Текст книги "Юся и Эльф"

Карина Демина
Юся и эльф

© К. Демина, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

История первая
Все любят котиков

– Все любят котиков! – заявила Грета с той непоколебимой уверенностью, которая, как правило, знаменовала начало новой авантюры. – Ты только представь…

Я закрыла глаза, вознеся молитвы всем богам сразу, что, правда, никогда не помогало, должно быть, в силу того, что молитвы мои не имели должного материального подкрепления. И ныне небеса остались глухи. Во всяком случае, Грета не замолчала. А чудовищного вида конструкция, прикрытая пледиком – моим, между прочим, пледиком, всего-то месяц как купленным, – не исчезла.

– …Нам всего-то и надо…

Гретин звонкий голосок мешал сосредоточиться… нет, не на конструкции, которая, как я чувствовала, доставит мне немало проблем как в ближайшем, так и в отдаленном будущем.

На пледике. На моем пушистом пледике из собачьей шерсти. Я три месяца копила на него! Три растреклятых месяца откладывала монетку за монеткой, отказывая себе буквально во всем!

И скопила. А что скопить не удалось, сторговала. И Грета знает, что в тот день я вернулась осипшая от ругани, но счастливая, как никогда прежде. Это же мой подарок!

Себе подарок. На двадцать пятый день рождения, который мы, между прочим, праздновали!

– Ты… – я сумела разжать зубы и коснуться драгоценного пледа.

Розового. В незабудках. Теперь, правда, поверх незабудок расползались жирные пятна.

– Ты его… – я всхлипнула, и Грета замолчала.

Она посмотрела на меня с удивлением. Перевела взгляд на плед. И снова на меня. И на плед…

– П-прости, – сказала она, чистосердечно краснея. – Я… не подумала. Увлеклась немного.

Увлекалась она постоянно, и, как правило, эти увлечения не приносили ничего, кроме проблем. Взять хотя бы того эльфа, чье сердце Грета взялась покорять со свойственным ее натуре пылом. И если бедолага к любовным запискам отнесся еще со снисхождением, сонеты, сочиненные в свою честь, стерпел стоически, равно как и арии в Гретином исполнении, то на попытке моей сестрицы проникнуть в личные покои сломался.

И я понимаю. Лоза порыва страсти не выдержала, как и благородные розы, в куст которых Грета рухнула. И у эльфа сдали нервы. Осознал, бедолага, что в любви для Греты нет преград. А мне пришлось нанимать ей адвоката. И штраф платить. Впрочем, к штрафам я даже привыкла.

– Юся, это всего-навсего плед, – Грета похлопала меня по руке. – Успокойся. Скоро мы станем знамениты. Богаты. И ты купишь себе десяток пледов… сотню…

Сотня пледов мне была не нужна. И десяток.

Одного бы хватило.

Уютного. Теплого. Способного избавить меня от осенней хандры, зимней печали, весенней тоски и летней меланхолии, которую Грета относила к естественным издержкам моей профессии.

– Ты только посмотри! – возвестила она и плед сдернула.

Лучше бы она оставила его на месте.

– Что это?

– Клетка.

– Я вижу, что клетка…

Огромная такая клетка, которая заняла половину нашей кухоньки. И главное, прочная. Почему-то данное обстоятельство меня несказанно порадовало.

– И котик, – тише добавила Грета. – Все любят котиков…

Зверь, сидевший в клетке, недобро сверкнул желтым глазом.

Котик?

Если он и был котиком, то давно, на заре своей кошачьей юности, которая, как и человеческая, минула, унеся с собой разбитые иллюзии и пустые надежды. Кот вырос. Заматерел. Обзавелся десятком шрамов, утратил в уличных боях ухо и глаз… в общем, мы с ним сразу друг друга поняли.

– Зачем нам этот котик? – Я осторожно обошла клетку.

Зверь, точно знавший, что ничего хорошего от жизни ждать не следует, поворачивался, не спуская с меня внимательного взгляда.

– Ты совсем меня не слушала! – Грета хлопнула по столу, и котик издал низкий протяжный звук.

А ведь размеров он немалых, в клетке вон едва-едва помещается. Где сестрица его взяла? А главное, что она собралась с животиной делать?

