Текст книги "Юся и Эльф"

История вторая
Не все любят свадьбы

Жизнь – тоска.

В посмертии тоже ничего хорошего. Я дернула ногой, и челюсти упыря громко клацнули, ухватив лишь воздух. Он же, кувыркнувшись, неловко приземлился на моховую подушку и заскулил.

Ночь.

Романтика, мать ее… полная луна зависла над кладбищем. И старые памятники гляделись в ней этакими уродливыми осколками костей. Упырь завозился, и вой его сделался громче, в нем появились жалобные нотки. Он обошел дерево вокруг. И еще раз.

И, увлекшись, быстро потрусил по собственному следу. Да уж, интеллектом упыри не блещут. На мое счастье. Я поерзала, устраиваясь поудобней в развилке дерева. Ночь обещала быть долгой.

Сама виновата, поверила старосте. Мол, закныши завелись, бедокурят. Всего-то и надобно – погонять чутка, чтоб убрались с кладбища. А то могилки копают, цветочки разбрасывают и пугают приличных вдов.

Мой вздох заставил упыря остановиться.

Тощий какой. Недавно вылупился, стало быть. Вон и остатки одежды сохранились. Приличным человеком был при жизни. Наверное. Тут уж никак не угадаешь, и вообще, как по мне, прежде чем закапывать покойника, разумно ему голову отрезать. Или на худой конец кол осиновый в грудь вогнать.

И чесночку… С чесночком оно всегда надежней.

Я вытащила из кармана пакет с молотым чесноком и, свистнув, опустила руку, помахала, привлекая внимание упыря. Тот подобрался. В мутных глазах его мелькнула искра надежды.

Давай, дружок…

Упырь не обманул ожиданий.

Прыжок его, еще не пообвыкшегося с телом, был неуклюж. Но пасть распахнулась аккурат для того, чтобы поймать пакетик. Бумажная оболочка лопнула, и упырь завизжал.

Громко так. Тоненько.

Нет, как его можно было принять за закныша? И вообще…

…ничего, за упыря возьму втрое. Чтоб на будущее знали, как несчастных некроманток, жизнью обиженных, в заблуждение вводить.

Упырь метался, то и дело натыкаясь на надгробия. Он верещал и подпрыгивал, смешно тряс головой и, кажется, отплевывался. Уйдет же, зараза этакая… лови его потом по окрестностям.

И я сползла с дерева.

– Эй ты… – голос мой прорезал ночную тишь, и ответом ему стал жалобный плач козодоя. Упырь, как ни странно, услышал. Он дернулся всем телом, извернулся и, опустившись на четвереньки, кинулся на меня.

Быстро кинулся. Вот же… зараза.

Брызнули комья земли. И шкура упыриная треснула, выпуская острейшие иглы. Я же, нервно сглотнув, сделала единственное, на что была способна: огненный шар.

От страху, не иначе – гворхов до того я только в университетском музее и видела, – шар получился ярко-белым, стабильным и, главное, полетел именно туда, куда его послали: прямиком в оскаленную пасть. Щелкнули челюсти – нежить, даже высшего порядка, к обучению не способна, – и спустя мгновение раздался взрыв.

Глаза я закрыть успела. Только и успела, что закрыть глаза…

Нет, день определенно не задался.

А ведь так хорошо все начиналось. Сестрица моя, в кои-то веки уняв любовное томление, ушла в работу. И не просто так ушла, а первый серьезный заказ выполняя, как ни странно, но зелье ее и вправду нашло покупателя. И пусть речь пока шла о пробной партии, но близость честного заработка подействовала на Грету самым чудесным образом. Главное, что в доме стало тихо, а что пованивало изредка, так это мелочи.

Я устроилась в саду, в зарослях малины, которая постепенно расползалась, захватывая двор. Особенно ей по нраву пришлась та его часть, которая граничила с соседкиным забором. Полагаю, дело в помоях, которые любезная фра Никоряк щедро выплескивала на задний двор.

Малина помои ценила. Цвела. И радовала крупной полупрозрачной ягодой ярко-синего колера.

У меня были книга, остатки творожного печенья, холодный ягодный морс и твердое намерение провести день в тишине и неге. И неважно, что книга оказалась любовным романом самого ванильного свойства, а печенье уже вызывало некоторые сомнения в своей съедобности, но…

Я его грызла.

