Текст книги "Уж замуж невтерпеж"

Глава 7
Где у добра появляются сомнения

«А ежели сомнениями преисполниться душа, на какую женщину глядя, в том, что доброго она роду и себя блюдет, душу и тело от искуса оберегая, поступить надлежит так. Собрать людей достойных, средь прочих известных разумностью своей, крепостью веры и благородством души, числом не менее трех. И в день, когда луна идет на убыль, а с нею и сила всякая, особу ту, что подозрения внушала, подвергнуть испытанию, коие выявит, чиста ли душа у грешницы, и не отдала ли она её демонам во пользования на беды людского рода великие».

«Наставления о выявлении одержимых и тако же иных людей, в сношениях с силами темными виновных»

Артан Светозарный чувствовал себя неловко. Вот с того самого момента, как вовсе оказался в месте подобном.

Месте, которое должно было бы быть воплощением зла, как и его хозяин. Но следовало признать, что если сам Замок был необычен, то хозяин его производил впечатление удручающе обыкновенного человека. С другой стороны, обыкновенному человеку не служат мертвецы.

А ими не повелевает древнее создание.

Стоило подумать о создании и спина зачесалась.

Задница тоже.

Как тогда, когда Артан в очередной раз сбежал от наставников, чтобы спрятаться в саду с книгой. Книга была увлекательной, о благородных подвигах и не менее благородных рыцарях, их совершавших. Её немного портила неразделенная любовь рыцаря к прекрасной даме, без которой по мнению Артана можно было бы обойтись, но в целом он увлекся.

Так увлекся, что пропустил момент, когда стоило бы вернуться.

В общем, дома он оказался на закате, и выяснилось, что его ищут. Давно и усердно. Матушка волнуется. Её компаньонки тоже волнуются. И тетушки. И дальние родственницы, которых отец держал при доме, потому что так прилично. И вообще все-то вокруг.

Даже сам отец.

Тогда он лично порол Артана. Это запомнилось. Забылось. И теперь вдруг выплыло с тем самым неясным чувством вины, хотя и не понять, за что.

Он ведь прав.

Зло должно быть уничтожено. И подло было с его стороны на вызов не ответить. А главное, теперь не понять, что самому Артану делать. Нападать? Но без вызова это как-то… подло.

Неправильно.

Какой пример он людям подаст?

Мысли угнетали. Гнали… куда-то. В сад. В саду он и сам не понял, как очутился, причем в дальней части его, если это вообще было частью сада. Здесь замковая стена роднилась со скалой, которая поднималась еще выше, чтобы истаять средь облаков.

Внизу было прохладно.

Расползались колючие плети какого-то растения, толстого и с мясистыми листьями, под которыми прятались розовые ягоды. Пробовать их Артан не рискнул.

Здесь пахло землей. И самую малость – морем, до которого было не так и далеко. Он огляделся. Хмыкнул. Надо же… это все девицы, которые то и дело поглядывали на Артана и чудилось в их интересе нечто донельзя земное.

Внушающее опасения.

И главное, ладно бы только принцессы, но у них же свита имелась. И как-то вдруг после обеда Артан обнаружил себя окруженным прекрасными девами. Весьма милыми очаровательными страстно желающими продолжить знакомства и очень-очень прекрасными.

Девы щебетали.

Вздыхали.

Трепетали веера. Расползались облака чего-то душистого и трепетного. И от запахов, от избытка красоты, от щебета этого закружилась голова.

Артан сбежал.

В сад.

Но когда это женщин останавливало? Правда, в саду ему удалось куда-то свернуть. И опять. И… где-то рядом раздался взрыв смеха. И Артан нервно оглянулся. Нет, здесь сад выглядит совсем уж для прогулок непригодным, но кто их знает-то.

Зашумело старое дерево.

Развернулись колючие плети, убрались, обнажив узкую тропинку. И… ловушка? Сердце радостно ёкнуло. Его хотят заманить и…

Артан решительно встал на тропу. Благородный рыцарь никогда не откажется от подвига. Раз уж возможность подвернулась. Он положил руку на клинок и огляделся.

