывали свидетельство о браке и готовились уходить, чтобы начать новую жизнь вместе. Как раз когда мы выходили, в дверь вошла другая пара. Отец Патрика, Джей Пи (Джон Патрик Старший), радостно приветствовал нас и бросил рис. Он прилетел из Ирландии, чтобы выступить в роли свидетеля. Он был одет в прекрасный темный костюм, который невольно затмевал костюм его сына, с бутоном розы на лацкане. Его густые серебристые волосы соответствовали обветренному и глубокому радостному тону голоса. Он был харизматичным человеком, приятно взволнованным нашим союзом. Моих родителей не пригласили, им даже не сообщили, что я выхожу замуж.

На медовый месяц мы поехали в Ирландию. Билеты на самолет подарил на свадьбу новоиспеченный тесть. Родители Патрика давно развелись, но любовь между ними не пропала. У Джей Пи был красивый дом в живописной сельской местности, с серыми каменными стенами и внутренними двориками. У него была очень молодая жена по имени Венди. Винни, как называл ее Джей Пи, обладала мелодичным альтовым голосом и светло-рыжеватыми волосами до пояса. Она была прекрасна даже без малейшего намека на макияж. У них было трое очень милых, юных и веселых дочерей по прозвищу Лулу, Матти и Иззи, которые обожали своего отца. «Папа!» – закричали они, когда мы подъехали к дому, и бросились к нему в объятия. Он подбрасывал их в воздух, обнимал и целовал. Когда девочки не лезли на шею своему папочке, они ходили за мной по пятам и любили слушать мой акцент.

По ходу вечера я заметила, что отец Патрика сильно выпивает. Венди становилась все тревожнее, и я заметила что-то знакомое в лицах малышек. К вечеру Джей Пи разбушевался. Он толкал Венди по дому, кричал на нее и девочек. В состоянии непредсказуемого ступора он швырял вещи и врезался в мебель. Я была потрясена и смотрела прямо на Патрика, ожидая, что он вмешается. Он не только ничего не сделал, чтобы остановить отца, но и ничуть не удивился его поведению. Он никогда не рассказывал о жестокости своего отца.

– Венди, – сказала я и отвела ее в сторону. Я взяла видеокамеру, на которую мы днем снимали, как играют дети. – Мы запишем все это на камеру. – Она посмотрела на меня как на сумасшедшую. – Нельзя документировать только хорошее, – объяснила я. – Он должен увидеть, что он творит. – Мой голос звучал спокойно, даже сильно. – Позволь мне тебе помочь.

Я хотела что-то сделать, чтобы остановить насилие. Венди согласилась, и я начала снимать.

Джей Пи усмехнулся, когда увидел, что на него направлена камера, но он был слишком далеко, чтобы попросить меня выключить ее, да я и не стала бы этого делать. Я записывала его мерзкие поступки, вспышки насилия и бессмысленные тирады. Я запечатлела страх и отчаяние в глазах его дочерей, когда они бежали к камере, чтобы спрятаться за моей спиной. Я не выключала камеру, пока он не потерял сознание.

Утром все встали раньше Джей Пи. Спустившись из своей комнаты, он не выглядел так, будто прошлой ночью был пьяный в хлам. На нем были красивые брюки, рубашка с манжетами и свитер. Пока он готовил чай и мы завтракали, за столом царила тишина. Я заговорила. – Вы помните, что произошло прошлой ночью?

Он был весел и пытался отшутиться.

– О, – сказал он, – я, наверное, опять перебрал.

– Я хочу, чтобы вы увидели, что вы сделали, – сказала я, пристально глядя на него. – Я хочу, чтобы вы поняли, что это делает с вашей семьей.

Я привела всех в гостиную, включая Джей Пи, который последовал за мной без споров. Он выглядел так, будто не имел ни малейшего представления о том, что ему предстоит увидеть. Он сел в кресло, а девочки и Венди расположились на диване. Патрик стоял в углу и ничего не говорил. Мы смотрели ужасающие кадры того, что он делал накануне вечером в той же комнате, где все происходило.

– Таким ли мужем вы хотите быть? – спросила я. – Таким ли отцом вы хотите быть для своих девочек? Этого ли вы хотите для них, когда они будут выбирать себе мужа?

