Текст книги "Эльфийский бык"

Глава 11.
Повествующая о проблемах личной жизни и нелюбви женщин к неопределенности

 
Если яд невкусный,
Холодно топиться…
Можно спрыгнуть с крыши,
На крайняк – жениться[6]6
  Виктор Геннадьевич, группа «Общество лучших поэтов».


[Закрыть].
 

Крик души очень творческой личности.

За несколько минут до звонка

Маг первого ранга Алексей Дмитриевич Лешановский, прозванный Лешим по совокупности признаков, успел присесть и увернуться. Фарфоровая ваза, просвистев над ухом, врезалась в стену. Столкновения, само собой, ваза не пережила и брызнула осколками во все стороны.

– Сволочь! – крикнула пока все еще подруга Алексея Дмитриевича и следом за вазой отправила блюдо. Фрукты предварительно стряхнула, и оранжевые мячики мандаринов весело покатились во все стороны.

Ангелина же, взвесив блюдо на руке, крутанула его, запустив в Лешего. Леший, запоздало вспомнив, что все-таки является магом и не из простых, выставил щит.

– Какая же ты сволочь!

– Почему?! – возопил он, поскольку классическая логика, зачет по которой Алексей Дмитриевич сдал, пусть и не с первого раза, но все-таки, подсказывала, что в нынешней ситуации сволочь – совсем не он.

– Это ты виноват! – Ангелина Анатольевна огляделась и рука её потянулась к бутылке шампанского.

Открытой.

Начатой.

И неплохого же шампанского. Именно поэтому использовать бутылку не по прямому назначению было жаль. Что-то подсказывало, что пригодится оно.

Да и щит опять же.

Щиты у Лешего получались отменные.

– В чем?! – Леший разогнулся и тоже покосился на бутылку, раздумывая, успеет он добраться первым или нет.

И вовсе…

Дурацкая же ситуация.

Со службы сорвался, вспомнил, что годовщина. Вроде как. С датами у него сложно было, но тут вдруг явственно пришло понимание – она самая. Леший и подменился, благо, во дворце все было тихо. За цветами заехал и тортом. Торт теперь обнюхивала Мимоза, Ангелинина собаченция, существо мелкое и пакостливое, и отчего-то люто невзлюбившее Лешего.

Взаимно.

Цветы…

Цветы улетели за придурком, которого Леший обнаружил в гостиной, на своем диване сидящим и в виде, пусть не вовсе голом, но не оставляющим пространства для альтернативной интерпретации происходящего. Теперь-то Леший даже слегка занервничал: оно-то всего второй этаж, но мало ли… не приведи Боже, шею свернет или чего другого сломает, и потом выставят, будто это он, Леший, членовредительствовал.

– Ты… ты… – Ангелина, раскрасневшаяся, была хороша. Как и в тот день, когда Леший впервые её увидал.

Светлые волосы.

Синие очи.

Ресницы трепещут. Румянец горит.

Она вытянула руку и пальцем указала на дверь.

– Убирайся!

– Вообще-то, – ярость отступала, обида оставалась, а с нею детское почти непонимание. За что она так-то? Ладно, любви у нее никогда-то особой не было, это Леший чуял. У него, если так-то, то тоже. Ну какая любовь в его возрасте?

Просто…

Встретились.

Пришлись по сердцу. Начали наведываться друг к другу в гости. А потом как-то и закрутилось. Затянулось.

Съехались. Жили.

Четыре года как жили. Может, не душа в душу, но как-то ведь жили до сих пор. И вот, выходит, дожились на свою голову.

– Шампанским поделишься? – поинтересовался он совсем уж мирно. И торт поднял. Тот, правда, от падения треснул и розочки раскололись. Шоколадные.

– Ты ж не пьешь?

– Обычно… но так-то…

Ангелина подняла кружевной халатик и накинула на плечи. Огляделась. Поморщилась.

– По-дурацки вышло, – сказала она. – Ты чего приперся-то? У тебя ж дежурство.

– А ты откуда знаешь?

– График твоих дежурств я еще когда выучила.

Душу царапнуло нехорошее предчувствие, что учила она не просто так. И не из желания порадовать его, Лешего, блинами к возвращению домой.

– И давно у тебя с ним? – поинтересовался Леший.

Ангелина разлила шампанское по бокалам и протянула один.