Сад.

Замок.

Ничего не изменилось и все же… все же не покидало ощущение что он все делает правильно. Тропа вела. А ведь казалось бы, куда идти? Стена рядом. И скала за нею. А нет, поди ж ты. С тихим шелестом один за другим расползались плети кустарника, и каждая была толще предыдущей. Листья стали жестче. То тут, то там в колючках их виднелись клочья паутины.

Под ногами хлюпало.

Артан остановился.

Оглянулся.

Вернуться? С братьями? В доспехе? Какой подвиг без доспеха. Из горла вырвался нервный смешок. И разумно, ведь он уже не тот мальчишка, который верит в прекрасное. Он взрослый. И обязан поступать разумно. Но… если тропа исчезнет?

А ему что-то подсказывало, что она исчезнет.

Тогда… тогда Артан никогда не узнает, куда она ведет. Почему-то вспомнились кипы бумаг. Отчеты. Проблемы, которые никуда не делись. Другой старый замок. И унылое, но донельзя правильное существование.

Артан мотнул головой.

Нет уж.

Он дойдет. Он… он просто дойдет и все. Взглянет. И… и какие ловушки? Ему обещали безопасность. И он обещал. Речь не о подвигах, о подвигах в его годы мечтать по меньшей мере недальновидно. Какие подвиги, когда у него обязательства? Просто… просто посмотреть.

И ветви закачались над головой, сплетаясь друг с другом.

Тропа… вела.

К стене.

И в стену упиралась.

– Это все?! – обида была такой горькой, какой, наверное, бывает детская обида. И Артан вновь ощутил себя мальчишкой, тем, которому обещали на день рожденья меч, а подарили бархатный камзол и пай в двух кораблях. И ладно бы сами корабли. Кораблей ему даже не показали, но сунули в руку лист бумаги.

Проклятье.

Артан коснулся стены.

Кирпич?

Нет.

Скала. Гладкая. Серая. Слишком уж гладкая для природной скалы. Значит… что это значит? Он оглянулся. Тропа за спиной никуда не исчезла. Вон, лежит темной лентой, пробираясь сквозь колючки. И те сомкнулись? Или кажется, что сомкнулись?

Стоп.

Это просто загадка. Тропа не могла вести к скале, если в этой скале ничего не было. Это напрочь лишено смысла, если, конечно, его не пытаются разыграть. Артан ненадолго задумался, но мысль отбросил. Как-то это… несерьезно, что ли.

Ладно бы проклясть там.

Искушать.

Или и вовсе коварно убить. А тропинку к камню протаптывать… нет, это ни в какие ворота не лезет. И он повернулся к скале. Ощущение близости тайны будоражило.

Артан провел по каменной поверхности ладонями.

Так и есть. Гладкая, будто её шлифовали.

Зачем кому-то шлифовать скалу? Если только… тропа подходит и обрывается. Скрытый проход? Но как его открыть? Артан отступил. Прищурился. Нет. Ничего. Ни выбоин, на которые нажать бы, ни рычагов, требующих, чтобы за них потянули, ни статуэток, ваз и прочих элементов, какие можно было бы сдвинуть.

И…

Что дальше?

Он отступил.

Еще на шаг.

Прищурился. Склонил голову. Показалось? Еще отступил. Хмыкнул. И подошел вплотную. Так и есть. В одном месте гладкая скала была будто бы и не гладкой, словно царапина. И еще одна. И третья. Они складывались в рисунок, понять который не получалось. Их бы подкрасить, но… чем?

Артан зачерпнул горсть влажной земли, но та скатывалась с камня.

Он попытался вдавить, втереть и, кажется, слишком уж рьяно. Острая боль опалила пальцы.

– Твою… – Артан сунул кровящий палец в рот и… и кровь не стекала с камня. Та капля, что осталась на нем, впиталась в тонкую полосу, почти проявив её.

Конечно.

Ему стоило подумать раньше. Что еще может быть ключом в подобном месте, как не кровь. Вот только… безопасно ли это? Артан вытащил руку изо рта.