Может, эльфу своему в подарок пошлет?

Эльфы любят живое…

Правда, было у меня предчувствие, что так легко я не отделаюсь.

– Смотри, – Грета погрозила котику пальцем, но тот лишь завыл громче. – Все очень просто. Помнишь, средство для удаления волос, которое я придумала?

Помню.

Забудешь такое… к сожалению, сестрица моя младшая обладала неуемной фантазией, дипломом алхимика – уж не знаю, каким образом ей удалось его получить, – страстью к экспериментам и небольшими, но крайне раздражающими ее усиками.

Усики эти Грета полагала единственным препятствием к своему счастью, которое после случая с балконом осознало масштабы трагедии и вооружилось судебным запретом на приближение. И данное обстоятельство ввергло сестрицу в трехдневную печаль…

В печали Грета была страшна.

И без печали не лучше… нет, не в том смысле. Она симпатичная. Симпатичнее меня, просто… если уж говорить о ней, о нас с ней, то начать следует с матушки. Она, будучи женщиной суровой, что при ее-то профессии простительно, достигнув того возраста, о котором женщине-то и думать неприлично, все ж решилась снискать толику простого женского счастья. И жертвой ее стал некий полугном, не то польстившийся на матушкино состояние, не то и вправду очарованный ею. Не знаю. Впрочем, о своем отце, которого матушка поименовала ошибкой молодости, я знаю и того меньше. Да и о Гретином матушка рассказывала с превеликой неохотой.

Оно и ясно.

Грета только-только появилась на свет, когда он, не вынеся тягот семейной жизни, сбежал с молоденькой соседкой, а заодно прихватил и матушкины сбережения.

Матушка поначалу затосковала, но после, рассудив, что если жизнь семейная не удалась, то стоит вернуться к тому, что удавалось ей лучше всего, – к охоте на нежить, отправила нас с Гретой к тетке. Сама наведывалась изредка, отдавая родительский долг и, что куда актуальней, наше содержание. Тетка не была плохой, нас любила как умела. И воспитывала тоже как умела. Получилось… что получилось. Как бы там ни было, детство наше, в той или иной степени счастливое, давным-давно минуло, как и юность, и младые годы, проведенные в стенах университета.

К слову, тетка была категорически против университета, полагая, что женщине нужны не науки, а муж хороший, но матушке вдруг возжелалось стать основоположницей династии. И если Грета к некромантии талантов не проявляла, что воспринималось как влияние дурной отцовской крови, то уж на меня возлагались немалые надежды. К счастью, матушка не дожила до их крушения. Что тут говорить, некромант – профессия опасная…

В наследство нам досталось известное имя, записная книжка с наставлениями и дюжиной заклятий разной степени готовности, а также небольшой счет в гномьем банке, где матушка после истории с беглым супругом хранила сбережения. Тетушка, благодаря усилиям которой в университет устроили и Грету – от мысли выдать мою сестрицу замуж она отказалась давно, – пережила маму на пару месяцев.

В общем, неудачный был год…

Грета полагает, что именно тогда мой характер и претерпел некоторые, весьма пагубные изменения. Возможно, что и так, но, согласитесь, в подобных обстоятельствах оптимизму взяться было просто-таки неоткуда! А если добавить, что с учебой у меня не ладилось, да и к выбранной профессии душа не лежала, и экзамены мне зачли не то из жалости, не то из уважения к матушкиной памяти… Но что толку от диплома, если работы нет? Маминых денег хватило на пару лет, но… все когда-нибудь да заканчивается, а деньги так и вовсе имеют обыкновение таять, что снег весной.

А еще и Грета.

Нет, я люблю свою младшую сестру, хотя порой и возникает почти непреодолимое желание ее придушить. Грета… скажем так, в отца она и вправду пошла, что внешностью, что характером, что неудержимой склонностью к авантюрам.

Взять хотя бы эльфа…

Нет, эльфа брать не стоит, он в прошлый раз мне обошелся в полсотни золотых, которые я планировала потратить совсем иначе…

Значит, усики.