– Пару месяцев… собиралась сказать, но как-то не уверена была.

Шампанское было кислым и в нос шибало. Леший затряс головой, отчего Мимоза зашлась истошным лаем. Подняв мандарин, он отер его о рукав и отправил в рот, целиком, со шкуркою.

Ангелина поморщилась, привычно выказывая неодобрение этакими привычками. А Леший не виноват, что ему со шкуркой вкуснее. И вообще…

– Так чего приперся-то? – Ангелина уселась в кресло и ноги вытянула. Длиннющие и ровнющие. Идеальные, можно сказать, ноги.

Как и сама она.

– Решил… поздравить… четыре года же ж, как встречаемся.

– А толку-то… – Ангелина осушила бокал. – Что ты на меня смотришь-то? Осуждаешь?

– А не надо?

– Осуждай. Но сам виноват. Мне о будущем думать надо, а с тобой каши не сваришь… четыре года, а ты не то, что предложение сделать не сподобился, вообще будто об этом не думаешь. Тебе и так хорошо.

– А тебе разве нет?

– А мне… а мне, Леший, уже двадцать восемь. Считай, почти уже все. Бабий век короток. После тридцати хоть наизнанку вывернись, а толку не будет. Найдутся и помоложе, и покрасивей. И не такие дуры, как я. Я ведь надеялась, что ты не просто так… что нравлюсь… что женишься. Заживем. Только потом повзрослела и поняла, что в голове у тебя не то совсем. А я семьи хочу. Нормальной. Жизни. Тоже нормальной. Детишек там… мужа, который дома, а не где-то там, а где и с кем не понятно, потому что секретность и говорить нельзя. И вот пойди, узнай, чем он там занят. Врагов душит или с бабой какой курорты осваивает…

Прозвучало донельзя обидно.

Леший, между прочим, не изменял ей. Ну… разве что пару раз всего… но это случайно, невсерьез и не считается. И вообще, он мужик. У него потребности.

Мимоза из-под кровати тявкнула, явно высказываясь, что обо всем этом думаешь.

– Я поняла, что жениться на мне ты не собираешься, – Ангелина налила себе еще шампанского. – И не спорь. Себе же говоришь, что когда-нибудь потом обязательно сделаешь предложение. Лет через пять, а может, через десять. Но вообще тебе и так неплохо… верно?

Оставалось кивнуть.

Мимоза, осмелев, вцепилась в штанину и с утробным рычанием попыталась оторвать кусок.

– А скорее всего через те же пять лет ты бы нашел кого помоложе или породовитей. Ты ж при дворе крутишься? Да ладно, я не дура, вижу, что в простом месте обычному охраннику столько не платили бы… квартирка эта… не особняк, то тоже весьма себе. Оклад твой… остальное. Но не о том ведь речь, верно? Правда в том, что с тобой у меня перспектив никаких. И будущего нет.

– Тогда зачем я был нужен?

– Ненавижу одиночество, – пожала плечами Ангелина. – Да и в целом так-то неплохо жили, но… на время, Леший. Исключительно.

Хотелось что-то ответить, такое, хлесткое и обидное. Но Ангелина глянула укоризненно и произнесла:

– Вот только не надо петь, что ты меня любишь без памяти и жить без меня не сможешь.

Сможет. Это Леший знал точно, но…

– Может, и люблю, – буркнул он из чувства противоречия.

– Леший… встречаться мы начали в январе. А сейчас, – Ангелина кивнула на окно. – Лето вон почти уже… съехались тоже осенью.

– Никогда я даты не запоминал.

– Просто тебе плевать на эти даты. И на меня, если так-то… ты вот цветы принес.

– И чего?

– Лилии…

– Ты не любишь лилии?

– У меня на них аллергия, придурок! – рявкнула Ангелина. – И на орехи тоже!

Леший поглядел на торт, вспоминая что-то этакое… торт и вправду был густо усыпан жареным фундуком.

– А вот скажи… ладно, не мне, но у того, кого ты охраняешь, у него на что аллергия? Помнишь? И вкусы, небось, тоже? И своих дружков, что да как… это потому, что они все – важны. А я…

– Нет?

– Не особо. Ты хороший парень, Леший. И меня не обижал. Но правда в том, что… нет у нас с тобой будущего. Никакого. Было удобно какое-то время, но и только…

Она поднялась и поставила бокал.