Тьма и кровь – не то сочетание, к которому можно отнестись бездумно.

Или…

Вернуться? Задать вопрос хозяину? Потребовать ответа. Хотя какое право имеет Артан что-то требовать? И в целом неудобно получится. Его пригласили, а он в чужие тайны лезет.

Тогда что?

И пока здравый смысл не возобладал, Артан Светозарный с неподобающей титулу его поспешностью прижал палец к скале. Его вновь опалило. И стало быть, порез не случаен. Кровь потекла. Она полетела по тончайшим нитям царапин, связывая их воедино.

Паутина?

Нет.

Знак. Но… где-то его Артан видел. В рукописи. В очень древней рукописи, но… что за она? Линии сомкнулись, и Артан отступил, а скала издала протяжный просто душераздирающий скрип. Часть её сдвинулась, открывая черный зев-проход.

Из него пахнуло сыростью и гнилью.

– Это неразумно, – пробормотал Артан Светозарный, озираясь.

Будь здесь брат или кто-то из паладинов, они бы наверняка сказали, что соваться в одиночку в незнакомые проходы, запертые древними символами и древней же магией, совершенно точно неразумно. Но он был один, а ветер донес веселые девичьи голоса. И Артан шагнул во тьму.

Тьма, правда, весьма скоро расступилась. По стенам побежала дрожь, и один за другим, медленно, словно спросонья, загорались светильники.

Тоже старые.

Древние даже.

Артан остановился, чтобы посмотреть. Он такие тоже видел, но вот где… не важно. Здесь, внутри, стены не были отшлифованы. Обычный камень, даже грубой обработки. Ни барельефов, ни росписей.

Ни золота.

Коридор.

Ступени.

Снова коридор. И опять ступени, уводящие под землю. Запоздалая мысль, что врата могут и закрыться, что Артан понятия не имеет, как их открывать изнутри и вообще возможно ли это. И если они действительно закроются, он умрет. Вряд ли его отыщут здесь. Но светильники дрожали, да и тяжелая дверь, к которой его вывело, дразнила близостью тайны.

Дверь была железной.

Или это не железо? Медь? Металл кажется то красным, то желтым. Но главное не это. Створки плотно сомкнуты. И нет ключа, как нет и отверстия, в которое этот ключ вставлять.

Ручек тоже нет.

Зато есть пластины из металла, на которых живы картины прошлого. Очень давнего, забытого всеми прошлого.

Вот… карта. Империя? Страна, которой давно уже нет? Настолько давно, что многие и не верят в её существование. И Артан сам, признаться, сомневался, уж больно странным было все, что о ней писали. Сказочным. Но вот она, лежит… знакомые очертания морей и континентов, россыпь островов. И драгоценные камни, которыми очерчена граница. Другие камни, поменьше – это, вероятно, города. У каждого свой символ.

Герб?

Что-то иное? Главное, теперь видно, сколь огромна была эта, ушедшая в прошлое, империя.

А вот древо имен. Все-то Артану незнакомы. И имена эти переплетаются, связываются друг с другом странным узором. Родословная? Родовое древо?

Похоже, хотя и не совсем.

Надо бы уходить.

То, что за дверью, не предназначено для Артана. Это принадлежит хозяину Замка. Но знает ли он? Почему-то было ощущение, что проход в скале давно не открывали. А стало быть, вежливый гость понял бы неуместность своего интереса.

И рассказал бы хозяину о находке.

Артан вежливостью не отличался.

Да и с воспитанием, похоже, у него не заладилось. Матушке точно было бы стыдно. Но матушка, к счастью, находилась далеко, пребывая в уверенности, что сын её старший – человек в высочайших духовных достоинств.

Артан вздохнул.

И почти решил, что не станет лезть дальше. Только дверь рассмотрит. И потом, вернувшись в замок, подробно опишет увиденное. Для архивов. И истории.

Это ведь важно, оставлять подобные записи для истории.