Похихикивала над витиеватыми признаниями влюбленного орка, который пытался добиться внимания бедной, но очень гордой сиротки, и была счастлива настолько, насколько это в принципе возможно.

Принесла ж нелегкая почтальона.

Сперва я даже не поняла, что нужно этому тощему мужчинке с печатью обреченности в глазах. Стоит у ограды, переминается с ноги на ногу, шею вытягивает, силясь разглядеть что-то по-над зарослями малины. А та, засранка зеленая, и рада стараться. Листья распушила, колючки расставила, приглашая в теплые объятия…

– А… – голос мужчинки дрогнул. – Здесь живет Юстиана Нихвельсон?

– Здесь, – вынуждена была признаться я.

Если имя мое меня вполне устраивало – бывает и хуже, – то фамилия заставляла вспомнить о матушке и ее надеждах, которым не суждено было сбыться.

И мне вручили конверт. Розовый, мать его, конверт, щедро посыпанный золотой пылью. Приглашение. На свадьбу.

Они издеваются? Они определенно издеваются, Глен и моя треклятая бывшая подруга, которую в данный конкретный момент я ненавидела куда сильнее неверного бывшего. В конце концов, его жажда устроиться в жизни поудобней была мне вполне понятна, а вот она…

Дорогая Юстиана…

Охренеть, до чего дорогая… и этот почерк узнаю, с завитушками и идеальным наклоном. Не то что мой. У меня буквы норовят расползтись, что тараканы на вольном выпасе…

…нас безмерно огорчает сложившаяся ситуация, которая порождает слухи самого нелепого толка…

Ага, значит, болтуны подруженьку довели. В это верю.

Марисса всегда была слишком идеальна для нормального человека, а про идеал люди должны говорить только хорошее и желательно с восторженным придыханием.

…и желая доказать их несостоятельность, я приглашаю тебя разделить нашу радость.

Третьей в койке?

Глен не откажется, только, боюсь, Марисса имела в виду не это.

Зная, что в настоящее время ты испытываешь некоторые затруднения финансового плана, я готова взять на себя все материальное обеспечение…

Паразитка. Знает она…

…и я пойму, если ты сочтешь нужным отказаться.

Отказов Марисса и в прошлой жизни терпеть не могла.

Но смею напомнить, что мой дядя умеет быть благодарным.

Да уж, ее дядя, глава местного отделения гильдии некромантов, меня и так недолюбливал по непонятной мне причине, а уж если единственная племянница нажалуется… Нет, официально он ничего не сделает, но вот неофициально… испортить жизнь некроманту несложно. А уж некроманту-неудачнику…

…засим надеюсь на твое благоразумие…

В общем, именно тогда у меня появилось вполне объяснимое желание кого-нибудь да убить.

Я встала.

Кое-как отерла склизким рукавом лицо. Сплюнула – во рту было горько, и хотелось бы думать, что горечь эта исключительно от нервов. Останки нежити раскидало по кладбищу, а я запоздало подумала, что доказать присутствие гворха будет затруднительно.

С другой стороны…

Я выдернула из сапога иглу, которая, к счастью, увязла в плотной турьей коже. За нее дадут пяток золотых. Ишь, плотная, тяжелая, наверняка с ядом… если поискать еще…

Искала я до рассвета. И добычей – полторы дюжины игл, пяток зубов, весьма острых и пусть алхимической ценностью не обладающих, но в сувенирных лавках им будут рады, – осталась довольна. К ним удалось добавить пару шматков кожи и обрывок лапы с уцелевшими когтями…

Остаток ночи ушел на то, чтобы проверить разрытую могилку и поставить печати.

Домой я возвращалась в настроении одновременно мрачном и приподнятом. А потому маншулу почти обрадовалась.

– Привет, – сказала я, почесав тварь за ухом.

Не знаю, моими ли стараниями или мамочка Эля нашла некроманта поприличней, но выглядела зверюга ухоженной. Шерсть ее слегка потемнела, лоснилась, единственный глаз сверкал, что драгоценный камень. Драгоценные, впрочем, тоже сверкали. На ошейнике.

– Доброго утра, – Эль церемонно поклонился. – Неправда ли, нынешний рассвет чудесен? – И платочек протянул.

