Текст книги "Танго на цыпочках"

Верилось, конечно, слабо, но список впечатлял.

– И украшенья все Каролины Камушевской пропали бесследно, и цепь золотая, с которой Богуслав не расставался, и монет золотых старой чеканки больше тыщи! И цветок из цельного брильянта сделанный, про который говорили, будто он один дороже всех земель Камушевских. Не верите? Вот вам крест, что не вру! В книге приходской все записано! Шум большой поднялся, на всю округу, я, если хотите, могу список показать!

– Покажешь, всенепременно покажешь. – Аполлон Федорович испытывал странное ощущение, что мифический клад, мифический оборотень и убийства связаны между собой. Поскольку прежде не случалось обманываться в предчувствиях своих, то и на сей раз Палевич охотно поверил. Всенепременно следует взглянуть на сей прелюбопытнейший документ.

Однако, пора возвращаться, негоже опаздывать к обеду. Коли уж пани Наталья снизошла до приглашения, то представившуюся возможность нужно использовать. Да и возможно удастся выяснить, кто та незнакомка в черном, что приходила утром.

Тимур

Целый день кряду Тимур провалялся на кровати, наслаждаясь тишиной, покоем и тем удивительным фактом, что он за просто так может валяться на кровати и ничего не делать. Вот лежать и все. Ну, и думать еще, чтобы совсем уж не отупеть от вольной жизни. Денег на первое время хватит. Фирма, конечно, тихонько агонизировала под вздохи-ахи сотрудников, до глубины души пораженных арестом начальника. Однако сей факт ни в коей степени не помешал им растащить все более-менее ценное имущество, включая Тимурово кресло и Тимуров же кактус. Смешной был, зеленый, приплюснутый, словно лопающаяся от загулявших на жаре дрожжей пивная бочка, с длинными, чуть загнутыми на концах иглами и маленькими зелеными шариками-детками.

Больно? Да. Обидно? Да. А что поделаешь. Смешно думать, что сотрудники шесть лет будут пахать, дожидаясь босса, подобно средневековым вассалам, чей сюзерен застрял на затянувшейся войне с неверными. Да и в средневековье, если память не изменяет, не все так гладко было с сюзеренами и вассалами, чего уж ждать от насквозь циничного и делового двадцать первого века. Кто успел, тот и съел. Салаватовскую фирму с потрохами проглотили, косточек и тех не осталось. Ладно, он – не Пушкинская старуха, чтобы рыдать над разбитым корытом, и золотой рыбки на горизонте не видать, самому работать придется. И Тимур поработает с удовольствием, это ж на себя, а не на чужого дядю.

Из хороших новостей – банк, куда Салаватов откладывал по старой русской традиции "лишние" деньги, не прогорел, не обанкротился, не обманул. Вклад лежал, дожидаясь хозяина и обрастал процентами, как жирный хряк салом.

Для начала денег хватит. Закинув руки за голову, Тимур принялся мысленно вырисовывать, что и как станет делать. Завертелись-закрутились виртуальные колесики виртуального бизнеса, потекла в карман виртуальная прибыль, и даже тратится начала, когда зазвенел телефон. Черт, ну как чувствовал, не надо было его включать. Фирма с работящими сотрудниками и ангелообразной секретаршей моментально растаяла. Ну и кому, интересно знать, он понадобился в первом часу ночи?

– Алло?

Из трубки доносились треск, шипение и чье-то нервное, возбужденное дыхание.

– Алло?

Молчание в ответ. Ну, все понятно, Ника снова укололась или что она там еще делает, и решила поразвлечься. Вот же неугомонная душа!

– Ник, я знаю, что это ты, так что прекрати маяться дурью и ложись спать.

Трубка ответила сдавленным смешком.

– Уши оборву. – Пригрозил Тимур, нажимая на "отбой". Подумав, он и шнур выдернул, так спокойнее.

Первым, кого он увидел, выйдя из квартиры, была Ника. Вот вам и здрасти. Она сидела на скамеечке с видом бедной сиротки, приехавшей в гости к богатым родственникам, и теперь гадающей: пустят ее в дом или сразу погонят прочь. Аж слезу прошибает, какая она несчастно-правильная, спинка пряменькая, коленки вместе, глазки опущены, ручки нервно теребят подол юбчонки. Тьфу ты! Что ей на этот раз нужно-то?