Еще пластина. И море, которое отступает от берегов. Из кипящей воды поднимается ужасающая фигура демона, столь отвратительного с виду, что рука сама на меч легла. От ладоней демона тянутся нити к воде, а от головы – еще одна, к человеку, что стоит на вершине скалы. Рядом с демоном человек этот глядится совсем уж крохотным. Однако теперь у Артана нет сомнений, что именно он повелевает чудовищем.

Во благо рода людского.

Вот тот же берег. И усмиренное море. Корабли. Высокие башни порта. Вновь же люди. И еще пластина, с демоном, что двигает скалы, освобождая путь.

Значит ли, что так оно и было?

Люди призывали существ Нижнего мира, мира проклятого, дабы те служили им? И ведь служили. Вот холмистая местность становится равниной, и её разрезают тончайшие нити рек, дабы поить землю. И преисполнившись благодарности, земля родит…

Много.

Слишком много всего. Слишком оно настоящее, чтобы счесть все выдумкой.

Артан разглядывал каждую пластину тщательно, силясь запомнить все в мельчайших деталях. И уже понимал, что не сумеет, что сюда надо будет вернуться.

Зарисовать.

Рисовал он не слишком хорошо, но средь братьев есть и те, кого боги наградили талантом. Только… пустят ли их сюда?

Демонов становилось больше.

Вот они, сомкнувшись, встали над городом, и кривые когтистые руки касались друг друга, и казалось, что они кружат за высокими стенами ужасающим хороводом. Наверняка это что-то да значило. Что-то весьма важное, пусть пока и не доступное понимаю Артана.

А вот дворец.

И люди.

Они тоже стоят кругом и есть в их обличьях нечто донельзя нечеловеческое. И люди ли это вовсе? Пусть они малы, пусть не видно ни рогов, ни когтей, но не отпускает ощущение, что сами они подобны ужасающим порождениям Хаоса.

Те же позы. Те же выражение лиц.

Артан осторожно коснулся пластины.

И перешел к следующей.

Повествование. Вот, что он нашел. Не важно, что укрыто за дверью, главное, что сама она важна. И снова люди. Храм? Или дворец? Зал огромный. И украшен богато. Трон. А перед ним алтарь, на котором лежит девушка. Она обнажена, и эта нагота заставляет Артана краснеть.

И переводить взгляд на мужчин.

Двое держат руки.

Двое ноги.

И еще один склонился над животом.

Жертва? Они приносили в жертву людей? Это… это отвратительно. Лицо девушки безмятежно, а на губах улыбка, будто не понимает она, что происходит.

Одурманена?

Проклятье…

А пластины изменились. Стали более… грубыми? Металл отличается по цвету, да и изображения утратили свое изящество, будто кто-то пожелал продолжить эту вот историю, но не сумел найти по-настоящему хорошего мастера. С другой стороны, понять все одно можно.

Кровь.

И кубок, который наполняют ею. Человек, что пьет из этого кубка. Артан ощутил приступ тошноты, но, слава Светлым богам, не опозорился. Однако с неподобающей поспешностью перешел к следующей пластине. И трон. Человек на нем. От него расходятся тонкие нити, то ли лучи, то ли еще что. Не понять, что именно, но, верно, это важно.

Другие люди по обе стороны трона. И те же нити, но уходящие вверх и вниз. Внизу корчатся уродливые фигуры демонов, пронизанные этими нитями.

И снова жертва.

Жертвы.

Их становится больше? Женщина, в чьем обличье слишком много иного, чтобы усомниться в нечеловеческом её происхождении. Она садится у ног Императора, а на голове её появляется корона.

Вот она же, но с характерно большим животом.

Следующая картина заставляет отворачиваться, потому что в голове человеческой не укладывается такое. И Артан понимает, что ему одновременно и жарко, и холодно. И дрожит он совершенно не по-рыцарски. И дрожь эту пытается унять. Ладони взмокли.

По спине потекли струйки пота.

Возвращаться.

То, что было… это слишком мерзко, слишком отвратительно… но он поворачивается к пластинам. Снова карта, но теперь рядом с драгоценными камнями городов стоят черные бусины. И он не сразу понимает, что это.