– Просто охренителен, – согласилась я, но платочек приняла. Потерла щеку.

Засыхая, слизь отчетливо стягивала кожу. Пренеприятнейшее ощущение.

– Вижу, ваша ночь прошла плодотворно.

– Ага…

– И могу ли я надеяться, что у вас найдется несколько м-минут д-для… разговора, – Эль судорожно выдохнул. И уши его привычно покраснели. – П-приватного… – И коробочку протянул. Из знакомой кондитерской.

– Не вопрос, – я дернула дверь, которая беззвучно отворилась. Вот же… значит, Грета опять забыла закрыть ее. – Заходи. Только подождать придется, а то ведь…

Если слизь застынет окончательно, волосы придется обрезать. Знаю. Уже проходила.

Эль поклонился, скрестив руки на груди. Церемонный он наш. Со времени первого знакомства прошла пара месяцев. Не сказать, что мы стали друзьями или даже приятелями, просто… вот у кого-то мыши заводятся, а у нас – эльф. Он приходил, приносил пирожные, я заваривала очередной Гретин сбор, и мы просто сидели, не мешая друг другу разговорами.

Маншул играл с малиной. Или она с ним. В общем, на редкость удобные были гости.

Мылась я долго, выскребая из спутанных волос засыхающую кровь, слизь и куски чешуи. Некоторые выдирались с волосами, что не добавляло хорошего настроения.

Эль ждал на кухне.

– П-простите, я в-взял на себя смелость… вы, н-наверное, г-голодны, – он поставил на стол мою любимую кружку, над которой поднимался ароматный пар. – К сожалению, я не нашел здесь ничего, чтобы…

Это да, на рынок давно следовало сходить, но все как-то… откладывала.

– Ничего, сойдет и так.

Имбирный напиток с лимоном и мятой. Эклеры. И корзиночка с цукатами. И еще нечто донельзя хрупкое и воздушное, вызывающее определенные сомнения в своей съедобности.

– Мамин повар пробует новые рецепты, – Эль успокоился.

Я уже успела понять, что заикаться он начинал лишь в минуты серьезных душевных волнений. Махнув рукой, я велела:

– Садись и выкладывай.

И Эль подчинился. Вздохнул. Понурился. И тихо спросил:

– В-вы… бы н-не м-могли стать м-моей н-невестой?

Я даже подавилась.

Той самой хрупкой и воздушной хренью с персиковым ароматом и острым привкусом.

– Чего?

Сунула в ухо палец. Мало ли, вдруг его слизью залепило… или вообще поцарапалась об иглу, а там яд, вот и пошли слуховые галлюцинации.

Эль же съежился еще сильнее и повторил:

– Невестой.

Дело было не в нежити.

Хотя, как по мне, лучше уж честная нежить, чем заботливая маменька, решившая, что настал судьбоносный момент обустраивания личной жизни подросшего отпрыска.

От нежити всяко есть шанс отбиться.

– П-понимаете, м-мама д-добра желает… она в-выбрала д-девушек… они с-совершенны… к-каждая… и м-мне лишь надо выбрать. – Эль сгорбился над кружкой.

Выбирать ему не хотелось. А повода отказать прекрасным девам во внимании не было. Если же без повода отказать, то это настоящее оскорбление, и позор падет не только на самого Эля, но и на весь его род.

В общем, жопа. Пусть и пресветлая эльфийская.

– Я н-не х-хочу с-связывать себя словом, которое не смогу разорвать, – выдохнул Эль. – Вернее, в теории могу, но на практике мне не позволят. Как только я проявлю интерес или сделаю что-то, что может быть интерпретировано как проявление интереса…

– …тебя оженят. – Эльфийское нечто было вкусным.

Но явно не отличалось питательностью, поскольку чувство голода не утолило совершенно. Напротив, желудок мой, который подразнили тенью еды, издал крайне громкое и неприличное в приличном обществе урчание.

– Но если девушки так совершенны…

– Они п-похожи н-на м-маму, – с трудом выдавил Эль и взгляд отвел, явно смущаясь этакого признания. – Н-не внешне, н-но…

По сути.

– А почему ты думаешь, что твою матушку твоя мнимая помолвка остановит? – мне было и вправду любопытно, а уж фруктовая корзинка, украшенная белой башней взбитых сливок – успел изучить мои слабости, гад ушастый, – настраивала меня на мирный лад.