– Здравствуй. – Пробормотала она, поднимаясь навстречу.

– И тебе не болеть.

А глаза у нее красные и опухшие, словно Ника ночь напролет в подушку рыдала.

– Ага, тебя, несчастного, оплакивала. – Буркнула Сущность.

– А я к тебе.

– А меня дома нет. – Не хватало еще ее в квартиру пускать, кто знает, чего от нее ждать-то. Он ее в квартиру пригласит, а она потом обвинит в попытке изнасилования. Нет уж, он про эти штучки под общим названием "давай поговорим наедине", наслышан, пускай другого лопуха ищет.

– Тим, ну, пожалуйста. Пожалуйста, выслушай. Мне надо… Я… Я извинится хочу…

– За вчерашнее.

– Тогда уж за позавчерашнее. – Поправила Сущность, с интересом прислушиваясь к разговору.

– Нет, не за вчерашнее. Хотя, мне тоже стыдно, ну, что я позавчера… Или вчера. Но я не поэтому. Тогда, на суде… На следствии… Это ведь я на тебя указала. Ну, что это ты Лару. – Ника сглотнула и продолжила. – Я ведь и в самом деле думала, что это ты. А это не ты. Ну, она мне только вчера сказала, что это совсем не ты. Теперь получается, что… Я… Мне… Извини меня, пожалуйсто!

Извини? Она вот так приходит и говорит "извини"? Тогда, шесть лет назад, он словно с вышки в бассейн с ледяной водой прыгнул. Тугая пленка лопнула, заглотив теплое человеческое тельце. Холодные водяные челюсти сомкнулись над головой, мышцы скрутило болью, а перед глазами запрыгали красные мошки. Вот на что это было похоже, на прыжок с вышки в ледяную воду. Полет, закончившийся паденьем. Ему что-то говорили, от него что-то требовали, а Тимур только и видел, что воду и красных мошек, пляшущих перед глазами, и не мог сообразить, как же такое возможно, почему Лары нет и почему все уверены, что ее убил именно он. Он же любил Лару, он бы все для нее сделал, он бы все простил, а они говорят про убийство. И Ника тоже. Она первая начала, первая предала, поверив, что он способен совершить такое. А теперь приходит и извиняется?

– Тим? Тим, что с тобой?

Непостижимым образом Ника вдруг очутилась совсем рядом. Настолько рядом, что можно было учуять аромат ее кожи, разглядеть слипшиеся от слез реснички, похожие на сосновые иглы, длинные и мягкие, и зеленое-зеленое море в глазах, и самого себя, плененного этой лживой зеленью.

– Тим? – Выдохнула Ника, краснея. – Что с тобой?

– Спермотоксикоз. – Любезно подсказала Сущность.

– Ничего. – Ответил Тимур, одновременно желая, чтобы рекомая Сущность провалилась к Дьяволу. Не помогло, зато наваждение схлынуло, только пульс бешено колотиться и во рту пересохло, как после пьянки. И это пройдет, так, кажется, было написано на перстне мудрейшего Соломона.

– Уходи.

– Но почему? – Ресницы-иголочки задрожали, того и гляди выкатится прозрачная капля и, зависнув на мгновенье, прочертит мокрую дорожку на щеке.

– Нипочему. Просто уходи. Забудь о моем существовании. Представь, что меня нет, и не было никогда.

– Но мне надо…

– Что надо?

– Любви и на ручки. – Сущность откровенно развлекалась, похоже, от такой жизни у него скоро натуральное раздвоение личности начнется. – Или, как вариант, твою голову в качестве охотничьего трофея.

Не угадала. Набрав побольше воздуха, должно быть, пущей храбрости ради, Ника выдала:

– Мне очень нужно у тебя пожить.

От подобной наглости даже Сущность потеряла дар речи.

Мой дневничок.

Как же мне плохо. Господи, неужели такое возможно? Салаватов весь вечер носился вокруг, «Скорую» вызвать пытался, не разрешила. Боюсь, врачи догадаются об истинной причине «простуды», тогда Тимка совсем душу вытрясет.

Черт, ну почему мне так плохо-то? И холодно. И пить хочется. Если не замерзну, то точно от жажды загнусь. Звонить Алику? Нет, потерплю еще. Я сильнее этой гадости. Ника плачет, вот дура, нашла время для соплей. Можно подумать, мне ее рыдания чем-то помогут.