Демоны.

Проклятые демоны… хотя Артан начинает сомневаться, кто же на самом деле проклят.

– Сколько их… – его голос тает в пустоте подземелья. И он вздрагивает от ответа, который произносит сам: – Много…

С тихим шелестом дверь отворяется.

Глава 8
О неприличных увлечениях приличных принцесс

«А девам благородным, дабы не ронять достоинства своего и не учинять ущерба чести родовой, надлежно соблюдать благонравие во всем, особливо в делах вольных. И потому из дел бездельных допустимо им читать книги духовные, нравственность воспитующие, играть музыку, но лишь на инструментах приличного свойства, и вышивать драгоценными нитями»

«Слова о благонравии и девичьей чести, коию надлежно блюсти»

Мудрослава Виросская все же ухватила братца за косу, когда тот слишком уж сунулся вперед.

– Стоять, – прошипела она, стараясь при этом улыбаться. Широко и радостно. Показывая всем видом своим, что несказанно счастлива находится в столь чудесном месте и в компании всех этих удивительных людей.

– Стою, – Яр потупился, правда все одно косил.

Влево.

На степнячку.

Та стояла, ни жива, ни мертва. Побелела, посерела даже. И губы дрожали, и ресницы дрожали, и казалось, что того и гляди расплачется.

Красивая.

И степняки – народ крепкий, хотя вовсе не похожа она на смуглых и желтокожих детей Степи. Да и те будто бы сторонятся красавицы.

Почему?

– Что здесь произошло? – Мудрослава косу не выпустила, а то с братца станется заговорить её и сгинуть, растворившись где-то средь ладхемских девок, которых в замке было слишком уж много.

Куда больше, чем при ней боярынь.

И гляделись те наряднее, хотя, конечно, странными были их наряды. С виду неудобными, а то и вовсе стыдными. Где это видано, чтоб платье шею открывало? И ладно бы шею.

Вона, и грудь почти голая, правда, странно плоская.

И руки.

– Так… ругалась старушка, а потом померла, – как-то не очень искренне ответил братец. – От злости, видать.

– И ты не при чем?

Неугомонный. Вот вроде ж был рядышком, гулял по саду, чинно да прилично, как оно положено, в разговоры не лез и вовсе сделался столь тих, что Мудрославе бы заподозрить неладное, а она не заподозрила. Увлеклась.

Что-то такое рассказывал этот вот Повелитель Тьмы, который оказался вовсе не страшен, то ли про историю, то ли про нежить, то ли еще про что, главное, что рассказывать умел.

И слушали его.

Мудрослава тоже.

А потом вот крик. И мертвая старуха, над которой склонился Яр. И степнячка эта. Суета… суета унялась, старуху перенесли в лабораторию, причем весьма даже просторную. Места вот в ней всем хватило.

– Совершенно! – соврал Яр, и Мудрослава за косу дернула.

Огляделась.

Степняки.

И ладхемцы рядом. Их красные мундиры выделяются яркими пятнами. Там же бояре, которые вчера пить изволили, но прилично, памятуя, что в гостях. Из Ижицкого хороший глава посольский вышел. Крепко всех в руке держит, не позволяя честь государеву уронить.

Еще бы самому государю этакого понимания.

– Потом поговорим, – прошипела Мудрослава и улыбнулась еще шире, кивнула кому-то, сама не разобравшись кому.

Островитяне держались наособицу.

А к столу, на котором уложили покойную, никто-то не смел приближаться.

Кроме ладхемки.

Сперва-то Мудрослава её и не узнала. Мудрено ли! Оказывается, средь всех этих тряпок золотых человек прятался. И главное, нормальная-то девка, если помыть.

Невысокая.

Не худая, не толстая, самое оно. И волосья у ней, оказывается, имеются. Рыжие. Только обрезаны коротко больно и зачесывает она их гладко. Да сеткою сверху прикрывает. Только непослушные прядки сквозь сетку пробиваются, ложатся завиточками.

Переоделась опять же.