Видела я его матушку там, на выставке. Хрупкая леди. Прекрасная.

Со стороны если. А у эльфика нашего – как-то я уже привыкла его нашим считать – всякий раз при упоминании о дражайшей матушке ухо дергается, иногда и оба.

– П-понимаете…

– Давай уже на ты, раз жениться собрался.

Уши опять дернулись.

Да уж, поаккуратней с ним надо, ишь какой впечатлительный. Я же, облизав пальцы – корзинки были хороши и первый голод вполне утолили, – потянулась за сумкой.

– П-понимаешь… я не п-просто с-скажу, что… что выбрал тебя в ж-ж…

– Жены, – помогла я, вытаскивая сумку.

И Эль кивнул.

– Жены, – он выплюнул страшное слово и носом дернул.

Да, запашок от сумки исходил еще тот. Плотную ткань, некогда зачарованную на совесть – не пожалела я тогда за нее почти два десятка золотых, – покрывала корка грязи, темной крови, слизи, мха. И желтый листик, прилипший к уголку, выглядел то ли украшением, то ли утонченным издевательством.

Эль приподнялся.

– Не отвлекайся, – велела я, прикидывая, можно ли это ставить на стол. С одной стороны, чай я попила, пирожные съела, а с другой – Грете не понравится. С третьей – на столе периодически громоздились ее пробирки, колбы, реторты и просто кастрюли, содержимое которых было столь же далеко от кулинарии, как я от понимания красоты имперского балета.

– И-извините… извини… я объявлю… – он произнес длинное эльфийское слово. Что-то такое, со светом связанное, или наоборот… в общем, дрозды поют понятней.

– Чего?

Эль повторил. И снова. И, покачав головой, снизошел до пояснения.

Это можно было перевести примерно как «лунный свет, снизошедший на душу, чтобы раскрыть полноту ее звучания», хотя Эль утверждал, что данный перевод не отражает в полной мере сути термина и уж тем более не способен раскрыть и малого числа оттенков.

Неважно. Главное, смысл его сводился к следующему.

Эльфы женятся на эльфийках. Эльфийки выходят замуж за эльфов. В общем-то нормальное явление и потому отягощенное целыми сонмами правил, обычаев и полагающихся по случаю церемоний, которые посторонним казались по меньшей мере странными, по большей – нелепыми. Но не суть важно, поскольку эльфийкой я не была. И до недавнего времени – для эльфов относительно недавнего, ибо обычай «лунного света» едва-едва разменял тысячу лет, что по меркам светлорожденных вовсе ерунда, – я могла бы рассчитывать самое большее на роль любовницы.

Временной. Все-таки продолжительность жизни у наших рас несопоставима.

Однако что-то там произошло.

То ли война, то ли страсть, которую воспели в балладах, но… он полюбил ее, она его, и боги снизошли к молитвам, позволив двум сердцам воссоединиться в вечности.

А против богов и эльфы выступать не смеют.

И отныне, если случится какому эльфу втюриться в существо другой расы, да так сильно, что образумить несчастного не получалось, он объявлял о начале подготовки ритуала, который и должен был разрешить сомнения окружающих.

Ну да… ритуалы и эльфы… эльфы и ритуалы… Созданы друг для друга.

– В жертву меня принести собираешься?

– П-простите? – Эль моргнул. – Н-нет… взыскующие отправляются в храм и молят богов о милости. Боги или снисходят, или нет, но… до храма вряд ли дело дойдет.

Я вытащила иглы.

Все же добычу следовало осмотреть, составить акт, благо понятой у меня имелся, а заодно ведомость на оплату по верхней границе: пусть гильдия сама потом старосту трясет. Они долги выбивать умеют, а я девушка слабая.

И десять процентов гильдии не просто так отчисляю.

– Дело в том, что… – Эль сглотнул и подался вперед. – Гворх?

– Он самый.

– И матерый, – он осторожно поднял иглу и понюхал. – После спячки вышел. Яд настоявшийся… сколько за него хочешь?

– Да я…

В гильдию сдам, там все берут, правда, дают в лучшем случае две трети нормальной цены, зато оптом.

– Двести за одну…

– Серьезно?