Как уже упоминала, внешностью Грета пошла не в матушку, которая, конечно, была женщиной корпулентной, форм выдающихся и весьма, как по мне, на любителя, а в отца-полугнома, а еще верней – в его гномью родню. Невысокая, плотно сбитая, она была широкоплечей и какой-то угловатой, будто наспех вытесанной из куска скалы. Впрочем, сей факт Грету никогда особо не смущал, равно как и несколько резковатые черты лица или оттопыренные уши, которые особенно умиляли тетушку. Другое дело – усики.

Усики были реденькими и рыжими. Светлыми. Почти незаметными. Но само их наличие лишало Грету душевного равновесия.

– Они все портят, – заявила она мне как-то, и я согласилась.

Кажется, тогда была осень. Или весна.

Главное, что в карманах было пусто, а на душе погано, и поэтому я готова была согласиться со всем, лишь бы Грета оставила меня в покое и позволила с чистым сердцем предаться страданиям.

– От них надо избавиться.

И я вновь согласилась. А Грета взялась за щипцы, конечно, из всего обилия инструментов выбрав именно мои, посеребренные, особо острые. Правда, затея выщипать усы закончилась провалом.

Слишком больно.

Сбрить их тоже не получилось, поскольку усы отросли спустя неделю и еще более густыми. Тогда-то Грета и вспомнила, что в списке бесчисленных ее достоинств имеется и диплом алхимика. Нет, мне уже тогда следовало заподозрить неладное. Но у меня, как нарочно, работенка замаячила. Вроде и несложная – склады почистить, а денег предлагали прилично. Я Грету с ее экспериментами из виду-то и выпустила.

С работой, конечно, вышло совсем не то и не так, как оно мне представлялось… едва жива осталась, хотя потом и заплатили прилично, еще и с компенсацией, потому как выходило в итоге дело уголовное. Но не о том речь, а о Грете.

Создала она состав, уж не знаю, чего и как намешала – алхимию сестрица моя полагала процессом исключительно творческим, требующим не академических знаний, а исключительно вдохновения. С вдохновением-то у нее никогда проблем не было.

К моему возвращению Гретины усы обрели невероятную густоту и ярко-рыжий колер.

К счастью, экспериментировала сестрица исключительно на себе и после того случая притихла на целых два месяца. Я уже и понадеялась, что образумится.

Ан нет… Не образумилась.

Котика вот принесла. В клетке.

Я котику от души сочувствовала.

– Мы намажем им котика! – меж тем возвестила Грета, и котик взвыл еще громче. Понимает, что ли? И если так, то живым он Грете точно не дастся.

– Эльфы тебя засудят, – я попыталась воззвать к Гретиному светлому чувству, поелику иных способов спасти животное от незавидной участи быть намазанным той пакостью, которая по сей день настаивалась в ведре, источая немыслимые ароматы, не видела.

– А кто им скажет?

Порой моя сестрица была практична.

Жаль, что качество это проявлялось редко и весьма несвоевременно.

Я почувствовала, как голова моя наливается характерной тяжестью, которая любезно предупреждала, что минут этак через десять, а в лучшем случае – через пятнадцать, мне станут глубоко безразличны что судьба котика, что задумка Греты.

– Послушай, – сестрица вцепилась в меня. – Я все продумала!

Она всегда все продумывала, как тогда, когда решила разводить деликатесных улиток для эльфийского ресторана…

Или торговать париками из конских хвостов, а мне потом пришлось доказывать, что Грета не принимала участия в акте вандализма по отношению к наиблагороднейшим животным, в число коих вошел и жеребец градоправителя. Хвост Грета в приступе раскаяния порывалась вернуть, обещала приклеить самолично, но от штрафа раскаяние не спасло.

– Нам что нужно?

– Покой.

– Реклама, – возразила Грета, признававшая один вид покоя – посмертный. – И котик будет нашей рекламой! Ты взгляни на него, взгляни хорошенько.

Кот, сообразив, что именно сейчас мазать его не станут, примолк.

– Он, конечно, слегка истощал…

Слегка?

Да щедро побитая лишаем шкура висела на костях.