– Вещи мои, пожалуйста, выкинь с балкона.

– Чего?! – это даже обидело. Может, у Лешего характер был так себе, испорченный службой и в целом жизнью, но не настолько же!

– Ноут я заберу позже. Украшения тоже… так, вот, – Ангелина весьма шустро вытащила из шкафа ворох платьев, который быстро разобрала на две кучи. Меньшую убрала в шкаф, большую оставила на кровати. – Это выкинешь… и белье тоже. Сейчас, я скоро… ага… ключи завтра в почтовый ящик кину. Ну или можешь подождать, если не доверяешь.

Не доверяет. Уже.

Хотя… чужого Ангелина брать не станет. Не тот характер.

– Да не собираюсь я…

– Леший, – сказала она мрачно. – Если уж сам жениться не собираешься, так хотя бы помоги…

– Вышвырнув твое тряпье?

– Именно… – она пощипала себя за щеки, покусала губы, глаза старательно потерла. – Мне же надо как-то вот… перед Мишаней предстать.

Мишаню почему-то стало даже жаль. Подумалось, что не стоило его в окно выкидывать. Леший очень надеялся, что Мишаня этот не сильно пострадал.

Маг все-таки.

А маги – твари живучие.

Ангелина же взбила светлые кудри.

– Как я выгляжу?

В глазах её стояли слезы.

– Чудесно, – не соврал Леший, чувствуя, что вечером напьется. И не шампанского.

– Отлично… тогда я побежала. А ты вещички выкинуть не забудь! И можешь материться.

– Спасибо, – буркнул Леший.

– Ты… не обижайся, Лешка… и не думай… я в последний год поняла, что… не сложится у нас. Искать стала. И нашла вот… Мишаню. Кстати, замуж зовет… он, может, не великих чинов, но вполне себе толковый. А жизнь такая, что… кроме меня обо мне никто не позаботится. Ты же, если встретишь ту, которая и вправду по сердцу, в следующий раз не щелкай. Нам, женщинам, конкретика нужна, а не это вот все…

Ангелина подхватила Мимозу, которая тотчас угомонилась и уставилась на Лешего круглыми глазищами. В них виделся упрек.

– Мишенька! – возопила Ангелина уже за порогом и как-то вот переходя на тонкий крик, заорала. – Спаси меня…

Хлопнула дверь.

Леший сел на кровать, взял бутылку и отхлебнул из горла. Вот ведь… а ведь он действительно подумывал жениться. Когда-нибудь потом. Может, через год. Или через два. И вообще… чем ей так не нравилось? Чего их всех в замуж тянет-то? Жила себе в квартире… на всем готовом. И денег Леший не жалел. Бабы… вечно навыдумывают себе, а ему страдай.

– Мишенька! – донеслось сквозь открытое окно. – Ты… ты же меня не бросишь… теперь… он меня выгнал!

И столько надрыва, что впору поверить да сочувствием проникнуться. К Мишеньке.

Леший поглядел на гору одежды.

Вздохнул.

Сгреб…

Платья летели с балкона пестрым комом. Только шелковый халатик, распахнув рукава-крылья навстречу ветру, попытался подняться выше третьего этажа, но силы скоро оставили его, и халатик опустился на газон, где Ангелина упоенно рыдала на груди тощего рыжеватого типа. А тот утешал, уговаривая чего-то там… даже кулак поднял, Лешего завидевши, но как-то вот…

Нерешительно.

Будто должен был обозначить свое к Лешему отношение. Леший сделал вид, что угрозы не увидел. Он вернулся в комнату. Сел на кровать и допил шампанское, как было, из горла. А что… у него горе. Наверное.

Торт он поднял, снял крышку и, сковырнув слегка помявшийся шоколадный цветок, отправил в рот. Подумалось, что теперь никто не станет пенять, что он, Леший, руки не мыл.

Или вот ложкой не пользуется.

И вообще потребляет вредную еду… подумалось и от мыслей сделалось совсем уж тошно. Точно напьется. Все одно выходной же ж. Но телефонный звонок не позволил мысли оформиться, не говоря уже, чтобы самому Лешему перейти от мысли к ея воплощению.

– Да, – сказал он и подавил вздох, услышавши голос князя. Как-то сразу пришло осознание, что напиться не выйдет. И дальнейший разговор лишь подтвердил опасения.