Про две трети это я, похоже, слегка погорячилась.

Эль пожал плечами:

– Гворхи мало где водятся, а чтобы и матерый, и иглы полные, так в принципе редкость. Ваши станут ломать, половину материала попортят. Его ведь откачивать надо осторожно, чтобы не вступил в контакт с воздухом.

Двести…

Нет, деньги у нас были. И те, что Эль перечислил на заре нашего знакомства, и другие, его матушкой за маншула выплаченные, но двести… за одну иглу?

– Согласна.

И леший с ней, с ведомостью.

– Идет. Так что там с храмом?

Эльфы не могут напрямую противиться воле богов, как и обойтись без церемоний. Вот они и объединили одно с другим. Теперь пара, ищущая высшей милости, должна была пройти через ряд испытаний, доказывающих серьезность их намерений, и самым главным являлся период, скромно названный «светом ожидания».

– Сколько лет? – уточнила я, пересчитав иглы.

Две Эль забраковал. Маловаты. И наверняка пустые.

А я и не спорила. Еще одна оказалась сломана… в общем, и для гильдейцев хватит.

– Двенадцать, – потупившись, признался эльф. Правда, играть скромность у него получалось плохо. Нет-нет да косил глаза в сторону сумки. – Совет настаивал на столетнем сроке.

Что решило бы проблему кардинально, ибо сравниться с эльфами в долголетии могли, разве что легендарные драконы.

– Однако возникли разногласия, и срок сократили.

– Ага…

Я вытащила клыки, ошметки кожи и пару костей, одну из которых Эль придвинул к себе, сказав:

– Четыреста.

За какую-то обугленную кость?

Он серьезно? Или решил побаловать грядущую невесту?

– Это же осколок пястной кости с железистым бугром, – пояснил он, тыкнув в почерневший уголок. – Почти неповрежденным. Можно извлечь живую ткань и попробовать пересадить ее в стабилизированную среду.

В среду, значит. Еще один экспериментатор. Помнится, мой бывший тоже все бредил наукой, мол, за ней будущее и вообще, а в жизни при университетских лабораториях остаются лишь те, у кого связи имеются. Суровая правда, мать ее. С другой стороны, мне-то что? За четыреста золотых пусть хоть в среду, хоть в вазу сажает.

– Подобные эксперименты проводились. Моему наставнику удалось вырастить чешую горного варраха из ошметка шкуры… и еще кость… и ногти, и даже мышечную ткань.

– Забирай.

– Позволишь? – он снял с полки колбу.

Почти целую и, что куда актуальней, почти чистую. Понюхал. Вздохнул. Оглядевшись, потыкал пальцем в связки трав. Ага, на кухне Грета хранит лишь то, что безопасно.

Относительно.

Волчанка в супе никому здоровья не прибавит, но я искренне надеюсь, что сестрица однажды не ошибется.

Волчанку он и сорвал.

И еще темнокорня, который отщипнул махонький кусочек. Выгреб из горшка жир, обыкновенный, свиной, на котором Грета картофельные блины жарит. Смешал, кинув какое-то заклятие.

Пробормотал что-то на высшем и тут уже не заикался, что характерно.

– Я возмещу, – эльф размешивал топленый жир с травами моей любимой вилкой. – Просто иначе я ее до дома не донесу. Если бы я знал, что вы настолько сильны, чтобы… на гворха обычно выходят как минимум боевой тройкой.

Я возгордилась. Почти.

– Да ладно…

За его золото я новую вилку куплю. И даже две.

Если преодолею лень вкупе с хандрой и доберусь-таки до рынка. Заодно и пледиком можно озаботиться. Розовым. И новым томом о похождениях прекрасного орка или еще кого-нибудь, прекрасного и по-книжному безопасного.

– Благодарю… я п-поражен в-вашей храбростью…

Опять переклинило.

Ошметок уха не произвел на эльфа особого впечатления. Вывод: в ушах гворха нет алхимически ценных ингредиентов.

– И д-для м-меня б-будет честью, если…

– Погоди, – я махнула рукой. – Не маячь…

Пирожные переварились, и мой желудок заурчал, напоминая, что фрукты и взбитые сливки – совсем не то, чем стоит восстанавливать силы.