Пишу, и пальцы судорогой сводит, но, если не писать, то совсем плохо становится. Накатывает. Нет, не могу больше.

Сказала, что ухожу работать, потребовала не беспокоить. В студии позвоню Алику.

Нет. Звонить не буду, не стану я перед ним унижаться.

Доминика

Естественно, я предполагала, что Салаватов визиту моему не слишком обрадуется, не говоря уже о просьбе. Согласитесь, странно выглядит: еще вчера – «позавчера» в памяти попросту не существовало – я обвиняла его во всех смертных грехах, а сегодня прошусь пожить. Самой дико. Всю ночь не спала, пытаясь найти рациональное объяснение звонку. Не нашла, во всяком случае, рационального. Как ни крути – а крутила я по-всякому – звонила именно Лара, моя сестра, умершая шесть лет назад. Допустим, о той давней истории с сигаретами не знал никто. Шаткий довод? Возможно, но для меня более чем достаточный. Я узнала Ларин голос, и ее духи в моей квартире, и картину, и заботу обо мне. Это Лара. Но тогда выходит, что она звонила с того света? А, собственно говоря, почему бы и нет. И в газетах, и по телику полно передач, посвященных именно таким вот «возвращениям», когда умершие люди помогают своим близким и любимым. А Лара меня любила.

Мне очень хочется верить, что она меня любила. И поутру, кое-как загримировав помятую физиономию – бессонная ночь сказалась темными кругами под глазами и опухшими веками – я отправилась к Тимуру.

Правильнее было бы сказать "на казнь". Он же убьет меня, пристукнет, словно надоедливую букашку. Он же сидел из-за меня, это я уверенно заявила следователю, что видела, как Салаватов возвращается, хотя на самом деле ни черта не видела. Я сидела на кухне, делая вид, будто учу английский, в произношении тренируюсь, отсюда и плеер в ушах, на самом же деле там стояла не кассета с нудными диалогами, а последний альбом какой-то жутко модной и оттого дефицитной группы.

Я солгала на следствии. Мне было очень-очень стыдно, что в то время, когда убивали мою сестру, я слушала кассету с последним альбомом жутко модной группы. Я ведь и без того верила в Тимурову виновность – он приходил незадолго до убийства, он кричал на Лару, он ушел, хлопнув на прощанье дверью, так почему ему было не вернуться? На первый взгляд все правильно, а на второй?

У Салаватова серые глаза, похожие на Балтийское море зимой, а еще на дым от лесного костра. Почему он смотри в меня? Не "на", а именно "в", взгляд проникает под кожу, и Балтийское море зимним холодом вливается в кровь. Не хочу, не люблю, когда холодно, пусть он отвернется, и тогда я признаюсь, расскажу про плеер и кассету, про то, что лгала и додумывала несуществующие факты, и про то, что Лара звонила. Но он не поверит, он ведь скептик.

– Уходи. – Повторил Тимур. Главное, не заплакать, я ведь сильная, я сумела выжить, значит, сумею и не заплакать.

– Ты не понимаешь… Ты должен… Я с тобой. Пожалуйста! – Заготовленная заранее речь, несчастный плод утренних терзаний, вылетела из головы, когда он вышел из подъезда, такой незнакомый, опасный и сильный. Раньше Салаватов казался мне образцом утонченного джентльмена из "Унесенных ветром", а теперь он вылитый американский гангстер времен сухого закона. Только одет попроще: джинсы и майка без рукавов. На левом плече татуировка – переплетенные невиданным узором синие линии, похоже на кельтский орнамент. Ерунда, откуда на зоне взяться кельтскому орнаменту. А глаза по-прежнему холодные.

– Тимур, я не стану мешать, честно. Я… Мне очень нужно жить у тебя. Я заплачу! Честно!

Он вздохнул, потом, схватив меня за запястье, подтянул к себе, близко-близко и страшно-страшно, в жизни еще так страшно не было, море в глазах кипело яростью, а верхняя губа нервно дергалась.

– Слушай, девочка, – его слова пахли мятой и сигаретным дымом, – ты достаточно мне крови попортила, поэтому, прошу, уйди так, чтобы я тебя больше не видел!