– Ишь ты! – восхитился Яр как-то даже громко, пришлось опять за косу дернуть. – Ай!

И шепотом добавил:

– Оторвешь, потом сама клеить будешь.

– Веди себя прилично, – Мудрослава косу отпустила, с неудовольствием отметив, что в прежнем, размалеванном виде, ладхемка ей нравилась куда больше. Прежнюю-то её ни один нормальный мужик всерьез не примет, а теперь вот глядят.

Все.

Шепчутся.

Хмурятся ладхемцы, и глава посольства даже выступает вперед, склоняется, говорит что-то, явно неодобрительное.

– Мою сестру боги одарили щедро, – голос Ариции Ладхемской не оставляет шансов расслышать, что же такое втолковывали её сестрице. – Но дар её весьма… своеобразен.

А вот сама Ариция осталась в прежнем виде.

К счастью.

– Она способна заглянуть в человека и понять, отчего умер он.

Тихо стала.

– Некромантка, что ли? – осведомился Яр шепотом. Но услышали, кажется, все.

Боги, когда же он молчать научится-то?!

– Ладхемская принцесса не осквернила бы себя прикосновением к проклятому искусству чернокнижия! – громко отозвался глава посольства, вперившись в Яра свирепо. А тот плечами пожал.

– А я чего? Я так… спросить.

– Некромантия не имеет отношения к чернокнижию и тьме, – заметил Ричард, отводя взгляд. А ведь ладхемку рассмотрел, как и прочие.

Все-то смотрели.

Старомысл.

Он тоже. Вперился тяжелым взглядом. И… и Мудрослава ощутила прилив ярости. Как смеет он? Как… на эту вот… тощую.

Бледную.

Моль.

– Некромантия учит тому, как работать с мертвой материей. Сохранять её. Изменять. Использовать. В ней множество разделов и большая часть их далека от истинной тьмы. И потому в таком даре нет ничего стыдного, – это было сказано громко и на диво жестко, отчего шепоток, родившийся было средь людей, стих. – Напротив, дар этот весьма редок. И оттого ценен.

И замолчал.

А Старомысл все смотрит и смотрит. Отчего он смотрит? На ладхемку? Он ведь говорил о любви. Разве тот, кто любит, будет глядеть на другую женщину? И так, бесстыдно?

Сердце заныло. И зубы. И появилось недостойное желание завизжать, затопать ногами.

– Спокойно, – Яр почувствовал и подхватил под руку. – Дыши глубже. Это морок. Только морок.

Морок.

И Мудрослава понимает. Разумом. Вот только сердце сбоит. Сердцу разум не прикажет. А во рту сделалось кисло, будто она ненароком порченного молока хлебнула.

Она прикрыла глаза и стояла.

Долго?

Верно, долго, а Яр стоял рядом. Вот так и за руку держал, сжимая крепко, отчего на душе словно бы легче становилось. Главное, что когда Мудрослава открыла глаза, то все переменилось.

Нет, старуха лежала на столе, только избавленная от лохмотьев.

Она была вовсе не страшной.

Напротив, она гляделась ненастоящею. Желтая кожа. Какое-то сухое легкое тело, глядеть на которое стыдно, но Мудрослава вперилась взглядом.

Зацепилась.

– И все-таки, – чей-то голос нарушил затянувшуюся тишину. – Возможно, не стоит юным девам видеть…

– Бросьте, – отмахнулась Ариция Ладхемская. – Я не раз и не два бывала в анатомическом театре. Это весьма познавательно.

– Я мертвецов не боюсь, – островитянка нахмурилась.

Степнячка лишь покачала головой и прижала к подбородку кулачки. А вот рядом с ней людей почти и не было, только один, невысокий хмурый и в роскошном халате, наброшенном поверх другого столь же роскошного, из-под которого, кажется, и третий выглядывал. Он стоял, обнимая хрупкую девушку, и что-то настойчиво говорил ей на ухо.

А остальные?

– Потом расскажу, как оно вышло, – Яр отпустил руку. – Старуха свое получила. Девочку вот жаль. Слухи пойдут.