– Значит, ты хочешь, чтобы я побыла твоей невестой на ближайшие двенадцать лет?

Он поклонился. Ага, будем считать, что это согласие.

– И что мне нужно будет делать?

– Н-ничего…

Тут я не поверила. И Эль понял. Вздохнул. Сунул ошметок кости в жир, впитавший уже с дюжину составляющих, в число которых вошли и поваренная соль, и сушеные крылья иглозубки, которым на кухне совершенно точно делать было нечего.

С Гретой эльфа сводить нельзя, любовь любовью, но двух алхимиков этот дом точно не выдержит.

– В-вы… д-должны б-будете п-почтить своим п-п-присутствием…

– Успокойся, – я дотянулась до полки, благо кухонька была небольшой, – мне просто надо знать, на что я подписываюсь…

На семейные завтраки дважды в год. И праздник Преломления, который я должна буду встречать с потенциальной родней. А ей мое присутствие – тут и гадать нечего – особой радости не доставит.

Пара испытаний.

– Н-ничего оп-пасного… д-дань т-традиции… – Эль покраснел.

А красный эльф выглядел донельзя жалко.

– И поход в храм, – завершила я. – Через двенадцать лет.

Он же кивнул и присел на табурет, который опасно покачнулся и заскрипел, напоминая, что не так давно разменял третий десяток лет, а для домашней мебели – сие срок, и падать на него вот так в высшей степени неблагоразумно.

– Б-боги п-просто… не с-снизойдут… так бывает. Часто, – Эль потер глаза. – Я п-понимаю, что это в-выглядит неправильно, но… если вы вдруг согласитесь… даже не двенадцать лет, а… п-пока не встретите кого-нибудь, кто… изъявит ж-желание ввести в-вас в… дом… – И опять краснеет.

– Не встречу, – махнула я.

– Почему?

– По кочану. Можно по кочерыжке. – Я пересчитала оставшиеся куски нечисти. Надо было аккуратней за собой убирать, а то ж опять в гильдии придираться начнут.

Там меня не любят.

Нет, если подумать, меня нигде особо не любят, но в гильдии делают это как-то слишком уж активно. И я даже знаю почему: не стоило обзывать бывшую подругу нехорошим словом. Да и половину сказанного тогда, в запале, я по нынешнему уму не стала бы озвучивать.

А так…

– В-вы красивы, – тихо произнес Эль. – Для человека.

Мило.

– Умны. И сильны как маг…

Но при этом на редкость невезуча. Да и хватит с меня большой любови, уже налюбилась.

– Я согласна. – Я сгребла остатки добычи обратно в сумку и потерла глаза.

Спать хотелось.

А еще есть и кого-нибудь убить, и желательно, чтобы смерть эта была мучительной. Главное же, что ложиться спать смысла не было. Гильдия вот-вот откроется, и на почту заглянуть стоит, отправить ответное письмецо дорогой, чтоб ее гворхи драли, причем во всех смыслах, подружке…

Я моргнула, когда передо мной появилась кружка горячего травяного отвара.

– Я п-подумал, что вам нужно…

И пирог. Мясной. Свежий. С блестящей румяной корочкой, которая чуть-чуть треснула, выпуская мясной сок.

– Откуда?

– Вы… т-ты задремала…

И лука не пожалели. В масле жаренного. Я такие нюансы уже научилась различать. Лук сырой и лук в жиру – совсем разные луки. Приправы… перец и базилик… базилик люблю. А травы в кружке эльф сам намешал, точно. Ромашку чувствую и еще хладницу, которую не люблю за горечь и резковатый привкус, но сейчас, странное дело, я ощущала ее, но не сказать чтобы неприятно. И мята горная… с мятой хорошо.

Зверобой. Белокорень тертый.

Я с удовольствием зажмурилась. Становилось легче. Надо же, уснула во время беседы… ага, прелестно…

– Т-тебе следует отдохнуть, – с упреком произнес эльф.

Надо бы спасибо сказать за отвар и пироги. И вообще… только не скажу. В силу паскудности характера и поддержания образа ради.

– Потом.

– Я тоже так подумал. Тебе еще в гильдию нужно, – он сел, положил локти на стол и, сцепив пальцы в замок, уперся ими в подбородок. Маншул потерся о ноги и заурчал. – Гворх в городской черте – это серьезно. Причем настолько старый. Эти твари не любят шума…

То кладбище было тихим, но… пожалуй, я соглашусь.