– Но ты должен… Лара сказала, что ты должен ей за укол! Она сказала, что ты должен за тот укол, который в мастерской, что из-за него все началось.

Ну вот, сейчас Салаватов прикажет мне заткнуться и валить домой. Или сначала голову открутит? Голову жалко, и себя тоже жалко, еще жальче, чем голову. Рука, больно сжимавшая мое запястье – синяки обеспечены, тут и гадать нечего – разжалась, и Салаватов буркнул.

– Иди.

– Куда?

– Куда хотела. Ты же ко мне собиралась, так? Вот и иди, черт бы тебя побрал. Ключ у тебя есть.

А как он догадался?

Год 1905. Продолжение

Трапеза проходила в мрачном, словно сошедшем со страниц готического романа, зале. Несмотря на ясный день, было сумрачно – узкие стрельчатые окна под потолком почти не пропускали свет, а толстые восковые свечи в кованых подсвечниках чадили неимоверно. Про электрическую лампочку в этой глуши никто и слыхом не слыхивал. И Аполлон Бенедиктович, невзирая на слезящиеся от дыма глаза, изо всех сил старался сосредоточиться на деле.

Место во главе стола пустовало. Однако Палевич готов был поклясться, что кресло с высокой резной спинкой, похожее на трон, долго пустовать не будет. Но вот кто займет место покойного Олега? Николя или Наталья? Николай относительно трезв, смотрит исподлобья, словно на врага, и вяло ковыряется вилкой в тарелке. Пожалуй, он чересчур слаб, а слабых правителей троны не выносят, даже деревянные. Наталья? Сидит прямо, ровно. В глазах ни страха, ни сожаления, ничего. Они словно серое грозовое небо, когда не понятно, то ли сейчас тучи обрушатся на землю дождем рыжих молний, то ли рассеются.

Эх, на поэзию что-то потянуло. Пани Наталья улыбнулась, равнодушно так, вежливо, как улыбаются гостям, чье присутствие лишь терпят. Что ж, больше ему и не надо. Палевич переключил внимание на остальных гостей.

Итак, пан Юзеф, молод, горяч, такому бы в гусары, а не в доктора. С Натальи Камушевской глаз не сводит, а глядит, точно верующий на чудотворную икону. Может такой убить? Сложно сказать. Пожалуй, ради нее, своей единственной и неповторимой, убьет без долгих раздумий. И угрызениями совести мучиться не станет.

Элиза, неизвестная невеста Олега, милая, скромная девица лет шестнадцати отроду, ничего в ней особенного нету. Простовата, не особо умна, да и на богатую не тянет – одета более чем скромно, хотя, возможно, соблюдает траур по убитому. Но не похоже, чтобы горевала сильно, и эти печально-влюбленные взгляды, которые Элиза бросает на пана Охимчика тоже свидетельствуют о том, что особой любви, во всяком случае, с ее стороны, не было.

Олег за себя уже не ответит. Мог он полюбить такую вот серую мышку или нет? Кто знает, дела сердечные оставались для Аполлона Бенедиктовича тайной из тайн, посему вопрос оставался открытым.

За столом присутствовала еще одна особа, девица гораздо более яркая и видная, чем Элиза. Особу звали Магдалиной и приходилась она Элизе старшею сестрой. Вот это действительно роковая женщина, за такую и жизнь отдать не жалко, странно, что при такой внешности она еще не замужем. Или из этих, новых, суфражисток, которые отвергают саму идею нормального построения семьи? Или же дела обстоят еще хуже и Магдалина – революционерка? Те тоже живут согласно своим законом. Гадость, конечно, но подобной женщине многое прощается.

Аполлон Бенедиктович еле дождался окончания обеда. Поднимать за столом тему смерти князя Камушевского представлялось верхом неприличия и бездушности, да и говорить лучше бы с глазу на глаз. Вот закончится обед, тогда и можно будет побеседовать с хозяйкой дома. Но вышло иначе, после обеда пани Наталья пригласила гостей пройти в салон, и уже там совершенно спокойно заявила, что Аполлон Бенедиктович прибыл специально для того, чтобы расследовать гибель Олега. Нельзя сказать, что сие заявление стало сенсацией для присутствующих: слухи по округе распространялись быстро и о приезде следователя знали практически все, вплоть до кухарок и конюхов.