– И выглядит непрезентабельно…

Из пустой глазницы сочился гной. Полуразорванное ухо повисло. Но усы топорщились грозно, да и зубы кота были белы и длинны. Пожалуй, слишком длинны, чтобы не задуматься о родословной сего создания. Ох, чуется мне, что средь предков его были не только котики.

– Но в этом вся суть! Пойми, легко выиграть выставку с каким-нибудь эльфийским голым или орочьим мяй-куном… – Грета потянулась было погладить котика, но тот предупреждающе зашипел. И сестрица предупреждению вняла. – И совсем другое – с обыкновенным дворовым…

– Какую выставку? – В моей голове тяжесть сменялась жаром. И значит, вот-вот полыхнет.

– Обыкновенную. Кошачью выставку под патронажем Пресветлого леса. Я же тебе вчера говорила.

Неужели?

А может, и так. Вчера у меня был внеочередной приступ меланхолии. Вызван он был… да мало ли причин у некроманта-неудачника пострадать над жизнью своей.

В общем, не до рассказов Гретиных мне было. Страдала я.

– Погоди, – усилием воли я сдержалась, чтобы не заорать. – Мы будем участвовать в королевской выставке с… этим?

Я ткнула пальцем в кота, который, видать, ошеломленный открывшейся перед ним жизненной перспективой, издал тоненький жалобный звук.

– Да! В том и фокус весь! Нам необязательно побеждать! Надо лишь прорекламировать. Смотри, ты же не будешь спорить, что состав для роста волос хороший?

– Замечательный, – буркнула я.

Усы у Греты росли две недели кряду. И главное, шелковистые, ровненькие, волосок к волоску.

– Именно! Но на рынок косметики нам соваться нельзя. Я уже думала об этом, – Грета сцепила руки в замок. Она расхаживала по кухоньке и вид имела весьма решительный. Я бы сказала, пугающе решительный. – Эльфы не позволят.

– Как не позволят? – Все же приближение мигрени, приступы которой начались у меня сразу после вручения диплома – одно время я всерьез подумывала, что декан его напоследок самолично проклял, не простив мне того случая с беглым умертвием, – лишало способности думать.

– Обыкновенно! Эльфийские корпорации следят за рынком! И стоит появиться талантливому новичку… – Грета снизила голос до шепота, а еще огляделась.

Я тоже огляделась. Не то чтобы опасалась эльфийской слежки, но… на всякий случай.

Никого и ничего.

– Они пойдут на все, чтобы не допустить конкуренции! Или думаешь, этот судебный запрет просто так выписали?

– Конечно, не просто так. У человека нервы сдали.

– Он не человек!

– Тем более.

Эльфа где-то в глубине души было жаль. Но очень в глубине, поскольку пожалеть его от всего сердца мешали потерянные деньги. Денег мне было куда жальче, чем эльфа. Деньги эти, если подумать, были мне куда как родней.

– Я не сразу сообразила, что он работает на них. Но когда поняла, все сразу стало ясно. Его подсунули мне, чтобы отвлечь от исследований…

– Грета, – я одернула сестрицу, – нет нужды отвлекать того, кто и сам готов отвлечься.

Сестрица насупилась, но все же долго обижаться она не умела, тем паче когда вся суть ее требовала беседы.

– В общем, с эльфами нам не конкурировать, – завершила Грета и пальцем ткнула в котика, который благоразумно шарахнулся в сторону, небось спасал второй глаз. – Другое дело, что есть еще один рынок…

– Котиков.

– Животных. Ты не представляешь, какие деньги крутятся на выставках! Да за средство, которое позволит улучшить шерсть, будут платить золотом!

Как ни странно, но в этой ее идее, если отвлечься от эльфийской паранойи, что-то да было. Или то же приближение мигрени все же исказило мое видение мира? Правда, остался еще один вопрос.

– Сколько? – шепотом спросила я.

– Чего «сколько»? – Грета тотчас смутилась, почти искренне смутилась, неужто полагала, что я после проекта с красными жабами, слизь которых предполагалось сдавать в аптеку, и трех месяцев вынужденной перловой диеты и вправду о деньгах позабуду?

– Во сколько этот… котик стал?

– Котик? – Грета подпрыгнула. – Котик… два медяка…

Подозрительно дешево.