Отвар здорово прояснял мозги.

Матерый гворх довольно умен, чтобы нацепить безопасное обличье, но не настолько, чтобы долго прятаться. Все же в городе хватает и некромантов, и охотников за нечистью, да и вообще…

Я запечатала могилу, но не осмотрела кладбище на предмет гнезда…

И нарушила еще пяток пунктов, которые выйдут мне боком. Нет, все нарушают правила, поскольку не в силах человеческих объять необъятное, но на нарушения одних закрывают глаза, а вот другим приходится штрафные отчислять.

Я вздохнула. А Эль протянул мне сумку.

Чистую, мать его сумку… она такой была в первую неделю после покупки.

– Как…

– На границе всякое случалось, а слуг там нет, – эльф пожал плечами. – Я бы хотел сопроводить тебя. Гворх в городе – это действительно серьезно…

И я не стала возражать.

А еще мне нацепили на руку браслет. Серебряный. То есть, может, и не совсем серебряный, но красивенький. Листочки-веточки и цветочки с полупрозрачными лепестками. Камушки разноцветные…

Красота.

– Если… вы р-решите, что обязательства в-вас т-тяготят, достаточно будет отправить этот браслет… я п-пойму…

– Слушай, – я покрутила браслет, который, как ни странно, при всей моей нелюбви к побрякушкам, не мешал, – у меня к тебе будет ответная просьба, раз уж ты мой жених, но… настаивать не буду…

И кажется, начинаю понимать, почему он заикается и краснеет. Просить кого-то о чем-то жуть как неудобно. Но, видят боги, я справилась.

А эльф согласился. Вот так сразу взял и согласился, бестолочь ушастая.

Здание гильдии я покидала спустя два часа в весьма смятенном состоянии духа.

Нет, меня по-прежнему не любили.

Но к обычной нелюбви, к недоумению, которое я отчасти разделяла – среди некромантов мне с моим даром и нелюбовью к работе делать было нечего, – добавилось весьма откровенное презрение. Оно читалось во взглядах. Жестах.

В тоне благообразного Седрика, бессменного секретаря, который прежде не разговаривал со мной сквозь зубы, не говоря уже о том, чтобы заставлять трижды переписывать треклятый отчет.

И в гворха он не поверил. Трижды проверял клыки. И шипы уцелевшие.

Кости разве что не на зуб пробовал. Хмурился. Играл бровями и морщил благородный нос, горбинка которого сразу перестала казаться мне очаровательной.

– И чего ты хочешь? – мрачно поинтересовался он, убирая кости и клыки в ящик для мусора. – Денег все равно нет.

Почему-то для меня они если и находились, то нечасто, после долгого торга и понижения ставок до минимума.

– Оплаты согласно прейскуранту, – я выдержала холодный взгляд, – и правилам гильдии.

– Ты ее уже получила, – Седрик ткнул пальцем в копию контракта, который я подмахнула в прошлый свой визит.

Не глядя подмахнула. Мать его…

А ведь говорила тетушка, что не стоит верить людям. Палец Седрика уткнулся в предпоследний пункт. А я поняла, что зря вообще сюда заглядывала.

И не только я.

Эльф, державшийся рядом с видом независимым и даже непричастным, взял бумагу. Пробежался взглядом. Хмыкнул. И заметил:

– Мне представлялось, что гильдия была создана именно для того, чтобы отстаивать интересы ее членов, а не составлять бумаги таким образом, что они явно данным интересом противоречат.

Ага…

И ведь не пожалуешься, сама подписалась извести шалунов, шептунов и иную нежить, угрожающую покою граждан. Стоило прежде подумать, отчего столь простой контракт не нашел исполнителя.

Для меня придержали. Но за что?

И главное… Седрик пыхтит, но взгляд не отводит.

– Контракт выполнен, – Эль протянул бумаги, а маншул оскалился и заворчал. – Будьте добры отметить…

Седрик насупился, но печать шлепнул. И подпись свою поставил. И…

– Согласно уложению, все трофеи, добытые во время выполнения контракта, принадлежат исполнителю, – меланхолично заметил Эль. И забрал останки несчастной нежити. Вместе с контейнером.