Мудрослава кивнула.

Расскажет.

Все странно. Не так. Не как должно.

Ладхемская принцесса склонилась над телом. Она осторожно коснулась головы старухи. Прислушалась к чему-то…

Пальцы пробежали по лицу. Замерли на закрытых глазах. Переместились на грудь.

На живот.

Они рисовали странные узоры, и Мудрослава вдруг ощутила острую зависть. Выходит, что вот эта, разряженная в пух и прах ладхемка, что-то умеет? Что-то такое, недоступное самой Мудрославе?

У Мудрославы тоже дар.

Но… её не учили им пользоваться. К чему? Разве вместно царевне ворожить? Она-то и должна, что силу свою детям передать, род укрепляя. В том её истинное призвание, а все прочее – от демонов.

А в Ладхеме, выходит…

Мудрослава прикусила губу. И поглядела на Яра. Тот смотрел. Все смотрели. На тело. На принцессу, ныне саму на себя не похожую. На то, как спокойно, умело двигались руки её. А на лице играла безмятежная улыбка.

И вот она отступила.

С благодарностью кивнула Ксандру, который подал влажное полотенце. И долго старательно вытирала им руки.

Каждый палец.

Каждый, чтоб его, палец… будто и не замечая ни людей, ни ожидания их.

– Она умерла, – сказала, наконец, Летиция Ладхемская.

– Мы заметили, – Мудрослава прикусила губу, кляня себя за вырвавшиеся эти слова.

– Давно. Это… сложно объяснить, но она… – Летиция уставилась на свои руки. – Она была мертва. И в то же время жила. Не понимаю!

В этом голосе было столько отчаяния.

– Я видела, как она умирала. Она… отравила кого-то. Убила. Смерть оставляет отпечаток на человеке. Но та, другая, забрала её с собой. Так тоже бывает. А эта женщина не захотела уходить. И осталась. Только все равно умерла. А чтобы жить… она… она убивала.

Тихо.

Очень тихо. И слышно, как колотится сердце.

– Девушек. Она их забирала и убивала.

А степняки слушают внимательно. И с каждым произнесенным словом лицо мужчины темнеет. И вот уже не он поддерживает Теттенике, но она цепляется за руки его, словно пытаясь удержать.

Остановить.

Что?

– Она забирала их жизни себе, но этого было мало. И она пришла сюда. Она… хотела забрать её жизнь, – Летиция Ладхемская повернулась к степнячке. – Но почему-то просто так сделать этого не могла. Извините. Смерть, она всегда слегка размывает восприятие. Всякий раз по иному. Но… кем бы ни была эта женщина, тело лучше сжечь.

Она протянула полотенце к Ксандру.

– И еще… – Летиция задумалась ненадолго. – Могу я поговорить с вами? Наедине?

– Это неприлично! – взвизгнула пухлая женщина, которая, верно, выполняла ту же роль, что и боярыня Никитская при Мудрославе. – Наедине! Это… это вас скомпрометирует!

– Я думаю, этот вопрос можно решить, – Ричард подал руку принцессе, и это вновь же резануло по сердцу. Конечно… темный дар некромантии там, в мире обыкновенном, привычном Мудрославе, стыден. А здесь? Не выйдет ли так, что этот дар, про который Повелитель говорил, что он редок, станет тем самым аргументом в пользу Ладхема?

И не то, чтобы Мудрославе вдруг захотелось замуж, нет.

Просто… обидно.

– Что бы вы ни хотели сказать, – Ричард протянул другую руку демонице. – Мы выслушаем.

А еще подумалось, что демоница тоже не выглядит счастливой.

Почему?

Летиция Ладхемская давно не чувствовала себя настолько неудобно. Наверное, с того самого раза, как матушка, узнав о её даре, о недостойном её поведении, слегла. И впервые не ругалась, не читала мораль, но просто лежала, такая непривычно бледная и несчастная.

А в покоях остро пахло лекарствами.

Батюшка гляделся мрачным и хмурым.