Просто так дешево, как оно быть не может.

– И сорок пять золотых за выставку, – быстренько добавила Грета.

– Сколько?!

У меня аж мигрень отступила.

– Сорок пять… ну, это же королевская выставка… там судьи международного класса… и вообще, мы должны были еще паспорт предоставить, а его нет… поэтому пришлось доплатить…

Сорок пять.

Сорок и еще пять. Да на эти деньги… мы бы жили два месяца! Мы и планировали на них жить два месяца, потому как с работой вновь было неясно. Точнее, ясно, что в ближайшем будущем работы мне не видать. А теперь что?

– Ты только не волнуйся! Вот увидишь, у нас с котиком все получится! – Грета подтолкнула меня к двери. – Иди приляг… ты вон вся белая стала. Мигрень, да? А хочешь, я тебе чаечку сделаю?..

– Сорок пять…

– Это всего-навсего деньги! Скоро мы разбогатеем… вот увидишь…

Не увижу. И вообще вряд ли до того счастливого момента доживу.

Но я позволила себя уложить. И Грета в приступе угрызений совести, не иначе, накрыла меня пледиком. Тем самым розовым, отчетливо пованивающим кошачьей мочой.

– Сорок пять золотых, – прошептала я, прежде чем лавина боли накрыла меня с головой.

Нынешний приступ длился сутки, а такого со мной давненько не случалось. Вообще в годы младые, как и в юные, я была на диво здоровым ребенком, не подверженным не то что мигреням, но и обыкновенным простудам. А вот в университете и началось.

В первый раз я слегла аккурат перед выпускным, и не сказать чтобы сильно опечалилась. Чего мне там делать? Смотреть, как Глен кружит вокруг моей заклятой приятельницы, а на меня если и смотрит, то с сочувствием, и что поганей всего, с искренним.

Как же… я осиротела.

И заодно уж лишилась места при городской гильдии, которое полагала своим, но… в общем, завидной невестой я и в лучшие времена не являлась. Как бы там ни было, но тогда приступ головной боли спас меня, потому я и не стала обращаться к целителям.

Подумаешь, голова разламывается на части. Авось до конца не разломится.

К сожалению, у головы имелось собственное мнение на сей счет. Разламываться она повадилась с завидной регулярностью, как правило, приурочивая разломы к тем или иным значимым событиям моей жизни, будь то встреча с потенциальным клиентом или очередной визит в участок за Гретой…

Целитель же, к которому я обратилась, лишь руками развел. Мол, внешних причин для болезни нет, а внутренние… на поиск причин внутренних требовалось небольшое состояние, которого у меня не было. Вот и жили мы втроем: Грета, я и моя мигрень.

Ну и котик еще.

То, что котик за упомянутые сутки не исчез, я поняла по стойкому запаху мочи, которым пропиталась кухня. И запах этот, мешаясь с ядреным смрадом Гретиного средства, создавал воистину убойную атмосферу.

– Тебе уже лучше? – Сестрицу запах, похоже, нисколько не беспокоил.

Вооружившись ведром и кисточкой, благоразумно привязанной к ручке швабры, она пыталась покрыть котика целительной мазью. Котик же, в свою очередь, протестовал как умел, а умел он громко.

С переливами.

Кошачий вой заглушал ласковый Гретин голос:

– Ну же, дорогой, это совсем-совсем не больно…

Котик выгибал спину. Бил лапами по кисточке и швабре, швабра тряслась, смесь разлеталась по всей кухне…

– Котика подержишь? – Грета ведро отставила. И кисточку убрала.

– Нет.

– Я одна не справлюсь.

Она никогда не справлялась одна.

Котик уставился на меня. Единственный глаз его пылал праведным гневом, а из приоткрытой пасти текла слюна. Я же обратила внимание не столько на слюну, сколько на клыки и когти.

– А… – Грета тоже взглянула на когти и поняла, что котик будет биться до последнего. – А… ты можешь его упокоить?

– Совсем?