Или надежды?

– Подкозельск… – протянул Леший. Звучало… сообразно душевному настрою.

– Вы там только на глаза не попадайтесь, – князь просил. – А то ж заметит, задурит еще. Ты ж его знаешь. Да и не лезьте так-то. Просто пригляньте. На всякий случай.

Леший кивнул. А потом сообразил, что князь его не видит.

– Приглянем, – пообещал он. – Сейчас и выдвинемся… там леса-то хоть есть?

– Понятия не имею, – Поржавский с подчиненными предпочитал быть честным. – Найдите. Или организуйте там… на месте разберетесь. И смотри, Леший. На тебе государь!

Леший вытащил из-под кровати бирюзовый бюстгальтер, отделанный кружевом. Покрутил. И вышел на балкон. Бюстгалтер не пытался оседлать ветер, но скучно повис на березе, видом своим немало обрадовав местечковых ворон.

Ангелины уже не было.

Её рыжего Мишеньки тоже. Небось, утешать поехал. И гардероб обновлять, судя по тому, что тряпье осталось лежать во дворе.

А может… и вправду, к лучшему?

Ну их, этих баб… другую найдет, еще лучше прежней. И… вообще, ему сейчас не о бабах надо думать, а о безопасности вверенного объекта.

– Подкозельск, – произнес Леший презадумчиво. И уже куда веселее набрал своего зама. – Собирайся.

Это он произнес совсем уж бодро, а еще добавил:

– Наш ждут Подкозельские леса!

Глава 12.
В которой министр дает интервью о небывалых перспективах развития сельского хозяйства

«Небывалую сознательность проявили наследники многих великих родов, вдохновленные речью Его императорского Величества. Вспомнили они о своем долге перед Отечеством и, выразив горячее желание служить ему, отправились в разные уголки Империи, дабы там, работая наравне с простыми людьми…»

«Известия», ну очень патриотическая статья

Министр сельского хозяйства, князь Рыжков Елисей Витольдович, слегка щурясь, старательно улыбался в камеру. Предчувствия были самыми недобрыми. Нет, вопросы грядущего интервью ему выслали заранее и согласовали трижды, убрав ненужные, благо, канал был государственным, а потому ведущие, да и весь коллектив, сполна осознавали возложенную на них ответственность.

Но все одно было неспокойно.

Прямой эфир все-таки.

И зал…

И эта вот девочка в темно-синем костюме поглядывает с насмешечкой, будто догадывается о неспокойствии.

Рядом порхают гримеры. Суетно. Жарко. И пахнет не цветами, но потом, духами, косметикою всякой. И от этих запахов позорно свербит в носу.

– Вы, главное, держитесь уверенно. И отвечайте также, – в десятый раз кряду повторил помощник, который и организовал это интервью.

Не к добру.

Не стоило соглашаться. Плевать на гласность и политику открытости…

– Прошу, – ведущая указала на кресло. Над ухом министра закрепили микрофон, еще один прикололи к лацкану пиджака. – Вы не волнуйтесь… я вас только умоляю, поменьше терминов. Тема и без того своеобразная, зрители не любят слушать про сельское хозяйство.

И ручки сложила.

– Единственно… – она чуть замялась. – Даже не знаю, как сказать…

Предчувствие окрепло.

– Произошла небольшая рокировка…

– Что?

– Матвей Федорович, который должен был оппонировать, в больнице оказался. Острый приступ панкреатита… – ведущая изобразила скорбное лицо. – Но вы не волнуйтесь. Мы отыскали достойную замену.

И тут в студию вошел человек, глянув на которого Елисей Витольдович осознал, что ко внутреннему голосу и предчувствиям прислушиваться надо.

Вот…

Мог бы тоже в больничку съездить. Язву там врачу показать или на аритмию пожаловаться с давлением вкупе. А сюда бы помощника спровадил…

Елисей Витольдович и руку поднял к сердцу, прикидывая, сколь уместно будет изобразить приступ.

– Вы ведь знакомы с Саввой Тимофеевичем? – осведомилась ведущая.

Знаком.

И с ним. И с норовом его дурноватым, который, однако не помешал Савве Тимофеевичу карьеру сделать. Целым ректором стал, поганец этакий.

– Рад встрече, – осклабился тот.