И сама Летиция чувствовала себя виноватой. Правда, не понимала, в чем именно провинилась. Она ведь никому не причинила вреда.

Она… только пользу.

Она помогала.

Это ведь важно, помогать людям. Но отец был бледен.

– Дорогая, – матушка говорила слабым голосом и руку протянула, и Летиция коснулась этой руки, цепенея от страха. Вдруг да увидит на ней, на белой коже, привычную тень смерти? Но нет. Руки были чисты. И даже задышалось легче. – Дорогая, мы не сердимся… мы понимаем, что ты не виновата.

Только почему-то Летиция ощутила себя еще более виноватой.

– Однако ты должна понимать, что…

…разговор тот был долгим.

Муторным.

И запомнился лишь отчасти. Матушка вот. Отец. И еще маг, который выглядел очень расстроенным и тоже глубоко несчастным.

Почему?

Голова заболела. И Летиция поморщилась. Не хватало. Мало того, что она взяла и вот так… и теперь все знают, что Летиция Ладхемская владеет проклятым даром. Так еще и здоровье у неё слабое.

А перед глазами плывет все.

Будто туман.

И сестра в кои-то веки молчит, поддерживает под руку. Не от избытка родственной любви, никогда-то этой любви меж ними не было, но тоже хочет услышать.

Надо ли?

– Прости, – Летиция высвободила руку. – Но это и вправду… я потом. Ладно?

Когда станет понятно, можно ли вообще говорить о подобном.

Хмурится.

Ариция.

И почтенная вдова, которая теперь точно заставит есть чеснок и молиться. Остальные… и главное, у нее и в голове-то не было про остальных. Все-таки стоит признать, что ума Летиции никогда не доставало. Можно ведь было промолчать.

Удержаться.

Притвориться… а она вот полезла. Как-то разом и вдруг. И как быть теперь?

Пальцы Повелителя Тьмы кажутся необычайно теплыми. И прикосновение к ним успокаивает. А вот демоница смотрит хмуро. Недовольно. Летиция успела и её прогневить?

Хотя… отцовские фаворитки точно также на матушку смотрели. Те, которые были слишком глупы, чтобы этом можно было компенсировать красотой. Как правило, они весьма скоро покидали двор.

Была ли демоница глупой?

Или, возможно, стоит побеседовать и с ней? Договориться. Сказать, что Летиция – женщина цивилизованная, широких взглядом. И не станет возражать, если у мужа появится сердечное увлечение. Она ведь понимает, что брак – это вовсе не про сердечные увлечения.

И спорить им не о чем.

Нечего делить.

Леди Севальго, пусть даже давно уж покинула, что отцовскую опочивальню, что вовсе двор, удалившись на побережье, до сих пор с матушкою переписывается. И дружат они. Настолько, насколько сие возможно.

С демоницами и вправду лучше дружить.

– Прошу, – Ричард открыл какую-то дверь. – Вам принести чего-нибудь выпить?

– Выпить?

– Вы явно потратили много сил. Вас кто учил управляться даром?

– Целитель.

Ричард приподнял бровь. Он все-таки не слишком красив. В нем нет ни изящества, ни утонченности. И хорошо.

Почему?

Она сама не знала. Но вдруг поняла, что та прошлая её жизнь, она отчасти ненастоящая.

Как такое возможно.

– Извините, – Летиция потерла виски. – Голова… болит.

– Не удивительно, – пробурчал Ксандр, закрывая дверь. И он здесь будет?

– Я всецело доверяю моему другу. И… – Повелитель Тьмы запнулся, посмотрел на демоницу и покраснел. – Доверяю всем, собравшимся здесь.

Смешной.

Хотя… матушка говорила, что в годы юные отец тоже краснел легко. Потому и пудриться начал. А потом не только он. Мода случилась. И все никак выслучиться не могла.

Головы коснулись холодные пальцы.

Просто ледяные.

И смертью обожгло. И последнее, что успела подумать Летиция, так это, что и вправду было глупо разговаривать наедине. А потом стало больно.

И главное, сказать-то она не успела!

Не успела сказать!