– На время. Чтобы я его намазала. И глазницу промыть надо. Слушай, у тебя ведь по целительству «отлично» стоит! Подлечи…

Котика мне было искренне жаль. Да и вряд ли мой отказ поспособствовал бы возвращению денег. А с целительством у меня и вправду неплохо получалось. Для некроманта. Во всяком случае, знала я одно заклинаньице, способное погрузить котика в беспробудный сон на суток этак трое. Правда, именно на кошках его не пробовала, но все когда-то бывает впервые.

К моему удивлению, заклинание сработало. Глаз потух. А котик завалился на бок.

– Помой его сначала, – посоветовала я сестрице.

А спустя полчаса обнаружила себя стоящей у корыта. Вот никогда не могла понять, как это у нее получается?

– На голову лей аккуратно, – Грета была рядом, выполняя самую ответственную часть работы: она держала бессознательному котику голову. – Чтобы в уши не попало, а то ведь с отитом баллы снимут… и вообще, может, ты ухо зашьешь?

Шить там было нечего.

Котика мы мыли долго, да и то я не была уверена, что удалось смыть всю грязь.

– А теперь клади его на стол! – Грета от нетерпения приплясывала. Что и говорить, эксперименты моя сестрица любила всей душой, мне же оставалось радоваться, что ныне экспериментировать будут не на мне. – Он точно спит?

– Точно.

Пустую глазницу я промыла.

И клещей поснимала, хотя и не сомневалась, что обработки Гретиной мазью они точно не выдержат.

– Знаешь, – Грета наносила свое чудо-средство щедрым слоем, – я вот что подумала… давай назовем его Барсиком?

– Зачем?

– Ну… надо же как-то его назвать, а Барсик – это самое что ни на есть кошачье имя… слушай, а морду мазать?

– Не знаю.

Барсик спал.

– Если не мазать, то… как-то не так выйдет, – Грета с сомнением осматривала кошачью морду. И я, подумав, согласилась, что да, выйдет определенно как-то не так. Пушистый кот с плешивой мордой.

– Мажь. Только аккуратно.

– И без тебя знаю…

Следующие два дня прошли в благословенной тишине, что не могло не насторожить. Грета самозабвенно улучшала состав зелья, желая не только восстановить бедному Барсику шерсть, но и придать ей необычный окрас. И на сей раз вдохновение накрыло сестрицу с головой.

Я не мешала.

Признаться, я старалась вовсе не показываться на кухне, поскольку вид ее, разгромленный, наполненный разнообразными запахами, ни один из которых не способствовал аппетиту, ввергал меня в тоску… а еще и деньги закончились.

Они вообще имели обыкновение заканчиваться как-то слишком быстро. И хотя тетушкины уроки прикладной экономии не пропали даром, но даже она, женщина во всех смыслах достойная, не умела обходиться вовсе без денег.

Крупы, той самой, ненавистной перловой, почти не осталось.

И муки. Не говоря уже о яйцах, масле и молоке, которое в скором времени грозило перейти в разряд предметов роскоши. Все шло к тому, что рано или поздно мне придется покинуть пока еще уютный – запахи с кухни уже просачивались на второй этаж – домик и заняться поисками работы.

Естественно, мысль об этом не успокаивала.

И когда раздался стук в дверь, я с надеждой подумала, что работа сама меня нашла…

Не работа. За дверью стоял эльф. Тот самый.

Как же его… Тинтониэль… Танитониэль… или еще какой-то там «эль»? Не суть важно, главное, что делать этому «элю» в нашем захолустье было совершенно нечего.

– Здравствуйте, – сказал он низким голосом, от которого у меня волосы на затылке зашевелились. Или не от голоса, а от какого-нибудь котикова подарка? Думать о блохах не стоило, потому что шевеление моментально перешло в зуд.

– И вам доброго дня.

Я сцепила руки в замок, сдерживаясь, чтобы не запустить их в волосы. Это не блохи. Не блохи!

Сила воображения… оно у меня живое без меры!

Может статься, что и эльф мне примерещился. Я закрыла глаза и пребольно ущипнула себя за руку, это, по слухам, спасало от галлюцинаций, но, увы, не в моем случае.