Был Савва Тимофеевич не по-ученому высок и широкоплеч, при том обладал обширной лысиной, по слухам искусственного происхождения, призванною хоть как-то уравновесить стати с ученым званием. Еще Бычков имел привычку носить очки.

Большие. В грубой роговой оправе.

И вновь же люди близкие знали, что стекла в этих очках обыкновенные. Просто… стесняется Савва Тимофеевич своего обличья, более уместного для боевика, нежели для профессора.

– Главное, умоляю вас, не отступайте от протокола, – ведущая ручки сложила. Савва Тимофеевич нехорошо усмехнулся.

Вспомнил, небось, что на защите его, двадцать лет тому, Елисей Витольдович вопросы каверзные задавал, норовя выставить в нехорошем свете… или, что, может, кафедру ту первую стараниями Рыжкова не ему отдали, а Малюшину… или еще чего.

По спине поползли струйки пота.

– Сейчас отчет и начинаем. Помните, вы в прямом эфире…

Чтоб он еще раз согласился.

Что-то мигнуло.

Щелкнуло.

В следующий миг ярко вспыхнули софиты, отчего глаза заслезились, да и вовсе на какой-то миг Елисею Витольдовичу показалось, что он ослеп.

– Доброго дня! – голос ведущей был полон радости и нездорового оптимизма. – Сегодня в нашей передаче «Лицом к народу» необычные гости…

Елисей Витольдович поднял руку и поклонился, приветствуя зрителей. А вот Савва кивнул с важным видом.

– …и посвящена она будет удивительным новостям сельского хозяйства! Казалось бы, что может быть удивительного в сельском хозяйстве?

Министр-таки проморгался и мрачно подумал, что в нынешнем сельском хозяйстве столько всего удивительного, что, порой, даже не знаешь, чему больше удивляться.

– …у всех на слуху новый проект, в реализации которого участвуют сразу несколько великих родов. Елисей Витольдович, – в голосе добавилось меду. – Не расскажете ли нашим зрителям? Действительно ли вы планируете вывести новую породу пингвинов?

– Пока… – собственный голос показался несколько сиплым. Да и во рту пересохло. Перед министром на столике стояли бутылки с водой, но тянуться вот так сразу показалось неудобным. – Пока рано говорить о чем-то конкретном… речь идет о теоретических разработках…

– Но, сколь известно, начато строительство научной станции на земле Франца-Иосифа… смотрим на карту…

За спиной на интерактивном экране появилась карта, где красной точкой была отмечена искомая земля.

– …и видео, присланное непосредственным участником…

Что сказать, к делу подошли серьезно. И стройка шла быстро, вон, и котлован изобразили, и стены начали. Суетились люди, в неспешном ритме танца двигались машины.

Что-то грузили.

Разгружали…

Могли бы в известность поставить. И вовсе, конечно, странно, обычно пока от слов к делу перейдут, все друг с другом переругаются, выясняя, кто умнее, богаче и родовитей. А тут вот…

– Итак… значит, на этих землях решено разводить… пингвинов? Верно?

– Верно, – бутылка с минералкой приковывала взгляд.

– Но почему именно пингвинов?

– Почему нет? Пингвины – существа… особые… они отличаются…

– Высокой удойностью, – не удержался Савва. – Так ведь? Проект, сколь знаю, предусматривает создание химеры?

Глаз ведущей дернулся, поскольку вопрос этот явно выходил за рамки сценария. И Савва дружелюбно осклабился.

– Верно, – вынужденно произнес Елисей Витольдович, вспомнив, как лет этак тридцать тому вот так же краснел и смущался под грозным взглядом Саввушки.

Стеснялся и невысокого роста.

И напрочь провинциального обличья.

И скудности своей тогдашней.

– Смело! – восхитилась ведущая. – Инновационно!

И на Савву поглядела премрачно, потому как момент… вовсе не планировалось поднимать.

– Странно, – отозвался тот, разваливаясь в кресле. Это он зря. Мебель здешняя не отличалась крепостью. Вон, даже под Елисеем и то поскрипывает. А тут и вовсе того и гляди рассыплется. Верно, Савва что-то этакое почуял и собрался. – Может, просветите, с чего вдруг этакая… экзальтация от науки?

И знак в воздухе сделал.

Двусмысленный.