– Ты права, – сказал он, склонив голову. – Это ужасное зрелище. Мне жаль, что вам пришлось это увидеть. Я исправлюсь. Я обещаю.

Я помогла совершить прорыв, я была уверена в этом. Люди могут меняться.

Пройдет еще много времени, прежде чем я пойму, насколько редко они меняются. Я даже не подозревала, что Патрик тоже склонен к насилию, но тогда казалось, будто над Атлантикой разразился идеальный шторм, а к моменту приземления нашего самолета в Вирджинии плотина разрушилась, обрушая поток воды. Вернувшись домой в ту первую ночь, я приготовила простой ужин, и Патрик пришел в ярость. Он обвинил меня в том, что я выслуживаюсь перед его отцом.

– Ты никогда не готовила для меня так вкусно, как для него, когда он был здесь! – кричал он. – А? Что ты на это скажешь, шлюха? Это абсурд, вот что это!

– Что? – я попятилась назад. – Пат, о чем ты?

– Не морщи свой хорошенький лобик и не смотри на меня так, будто ты не понимаешь, что я имею в виду! – настаивал он. – Отец сказал, что может помочь нам купить дом, и ты ходила здесь, убирала и прихорашивалась перед ним, готовила на кухне, как идеальная домохозяйка. Тебе просто нужны деньги!

Он схватил меня за плечи и толкнул на диван. Когда я встала, он схватил меня за запястья и раскачал, как маятник. Когда он отпустил меня, я врезалась в маленькую переносную столовую подставку из дуба, которую я поставила у стены под денежное дерево.

Его сосед по комнате, Гленн, пришел в гостиную на звук переполоха. «Эй! Патрик, какого черта ты делаешь?» – закричал он, увидев меня, осколки горшка и грязь, разбросанные по бежевому ковролину.

Патрик вытянулся по стойке «смирно». Его лицо снова стало таким знакомым. «О, Карин. Мне очень жаль». Он извинялся, помогая мне подняться.

Я промолчала. Вот дерьмо, попыталась я сказать Гленну глазами, посмотрев на него. В животе нарастало чувство паники. Что, черт возьми, только что произошло? Теперь, когда мы с Патриком поженились, Гленн переехал к своей девушке, и все защитные барьеры были сняты. На протяжении следующих нескольких недель мой муж становился все более агрессивным и непредсказуемым. Он швырял меня через комнату, душил, принуждал к сексу. У него случались приступы ревности, стоило мне только посмотреть в сторону другого мужчины. Однажды, когда я ехала по шоссе, бросая беглый взгляд на другие машины, он закричал с пассажирского сиденья: – На что ты смотришь? Хочешь трахнуть этого парня или что? – Он нажал на аварийный тормоз и схватился за руль, пытаясь закрутить машину.

В тумане неверия и страха я приступила к занятиям на первом курсе колледжа Итака, планируя получить степень по теории музыки и исполнительского искусства. Письмо мистера Касагранде помогло мне поступить в престижное учебное заведение на севере Нью-Йорка. Обучение оплачивалось из средств фонда для колледжа, который я унаследовала от друга нашей семьи Эви. Она была одной из немногих, кому мама рассказывала об истинном поведении отца. Возможно, предчувствуя, что нам понадобится помощь, Эви оставила мне и Крису деньги в виде акций, оформленных на наши имена.

– Эти деньги должны были принадлежать мне! – укоряла мама, когда я обналичивала свои акции. – Эви перевела их на ваши имена только для того, чтобы защитить их от вашего отца! Это были мои деньги на побег!

– Эви была умнее, – вот что я ответила спокойным тоном.

Это был замечательный подарок. Крис умело распорядился своим капиталом на колледж. К выпускному курсу в Эмори он удвоил сумму на своем счете при помощи денег, заработанных в старших классах, и разумного инвестирования средств, полученных от Эви, и ему хватило их до конца учебы. Он жил как можно экономнее, не отвлекался от учебы во время занятий и наслаждался недорогими развлечениями во время каникул.

Я была не настолько предусмотрительна.