Эльф не исчез. И не поблек даже. Он стоял на пороге, окутанный солнечным светом – надо же, лето пришло, а я и не заметила, – прекрасный, как эклер, сожранный в полночь. И столь же недоступный, поскольку на эклеры денег никогда не оставалось.

Эльф молчал. Я тоже.

– Извините, – наконец заговорил Эль, – за беспокойство, но я являюсь уполномоченным представителем общества защиты животных.

Он запнулся, а я поняла, что котика эльфу показывать нельзя. Не поймет.

В прошлый раз, когда я все же вынуждена была заглянуть на кухню – меланхолия меланхолией, а голод голодом, – котик лежал на кухонном столе, прикрученный к нему остатками пледа. Голову и тело несчастного покрывал толстый слой мази, которая местами засохла и растрескалась.

Я молчу уже о запахе.

– Поступил сигнал, – меж тем продолжил Эль, глядя на меня со столь искренним сочувствием, что я сразу остро осознала собственную никчемность, – что на территории этого дома проводят запрещенные эксперименты над животным…

Я сглотнула.

Почему-то живо представилось здание городской управы и очередной штраф, оплатить который нам нечем… а может, если эльфы сочтут котика особо пострадавшим от Гретиной заботы, то и не штраф, а сразу тюрьма. Каторга.

Жизнь моя никчемная промелькнула перед глазами, а руки сами попытались захлопнуть дверь.

Но Эль, верно, был готов к подобному развитию событий. Он выставил ногу, и на дверь налег всей своей немалой эльфийской статью. Надо же… а выглядел таким прилично-хрупким.

– Я обязан войти!

– Вы не можете войти! – я бы отвесила эльфу пинка, но, как знать, не воспримет ли он пинок еще одним оскорблением.

Денег на штраф не было. Ни монетки.

– Вы не понимаете…

– Это вы не понимаете… – Мы боролись с дверью, я пыталась толкать ее, эльф – отталкивать, а двери-то исполнился не один десяток лет. Петли, если тетушке верить, еще мой прадед вешал. И стоит ли удивляться, что именно они сдались первыми.

Дверь хрустнула и покосилась.

– И-извините, – сказал эльф, пунцовея левым ухом. Но дверной ручки, паскуда этакая, не выпустил.

– Не извиню, – я сдула с лица темную прядку. Волосы опять растрепались, и теперь я смотрела не то на Тиниэля, не то на Тариэля, не то еще на кого-то сквозь отросшую челку. – Что вы себе позволяете! Ломитесь в дом к приличным девушкам и…

И мысль, пришедшая в голову, была совершенно безумна.

Но сработать могла.

– Грета! – крикнула я, надеясь, что увлеченная экспериментом сестрица все же услышит. – Сюда иди!

Имя это, похоже, вызывало у эльфа не самые светлые воспоминания. Он вздрогнул. А уж когда появилась Грета во всей красе, точнее, в рабочей хламиде, густо заляпанной новым составом, который, помимо тошнотворного запаха, и вид имел такой же – бледно-зеленый, комковатый…

Честно говоря, он напоминал мне блевотину, но…

Что я в алхимии понимаю?

– В-вы? – слегка заикаясь, произнес эльф. И в ручку вцепился, но уже, кажется, с единственным желанием – дверь закрыть.

– Я, – Грета зарозовелась и, шмыгнув носом, спросила: – А вы ко мне?

– Н-нет! У вас… у вас права нет ко мне приближаться! – он пятился, выставив перед собой дверь, будто бы она могла защитить его от сестрицы. Правда, та ныне была на диво смирна.

Смиренна, я бы сказала.

И это опять же мне категорически не понравилось.

– Она к вам не приближается, – я ручку выпустила, отдав поруганную дверь в полное владение Эля. Ему всяко нужней, я-то к сестрице привыкла. На всякий случай отодвинула ее за спину. – Это вы к ней приблизились! И тем самым нарушили постановление суда!

Я наступала. Эльф пятился, двери, однако, из рук не выпуская.

– Я ничего не нарушал!

– Нарушили, – в дверь я ткнула пальцем, так сказать, от избытка чувств, главным из которых был страх. Все-таки, невзирая на весь мой фатализм, коий сестрица полагала пагубным, в тюрьму и уж тем более на каторгу мне не хотелось. – Вы, зная о том, что постановление существует, явились к нам в дом!