Седрик возражать не стал. Я тем более. Душила злость.

Вот не просто злость, а… не знаю… хотелось и плакать, и смеяться, и постучаться головой о стену. Глядишь, и наступит чудесное прояснение, а следом и понимание, что же такое происходит вокруг. Не может быть, чтобы это из-за подруженьки моей…

Или эльфа? Или…

Я заставила себя успокоиться. Разберусь…

– Мне показалось, или отношение к тебе было несколько предвзятым? – Эль нес коробку с остатками гворха, при этом локтем умудрялся прижимать копию контракта с отметкой об исполнении.

Когда успел взять?

– Спасибо.

Он слегка наклонил голову. А я предложила:

– Пойдем пообедаем нормально.

В трактире было шумно, не слишком чисто, но вполне уютно. Пахло мясной похлебкой, пирогами, опять же мясными, и еще квашеной капустой, которую можно было брать прямо из бочки. Я и взяла.

Гору навалила.

И клюквы выловила, украшая. Все-таки чувство прекрасного мне не чуждо, а что может быть прекрасней правильно зажаренного куска говядины, под которым растекается полупрозрачное озеро подливы? А уж полупрозрачные нити капусты с алыми мазками тертой моркови и клюквинами – это вообще почти совершенство.

Как ни странно, эльф тоже попросил мяса.

– А разве вы…

– Моя матушка предпочитает питаться растительной пищей, – он поставил коробку на стол, чем вызвал нездоровое любопытство подавальщицы, которая шею едва не вывихнула, силясь разглядеть содержимое. А когда разглядела, слегка сбледнула с лица и вообще улыбка ее прежняя померкла. – Но мне этого маловато. На границе едят почти одно мясо… и шоколад. Хорошо восстанавливает силы.

Я кивнула, соглашаясь. И вправду хорошо.

Шоколада надо будет прикупить. И спрятать.

Хорошенько спрятать. У Греты на шоколад нюх, и не то чтобы я жадной была, но вот… душа требовала иметь стратегический запас шоколада. Просто на всякий случай.

И в память о голодных временах. Голодный некромант – это плохо.

Эльф жевал мясо. Причем умудрялся делать это с видом задумчивым и отрешенным. Однако ни капли подливы не упало мимо тарелки, впрочем, как и в тарелку. Он ловко орудовал вилкой и туповатым ножом, который ему поднесли вместе с льняной салфеткой.

Мне салфетки не досталось, а вот нож свой имелся, куда как острее, а что черный и ритуальный, так это смотря у кого какие привычки.

– П-прости, ты не б-будешь возражать, если я расскажу своим?

– О чем?

Признаться, сытая, я смотрю на жизнь немного иначе. Оптимистичней, что ли? Неважно, главное, мерзковатое ощущение отступило. И вообще, воображение у меня живое…

Заговор гильдии… как же…

Все куда проще. Засранец Седрик за малую плату мимо гильдейской кассы помог бедному крестьянину решить его проблему за счет одной дуры. А что эта дура подписывает бумаги не глядя, так это ее личная проблема.

– Гворх. В городе. Старый. Это плохо.

Я согласилась, что гворху в городе делать нечего.

Пусть даже не совсем и в городе, ибо формально и деревенька, и кладбище ее еще не вошли в большое кольцо, что и давало гильдии право послать старосту с его бедами к свободным охотникам. Небось будь кладбище и вправду городским, Седрик три раза подумал бы, прежде чем так шутить. Городской глава к вопросам безопасности относился весьма серьезно.

– Говори.

– А… – он подвинул коробку, окинув задумчивым взглядом ее содержимое.

– Забирай.

Мне что? Мне не жалко. Сытая, я на удивление великодушна.

– Благодарю… и не б-будет ли дерзостью с м-моей стороны нап-помнить о… з-завтрашнем з-завтраке… м-матушка б-будет ждать, – почти шепотом закончил он.

А я вздохнула.

Что ж, назвалась невестой? Полезай к свекрови в логово. А с другой стороны, еще посмотрим, кто кого сожрет. И вообще, это ложь, что некроманты – на диво неблагодарный народ. Я добро помню и потому кивнула.

Эль дернул ухом. Правым. И левым тоже. И подвинул коробку еще ближе. И вид у него был такой…