– Бедный Олег. – Элиза промокнула кружевным платочком уголки глаз, надо полагать, сей жест демонстрировал огромную скорбь и душевное потрясение.

– Он был таким милым!

Любопытно, если судить по имеющейся у Палевича информации, к покойному характеристика, данная невестой, не подходила совершенно. Милым князя не назвал бы даже друг. Сильным, мужественным, уверенным, нахрапистым, нахальным, обаятельным, галантным, если уж на то пошло, ну никак не милым.

– И давно вы обручились? – Поинтересовался Аполлон Бенедиктович.

– Очень. – Элиза скромно потупилась. – Наши родители желали породниться.

Так, значит, вот в чем дело, Элиза была невестой Камушевского, но тот не слишком-то любил суженую: родительская воля – не самое лучшее основание для брака.

– И когда же планировалась свадьба?

– Осенью. – В беседу влезла Наталья. – Олег планировал сыграть свадьбу осенью.

– Примите мои соболезнования!

Элиза, зардевшись от смущения, кивнула.

– Пани Наталья, не припомните, кто подсказал вашему брату идею с охотой?

– Нет.

– Я. – Николаю удалось-таки дорваться до выпивки. От него за версту разило спиртным, а расслабленно-пренебрежительные жесты свидетельствовали, что Камушевский достиг той блаженной стадии опьянения, когда море по колено. Сейчас он не боялся никого и ничего. – Я подсказал. Мы вот тут и сидели, я в этом кресле, а он там, где вы сейчас. Разговор зашел о дочке лесника, ее эта тварь почти сожрала, знаете? Нет? Я смотреть ездил! Тело разорвано на клочки, кишки из живота вывалились…

– Ах. – Бледня Элиза находилась на грани обморока.

– Николя, прекрати немедленно! – Наталья нахмурилась. Странно, но сей жест возымел действие. Николай, скрестив руки на груди, поклонился.

– Приношу свои извинения пред дамами за столь нелицеприятные подробности. Я всего лишь хочу помочь следствию. Тело девушки было в ужасном состоянии…

– Пожалуйста, – взмолилась Элиза.

– Мы с братом ездили в город, а потом, уже вечером того же дня, он сказал, что следует что-то предпринять, пока не поздно, пока снова никто не погиб. Я предлагал облаву устроить, охотников нанять или, на худой конец, положить денег, скажем, за каждого убитого волка – три рубля. А он… Олег упрямый был и в оборотня верил свято! Он ответил, что облаву есть смысл устраивать, когда оборотня не станет, иначе бесполезно, вместо убитых волков новые объявятся. Я тогда сдуру возьми да ляпни, что, дескать, тогда пора уже на оборотня охоту устроить. И Олег за идею обеими руками ухватился. Он даже пули серебряные достал где-то. Он бесшабашный был, на медведя с одной рогатиной вышел, что ему какой-то оборотень! А получилось, что он погиб. Я его убил, понимаете, я! – Николай засмеялся. – Я живой, а он нет! Он меня за слабость всегда укорял, а получилась так, что он – сильный, умер, а я живой, живой я!

– Николя!

– Я живой, понимаете?!

– Николай. – Магдалена схватила Камушевского за руку. – Николай, вам следует отдохнуть.

– Да?

– Конечно, вы устали, вы столько пережили. Пойдемте. – Мягкий голос обволакивал, уговаривал, обещал, и Николай, поддавшись уговорам, послушно побрел за Магдаленой. Куда? Неужто и вправду угомонится?

– Он ужасен! – Элиза, упав в кресло, принялась обмахиваться руками. – Невозможно!

– Николай впечатлителен.

– Но поведение…

– Его можно извинить. – Наталья настояла на своем.

– Конечно, конечно. Он… Он действительно пережил такой ужас. – Элиза бросила на хозяйку дома быстрый испуганный взгляд.

– Мужчине следует держать себя в руках, – фыркнул Юзеф. – Олег в жизни не позволил бы себе подобной выходки и, если бы был здесь…

– Если бы Олег был здесь, – нервно улыбнулась Наталья, – вряд ли бы за обедом присутствовал ты. И вообще…

Юзеф насупился, его задело столь откровенное напоминание о былых разногласиях. Впрочем, Палевич был склонен думать, что пан Охимчик сам не отличался храбростью. Не полез же он спорить с Николаем, предоставил дамам самим разбираться с буяном, значит, трусоват. А трусов Аполлон Бенедиктович на дух не переносил.