Тут-то на Елисея Витольдовича и нашло. Так-то он человек весьма спокойный по характеру, да и нынешнюю ситуацию в её полной несуразности понимал. Но… порой вот накатывало.

И Савва…

И вспомнилось вдруг, как в общежитии для иногородних – а что поделать, если род поиздержался и не способен обеспечить талантливого отпрыска отдельною квартирой – его держали за шкирку и с насмешечкою этакою же под ребра тыкали.

Вопросики задавали.

Всякие.

– Отчего же экзальтация, – сухота во рту и та ушла. – Я бы выразился иначе… расширение кругозора. Поиск принципиально новых путей решения привычных нам проблем! Альтернативные пути к освоению территорий, которые огромны, но при всей огромности не пригодны для ведения сельского хозяйства традиционными методами!

– И потому надо скрестить пингвина с коровой?

– Вам ли, Савва Тимофеевич, не знать, сколь талантливы наши химерологи! Если не ошибаюсь, то под вашим мудрым руководством года три тому был начат проект по скрещиванию овец с шелкопрядом!

– По добавлению гена, который позволил бы получать шелковую нить путем стрижки шерсти, а не варварского, не побоюсь этого слова, уничтожения… живых существ! – Савва привстал даже.

Никогда-то он не любил, да и не умел принимать критику.

– И как? Успешно?

– Возникли… некоторые трудности.

Елисей Витольдович о них слышал, даже самолично созерцал закуклившуюся овцу, которая уж полгода как пыталась стать бабочкой.

– Но мы работаем над этим! В перспективе проект позволит вырабатывать шелковую шерсть, что выведет легкую промышленность Империи на новые высоты!

– Да, да… слышал, что для прочности вы добавили немного и от паука…

Ведущая благоразумно молчала.

– Это все лучше, чем скрещивать пингвинов с коровами!

– Отчего же? Птицы и млекопитающие всяко друг к другу ближе, нежели насекомые и млекопитающие… а что до проекта, то пингвины неплохо приспособились к существованию в условиях крайнего Севера. Им не страшен холод. Они способны жить на ледяных пустошах, где не могут существовать иные животные, даже северные олени…

Савва сопел.

А Елисей Витольдович ощутил прилив вдохновения столь мощный, что и сам этот проект перестал казаться научным бредом.

– Они сами обеспечивают себя… представьте тучные стада пингвинов, которые уходят в море ловить рыбу, а потом возвращаются…

– Для доения?

– А хоть бы и так! Пингвинье молоко будет богато жирами и питательными веществами. Да, вероятно, оно будет отлично от привычного нам коровьего, но ввиду особой ценности…

Пред внутренним взором пингвин, гордо шествующий с выменем наперевес. А следом еще один и еще… и вот уже вереница молочных пингвинов вытянулась средь белых льдов своеобразным знаменем торжества научного прогресса. Емельян Витольдович и головой потряс, избавляясь от видения.

– Простите, – робко заметила ведущая, отвлекая. – А разве птицы вообще… доятся? Наши зрители, безусловно, не сомневаются в успехе, но все-таки… птицы и доение…

– Дорогая, – нежным, бархатным даже голосом поинтересовался Савва Тимофеевич. – Вы тортик «Птичье молоко» кушали?

– Да?! – глаза ведущей округлились.

А Елисей Витольдович впервые переглянулся с давним врагом без раздражения, скорее уж с пониманием.

Реформу образования надо было прекращать.

– Дело не в том, доятся ли пингвины… химерологии приходилось решать задачи и куда более сложные, – дипломатично произнес Савва Тимофеевич. – Скорее уж удивляет выбор исходного объекта. К примеру, отчего же не взять в качестве оного существ… более близких. Тех же тюленей. Ведь существовала некогда морская корова…

– Да? – глаза сделались еще круглее и больше. – А… куда она делась?

– Выдоили досуха, – мрачно ответил Елисей Витольдович.

– Но моржи остались! – Савва Тимофеевич явно не желал отступать. – Или, говоря о северных широтах… и удойности… те же киты или косатки? Они дали бы куда больший выход продукта.

– А как вы себе процесс доения косатки представляете? – разговор даже начал нравится Елисею Витольдовичу этакой… абстрактностью и свободой полета научной мысли. – Тут уже не доярки нужны будут, а боевые пловцы… боевые доярки?