Я не выдержала и первый семестр в Итаке. Ознакомительную неделю постоянно прерывал Патрик. Надрывный звон общественного телефона непрерывно разносился эхом по общежитию. Я вздрагивала каждый раз, когда кто-то из первокурсников заглядывал в мою открытую дверь:

– Эмм… Карин, тебе звонят… опять. – Затем неловкая пауза. – Это твой… муж?

Я неловко прошла по коридору и подняла болтающуюся трубку. В ней все еще раздавался лающий голос Патрика, который кричал непонятно на кого.

– Перестань так названивать, – взмолилась я. – Я уже не соображаю…

– Что за парень ответил на звонок? – допрашивал Патрик. – Что он делает в твоем общежитии? Где ты была утром? Что ты делала прошлым вечером? С кем ты была?

– Что значит, где я была? – ответила я. – Я была здесь. Отвечала на твои звонки каждые пятнадцать минут!

Я так и не узнала, каково это – находиться в наркотическом тумане, но мне казалось, будто я к этому близка. Я пропускала занятия. У меня не получилось подружиться с сокурсниками. Я редко покидала свою комнату и не отходила больше чем на пятнадцать метров от единственного инструмента, который помогал Патрику меня контролировать. Он отправлял письма с угрозами и появлялся без предупреждения. Во время одного такого неожиданного визита он настоял, чтобы я забрала деньги из колледжа Итаки и перевелась в местный университет Джорджа Мейсона в Фэрфаксе, штат Вирджиния. Он доводил меня до отчаяния в Итаке, а поскольку я, конечно, не могла учиться в общежитии, то у меня не было выбора. Я думала о том, как расстроится мистер К. Но больше всего я боялась разочаровать Криса.

Мы с Патриком вместе пошли в администрацию, и женщина, которая вручила мне чек на возврат средств со штрафом, выглядела обеспокоенной. Она уставилась на сурового ирландца, нависавшего надо мной.

– Ты уверена в своем выборе? – твердо спросила она. – Это твой выбор?

– Да, конечно! – сказала я, подавая знак Патрику, чтобы он перестал пялиться на женщину.

Я вернулась в Вирджинию с оптимизмом, убежденная, что наше воссоединение поможет вернуться менее напряженному Патрику и превратиться обратно в того джентльмена, в которого я влюбилась. Я продолжала учиться в Мейсоне, но не ставила учебу на первое место и вернулась к работе администратора в дилерском центре «Хонда». Насилие и угрозы продолжались, и я впала в глубокую депрессию. И как хорошая ученица, которой я всегда была, я преуспела в том, чтобы это скрывать. Я украсила нашу квартиру. Патрик подарил мне несколько новых украшений. Я заменила идеальный подержанный Z24 на совершенно новую спортивную Honda Civic Si, белую с серым салоном, с полной комплектацией. Я ходила на репетиции с улыбкой на лице, обычно в сопровождении своего преданного мужа.

Однажды вечером я подошла к телефону на работе и услышала голос, который одновременно воодушевил меня и опустошил. Это был Крис. Но он говорил со мной так, как никогда раньше. Он был пьян. Он был очень зол. Он звонил не один – Джимми был рядом, они были в доме на Уиндворд-Ки. Я слышала, как Сэм, который недавно переехал в Вирджинию, чтобы продолжить образование, пытался разрядить обстановку. Родители собрали их вместе во время каникул в День благодарения для своего рода интервенции, при этом главный непрошеный герой отсутствовал.

– Карин! – закричал Крис голосом, который я едва узнала. – Что ты делаешь? Зачем ты вышла замуж за этого парня? – Я была в шоке, но все же мои мысли неслись вперед. Как он узнал, что я замужем? Откуда узнали родители?

– Крис! – ответила я с отчаянным волнением. – Я так рада тебя слышать!

Затем в трубке раздался непрерывный вой, такой громкий, что мне пришлось убрать ее от уха. Голос Криса был как у тигра, попавшего в ловушку. Затем снова прозвучали слова: «Почему ты просто не вышла замуж за Джимми, чтобы убраться отсюда? Кто, черт возьми, этот парень?»