– Пани Наталия, понимаю, что просьба моя дерзка, но хотелось бы задать вам несколько вопросов наедине.

– Вы не имеете права допрашивать ее! – Взвился Охимчик. – Я жаловаться буду на полицейский произвол!

Палевич не сомневался: типы, подобные пану Юзефу, обожают жаловаться. Однако госпожа Камушевская отмахнулась от заступника, Охимчику только и оставалось, что сверкать глазами да нервно закручивать пальцами кончики гусарских усов.

Тимур

День был испорчен. Ника-Ника-Доминика умудрилась пройтись по всем больным мозолям сразу. Ну почему она не встретила какого-нибудь хорошего парня, вышла бы замуж, детей нарожала а там, глядишь, и образумилась бы. Так нет же, с упором маньяка дожидалась окончания его срока, чтобы теперь выматывать ему нервы.

– Ну, и зачем ты ее пустил? – Вяло поинтересовалась Салаватов. – Теперь точно неприятностей не оберешься.

– Помолчи уже.

– Молчу уже, – передразнило оно, послушно затыкаясь. А вопрос-то остался, причем не один, а целая плеяда вопросов, созвездие. Зачем Ника пришла? Какого лешего напросилась пожить? Очередной хитроумный план, очередная ловушка? Не похоже. И откуда она про укол узнала.

Да, Ларе он остался должен, не за убийство – тут он чист, аки слеза младенца – а за тот укол, который он собственными руками сделал. И за слабость свою, за то, что не сумел настоять, не сумел вытащить ее из наркотического дерьма.

Проклятье! Но откуда Доминика узнала? Лара о своем увлечении не распространялась, а сестру вообще старалась подальше оберегать от потрясений. Ника не знает о наркотиках…

– Не знала. – Поправила Сущность. – Следствие было…

Было следствие, на котором и наркотики всплыли, и еще кое-что, вспоминать о чем было больно и противно. Тогда он клялся, что не знал, а ему не верили, это ведь такой удобный мотив. Великолепное дополнение к показаниям свидетельницы. К Никиным показаниям.

Странным образом этот самый мотив, которого на самом-то деле не было, послужил смягчающим обстоятельством. Салаватову сочувствовали, бывает и такое, когда убийца не вызывает ничего, кроме жалости.

Это было хуже всего жалость и презрение, так и читалось в глазах – "ну, мужик, и связался ты с…"

– Ну, правильно, давай сейчас себя пожалеем, поплачем, Боженька сразу озарение ниспошлет, чтобы в головушке буйной прояснилось.

– А что посоветуешь? – Тут уже и до разговора с самим собой дойдешь, главное не переборщить. Сущность обрадовалось, оно любило советы давать.

– Ну, во-первых, возвращаешься домой и вышвыриваешь эту цацу вон. Во-вторых, собираешь манатки и мотаешь из города. В-третьих, завязываешь со всеми моральными терзаниями и прочей ерундой. Что было, то сплыло, не стоит на прошлом зацикливаться.

В целом, Сущность была права. Было право. Не важно. Но это в целом, а в частностях. Ладно, даст бог день, даст черт работу. Сначала он разберется с тем, с чем собирался разобраться, а потом и о Нике подумает.

Домой Тимур вернулся вечером. К плюсам сегодняшнего дня можно было отнести покупку автомобиля – без машины Салаватов чувствовал себя неполноценным, и кое-какие реанимированные связи. Встречи с нужными людьми проходили, мягко говоря, со скрипом, но ведь проходили же! И люди вспоминали Салаватова Тимура, и даже соглашались подумать о возможности дальнейшего сотрудничества. Это уже кое-что. На легкую победу Тимур и не рассчитывал, хорошо если мешать не станут.

За дневными хлопотами и "домашние" проблемы вылетели из головы. О Нике Салаватов вспомнил лишь на подходе к дому. И радужное настроение сразу разлетелось дождевыми каплями. Ну, и что с ней делать-то?

– Повторить совет?

– Спасибо, не надо.

– Всегда пожалуйста.

Тимур сел на лавочку, вот глупость, он, взрослый мужик боится встречи с какой-то девчонкой. Да рыкнуть на нее разок хорошо, и испарится призраком белым.