… Анатолий Степанович Михрюта, командир специального отряда боевых пловцов, слушавший передачу краем уха, подавился борщом. И откашлявшись, представив себе грядущий выверт карьеры, будущее, в котором он устремляется за десятиметровою косаткой с доильным аппаратом наперевес, крепко призадумался об увольнении. Или хотя бы переводе.

Скажем, в десантуру.

Или еще куда…

Главное, чтоб не боевым дояром.

– …допустим. Но остаются же тюлени! И выход продукта был бы выше, и изначальные затраты… – Савва Тимофеевич оперся на боковину кресла.

Ведущая затравленно поглядывала на часы, на которых оставалось еще минут пять.

– А знаете! – приступ вдохновения у Елисея Витольдовича не иссяк. – Это и вправду интересный вопрос! До крайности… почему бы вам не принять участие в проекте? Возглавить альтернативную линию? Я думаю, что многие будут рады вашему непосредственному участию! Вам и вашей команде выделят место на базе, и ресурсы…

Савва Тимофеевич сглотнул.

– Тем паче проект находится под личным контролем Императора… и он будет рад найти такого мудрого руководителя…

Савве Тимофеевичу вспомнился вдруг родной кабинет, ремонт в котором планировался на лето. И квартирка собственная в доме на Царском проспекте. И в целом жизнь спокойная, тихая даже.

Устоявшаяся.

И менять её на севера ради… чего?

– Это… весьма заманчивое предложение. Но… вы верно указали, что мой собственный проект нуждается в доработке, что требует постоянного внимания… присутствия – но Савва Тимофеевич не достиг бы нынешних высот, если бы не умел использовать чужие идеи с выгодой. – Однако я знаю, кто сумеет сполна раскрыть весь потенциал идеи!

А то ишь, критиковать начальство повадились… надо будет составить списки.

Заверить.

И отправить самых умных на Севера. Пусть там хоть удойных пингвинов выводят, хоть косаток с моржами, главное, что подальше…

И подольше.

– Благодарю вас за интереснейшую дискуссию! – ведущая встрепенулась. – Давно наша передача не была столь… познавательна!

Уже после передачи, вдохнув свежего, пахнущего бензином и городской пылью, воздуха, Елисей Витольдович смахнул с чела пот, подхватил папочку, заботливо сунутую помощником, и подумал, что все-то прошло и неплохо.

Своебразно, конечно, но…

Чего только по телевизору не показывают. Он вон давече самолично смотрел передачу про заговор рептилоидов. И главное, такую убедительную, что до сих пор сомнения не отпускали. Не относительно заговора, но того, не является ли любезная теща, Анна Никифоровна, представителем иной цивилизации…

– А весело получилось, – Савва Тимофеевич тоже платочком обмахнулся. – Я бы сказал… энергично. Как в молодости. Ты про лаборатории не шутил?

– А что, есть кого спровадить?

Сам Елисей Витольдович тоже список составил, раз уж проект подсунули под надзор вверенного ему министерства. Вот и будут надзирать со всем старанием.

– Будто сам не знаешь… эх… раньше времена были… нажрался, подрался… девки… а теперь что? Порой вздохнуть вольно неможно, чтоб без доносу-то.

– Часто пишут?

– Частенько…

– Взятки?

– То взятки, то студентки… шастают, глазки строят, а чуть что, так сразу жалоба. Мол, домогательства и всякое этакое… я уж и глядеть на них боюсь, не то что всякое этакое, – передразнил Савва Тимофеевич. – Вот, ушлю самых… радеющих за общественную справедливость, глядишь, и дышать легче станет. Спасибо.

И руку протянул.

А Елисей Витольдович пожал её, аккуратно так.

– Извини, что я раньше-то… – сказал Савва и вполне искренне.

– И ты, что я потом-то…

– Мир?

– Мир…

Солнышко припекало, а время близилось к полудню.

– Может, ну его? – Савва Тимофеевич прикрыл глаза ладонью. – Тут недалече ресторация одна есть, дюже приличная. Посидим? Поговорим? Списки сверим опять же…

И Елисей Витольдович подумал, что мысль-то в целом разумная.

Неплохая мысль.

– Только я не пью… – на всякий случай предупредил он.

– Язва?

– Хуже… теща… слушай, а ты вот, как ученый, скажи мне… рептилоиды – они ж выдумка?