– Я не знал!

Ему я охотно верила.

Если бы Эль знал, что моя сестрица обретается именно здесь, он не то что дом, он бы весь Пекарский переулок, который местные удачно именовали закоулком, стороной бы обходил. Но отпустить его просто так я не имела права. Других ведь приведет.

– И теперь что? Вы снова подадите на нее в суд?

– Н-нет!

Верю. И даже несколько стыжусь неподобающего своего поведения, за которое тетушка, будь она жива, всенепременно отвесила бы мне затрещину.

– Я… я просто хотел…

Дверь немного опустилась. Должно быть, держать ее эльфу было тяжеловато, все ж таки каменный дуб. А что, у прадеда моего были твердые представления о том, что есть безопасный дом.

Если бы не петли…

Как бы там ни было, поверх двери на меня взирали зеленые эльфийские очи, в которых мне привиделась зеленая же эльфийская тоска.

– Я п-прошу п-прощения, – Эль, уверившись, что моя сестрица держит себя в руках и его трепетному эльфийскому телу не грозит поругание, успокоился.

Оно и верно, не во дворе же им страстью пылать.

Тут клумбы с розами. А розы пусть и хороши цветами, но несколько неудобны, тем паче наши, после смерти тетушки одичавшие. Шипы у них – с мой мизинец, а вот цветами балуют редко.

Ну да не о розах речь.

Эльф дверь аккуратно на землю положил. И волосы пригладил.

Волосы у него были хороши и без бальзама… или с ним? Я вдруг вспомнила Гретины истории про эльфийские корпорации и косметику. Эльфу же мое внимание пришлось не по нраву.

Снова волосы пригладил. И за уши себя потрогал. Отряхнулся…

– Что-то не так? – спросил наилюбезнейшим тоном.

– Нет, что вы, – еще более любезно ответила я. – Все замечательно. Вы заявились к нам в дом с нелепой претензией…

Грета нахмурилась и за рукав меня дернула.

– Он утверждает, что мы ставим незаконные эксперименты.

Эльф кивнул и счел нужным уточнить:

– Над животными.

– Над животными! – возвестила я громко, чтобы соседи услышали. Я не сомневалась, что они и без того слышали все распрекрасно, но если вдруг до суда дело дойдет, мне не помешают свидетели. – Представляешь, в чем нас обвинили?

Грета не представляла, но, к счастью, уточнять, является ли обмазывание Барсика непроверенным составом тем самым незаконным экспериментом, не стала. Рот открыла. Охнула.

– А на самом деле вы нарушили судебный запрет! И не только! Вы знаете, как моя сестра относится к вам! Вы разбили ей сердце! Надругались над светлыми девичьими чувствами…

Грета на всякий случай всхлипнула.

Всхлипывать она умела громко и жалостливо. Не знаю, всхлип ли произвел такое впечатление или же моя речь, но уши эльфа покраснели.

– Вы причинили ей ужасные моральные страдания. И душевную травму!

– И-извините, – эльф сделал шажок по направлению к калитке.

– Но этого вам показалось мало! Вы силой ворвались… – я покосилась на дом и поправилась: – Вы силой почти ворвались в наш дом. Нанесли урон имуществу!

– Я заплачу!

А вот это уже совсем другой разговор.

– Между прочим, – тон я сбавила, потому как разговор о деньгах чужих ушей не терпел, – эту дверь еще мой прадед повесил.

Эльф вздохнул.

– Она, можно сказать, являлась семейной реликвией…

Он вздохнул снова, еще печальней, и покраснели не только уши. К семейным реликвиям эльфы относились весьма трепетно. К счастью, это напрямую отразилось на размере компенсации.

Что ж, еще несколько месяцев я могу не думать о работе.

– Видишь, как хорошо все получилось, – Грета шмыгнула носом и, забывшись, поскребла его лопаточкой, которой размешивала зелье.

А я промолчала.

В конце концов, я ведь ничего в алхимии не понимаю… и не стоило ей брать мою любимую лопаточку, чем мне теперь оладьи переворачивать?