– Вот и рыкни.

– И рыкну.

– Да ну?

– Не веришь?

Сущность ехидно хмыкнула. Не верит. Ладно, сейчас. Тимур взлетел по лестнице и дернул дверь. Открыто. А Ника спит в обнимку с подушкой.

– Ну и? – ехидно осведомилась Сущность.

Ну и… Ну и приплыл, нельзя же кричать на бедного ребенка. А перед Ларой он и взаправду виноват. И должен, целую жизнь, которую не сумел сохранить, должен. Если бы он был чуть сильнее, чуть настойчивее, чуть внимательнее, Лара осталась бы жива.

– Слабак. Слабак и мямля.

Плевать. Пусть так, пусть слабак и мямля, но он не станет будить Нику, разговор и на завтра перенести можно.

Мой дневничок.

Мне хорошо. Хочу танцевать, хочу летать, хочу парить над землей, подобно белому кораблику. Кораблики больше не раздражают. И Ника не раздражает. Она хорошая, родня все-таки. А Алик – скотина, хотя тоже не могу злиться на него. Сегодня я добрая.

Заставил «отрабатывать долг». Сначала было противно, клиент – тупой урод, Алик специально постарался, выбрал для меня самого страшного, ну да ладно, теперь мне все равно, я лучше их всех. Я легче воздуха. Плыву, наслаждаясь чистотой и небесной нежностью. Я – маленький кораблик. Поднимаю руки парусами и лечу по ветру… Я над землей, им не дотянутся до меня.

Доминика

Целый день сидела, дожидаясь Тимура. Он же не сказал, во сколько вернется, а я и не спрашивала, вот и приходится ждать. Он придет и станет приставать с расспросами. Это нормально, не нормально, что он вообще меня на порог пустил. Я бы на его месте…

Я бы никогда не оказалась на его месте, и гадать нечего. На суде – плохо его помню, какие-то смутные обрывки, чужие лица, чужие люди, которых раздражал сам факт моего существования, пожалуй, даже больше, чем факт убийства. Не важно. Так вот, на суде говорили, будто Лара была наркоманкой. Глупость невероятная, я бы заметила, ведь мы жили в одной квартире, я бы обязательно заметила. Тогда это обвинение выглядело слабой попыткой отмазать Салаватова. Дескать, наркоманы – это твари, убивать их не преступление.

Убивать всегда преступление, и я кричала, защищая честь мертвой сестры, а они засунули меня в больницу, якобы, истерика. Если бы не больница, уверена – приговор был бы строже. Теперь вот сижу в Салаватовской квартире, изнывая от чувства вины, и думаю, как бы "уладить" дело. Прогонит или нет?

Прогонит, обязательно прогонит. В квартире беспорядок, видно, что хозяин вернулся после длительного отсутствия – представлю, что это была поездка, скажем, за границу – и пытается вспомнить, как и что тут было раньше. Я бы подсказала.

Жарко и пыльно. Убрать, что ли, все равно заняться больше нечем. Вот Лара никогда не скучала, она приговаривала: скучают ленивые и глупые, умный человек всегда найдет занятие себе по душе. Не скажу, чтобы уборка в чужой квартире была мне по душе, но хоть что-то.

А потом можно ужин приготовить? Хоть как-то зацепится здесь.

Телефон звонит. Салаватов? Хочет сказать, чтобы к его приходу и духу моего здесь не было? Ну, да, а кто же еще. А если трубку не подымать? Трусость, так нельзя, он все равно вернется, но куда более злой, поэтому… Ну, в случае чего скажу, чтобы перезвонили попозже. Или, что номером ошиблись.

– Ника?

– Лара? – Сегодня шумов было на порядок меньше, и сомнений не осталось – это Лара, это ее голос.

– Я.

– А я у Тимура. Я сделала, как ты велела. Он пустил, правда, боюсь, что прогонит, но…

– Умница. – Как-то очень равнодушно отозвалась она. При свете дня звонок казался чей-то глупой шуткой. Господи, да я веду себя, как последняя дура. Кто-то позвонил, рассказал байку из прошлого, и я уже готова бежать на край света, лишь бы доставить удовольствие шутнику. Ну и что, что голос похож, сейчас на компьютере чей угодно голос смонтировать можно, я в кино видела.