Я услышала: «О, пожалуйста, не спрашивай ее об этом». Знакомый и уютный сладкий голос Джимми вызвал во мне желание быть там, с ним. Провести День благодарения с моей поганой семьей, но в безопасности и в его объятиях.

– Но, Крис, я больше не влюблена в Джимми.

Было трудно выдавить из себя слова. Я терпеть не могла лгать настолько откровенно. Мне было неприятно, что Джимми это услышал. Но я должна была оставаться верной своему решению выйти замуж за Патрика.

– Мама и папа узнали, что ты сделала. Почему ты отчислилась из Итаки? Ты губишь себе жизнь! – обвинял Крис.

– Но, Крис! Нет, пожалуйста! Ты не понимаешь! – Я встала и умоляла в трубку, слезы текли по лицу, пока клиенты и продавцы смотрели на это жалкое зрелище.

Потом наступила тишина. Он снова пропал. Я уставилась на телефон, игнорируя все и всех вокруг, включая Патрика, которого забрали коллеги. Я не могла понять, что только что произошло. Почему Крис приехал к ним? Если он знал, где я, то почему не приехал ко мне? Почему он не доверяет мне? Неужели он больше не любит меня? Я чувствовала, как под тяжестью земли я все глубже погружаюсь в свою дерьмовую реальность.

Я снова села за стол, перевела все звонки на внутреннего оператора, взяла из ящика блокнот и начала писать. Я записала все, что хотела сказать Крису. Я объяснила все, что произошло, почему мне пришлось уехать, каким замечательным был Патрик и какая прекрасная жизнь у меня будет. Я была на правильном пути, он увидит. На следующее утро я отправила письмо по его последнему адресу в Эмори, который у меня был.

Наблюдать за почтовым ящиком в квартире день за днем было мучительно. Я знала, что Крис всегда путешествует во время каникул, но не могла понять, почему он не навестил меня, и боялась, что больше никогда не услышу о нем – что наша, казалось бы, неразрывная связь прервалась. Я очень обрадовалась, когда наконец получила ответ. Я как раз вернулась с занятий, Патрик был еще на работе. Я вскрыла конверт и начала читать его ответ в лифте. Письмо начиналось с таких слов: «О боже мой! Я так рад получить твое письмо, Карин! Я испугался, что ты больше никогда не захочешь меня видеть или говорить со мной!»

Как он мог подумать, что я вообще способна не разговаривать с ним, ума не приложу. Не отрывая глаз от страницы, я пошла по коридору.

Мне так жаль, что я так с тобой разговаривал. Мне стоило подумать, прежде чем верить всему, что говорят мама и папа. Не могу поверить, что мне хватило ума так сильно напиться и позволить им так манипулировать мной! Я так сожалею обо всем, через что тебе пришлось пройти в одиночку. Конечно, я понимаю, почему ты ушла и вышла замуж за Патрика. Я рад, что он так добр к тебе.

Я упала на колени и начала рыдать. Я хотела рассказать Крису правду. Но я убедила себя, что все будет хорошо. Со мной все будет в порядке. Пат был не так уж плох. Все должно было наладиться. Зачем волновать Криса из-за того, с чем я могла легко справиться сама?

Мое следующее письмо Крису было одним из нескольких копий, которые я подготовила для тетей и дядей – всех, кроме Трэвиса. В них были фотографии со дня свадьбы, с медового месяца в Ирландии, как мы сидели в машине Indy на трассе во время пробного заезда, моей новой Honda Si и нашей уютной квартиры. Все это свидетельствовало о том, какой замечательной была моя новая жизнь и насколько успешной я стала с тех пор, как покинула дом.

Первое ответное письмо я получила от Криса, который вежливо отметил, как красиво выглядят фотографии моей жизни. Осторожность формулировок вызвала у меня ощущение, что он прекрасно понимает, что за путешествиями и материальными благами скрывается пустота. В конце он посоветовал мне «хорошо учиться в колледже». Я еще не была готова разочаровать ни брата, ни себя. Я была полна решимости наладить отношения с Патриком до того, как будет нанесен необратимый или заметный ущерб.

Однажды Патрик уже изменился в мгновение ока. Конечно, он мог с такой же легкостью измениться обратно.