– Снова сомневаешься. Ты всегда во всем сомневалась, с самого детства. Помнишь, как пристала к Тимуру с вопросом, на самом ли деле он меня любит.

– Я… – Было такое, стыдно вспоминать, какая же я была глупая. Глупая и наивная.

– Не надо оправдываться, я знаю, что ты была влюблена в него. Тебе нечего стыдится, любить – не грех. Грех забирать у человека жизнь. Ты вмешалась в ход вещей, ты солгала, а, значит, ты повинна в том, что Тимура посадили, в то время как у него была совершенно иная судьба. Человеку нельзя вмешиваться в судьбу другого человека. Понимаешь?

Не понимаю, но верю Ларе, ей ОТТУДА виднее. Никто не знал, что я влюблена в Тимура, даже она, хотя, наверное, она замечала что-то такое… влюбленное. Подтрунивала, говорила, что я уже взрослая, на парней заглядываюсь. Говорила про парней, а в виду имела одного конкретного парня.

– Тебе надо потерпеть, маленькая моя, скоро все закончится.

– Когда?

– Скоро. Совсем скоро. Потерпи, пожалуйста. И еще, Ника, ты давно не приходила ко мне. Почему?

– Куда не приходила? – Я совершенно растерялась. Как я могу придти к ней, когда я здесь, а она ТАМ?

– Как куда, на кладбище конечно. Цветы уже завяли, это некрасиво. Мне стыдно перед другими. Вон, к Анечке мама каждый день приходит, а я, точно сирота круглая, даже сухие розы убрать некому! – В Ларином голосе отчетливо сквозило раздражение. – Раньше ты тоже каждый день приходила. Потом через день. Потом раз в неделю, а теперь, значит, еще реже будешь?

– Лара, извини, я завтра же… Я… Я не думала, что ты меня видишь, мне так хотелось… раньше… поговорить с тобой. Я говорила, а ты не отвечала! – Говорила, часами говорила, обращаясь к фотографии на памятнике, а фотография в ответ молчала. Почему она не отвечала тогда, когда мне больше всего в жизни нужна была поддержка? Когда я училась жить самостоятельно? Когда осталась без денег, пошла работать на рынок – цветами торговала, месяц мерзла, а хозяин отказался выплатить зарплату пока не пересплю с ним. Я целые сутки проплакала от жалости к себе самой, на следующий же день в больницу слегла с воспалением легких. Хозяин, правда, испугался и деньги принес, но все равно было обидно и противно. После рынка были подъезды, и кафе с вечно пьяными посетителями, зато там платили неплохо, а Пашка, наш охранник, присматривал, чтобы ко мне не приставали. Не из жалости или благородства – ему самому хотелось переспать со мной. Где была Лара, которой я рассказывала все это? Почему не пришла, хотя бы во сне, почему не утешила? Или больница, где я очутилась после неудачной попытки самоубийства. Второй, между прочим. Почему она не появилась тогда?

– Прости, Ника, я не могла. – Она точно мысли мои читала. Впрочем, оттуда, наверное, все видно. – Я была в другом месте… Там… В общем, мне не хотелось бы, чтобы ты туда попала. Не надо завтра на кладбище ехать. Я приготовила для тебя подарок…

– Какой?

Лара никогда раньше не дарила мне подарков, ни на день рожденья, ни на Новый год. Она просто появлялась и праздник становился праздником.

– Узнаешь. Но чуть позже. А завтра ты должна поговорить с Тимуром.

– О чем?

– Ни о чем, просто поговорить, ведь люди любят говорить ни о чем. Я люблю тебя, Ника, жаль, что поздно это поняла.

– Почему поздно?

Но Лара отключилась, трубка возмущенно гудела, требуя водворить ее на место.

Поговори, сказала она, просто поговори, ни о чем. Ни о чем болтают с друзьями, со знакомыми, с парикмахером или маникюршей, в конце концов, а Тимур кто? Враг, который перестал быть врагом. Друг? Если мы и подружимся, то нескоро, сомневаюсь, что такое вообще возможно. Я считала, да и в глубине души продолжаю считать его убийцей – не просто избавится от идеи, в которую верила, которой жила шесть лет; он же шесть лет провел за решеткой, потому что я солгала. Так какая дружба, какие разговоры? Да стоит мне рот открыть, и вылечу отсюда с космической скоростью.